Текст книги "В балканских ущельях"

Автор книги: Карл Фридрих Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Я сунул ей деньги в скрюченные руки и быстро ушел. Она было хотела догнать меня, но я прикрикнул на нее, и она отстала, а я присоединился к своим спутникам, и мы поскакали дальше. Отъезжая, я заметил, как соседи обступили бедную женщину и принялись ее расспрашивать.

Мы обогнули Термы и въехали в переулок. В конце его сидел какой-то оборванец, на которого я не обратил внимания, поскольку почти все люди, которые нам здесь встречались, были плохо и грязно одеты. Он же проследил за нами долгим, внимательным взглядом.

Я даже не знал, куда ведет нас турок. Я спросил его об этом, он удивился, почему я раньше не задал этот вопрос.

– Но я же думал, что ты сам о нас позаботишься, – ответил я в оправдание.

– Конечно, мы едем в конак4343
  Конак – зд.: место ночлега, станция (тур.).


[Закрыть], в «Эс-Саур эль-Амар». Там вам будет хорошо.

Это название гостиницы мне кое о чем напомнило. Мне показалось, что мы оказалась в переулках одного немецкого городка. Ведь «Эс-Саур эль-Амар» означает не что иное, как «У рыжего быка». Конечно, я не ожидал от этого постоялого двора парижского комфорта.

– Вы знаете хозяина? – спросил я.

– Очень даже хорошо! – ответил он, смеясь. – Его жена – сестра моей супруги.

Это меня порадовало; надо думать, наша дружба с Ибареком перенесется и на его родственников.

Город – по крайней мере, пока мы по нему ехали – не представлял из себя ничего особенного. Обычные восточные домики и хижины, выставившие свои безглазые стены, ветхие постройки, готовые вот-вот развалиться. Улочки, выложенные сухой глиной и в жаркие дни поднимающие ужасную пыль. А в дождь превращающиеся в непроходимую навозную жижу. Грязные люди, изможденная скотина. Как походил этот городок на все остальные! Что-то заставило меня обернуться, и я увидел того самого калеку, который встретился нам на углу переулка. Он медленно ковылял за нами. Я был убежден в том, что он следит за нашими передвижениями. «Зачем?» – размышлял я.

Наконец Ибарек указал на большие открытые ворота, под которыми красовалось изображение красного быка.

– Вот здесь, – сказал он.

– Тогда заезжайте, а я сделаю вид, что еду мимо.

– Почему?

– За нами бежит парень, которому Мюбарек поручил следить за нами. Для него я подготовил сюрприз.

Мои спутники свернули в открытые ворота, а я проехал еще немного дальше.

Наше появление вызвало некоторое оживление. Везде люди останавливались и глазели на нас. Но даже в этой обстановке мне удалось удержать в поле зрения нашего преследователя.

Я повернул и сделал небольшой крюк. Это было возможно потому, что конак располагался не в переулке, а на небольшой открытой площадке. Люди продолжали стоять и посматривать то на открытые ворота, то на моего жеребца. Я заставил его делать элегантные кульбиты, медленно, но верно подводя к месту, где стоял тот подозрительный человек. На парне были белые штаны и короткая куртка, на поясе – некое подобие шали, которая спускалась до колен.

В этот момент я издал специальный свист, по которому мой жеребец резво бросился вперед. Народ начал разбегаться. Шпион был так поглощен своим занятием, что не сразу сообразил, что нужно спасаться. Увидев прямо над собой моего вороного, он вскинул от ужаса руки и в страхе завопил. Сделав пару шагов назад, он привалился к стене. Я был прямо рядом с ним. Наклонился, схватил его за пояс и рывком посадил на лошадь.

– Аллах-иль-Аллах! – запричитал тот, пытаясь при этой освободиться.

– Лежи спокойно! – крикнул я ему. – Или тебя заберет дьявол.

Он тут же закрыл рот, да и глаза в придачу. Паренек был не из храбрецов.

Я повернул к конаку и проскакал в ворота. Там меня ждали Халеф с остальными спутниками. Они все видели и от души хохотали, запирая ворота на большую деревянную задвижку. Это было необходимо, потому как немало зевак пыталось пробраться во двор, чтобы узнать, что здесь у нас происходит.

Я опустил пленника на землю и сам соскочил с лошади. К нам подошел по-турецки одетый человек и поприветствовал меня. Это был хозяин. Пока я обменивался с ним приветствиями, мой подопечный пришел в себя. Он выступил вперед и спросил угрожающим тоном:

– Господи, зачем ты это сделал, моя душа чуть не рассталась с телом.

– Твоя душа? Она что, такая хрупкая?

– Не смейся. Ты знаешь, кто я такой?

– Не знаю. Пока не знаю.

