Текст книги "Рассказы о силе (Истории силы)"

Автор книги: Карлос Кастанеда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Есть несколько условий для одинокой птицы:

Первое – она летит к высшей точке.

Второе – по компании она не страдает, даже таких же птиц как она.

Третье – свой клюв она направляет в небо.

Четвертое – нет у нее окраски определенной.

Пятое – поет она очень тихо.

Святой Хуан де ла Круз, «Беседы о свете и любви».

The conditions of a solitary bird are five;

The first, that it flies to the highest point;

the second; that it does not suffer for company,

not even of its own kind;

the third, that it aims its beak to the skies;

the fourth, that it does not have a definite color;

the fifth, that it sings very softly.

– San Juan de la Cruz, Dichos de Luz y Amor

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СВИДЕТЕЛЬ ДЕЙСТВИЙ СИЛЫ

1
СВИДАНИЕ СО ЗНАНИЕМ

Я не видел дона Хуана несколько месяцев. Была осень 1971 года. Я был уверен, что он гостит у дона Хенаро в Центральной Мексике, и выехал туда, приготовившись к неделе пути. Но проезжая через Сонору к концу второго дня путешествия, я, под влиянием импульса, свернул к его дому и вышел из машины. Как ни странно, меня встретил сам хозяин.

– Дон Хуан! – воскликнул я. – Не ожидал тебя здесь найти.

Дон Хуан рассмеялся. Похоже, мое удивление доставило ему удовольствие. Он сидел у двери верхом на пустом молочном ящике, как будто давно меня поджидая. Сняв шляпу, он с шутовской галантностью раскланялся, затем снова надел ее и отдал мне честь по-военному.

– Ну, присаживайся, – весело сказал он. – Рад тебя видеть снова.

– А я собирался впустую проделать весь путь до Центральной Мексики, потом мне пришлось бы возвращаться назад в Лос-Анджелес. То, что я нашел тебя здесь, сэкономило мне столько дней пути!

– Так или иначе, ты бы нашел меня, – загадочно произнес он. – Сойдемся на том, что ты должен мне эти шесть дней пути до Центральной Мексики, и что ты используешь их на кое-что более интересное, чем нажимать педаль газа в своей машине.

Было что-то необыкновенно привлекательное в его теплой улыбке.

– Где же твой блокнот? – спросил он.

Я сказал, что оставил его в машине, и он велел мне вернуться за ним, поскольку без него я выгляжу неестественно.

– Я закончил работу над книгой, – сообщил я.

Он пристально посмотрел на меня, так что у меня зазудело под ложечкой, словно он чем-то мягким толкал меня в живот. Мне едва не стало дурно, но тут он отвернулся, и все прошло.

Я хотел поговорить о своей новой книге, но он сделал знак, что ему это не интересно, потом заулыбался и тут же втянул меня в беседу о каких-то незначительных вещах. Наконец мне все же удалось перевести разговор на интересующую меня тему. Я упомянул, что просмотрел свои ранние записи и пришел к выводу, что с первого дня нашей встречи получал от него подробное описание мира магов, только мне не совсем понятна роль галлюциногенных растений.

– Почему ты так часто заставлял меня принимать эти растения силы? – спросил я.

Он рассмеялся и еле слышно произнес:

– Потому что ты тупой.

Ответил он достаточно внятно, но я на всякий случай переспросил, будто не расслышал:

– Что-что?

– Сам знаешь что, – оборвал он и встал. – Ты слишком заторможенный, – пояснил он, потрепав меня то голове. – И не было другого способа расшевелить тебя.

– Выходит, в этих растениях не было абсолютной необходимости?

– В твоем случае была. Хотя, конечно, есть и такие, кто в них не нуждается.

Он постоял, вглядываясь в кустарник слева от дома, затем снова сел и заговорил об Элихио, другом своем ученике. Он сказал, что Элихио психотропные растения силы понадобились всего один раз, в самом начале обучения, но преуспел он, пожалуй, больше меня.

