Текст книги "В балканских ущельях"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Как же его зовут?

– Сахаф Али.

– Тот самый! Он не должен знать, что я здесь. Ты его хорошо знаешь?

– Я видел его сегодня впервые, но он мне понравился.

– А как ты меня обнаружил?

– Сначала я нашел твою выпечку, а потом осла, забредшего в заросли. Я привязал его и побрел по следам. И вот я здесь.

– Этот осел – несносное глупое животное. Однако мне надо подобрать вещи с земли, но самой мне трудно. Поможешь?

– Охотно.

– Тогда давай, иди сюда.

– А ты не можешь подняться еще?

– Нет, без тебя мне не справиться.

– Но ведь ты боишься щекотки.

– Нет, больше не боюсь, ведь ты христианин!

Да, у этой дамы были железные нервы. Я осмотрел еще раз этот ковровый лагерь.

– Это место относится к Кушукаваку или Енибашлы?

– К Енибашлы.

– А что за человек ваш киаджа?

– Я не принадлежу к числу его подруг, – ответила она осторожно.

Теперь мне стало все ясно. Случай подбросил мне козырную карту, которую я мог использовать на благо юного книготорговца.

– Ты пойдешь со мной? – спросила она.

– Да.

– Тогда следуй за мной.

Я свел ее за руку с ковров и повел туда, где начиналиськолючки.

– Но я зацеплюсь здесь платьем!

– Я проложу дорогу, обрежу колючки ножом!

– Нет, нет, не надо этого делать! – закричала она в страхе.

– Почему же?

– Это запрещено!

– А кто запретил?

– Все тот же сердитый киаджа.

Я присмотрелся. Это место как нельзя лучше подходило для убежища ее отнюдь не законопослушного мужа. Кустарник кажется непроходимым, но наверняка есть место, где существует проход.

– Куда ты собиралась с этими изделиями? – спросил я.

– В Гельджик, но осел сбежал…

Ага, она знала, что дорогие ковры были свалены здесь прошлой ночью, решила полюбопытствовать – где они, и сошла с дороги. Загнала осла далеко в колючки, а он забрел в эти заросли, свалил ее в яму и ушел.

– Откуда ты идешь?

– Из Кушукавака.

– А куда?

– В Енибашлы и Кабач.

– А что тебе надо в Кабаче?

– Мне нужно навестить Сахафа Али.

– Правда, чужеземец? Ты не выполнишь одну мою просьбу?

– Охотно.

– Я с тобой кое-что ему передам.

– Хорошо.

– Но не здесь. Мы пойдем в дом.

Мне как раз это было на руку. Но я сказал:

– А я думал, что тебе надо скакать в Гельджик.

– Сейчас не надо. Этому ослу нельзя доверять. Но учти – мой муж не должен знать, что я готовлю передачу для Али.

– Я буду нем как рыба. А кто твой муж?

– Его зовут Бошак, он Бояджи1919
  Бояджи – красильщик, маляр (тур.).


[Закрыть] и эмекчи2020
  Эмекчи – булочник (тур.).


[Закрыть]. Ему нельзя говорить ничего лишнего.

Женщина благосклонно восприняла мое обещание молчать. Потом она продолжила:

– Я расскажу ему лишь то, что меня сбросил осел и сбежал от меня. Ты его поймал и нашел меня на дороге. И ты же меня проводил до дому.

– Что мне отнести Сахафу?

– Это я тебе скажу потом. А сейчас нам нужно отсюда уходить.

Что мы и сделали с немалым, правда, трудом.

– Замаскируй, пожалуйста, тот проход, что мы только что проделали. Никто не должен знать, что мы здесь были.

– Какая ты осторожная, госпожа. Но ты права, – сказал я и принялся за работу, получив при этом не один десяток колючек.

– Все нормально, – приняла она мою работу. – Ты, наверное, весьма преуспел в такого рода делах. А теперь позволь мне сесть на твою лошадь.