– Я лодочник.

– Отлично, значит, ты живешь на воде. И тебе доставит радость немножко покататься верхом.

– А я что, просил взять меня с собой?

– Нет, мне просто так захотелось.

– Я заявлю в полицию.

– Отлично!

– И тебя оштрафуют.

– Еще лучше.

– Так что пойдем за мной к забтие мюшири.

– Позже, друг мой. Сейчас у меня нет времени.

– А я не могу ждать. Я должен быть на переправе.

– А где это.

– На реке.

– Наверное, недалеко от дороги на Кустурлу?

– С чего ты взял?

– Это мне известно. Однако лодочник, который заявляет, что у него нет времени, торчал там на углу и шел за нами. Так или нет?

– Да, а почему это тебя интересует?

– Зачем ты шел за нами?

– Я могу ходить за тем, за кем мне вздумается.

– А я могу скакать с тем, с кем хочу. Так что мы оба удовлетворили свои желания.

– Скачка – это совсем другое дело. Я мог сломать себе шею.

– Наверное, тебе было бы это не вредно.

– Господин, еще одно слово, и я зарежу тебя.

И он, бормоча угрозы, потянулся за ножом, ручка которого торчала у него из сумки.

– Брось! Тебя здесь никто не боится.

– А кто ты такой, что оскорбляешь меня?

– Я эмир Хасреддин Кара бен Немей. Слыхал когда-нибудь это имя?

И я встал над ним и принял важный и гордый вид. Я присвоил себе еще и титул «хасреддин», потому что в этом я решил уподобиться маленькому хаджи. Мне не хотелось делать ничего плохого этому лодочнику. Необходимо было лишь узнать, кто послал его за нами.

Я сразу понял, что сделал правильно. Он согнулся в три погибели и ответил:

– Нет, султан, это звучное имя мне еще не доводилось слышать.

– Так запомни его. Ты что, думаешь, я позволю тебе за собой следить?

– Эмир, я тебя не понимаю.

– Ты меня прекрасно понимаешь, просто не хочешь мне сказать.

– Действительно, я не знаю, что ты имеешь в виду.

– Слушай, парень! Думаешь, мне приятно здесь расспрашивать тебя? Поверь – никакого удовольствия. Давай признавайся, кто послал тебя следить за нами?

– Никто, господин.

– И тем не менее ты это делал.

– Это вышло случайно.

– Это что, был самый прямой путь к реке? Он заметно смутился.

– Ну, отвечай!

– Господин, ты действительно ошибаешься, я выбрал этот путь без всякого умысла.

– Хорошо, я поверю тебе. Но если ты полагаешь, что это даст тебе какое-то преимущество, то ошибаешься. Лодочник, который должен быть на работе, а вместо этого шатается по улице, никому не нужен. Я прикажу мюшери уволить тебя. Есть масса людей, нуждающихся в работе.

Теперь он по-настоящему испугался.

– Эмир, ты этого не сделаешь. – заныл он.

– Сделаю, и очень быстро. Сразу, как только смогу убедиться, что ты меня обманул.

На какое-то мгновение он замер, уставившись в землю, затем тихо сказал:

– Эфенди, я признаюсь: я следил за тобой.

– Слишком поздно ты это признал.

– Да, я сказал тебе неправду. Больше никогда не буду этого делать.

– Хорошо, тогда скажи, кто тебя послал.

– Никто. Я делал это по собственной воле.

– Ты врешь!

– Нет, эфенди.

– Ну, посмотрим. Совравший один раз соврет и во второй.

И, обернувшись к Халефу, я потребовал:

– Хаджи Халеф Омар-ага, зови двух хавасов. Этот человек заслужил палок.

– Будет исполнено, султан, – ответил малыш и сделал вид, что собирается бежать.

– Стойте! – испуганно закричал лодочник. – Я все скажу!

– Слишком поздно. Ага, поторопись!

Тут он упал на землю и начал молить меня, протягивая ко мне руки:

– Не надо палок, не надо палок, я их не вынесу.

– Это почему же?

– Мои ноги такие нежные и чувствительные. Я ведь все время в воде.

Я едва не расхохотался. Обычно палками обрабатывают голые подошвы ног, и именно они были у него такими чувствительными. Если это обстоятельство принимать во внимание каждый раз, то от этого наказания пришлось бы отказаться, потому как оно именно в том и состоит, чтобы причинить физические и моральные страдания. Я уж не говорю о том, что сам являюсь противником этого унизительного наказания, но сказал я ему следующее:

– Раз ты вдвойне страдаешь от этого, ты и наказан будешь вдвойне, чтобы впредь неповадно было врать. Но у меня сейчас прощальный час, и я попытаюсь смягчить наказание.