– Вообще восприимчивость – состояние для некоторых вполне обычное, – сказал дон Хуан. – Но не для тебя. Как, впрочем, и не для меня. В конце концов, восприимчивость – совсем не главное.

– А что главное?

Казалось, он подыскивает ответ.

– Для воина главное – быть безупречным, – сказал он наконец. – Но все это лишь способ говорить, способ ходить вокруг да около. Ты уже выполнил ряд магических задач и, я думаю, достаточно созрел для того, чтобы указать тебе на источник самого главного. Я сказал бы, что для воина самое главное – прибыть к целостности самого себя.

– Что такое целостность самого себя?

– Я же сказал, что только упомяну о главном. В твоей жизни еще слишком много свободных концов, которые ты должен связать вместе, прежде чем мы сможем поговорить о целостности.

Он жестом оборвал разговор. Кто-то или что-то явно находилось поблизости. Дон Хуан внимательно прислушивался, скосив глаза влево так, что стали видны одни белки. Через несколько секунд он встал и, наклонившись ко мне, прошептал на ухо, что нам нужно пойти на прогулку.

– Что-то не так? – спросил я тоже шепотом.

– Нет, все так. Все нормально.

Мы направились в пустынный чапараль и примерно через полчаса вышли на небольшой, футов двенадцати в диаметре участок ссохшейся красноватой почвы, идеально утрамбованной и плоской, причем без каких-либо следов механической обработки. В центре этого круга, лицом на юго-восток сел дон Хуан, велев мне сесть напротив, лицом к нему.

– Что мы здесь будем делать? – спросил я.

– Здесь у нас сегодня вечером свидание, – ответил дон Хуан. Он окинул взглядом окрестности и вновь стал смотреть на юго-восток. Его действия встревожили меня. Я спросил, с кем будет свидание.

– Со знанием, – ответил он. – Можно сказать, что знание бродит вокруг.

Не дав мне ухватиться за столь загадочный ответ, он быстро сменил тему и весело предложил мне быть естественным, то есть писать и говорить так, словно мы находимся у него дома. В то время меня особо занимало яркое переживание, испытанное мною полгода назад, – «разговор с койотом». Это событие означало для меня, что я в первый раз было способен визуализировать или ухватить своими чувствами и в трезвом сознании магическое описание мира, в котором общение с животными было в порядке вещей.

– Мы не будем задерживаться на подобных опытах, – сказал дон Хуан, когда я закончил. – Не стоит индульгировать, фокусируя внимание на прошедших событиях. Мы можем касаться их, но только для примера.

– Почему, дон Хуан?

– У тебя еще недостаточно личной силы для поиска объяснения магов.

– Значит, существует объяснение магов?

– Конечно. Маги тоже люди. Мы – создания мысли. Мы ищем разъяснений.

– А я-то был уверен, что поиск объяснений – это и есть мой главный недостаток.

– Нет. Твой недостаток в поиске подходящих объяснений, соответствующих тебе и твоему миру. Я возражаю именно против твоей рассудочности. Маг тоже объясняет вещи в своем мире, но он не такой твердолобый, как ты.

– Как могу прийти к объяснению магов я?

– Накапливая личную силу. Личная сила заставит тебя соскользнуть в описание магов с огромной легкостью. Но объяснение магов – это не то, что понимаешь под объяснением ты. И все же оно делает мир и его чудеса если не ясными, то, по крайней мере, не столь устрашающими. Именно это должно быть сущностью объяснения. Но это не то, что ты ищешь. Ты ищешь только отражения собственных идей.

Я потерял желание задавать вопросы. Однако улыбка дона Хуана подталкивала к продолжению разговора. Для меня была очень важна еще одна тема – его друг дон Хенаро и то странное воздействие, которое оказывали на меня его поступки. Каждая встреча с ним сопровождалась совершенно неописуемым расстройством всех моих органов чувств. Услышав мой вопрос, дон Хуан рассмеялся.

– Хенаро поразителен, – сказал он. – Но пока нет смысла говорить о нем или о его воздействии на тебя. Для этой темы у тебя еще недостаточно личной силы. Подожди, когда она у тебя будет, тогда и поговорим об этом.