– А не лучше ли тебе пойти пешком?

– С какой стати?

– Мой конь еще ни разу не носил женщин.

– О, я ему ничего плохого не сделаю!

– Не в этом дело. Посмотри на седло – оно не приспособлено для легких женских ног. Оно слишком узко, чтобы ты могла в нем разместиться.

– Так сними его, я сяду прямо на спину. Тогда места хватит.

– На это понадобится много времени. Мне тогда придется вести лошадь да еще подбирать булочки, которые растерял твой осел. До того места совсем недалеко.

– Так ты его изловил? Это хорошо. Ладно, я пойду пешком, хотя мне и трудно. У меня пропадает дыхание, когда я иду пешком, и мне приходится долго его восстанавливать. Ходьба вызывает сердцебиение, и я чувствую, что погибель моя близка.

Я взял коня под уздцы, а даму – под руку. Она оперлась на меня, и мы тронулись в путь. Не сделали мы и тридцати шагов, как она запыхтела.

– Вот видишь, так дело не пойдет, – с трудом проговорила она. – Надо мне на тебя получше опереться, и пойдем помедленнее.

Дальше мы двигались со скоростью в два раза меньшей, чем у катафалка. Когда мы подошли к месту, где лежала первая булка, она заявила:

– Вот первая франджала. Забирай ее!

Я повиновался. Чуть позже приказ повторился. Я опять выполнил его. Через какое-то время мне уже пришлось нести в руках целую гору булок, вести лошадь и поддерживать даму, которая воскликнула, увидав очередное хлебобулочное изделие:

– О Аллах, да здесь целый противень булок! У этого осла в голове крысы вместо мозгов. Давай поднимай!

– С превеликим удовольствием! Но куда же мне их девать?

– Положи себе в карманы!

– Аллах-иль-Аллах! Разве ты не видишь, какого цвета моя одежда?

– Она белая, как горный снег. Подозреваю, что она даже новая.

– Именно так. Я отдал за нее две сотни пиастров.

– Так это хорошо. Я ничего не имею против, чтобы это изделие лежало в чистом кармане!

– Аллах наделил тебя сообразительностью и чистоплотностью, ты должна быть ему благодарна, ибо эти свойства красят любую женщину. Но мне не чужды те же свойства, и мне не хотелось бы украшать свою новую одежду свежими масляными пятнами.

– О, это такое хорошее масло! Оно же не испортит одежды! Это не какой-нибудь лошадиный или рыбий жир!

– Но никто не увидит эти пятна, ведь они внутри одежды.

– Ты же предприимчивый человек, выверни наизнанку, и все будет видно!

– Разве ты не знаешь, что в присутствии женщины запрещено переодеваться?

– Но ты ведь мой друг и спаситель, к тому же под пальто у тебя куртка и что-то еще.

– Но тем не менее мне не хотелось бы нарушать правила хорошего тона. Позволь мне положить эти булки в седельную сумку!

– А она чистая?

– Я ежедневно чищу ее.

– Надо проверить. Открой-ка.

Меня бесконечно забавлял этот разговор. В общем-то я и не думал чистить сумку. Обычно она была закреплена за седлом и вбирала в себя пыль всех дорог. Я расшнуровал ее и отбросил крышку.

– Вот, смотри!

– Ударь по ней! – приказала Клубничка.

Я в очередной раз повиновался, и клуб пыли взвился в воздух.

Но женщина почему-то сказала:

– Да, она чистая. Подними эту булку и положи туда. Что я и выполнил, повторив потом эту процедуру многократно. Так мы добрались до подлеска, где я оставил привязанного ослика. Увидев корзины, она всплеснула руками и запричитала:

– О Аллах, о Фатима! Ну что за нечестивое животное! Все мои вкусные вещи на земле! Нет, не все. Много нет! Где все остальное?

Она бросила на меня выразительный взгляд и продолжала:

– Эфенди, все это очень вкусные вещи!