– Попытайся, господин, я все расскажу.

– Говори, кто тебя послал?

– Мюбарек.

– Что он тебе за это сулил – деньги?

– Нет. Деньгами он вообще не пользуется. Он обещал мне амулет за то, чтобы я наловил много рыбы, потому что я еще и рыбак.

– И какое ты получил задание?

– Я должен следить за тобой и сообщить ему, где ты поселишься.

– Когда и где ты должен передать эти сведения?

– Сегодня вечером. Там, наверху, в его домике на горе. Нужно только условно постучать и сказать заветное слово.

Он явно был сильно напуган.

– Дальше! – приказал я.

– Дальше ничего.

– Снова обманываешь.

– О нет, эфенди.

– И тем не менее ты врешь!

Я вспомнил о том, что он сказал до этого, а именно что Мюбарек никогда не дает денег. Если он это так точно знал, значит, он уже выполнял задания старика. И поэтому я продолжил допрос:

– А если постучать обычно, он не откроет?

– Нет.

– А если сказать заветное слово, то пустит? Что это за слово?

Он молчал.

– Говори же, или я сейчас открою тебе рот. Палки для этого лучшее средство.

Он все еще в нерешительности смотрел в землю. Страх перед Мюбареком был у него так же велик, как и боязнь наказания.

– Ладно, если не хочешь говорить, я за последствия не отвечаю. Хаджи Халеф Омар-ага!

Едва я произнес это имя, как лодочник закончил свои размышления. Он тихо сказал мне:

– Эфенди, не надо звать хавасов, пусть даже Мюбарек накажет меня! Все равно это лучше, чем палки.

– За что ему тебя наказывать?

– Он строго-настрого запретил мне называть этот пароль.

– А что, ты обязательно должен ему сообщать, что сказал его мне?

– Нет, я не собираюсь этого делать, но ведь ты сам ему все скажешь.

– Не беспокойся. Я не имею привычки выдавать чужие секреты.

– Тогда он узнает это через своих птиц.

Опять эти птицы. Старый жулик прекрасно мог использовать в своих целях глупость этих людей.

– Да нет здесь никаких птиц. Ты видишь хоть одну из них?

Он огляделся. Нигде не было видно ни воронов, ни галок, ни ворон.

– Нет. Он послал птиц, потому что не знал, где вы остановитесь.

– Одна за нами было полетела, но мы ее быстро образумили. Твой старый Мюбарек не так умен, как ты о нем думаешь. Так что тебе нечего бояться. Говори. Чтобы попасть к нему тайно, нужно определенное слово?

– Да, эфенди.

– Для разных людей – разные слова?

– Нет, все знают одно и то же.

– Для различных целей?

– Тоже нет. Одно слово на все случаи жизни.

– Как оно звучит?

– Бир Сирдаш.

Это означало «доверенное лицо».

– Опять обманываешь?

– Нет, господин, как можно!

– Ты трижды меня обманывал и поэтому не заслуживаешь доверия.

– Нет, я говорю правду.

– Ну ладно, для проверки задам тебе еще один вопрос: ты уже выполнял задания Мюбарека?

Подумав немного, тот ответил;

– Да, эфенди.

– Какие?

– Не могу сказать.

– А палки забыл?

– Нет, не забыл, но все равно не скажу.

– Почему?

– Я поклялся. Пусть меня забьют до смерти, пусть я попаду в ад…

Похоже, он говорил правду. И тут я задал решающий вопрос:

– Эн-наср?

– Да!

Такого быстрого ответа я не ждал. На этот раз он не врал.

– Как ты с ним познакомился?

– Как и другие. Старый Мюбарек мне сказал.

– Для чего оно применяется?

– Как опознавательный знак.

– Между кем и кем?

– Между знакомыми.

– А сейчас?

– Нет.

– Почему?

– Случилось предательство.

– Кто предал?

– Никто не знает. Это случилось в Стамбуле.

– Как?

– Не могу сказать.

– Ты что, давал клятву?

– Нет, но я дал слово.

– Тогда ты можешь спокойно об этом говорить: я знаю больше, чем ты думаешь. В Стамбуле был дом для встреч тех, кто откликался на «эн-наср». Их выдал человек, живший рядом. Разве не так?

– Господин, откуда ты это знаешь?

– О, я знаю много больше. Дом сгорел, была драка.

– О, ты знаешь все!

– Могу спросить тебя и об уста4444
  Уста – учитель, наставник (араб.).


[Закрыть]. Слышал о нем?

– Кто ж его не знает!

– А сам ты его видел?

– Нет.

– Ведомо тебе, кто он?

– Тоже нет.

– А где его найти, знаешь?

– Это ведомо лишь посвященным.

– Я думаю, ты относишься к их числу.