– А если у меня ее не будет никогда?

– Если ее у тебя никогда не будет, значит мы никогда и не поговорим.

– Но когда же она у меня появится при моих-то темпах продвижения?

– Это зависит от тебя. Я дал тебе все необходимые знания. Теперь ты сам отвечаешь за накопление достаточной личной силы, чтобы склонить чашу весов.

– Ты говоришь метафорами, – сказал я. – Скажи лучше прямо, что мне делать. А если ты мне это уже говорил, тогда давай предположим, что я забыл.

Дон Хуан усмехнулся и лег, заложив руки за голову.

– Ты прекрасно знаешь, что тебе нужно, – сказал он. Я ответил, что и мне порой так кажется, но обычно я не уверен в себе.

– Боюсь, что ты путаешь понятия, – сказал он. – Уверенность в себе воина и уверенность в себе обычного человека – это разные вещи. Обычный человек ищет признания в глазах окружающих, называя это уверенностью в себе. Воин ищет безупречности в собственных глазах и называет это смирением. Обычный человек зацеплен за окружающих, а воин зацеплен только за самого себя. Похоже, ты гоняешься за радугой, следуя самоуверенности обычного человека, тогда как ты должен следовать смирению воина. Разница между этими понятиями огромна. Самоуверенность означает, что ты знаешь что-то наверняка; смирение воина – это безупречность в поступках и чувствах.

– Я все время пытаюсь жить по твоим советам, – сказал я. – Может быть, у меня не всегда это получается, но я делаю все, что могу. Можно ли назвать это безупречностью?

– Нет. Ты должен делать нечто большее. Ты должен постоянно выталкивать себя за свои пределы.

– Но ведь это безумие, дон Хуан. На это никто не способен.

– Есть масса естественных для тебя вещей, которые лет десять назад показались бы тебе безумием. Эти вещи не изменились. Изменилось твое представление о себе. Невозможное тогда стало вполне возможным сейчас. Не исключено, что твой полный успех в изменении себя – всего лишь вопрос времени. В этом отношении единственно возможный для воина курс – это действовать неуклонно и безоговорочно. Ты достаточно знаешь о пути воина, чтобы поступать должным образом, но твои старые привычки и распорядки стоят на твоем пути.

Мне показалось, что я понял его.

– Ты считаешь, что записывание – это одна из моих старых привычек, от которых я должен избавиться? Может, мне уничтожить мою новую рукопись?

Вместо ответа он поднялся и посмотрел на край чапараля. Я сказал, что получил много писем от читателей, которые уверяли меня, что нельзя писать о своем ученичестве. Они ссылались на то, что учителя восточных эзотерических учений требуют соблюдения абсолютной тайны.

– Может, эти учителя просто индульгируют [1]1
  To indulge – потворствовать, потакать (кому-л. в чем-л.); удовлетворять свои желания, не отказывать себе (в чем-л.). Здесь в смысле – потакать себе. Термины индульгироватьи индульгированиесохранены во всех последующих книгах.


[Закрыть]в том, что они учителя? – сказал дон Хуан, не глядя на меня. – Я не учитель. Я всего лишь воин. Поэтому я понятия не имею, что чувствует учитель.

– Дон Хуан, может быть, я действительно напрасно раскрываю некоторые вещи?

– Неважно, что именно человек раскрывает или удерживает при себе, – ответил он. – Что бы мы ни делали и кем бы ни являлись – все это основывается на нашей личной силе. Если ее достаточно, то всего одно сказанное нам слово может изменить нашу жизнь. А если ее мало, то пусть даже будут раскрыты все сокровища мудрости – это ничего нам не даст.

Он понизил голос, словно собираясь поведать мне нечто сокровенное.

– Сейчас я произнесу, пожалуй, самое великое знание, которое только можно выразить в словах, – сказал он. – Посмотрим, что ты сможешь с ним сделать. Знаешь ли ты, что в это мгновение ты окружен вечностью? И что этой вечностью ты можешь воспользоваться, если пожелаешь?