– Вполне допускаю.

– Ты любишь сласти?

– Не особо.

– А пробовал ли ты то, что здесь лежит?

– Нет.

– Ты говоришь правду? Если ел – оплати!

– Я не ел, о проницательная!

– Но где они тогда? Я должна отчитаться перед мужемза каждую булочку!

– Говорю тебе – не ел!

– А кто же это сделал?

– Твой осел сожрал!

– Он что, ест сахар?

– Я же его за этим и застал!

– Видел своими глазами? Мне же он ни разу не давал об этом знать! Вот негодник! Эфенди! Сделай одолжение!

– Я только это и делаю.

– Сделай еще одно – возьми плеть и тресни его как следует по ушам!

– Нет, я этого делать не буду. – Почему?

– Потому, что это очень жестоко по отношению к животному.

– А тебе-то что с того – осел-то не твой!

– Не мой.

– Он мой, и я могу его мучить сколько хочу. Давай, лупи его.

– Ты что, ему запрещала есть эти сладости?

– Нет.

– Вот в этом была твоя ошибка. Он думал, что раз это твоя собственность, можно есть. В следующий раз не забудь все ему разъяснить.

– Я прямо сейчас сделаю так, как ты говоришь; надеюсь, он меня поймет.

Она достала из моей седельной сумки плетку и направилась к ослу, грустно стоявшему поодаль и прядавшему ушами.

– Ты что натворил? – закричала она на него. – Кто ты после этого есть? Осел! Самый настоящий осел! Вот тебе! – И она угостила его плеткой. – Сладкий осел! – И она дала ему во второй раз. – Обжора! – Плетка опять просвистела в воздухе.

Но животное явно не получило в детстве достойного образования и не научилось спокойно сносить нападки хозяйки. Осел мигом развернулся и лягнул ее обеими задними ногами. Все произошло настолько быстро, что та не успела отскочить.

– Эфенди, он меня лягнул! Неблагодарная скотина! Посмотри, есть ли где-нибудь ссадины?

– Вроде не видно, хотя нет – вот уже синяк появился!

– О ужас, как я его буду лечить? Прямо копытом заехал! Если бы попал в грудь, я бы уже умерла! Больше не буду бить это чудовище!

– Вот в этом ты права. Я же тебе говорил не делать этого. А ты не послушалась моего совета.

– Осел – моя собственность. Как он посмел напасть на меня! Он испугал меня. Видишь, как я дрожу?

– Вижу.

– Помоги же мне!

– А что, все на самом деле так плохо?

– Настолько, что мне просто необходимо сесть и отдохнуть. – И она так стремительно опустилась на землю, что я едва успел отодвинуть корзинку.

– Вот, хорошо, теперь я могу перевести дыхание.

Отдохнув, она попросила меня уложить все в корзины и привести в порядок седло, чтобы забраться на осла. Меня эта просьба прямо-таки устрашила, поскольку я понятия не имел, как ее туда взгромоздить. Встав на ноги, она беспомощно огляделась.

– Что ты ищешь? – спросил я ее.

– Такую маленькую лестницу.

– Лестницу? Откуда в чистом поле ей взяться?

– Мне нужна лестница, чтобы подняться.

Я тоже с таким же безысходным видом стал оглядываться.

– Вон там, – показала она, – вон там я вижу пенек. Веди меня туда.

Мне стоило немалых трудов усадить ее в седло с пенька. Несчастный осел прямо-таки просел под ее весом, но ожил, как только почувствовал, что дорога идет домой. Вскоре я уже увидел первые домишки.

– Это Енибашлы?

– Нет, сначала будет Новый Енибашлы. Но это и есть наша деревня.

Мы въехали в деревню и приблизились к довольно большому дому. Моя спутница указала на задний двор, где мы и спешились. Там было выкопано множество ям, в которых помещались сосуды с какой-то цветной жидкостью. Итак, мы находились во владениях красильщика и пекаря Бошака.

Моя амазонка издала пронзительный вопль, который ей пришлось неоднократно повторить. Тут открылась дверца какого-то дощатого сарая, и высунулась физиономия, похожая на птичью. Вся одежда этого человека составляла некое подобие плавок. Но меня поразило другое – то, как он весь был раскрашен: тело сверкало всеми цветами радуги – от темно-синего до ярко-оранжевого. При этом он сохранял такое серьезное выражение лица, будто сие художество являлось чем-то самим собой разумеющимся.

Я слез с лошади и стал ждать дальнейшего развития событий.

– Сигирджик, мою лестницу! – приказала она. Итак, его звали Сигирджик, то есть Скворец. Только весьма цветастый – с оперением, неведомым орнитологам. Он действительно поплелся к черному ходу дома, приволок большую стремянку и приставил ее к ослу. Всадница величественно сошла.

– Чем занимается мой муж? – спросила она.

– Не знаю, – последовал ответ.

– Но должен же он что-то делать!

– Нет.

– Идиот! Где он?

– Понятия не имею.

– В комнате?

– Нет.

– В мастерской?

– Нет.

– А где?

– Не знаю.

– Вообще – дома ли он?

– Нет.

– Уехал?

– Да.

– Так бы сразу и сказал. Уведи осла. Раскрашенный слуга ответствовал с таким важным видом, будто речь шла о рауте английской королевы. Он взял животное под уздцы и отвел его за дом.

– Сначала разгрузи его! – прикрикнула она. Он покорно кивнул и принялся разгружать осла.

– Иди сюда, эфенди! – позвала она меня.

Я привязал коня к железному колу, воткнутому в землю, и последовал за ней. Крепкий запах масла и щелочи ударил в нос. Слева находилось нечто, что я принял за печь для выпечки булок. Справа – вход в комнаты.

Войдя внутрь, я увидел перед собой копию моей Земляники с одной лишь поправкой на возраст. То была дочь. Она была одета по-домашнему легко, как принято у болгар, черты ее лица оказались более миловидные, от своей матери она отличалась скорее восточной красотой.

Перед ней стояло несколько мисок, и она увлажняла кожу молоком, не забывая отпивать его.

– Икбала, что ты делаешь? – спросила мать.

– Я снимаю пенки.

– Но я вижу, что ты пьешь.

– Да, и пью тоже.

– Но пить надо из кружки или тарелки.

– А мне и так вкусно!

Мамашу такой ответ, похоже, удовлетворил, потому как, подойдя к ней, она любовно хлопнула ее по пухлой щечке и проворковала:

– Сладкоежка моя!

Тут «молочница» с удивлением уставилась на меня. Мать пояснила:

– Этот эфенди остановится у нас ненадолго.

– Почему?

– Потому, что он устал.

– Так пусть полежит на травке. Как ты можешь общаться с ним без покрывала да еще заводить ко мне, хотя знаешь, что я тоже без накидки!

– О! Он мой друг и спаситель!

– Ты что, попала в передрягу?

– Еще в какую!

Тут дочка посмотрела на меняболее снисходительно.

– Тогда пусть остается. – И, повернувшись к матери, спросила: – Что-то случилось по дороге?

– Да, несчастный случай.

– Это я и так поняла. А что за случай?

– Я не подумала о том, что сегодня один из пятидесяти несчастливых дней в году, иначе осталась бы дома. С полчаса ехала нормально, а потом передо мной разверзлась земля…

– О Аллах! – воскликнула дочка в ужасе.

– Голубой дым клубился вокруг…

– Да ты что!

– …и из этого дыма возник дух, призрак и протянул ко мне сто сорок четыре руки…

– Аллах да сохранит тебя! Сколько же плохих духов на земле!

– Да, дочь моя. Осел испугался не меньше моего и понес. Я хорошая наездница, ты же знаешь. Но и я упала, а осел убежал.