Он выжидающе посмотрел на меня, едва заметными движениями глаз подталкивая к ответу. После длинной паузы я сказал, что не понимаю, о чем идет речь.

– Вон там! Вечность – там! – произнес он, указывая на горизонт. – Или там, – сказал он затем, указав прямо вверх. – А можно сказать, что вечность похожа не это. – И он раскинул руки в стороны, указывая на запад и восток.

Мы посмотрели друг на друга. В его глазах был вопрос.

– Что ты на это скажешь? – требовательно спросил дон Хуан.

Я не знал, что ответить.

– Знаешь ли ты, что можешь навечно расширить себя в любом из указанных мною направлений? – продолжал он. – Знаешь ли ты, что одно мгновение может быть вечностью? Это не загадка; это факт, но только если ты оседлаешь это мгновение и используешь его, чтобы унести с собой свою целостность навсегда и в любом направлении.

Он смотрел на меня.

– У тебя раньше не было этого знания, – сказал он, улыбнувшись. – Теперь я открыл его тебе, но это ничего не меняет. Потому что у тебя не достаточно личной силы для того, что бы ты мог воспользоваться моим откровением. Если бы у тебя было достаточно личной силы, то одних моих слов тебе было бы достаточно для того, чтобы собрать свою целостность и вывести критическую часть ее за границы, в которых она содержится.

Он подошел ко мне и постучал костяшками пальцев по моей груди.

– Вот границы, о которых я говорю, – сказал он. – Можно выйти за них. Мы – это чувство, осознание, заключенное здесь.

Он хлопнул меня по плечам обеими руками, да так, что мои блокнот и карандаш полетели на землю. Дон Хуан наступил на блокнот и, смеясь, смотрел на меня.

Я спросил его, не возражает ли он против моих заметок. Он уверяющим тоном сказал, что нет, и убрал ногу.

– Мы – светящиеся существа, – сказал он, ритмично покачивая головой. – А для светящихся существ значение имеет только личная сила. Но если ты спросишь меня, что такое личная сила, я отвечу, что этого мои объяснения тебе не объяснят.

Дон Хуан взглянул на запад и сказал, что до заката еще несколько часов.

– Мы пробудем здесь долго, – объяснил он. – Можно сидеть тихо или разговаривать. Для тебя неестественно молчать, поэтому продолжим беседу. Это место является местом силы, и поэтому мы должны воспользоваться им до наступления ночи. Сиди как можно естественней, без страха или нетерпения. Похоже, что тебе легче всего расслабиться, делая заметки. Поэтому пиши, сколько душе угодно. А теперь расскажи мне о своем сновидении.

Этот внезапный переход застал меня врасплох. Дон Хуан повторил свою просьбу.

На эту тему можно было говорить долго. «Сновидение» предполагало культивирование контроля над снами до такой степени, что опыт, приобретенный в них, становился равнозначным опыту бодрствования. По мнению магов, при практике «сновидения» обычный критерий различия между сном и реальностью становится недействительным. Обучение ему состояло в упражнении по нахождению своих рук во сне. Иными словами человек должен намеренно сновидеть, что он ищет и находит свои руки во сне, просто видя во сне, что он поднимает свои руки на уровень глаз.

После нескольких лет тонировок я сумел, наконец, сделать это. Теперь я понимаю, что добился успеха лишь потому, что научился в какой-то степени контролировать мир своей повседневной жизни. Дон Хуан хотел знать все детали. Я рассказал ему, как часто мне бывает непреодолимо трудно дать себе команду смотреть на руки. Он предупредил меня, что начальный этап подготовительной работы, называемый им «настройка сновидения», – это смертельная игра, в которую разум человека играет сам с собой, и какая-то часть меня будет делать все возможное, чтобы воспрепятствовать выполнению этой задачи.