– Какое несчастье.

– А потом появился этот эфенди, нашел осла, поднял меня с земли, и вот мы вернулись. А где отец?

– Поехал в деревню.

– А когда вернется?

– Он покупает миндаль и еще какие-то орехи. Когда Чилека вышла, я спросил Икбалу:

– Ты видела человека по имени Пимоза родом из Лопатиц?

Она удивилась:

– А где мне его видеть?

– Здесь, в вашем доме.

– Ты что-то путаешь.

– Ладно, пусть я ошибаюсь, но тебе от этого лучше не будет.

– А в чем дело, господин?

– Если бы ты знала, кто такой этот Пимоза и чем занимается, то отец твой, без сомнений, отдал бы тебя за Али.

– А как это сделать?

– Должен сказать тебе, что я специально прибыл сюда, чтобы встретиться с тобой. Если бы ты мне понравилась, я бы отправился к Али и доставил его сюда в качестве зятя твоего отца.

– Но это же невозможно!

– О нет, еще как возможно!

– А с чего же ты хочешь начать?

– Этого я пока тебе не могу сказать. Я хочу убедить твоего отца согласиться на этот вариант. Убедить сегодня, поняла?

– И ты полагаешь, он согласится?

– Надеюсь. Но ты ведь мне не веришь, и потому я отбываю.

Я хотел уже подняться, как она загородила мне дорогу.

– Сиди! Господин! Кто ты такой, раз считаешь, что у тебя есть власть над моим отцом?

– Я эфенди из полуденной страны, нахожусь под защитой падишаха и могу заставить твоего отца принять нужное решение. Но у меня уже нет времени. Мне пора ехать.

– Останься, я тебе уже верю.

– Вот это хорошо. Тебе же на пользу. Расскажи-ка мне про этого Пимозу.

– Да, я его знаю, прости, что сразу не призналась в этом.

– Прощаю. Знаю, что ты так сказала, желая выгородить отца.

– Но ты обещаешь мне, что не опозоришь его?

– Да, обещаю.

– Дай мне руку.

– Вот она. Если я что-то обещаю, то держу слово. Говори, кто такой Пимоза.

– Его зовут не Пимоза, это он так себя иногда называет. Настоящее его имя – Москлан, и я должна стать его женой.

– Это я уже знаю. Чем он занимается еще кроме торговли лошадьми?

– Он пашер2121
  Пашер – контрабандист. (.Примеч. авт. )


[Закрыть] и еще посланник жута.

– Жут направил его к твоему отцу?

– Да.

– За какой надобностью?

– Это мне не ведомо.

– А твой отец пашер?

– Нет.

– Говори правду.

– Он не пашер. Но контрабандисты приезжаютк нему и тогда…

Она замолчала.

– И что тогда?

– Тогда у него появляется много товаров.

– Где? Здесь, в доме?

– Нет, снаружи, со стороны поля.

– Где точнее?

– Не могу сказать, мы поклялись молчать.

– В этом нет нужды, я знаю это место не хуже тебя.

– Не может быть – ты ведь здесь чужак.

– И тем не менее. Это яма там, в кустарнике.

– О Аллах, откуда ты знаешь?

– Вот видишь! И там хранится очень много разного товара.

– Ты видел?

– Да, это одни ковры.

– Но кто выдал тебе это место?

– Никто. Откуда эти ковры?

– Они прибыли на корабле из-за моря, их выгрузили в Макри, и оттуда носильщики доставили их в Гюмюрджину и дальше к нам.

– Кому они предназначены?

– Они будут отправлены в Софию, а оттуда еще дальше, не знаю даже куда.

– Отец задействован в этой контрабанде?

– Нет. Главный предводитель – силаджи2222
  Силаджи – совершающий поездку на родину (тур.).


[Закрыть] в Измилане.

— Ах так! У него тоже есть кавехане?2323
  Кавехане – кофейня (фарси).