По словам дона Хуана, это могли быть размышления о бессмысленности такого занятия, меланхолия или даже депрессия с суицидальными тенденциями. Я, однако, так далеко не зашел. В моем опыте преобладала комическая сторона. И все же результат был неизменно отрицательным. Всякий раз, когда я собирался взглянуть во сне на свои руки, случалось что-то необычное. То я начинал летать, то мой сон переходил в кошмар, а то и просто появлялось чувство очень приятного телесного возбуждения. Все это своей живостью выходило за рамки «нормального» сна, поэтому вырваться было очень трудно. В таких ситуациях мое первоначальное намерение увидеть свои руки обычно забывалось.

И вот однажды ночью я совершенно неожиданно нашел свои руки во сне. Мне снилось, что я иду по улице какого-то города и вдруг поднимаю руки к лицу. Казалось, что-то внутри меня сдалось и позволило мне увидеть тыльную сторону своих ладоней. Дон Хуан предупреждал меня, что как только образ моих рук станет расплываться или меняться на что-то другое, я должен перевести взгляд с них на любой другой предмет. В этом сне я перенес внимание на здание в конце улицы. Когда вид этого здания тоже начал расплываться, я сфокусировал внимание на других элементах сна. В результате получилась ясная и четкая картина пустынной улицы в каком-то неизвестном городе.

Дон Хуан расспрашивал меня о других опытах «сновидения». Мы беседовали довольно долго. Под конец моего отчета он встал и направился к кустам. Поднялся и я. Я нервничал. Это было ничем не обоснованное чувство, так как для страха или тревоги не было никаких оснований. Вскоре дон Хуан вернулся. Он заметил мое возбуждение.

– Успокойся, – сказал он, мягко сжав мою руку.

Усадив меня, он положил мне на колени блокнот и велел писать. Он сказал, что я не должен беспокоить место силы ненужными вибрациями страха или нерешительности.

– Почему я так разнервничался? – спросил я.

– Это естественно, – сказал он. – Твоя деятельность в сновиденияхугрожает чему-то в тебе самом. Пока ты о ней не думал, с тобой было все в порядке. Но теперь, раскрыв свои действия, ты готов упасть в обморок. У каждого воина свой собственный способ сновидения.Все они различны. Объединяют нас только уловки, направленные на то, чтобы отказаться от поисков. Единственной контрмерой является упорное продолжение попыток вопреки всем преградам и разочарованиям.

Затем он спросил, могу ли я выбирать тему для «сновидения». Я ответил, что даже не представляю, как это делается.

– Объяснение магов относительно выбора темы для сновидениязаключается в следующем, – сказал дон Хуан. – Воин выбирает тему сознательно, прервав внутренний диалог и удерживая образ в голове. Иными словами, если он сможет на какое-то время прервать беседу с самим собой, а затем, пусть даже на мгновение, удержать образ или мысль о желаемом в сновидении, желаемая тема придет к нему. Я уверен, что ты это сделал, хотя и неосознанно.

После длинной паузы дон Хуан начал принюхиваться. Похоже было, что он прочищает нос. Несколько раз он с силой выдохнул через нос, при этом мышцы его живота сокращались рывками, в такт коротким, отрывистым вдохам.

– Хватит говорить о сновидениях, —сказал он. – Это может стать у тебя манией. Если в чем-то и можно добиться успеха, то он должен приходить легко, пусть даже с какими-то усилиями, но без потрясений и навязчивых идей.

Он встал, подошел к кустарнику и начал всматриваться в листву. Было похоже, что он пытается что-то увидеть там, стараясь не подходить слишком близко.

– Что ты там делаешь? – спросил я, не в силах сдержать любопытство.

Он повернулся ко мне и с улыбкой поднял брови.

– В кустах много странных вещей, – сказал он и снова сел.

Его спокойный тон испугал меня больше, чем если бы он внезапно закричал. Я выронил блокнот и карандаш. Он засмеялся, повторив мои движения, и сказал, что преувеличенные реакции являются одним из свободных концов, все еще существующих в моей жизни. Я хотел поговорить на эту тему, но он не позволил.

– Осталось совсем немного дневного времени, – сказал он. – Есть более важные вещи, которые мы должны обсудить до наступления сумерек.

Он добавил, что, судя по моим успехам в «сновидении», я, видимо, научился останавливать внутренний диалог по своему желанию. Я подтвердил это.

В начале нашего знакомства дон Хуан обрисовал мне следующую технику. Она заключалась в том, чтобы подолгу ходить, не фокусируя ни на чем взгляда. Он рекомендовал ни на что не смотреть прямо, а, слегка скосив глаза, сохранять периферийный обзор всего, что предстает перед глазами. Он настаивал, хотя я и не понимал этого тогда, что если удерживать несфокусированные глаза не точке чуть выше горизонта, то возможно воспринимать все в 180-ти градусном спектре перед собой. Он настаивал, что это упражнение является единственным способом остановки внутреннего диалога. Поначалу он расспрашивал меня о моих успехах, но вскоре перестал интересоваться этим.

Я сказал ему, что применял эту технику в течение нескольких лет, но без особого эффекта. Впрочем, я и не ожидал никаких изменений. Каково же было мое потрясение, когда однажды я понял, что, идя около десяти минут, не сказал самому себе ни единого слова!

Тогда же я понял, что остановка внутреннего диалога – это не просто урезание слов, произносимых самому себе. Весь процесс моего мышления остановился, и я ощутил себя как бы взвешенным, парящим.

Чувство паники, вызванное этим состоянием, заставило меня в качестве противоядия восстановить свой внутренний диалог.

– Я говорил тебе, что именно внутренний диалог и прижимает нас к земле, – сказал дон Хуан. – Мир для нас такой-то и такой-то или этакий и этакий лишь потому, что мы сами себе говорим о нем, что он такой-то и такой-то или этакий и этакий.

Дон Хуан объяснил, что вход в мир магов открывается лишь после того, как воин научится останавливать свой внутренний диалог.

– Суть магии заключается в изменении нашей идеи мира, – сказал он. – Остановка внутреннего диалога – единственный путь к этому. Все остальное – просто пустые слова. Пойми, – все, что ты видел или сделал, за исключением остановки внутреннего диалога, ничего не смогло изменить ни в тебе самом, ни в твоей идее мира. Условием этого изменения, конечно же, является то, что оно не должно привести к сумасшествию. Вот поэтому учитель и не обрушивается на своих учеников. Это привело бы их лишь к депрессии и навязчивым идеям.

Он попросил подробно рассказать и о других случаях остановки внутреннего диалога, которые у меня были. Я рассказал все, что смог вспомнить.

Мы беседовали, пока не стемнело. Записывать стало неудобно, приходилось уделять этому внимание, а это лишало меня концентрации. Заметив это, дон Хуан рассмеялся. Он сказал, что я выполнил еще одну задачу магии – писал, не концентрируя на этом внимания. В этот момент я осознал, что до сих пор совершенно не уделял никакого внимания процессу записывания. Казалось, это была отдельная деятельность, с которой я не имел ничего общего. Я был озадачен. Дон Хуан попросил меня сесть рядом с ним в центре круга. Он сказал, что наступили сумерки и мне опасно сидеть так близко к кустам. Я почувствовал холод на спине и бросился к нему.

Он посадил меня лицом к юго-востоку и попросил скомандовать себе быть безмолвным и без мыслей. Сначала я не мог сделать этого и испытал момент нетерпения. Дон Хуан повернулся ко мне спиной, предложив опереться на его плечо. Он сказал, что я должен успокоить свои мысли, а затем повернуть лицо к кустам на юго-востоке и не закрывать глаза. Загадочным тоном он добавил, что от решения поставленной передо мной задачи зависит, буду ли я готов к восприятию новой грани мира магов.