[Закрыть]

– Да.

– Он живет на улочке, что ведет к деревне Чатак?

– Эфенди, ты что, знаешь его?

– Я слышал о нем. Тебе знакомо его имя?

– Его звать Дезелим.

– Он бывал у вас?

– И даже очень часто. Он может приехать не сегодня-завтра.

– За коврами?

– Да, ведь их надо везти дальше.

– С ним будут носильщики?

– Несколько. Остальные живут здесь поблизости.

– В Енибашлы?

– Здесь и в соседних деревнях.

– Кто их созовет?

– Отец.

– Сам, лично?

– Нет, он обычно посылает нашего подмастерья, который знает их всех.

– Это тот самый человек, который помогал матери слезать с осла?

– Да. На его лице все краски. Он одновременно очень хитер и мужествен. Тише, кто-то идет.

Снаружи послышалось сопение и кряхтенье. Бух! Бух! – застучали башмаки.

– Это отец. Не нужно, чтобы он знал о нашем разговоре. И в следующее мгновение она исчезла. Я остался один в комнате, если не считать кота, устроившегося в уголке. Мне такое положение было не по душе, но ничего сделать было уже нельзя. Шаги приближались, и он вошел.

Сначала я даже опешил. Он был толст в такой же степени, как высок, и вынужден был буквально втискиваться в дверной проем. Одет был по-болгарски: штаны, туника, короткая куртка – все из шерсти. В это время летом османы переодеваются в складчатые льняные одежды. Ноги обернуты опять же на болгарский манер, в некое подобие онуч. Старые болгары не признают иной обуви. Такая одежда увеличивала его габариты еще больше. Кроме того, он еще и брил голову. Только вверху, посередине, оставался клок волос, расчесанный надвое и заброшенный назад. Ни фески, ни какого-либо иного убора не было. В руке он держал смятую тряпку с несколькими ягодами тутовника.

Если бы меня спросили, какого цвета был у него костюм, я бы затруднился ответить. Поначалу, конечно, была одна краска, но на нее наложились другие, и первоначальной «грунтовки» уже не было видно. Он вытирал об одежду и пальцы, измазанные как в краске, так и в тесте.

А лицо! Его можно было назвать грандиозным. У него, видимо, были три привычки, которые никак не вязались с его профессией – он нюхал табак, любил тереть глаза и чесать за ушами – все соответствующие места цвели чернилами, сливовой, клубничной, шафрановой и вишневой красками.

Когда восточная женщина красит ресницы углем, это придает ей некий меланхоличный, загадочный вид. Пекарь, вероятно, полагал, что раскраска тоже придаст ему красоты. Поэтому он давно заказал воде дорогу к своей физиономии. Такое у нас в Европе вряд ли кто допустит. Наверняка бы вмешалась местная полиция, поскольку такой человек становится опасным для общества. Мне было весело наблюдать, с каким удивлением он рассматривал меня, спокойно сидящего возле дверей. Лоб у него наморщился, рот широко открылся, а уши, казалось, даже отошли назад.

– Черт подери!

Больше он ничего не произнес. Ему нужно было срочно нюхнуть табачку, наверное, от удивления, не

знаю.

– С добрым утром, – приветствовал я его, медленно

поднимаясь.

– Чего тебе здесь надо? Что ты ищешь?

– Тебя, – ответил я кратко.

– Меня?! – Он воззрился на мою персону с удвоенным удивлением.

– Да, тебя.

– Ты меня с кем-то спутал.

– Вряд ли. Тебя ни с кем не спутаешь.

Мою иронию он не уловил. Тряхнув головой, он сновапроговорил:

– Ты ошибся домом.

– Нет, я нахожусь в том самом доме.

– Но я тебя не знаю.

– Мы познакомимся.

– Кто же тебе нужен?

– Бояджи, он же экмекчи, он же Бошак.

– Это я и есть.

– Вот видишь, я не ошибся.