Я робко спросил о природе этой задачи. Он мягко усмехнулся. Я ждал его ответа, но затем что-то во мне выключилось, и я почувствовал себя взвешенным. Казалось, из моих ушей вынули затычки, и сразу же стали слышны бесчисленные шумы чапараля. Их было так много, что они сливались в сплошной гул. Я почти задремал, как внезапно что-то привлекло мое внимание. Это не было чем-то, что затронуло мой мыслительный процесс, как не было зрительным образом или деталью окружающей обстановки. И все же мое осознание оказалось чем-то поглощенным. Я полностью бодрствовал. Мои глаза были сфокусированы на пятне у края чапараля, но я не смотрел, не думал и не разговаривал с собой. Мои чувства были чисто телесными ощущениями. Они не нуждались в словах. Я чувствовал, что устремляюсь сквозь что-то неопределенное. Может быть, неслось то, что в обычном состоянии было моими мыслями. Во всяком случае, у меня было ощущение того, что я захвачен каким-то обвалом или что что-то сходило подобно лавине со мной на гребне. В своем животе я почувствовал стремительную тягу. Что-то толкало меня в чапараль. Я видел темную массу кустов перед собой. Но это не было сплошным темным пятном. Я мог видеть каждый куст, как если бы смотрел на них в ранних сумерках. Казалось, что они двигаются. Их листва напоминала черные юбки, которые нес ко мне ветер. Но ветра не было. Я погрузился в их гипнотизирующее движение. Какая-то пульсирующая рябь, казалось, подтягивала их все ближе и ближе ко мне. Потом на фоне темных очертаний кустов появился более светлый силуэт. Я сфокусировал глаза сбоку от него и смог различить в нем зеленовато-желтое сияние. Не фокусируясь, я взглянул прямо на него. Появилась уверенность, что светлый силуэт – это человек, прячущийся под кустами.

В этот момент я находился в крайне необычном состоянии осознания. Я осознавал и окружающее, и процесс мышления, который оно во мне вызывало. Но я не думал так, как обычно. Например, когда я понял, что силуэт, наложенный на кусты, – человек, я вспомнил другой случай. Однажды во время ночной прогулки с доном Хенаро я заметил, что позади нас в кустах прячется человек. Но как только я попытался рационально объяснить это явление, человек исчез из виду. Однако в этот раз я чувствовал себя хозяином положения и отказался не только объяснять что-либо, но и думать вообще. В какой-то момент у меня появилось чувство, что я могу удержать человека и заставить его оставаться на месте. Затем я ощутил странную боль в центре живота. Казалось, что-то разрывается внутри меня, и я уже не мог держать напряженными мышцы брюшного пресса. Как только я сдался, темный силуэт громадной птицы или какого-то летающего существа бросился на меня из чапараля. Было похоже, что очертания человека превратились в очертания птицы. У меня появилось ясно осознанное восприятие страха. Я ахнул и с громким криком опрокинулся на спину. Дон Хуан помог мне подняться. Его лицо было вровень с моим. Он смеялся.

– Что это было? – закричал я.

Он прикрыл мне рот рукой и прошептал в самое ухо, что нам нужно покинуть это место спокойно и собранно, словно ничего не произошло. Мы шли бок о бок. Его походка была спокойной и размеренной. Пару раз он быстро оглянулся. Я сделал то же самое и дважды уловил какую-то темную массу, которая, казалось, следовала за нами. Позади нас я услышал громкий сверхъестественный пронзительный крик. На мгновение меня охватил ужас. По мышцам живота прошли судороги. Они начались спазматически, и их интенсивность росла до тех пор, пока они буквально не заставили мое тело бежать.

Выразить это можно было, лишь применяя терминологию дона Хуана. Согласно ей, я мог сказать, что мое тело под воздействием испуга выполнило «походку силы» – особую технику бега в темноте без причинения себе вреда и не спотыкаясь, которой он обучал меня несколькими годами ранее.

Я действовал почти бессознательно и внезапно обнаружил себя в доме дона Хуана. Очевидно, он следовал за мной, и мы прибежали одновременно. Он зажег керосиновую лампу, поставил ее на потолочную балку и спокойно сказал, чтобы я сел и расслабился.

Некоторое время я бежал на месте, пока немного не успокоился. Затем я сел. Он подчеркнуто потребовал, чтобы я вел себя так, словно ничего не случилось, и вручил мне мой блокнот. В спешке я и не заметил, что обронил его.

– Что там произошло, дон Хуан?

– У тебя было свидание со знанием, – сказал он, указывая движением подбородка на темный край чапараля. – Я повел тебя туда потому, что еще раньше уловил отблеск знания, бродившего вокруг дома. Ты можешь считать, что знание знало о твоем приезде и ждало тебя здесь. Но я предпочел встретиться с ним не здесь, а на месте силы. Затем я проверил, достаточно ли у тебя личной силы, чтобы отличить знание от остальных вещей вокруг нас. Ты сделал все прекрасно.

– Минуточку! – запротестовал я. – Я видел силуэт человека, прячущегося за кустами, а затем видел огромную птицу.

– Ты не видел человека! – сказал он с ударением.

– Не видел ты и птицу. И силуэт в кустах, и то, что полетело к нам, – это была бабочка. Если ты хочешь быть точным в терминологии магов и не боишься оказаться смешным в своей собственной, то можешь сказать, что сегодня у тебя было свидание с бабочкой. Знание – это бабочка.

Он пристально посмотрел на меня. Свет лампы отбрасывал причудливые тени на его лицо. Я отвел глаза.

– Возможно, сегодня ночью у тебя будет достаточно личной силы для решения этой загадки, – сказал он, – если не сегодня, то, может быть, завтра. Не забывай – ты должен мне еще шесть дней.

Дон Хуан поднялся и прошел на кухню в задней части дома. Он взял лампу и поставил ее у стены на короткий круглый чурбан, который использовал как табурет. Мы сели на пол друг против друга и поели бобов с мясом из горшка, который он поставил между нами. Ели мы молча.

Время от времени он украдкой поглядывал на меня, и, казалось, готов был рассмеяться. Его глаза были прищурены. Когда он смотрел на меня, то слегка приоткрывал их, и влага роговиц отражала свет. Казалось, он использовал свет лампы для того, чтобы создавать зеркальные отражения. Он играл с этим, почти незаметно покачивая головой всякий раз, когда останавливал на мне взгляд. В результате возникала захватывающая игра света. Я осознал его маневры лишь после того, как он использовал их пару раз. Я был убежден, что он делает это с определенной целью, и мне показалось важным спросить об этом.

– Для этого у меня есть веская причина, – заверил он меня. – Я успокаиваю тебя своими глазами. Ты ведь уже больше не нервничаешь, правда?

Я должен был признать, что чувствую себя очень хорошо. Мелькание света в его глазах не было угрожающим и ни в коем случае не раздражало и не пугало.

– Как ты успокаиваешь меня глазами? – спросил я. Он повторил незаметное покачивание головой. Его глаза на самом деле отражали свет лампы.

– Попробуй сделать это сам, – небрежно сказал он и положил мне еще еды. – Ты сможешь успокаивать себя сам.

Я попробовал покачивать головой, но мои движения были неестественными и неуклюжими.

– Просто болтая головой, ты себя не успокоишь. Скорее заработаешь головную боль. Секрет состоит не в качании головой, а в том чувстве, которое приходит к глазам из области внизу живота. Именно оно заставляет голову качаться.

Он потер свой живот.

После еды я прислонился к куче дров, накрытых пустыми мешками, и попытался имитировать его качания головой. Дон Хуан от души забавлялся, смеясь и хлопая себя по ляжкам.

Внезапный шум прервал его смех. Я услышал странный глубокий звук, похожий на постукивание по дереву. Он исходил из чапараля. Дон Хуан вскинул голову, сделав мне знак быть внимательным.

– Это маленькая бабочка зовет тебя, – сказал он бесстрастно. Я вскочил. Звук тотчас прекратился. Я посмотрел на дона Хуана в поисках объяснений, но он сделал комичный жест беспомощности, пожав плечами.

– Ты еще не закончил своего свидания, – добавил он. Я сказал, что не чувствую себя достойным, что лучше уеду домой и вернусь, когда почувствую себя сильнее.