– Ты сказал, что сразу узнал меня. Разве ты меняраньше видел?

– Нигде и никогда.

– Но как же ты смог меня узнать?

– По твоему виду, который неотразим, статусу, который высок.

Смысл этой фразы также не дошел до него, но он широко улыбнулся и заявил:

– Ты очень учтив, и ты прав. Мой статус действительно высок. Без нас население голодало бы, и мы же красим любое платье. Какие будут твои пожелания?

– Мне хотелось бы обговорить с тобой одно дельце.

– А ты часом не торговец мукой?

– Нет.

– Значит, торгуешь красками?

– Тоже нет. У меня другое дело.

– Тогда говори.

– А ты садись поудобнее, снимай наряд…

– Да, пожалуй, я именно так и сделаю. Подожди меня здесь. – И он удалился в ту же дверь, где незадолго до этого исчезли его жена и дочь.

Видимо, там имелось три комнаты, и оттуда приглушенно доносились три голоса.

Вернувшись, он решительно встал передо мной.

– Вот он я. Ты голоден?

– Нет, – ответил я решительно, вспомнив, как он вытирал пальцы о штаны.

– Пить хочешь?

– Премного благодарен! – Ни аппетита, ни жажды у меня почему-то не возникло.

– Тогда давай поговорим о твоем деле! – И он, кряхтя, стал усаживаться. Затем его физиономия приняла умильное выражение.

Мне хотелось рассмеяться ему в лицо, когда он корчил из себя важную персону. Но тут вошел помощник, которого дочь назвала храбрым и хитрым человеком. Он склонился, сложив руки на груди, и уставился на хозяина.

– Принеси мне трубку! – приказал тот с видом паши. Подмастерье рабски повиновался. Он принес трубку, которая выглядела так, будто очень долго пролежала в рыбной чешуе. Хозяин полез в карман штанов и вытащил пригоршню табака; засыпав его в трубку, спросил меня:

– Ты куришь?

– Да, – ответил я.

Я испугался, что он предложит трубку и мне, вынув ее из того же самого кармана. Но был приятно разочарован, когда пекарь спросил:

– А спички у тебя есть?

– А у тебя что, нет? – поинтересовался я.

Лицо у пекаря приобрело задумчивый, хитроватый вид. Спички в этих местах довольно редки, можно обшарить несколько деревень и не найти ни одной, и тот, у кого они имеются, – подозрителен. Пекарь наверняка хотел выяснить, можно ли причислить меня к этой категории людей. Поэтому я и ответил так.

– Мне снова придется вставать. А я думал, что у тебя есть спички, – пробормотал пекарь.

– Почему ты так решил?

– По твоей одежде. Ты ведь богат.

Если бы он заявил, что я чище его, я бы согласился безоговорочно. Тем не менее я покорно залез в карман, достал оттуда коробок и подал ему одну спичку. Он удивленно осмотрел ее и спросил:

– Она что, не из дерева?

– Из самого настоящего.

– И фосфор?

– Самый яркий.

– Прямо свечка! Никогда таких не видел! Может, подаришь коробок?

Мелочи зачастую играют значительную роль. Нужно было использовать представившуюся возможность, поэтому я сказал:

– Эти спички для меня большая ценность. Может, я и подарю их тебе, если буду доволен результатом нашей беседы.

– Так давай начнем, но сначала я зажгу трубку. Едва он закурил, я понял, что у него не самый плохой табак. Наверняка добыл его незаконным способом.

– Итак, сначала скажи, кто ты.

– Естественно, ты должен знать, с кем говоришь. Но лучше будет, если я сообщу это чуть погодя.

– Это почему же?

– Мне надо обсудить с тобой необычное дело. Тут нужны сообразительность и скрытность, и я хочу убедиться, что ты обладаешь обоими этими дарами.

– А, тогда я знаю, кто ты.

– И кто же?

– Ты контрабандист.

– Гм. Вообще-то ты не очень ошибся. Я продаю товар, который весьма дорог, а отдаю его по дешевке.

– А что за товар?

– Ковры.

– Хорошая вещь. А что за ковры?

– Настоящие, из Смирны.

– Аллах! Сколько их?

– Около сотни. Прошу тридцать пиастров за штуку. Тут он вынул трубку изо рта:

– Тридцать пиастров? В самом деле – тридцать?

– Ни больше ни меньше.

– Настоящие смирнские ковры?

– Ясное дело!

– А можно взглянуть?

– Конечно, покупатель сначала должен посмотреть!

– А где они?

– Ты в самом деле думаешь, что я скажу это, не убедившись, что покупатель – надежный человек?

– Ты весьма предусмотрителен. Скажи лишь, далеко ли это место?

– Близко.

– И как же ты на меня вышел?

– Ты известный красильщик. Кто же как не ты может определить ценность красок ковров?

– Да, это так, – проговорил он, польщенный.

– Поэтому я к тебе и приехал. Я не думал, что ты сам купишь ковры, но предполагал, что ты знаешь того, кому они могут понадобиться.

– Это верно.

– Так ты знаешь покупателя?

– Знаю.

– Он заплатит наличными?

– Такие дела чаще делают в кредит.

– Это не в моих правилах. Цены дешевые, товар хороший. И оба довольны – и покупатель, и продавец.

– Ладно, он заплатит сразу.

– Вот это по мне. Кто он?

— Это кузнец-оружейник.

– Боже!

– Что-то не так?

– Кузнец не купит столько ковров!

– Купит. Он еще и кофейню держит и знает толк в вещах.

– А где он живет?

– В Измилане.

– Это далековато.

– Ничего страшного – сегодня или завтра он будет здесь.

– До завтра я ждать не буду.

– Почему?

– Подумай сам.

– Не могу предположить.

– За то время, пока он едет, я найду другого покупателя.

– И то верно.

– Мне нужно побыстрее от них избавиться.

– Кто-то за тобой следит? – Он со значением заглянул мне в глаза, при этом руки его непроизвольно сделали некое хватательное движение.

– Вообще-то нет. Никто не знает о моем предприятии, но вещи находятся не в очень надежном месте.

– Перепрячь их!

– Пусть это делает покупатель!

– Что, человек, который их у себя держит, так нетерпелив?

– А они не у человека, а в чистом поле.

– Аллах велик! Как ты додумался их так спрятать?

– А я не сам до этого додумался – другие.

– Но ты дал на это разрешение?

– Нет, мне бы не пришло в голову сотворить такое.

– Тогда я тебя не понимаю.

– Я объясню тебе по секрету. Ты представляешься мне человеком, которому можно довериться.

– Ты абсолютно прав.

– Хорошо. Ты согласен, что тридцать пиастров – дешевая цена?

– Этого я не могу утверждать, я же не видел ковров.

– Я тебе говорю – это мало. Никто другой так за дешево не отдает.

– Но ты получил их за еще более низкую цену!

– Само собой!

– Сколько ты дал?

– Послушай, твой вопрос неуместен. Какой продавец скажет, сколько он «наварил»? Но с тобой я откровенен.

– Так сколько?

– Тридцать пиастров.

Он воззрился на меня с непониманием и спросил:

– За все?

– Ты что, меня за полного дурака держишь? Стал бы я возиться из-за такого «навара»? Конечно, на каждом ковре – тридцать.

– Но это невероятно!

– Почему же?

– Ты продаешь штуку за тридцать и столько же зарабатываешь еще?

– Именно так.

– Значит, кто-то подарил тебе эти вещи.

– Никто не дарил.

– Тогда я решительно ничего не понимаю.

– Не мучай себя по этому поводу. Скажу тебе еще больше – я их не покупал и не получал в подарок. Я их нашел.

– Нашел? – Лицо его вытянулось.