– О нет, эфенди!

Я понял, что парень говорит правду.

– Ладно, вижу, что ты не такой уж пропащий, потому отменяю свое наказание.

– Но задержишь меня?

Вопрос непростой. Я сделал строгое лицо и ответил:

– Вообще-то мне надо тебя запереть. Но поскольку ты стал честным, я тебя отпускаю. Можешь идти.

– Господин, а лодочником я останусь?

– Пожалуй. Снимаю с тебя все свои наказания. Его лицо засветилось от радости.

– Эфенди! – закричал он. – Моя душа полна благодарности к тебе. Сделай еще одно одолжение, и я буду окончательно счастлив.

– Что же?

– Не говори Мюбареку о том, что я тебе сообщил.

Такую просьбу мне было нетрудно исполнить. В наших же интересах было, чтобы старец ни о чем не догадался. Чем меньше знал он о нашей осведомленности, тем больше шансов оставалось у меня, чтобы перехитрить его.

Я заверил лодочника, что буду нем как рыба, и он ушел весьма довольный таким удачным исходом этого интермеццо. Надо добавить, что последняя часть нашего разговора прошла вообще без свидетелей. Хозяина отозвали, и тот забрал с собой брата; ни тот ни другой не слышали ни слова. Остальные трое и так были посвящены во все секреты.

И только тут я заметил, что лошади окружены людьми с улицы, проникшими во двор через открывшиеся ворота. Все пытались выяснить, как это всадник может на лету затащить человека в седло. Или их интересовало нечто другое? Похоже, так оно и было. Халеф рассказал, что кто-то уже спрашивал его, не тот ли я хаким-баши, который подарил Небате двести пиастров и к тому же застрелил птицу Мюбарека.

Всего пятнадцать минут в конаке – и уже знаменитость! Это было нам не на руку. Чем меньше о нас говорили и обращали внимание, тем быстрее мы могли выполнить наше задание.

Я прошел внутрь здания. Оно было почти такое же, как и в Дабине, но только вместо плетеных стенок здесь стояли настоящие, кирпичные.

Турок отрекомендовал нас наилучшим образом – и мы были проведены в особую комнату, нам принесли воды, почистили нашу одежду и накормили, что было немаловажно, учитывая все предыдущие мытарства.

Оба брата ели с нами. Салфеток, или, как выразился Халеф, нагрудных занавесок, правда, не дали. Само собой, речь шла о краже, подробности которой обсуждались снова. При этом я думал о том, что так ни разу и не видел бежавшего вместе с преступниками тюремного надзирателя – остальных я знал в лицо. Поэтому я спросил Ибарека:

– Ты узнаешь тех трех воров, если снова их увидишь?

– Тут же!

– Значит, ты их хорошо рассмотрел. Можешь описать мне того, кто показывал фокусы? Он нам наверняка встретится, а я его ни разу не видел.

– О, его легко распознать. У него есть знак, который никуда не денешь.

– Какой?

– У него заячья губа.

– Этого достаточно. Больше можешь ничего не говорить.

– И про одежду?

– Не надо.

– А мне кажется, хорошо бы тебе знать, как он одет.

– Это только усложнит дело. Платье можно сменить. А вот заячья губа не даст спутать его ни с кем другим.

Тут вошел слуга и стал шептаться с хозяином, который явно смущенно и беспомощно поглядывал на меня.

– Что стряслось? – спросил я.

– Прости, господин, там, на улице хавасы.

– Они что-то имеют против нас?

– Похоже.

– Что же они хотят?

– Арестовать вас.

– Аллах акбар! – вскричал Халеф. – Пусть входят. Посмотрим, кто здесь побегает!

– Да-да, – согласился я, – но немедленно седлайте коней!

– Хотите бежать?

– Не исключено.

Хозяин вышел, а через открытую дверь ввалились шестеро до зубов вооруженных полицейских. Случилось то, чего я опасался. Среди них находился тот, кого мы встретили в кустарнике. Неудивительно – мы ведь ехали довольно медленно.

Они сгрудились возле дверей, и наш знакомец выступил вперед. Наверное, он испытывал большое удовлетворение от того, что мог командовать. Прежняя его флегматичность рассеялась как дым, он крикнул, стук ну в прикладом ружья об пол:

– Ну!

Одно это слово должно было повергнуть нас в ужас. Но никто не пошевелился. Мы продолжали спокойно есть.

– Ну! – повторил наш герой.

Не получив ответа, он подошел ближе и произнес с миной судьи Линча:

– Или я не расслышал?

И он получил ответ, которого не ожидал даже я. Маленький хаджи поднялся, взял тарелку, навалил на нее сваренный на десять персон жирный плов, протянул тому и произнес одно-единственное слово:

– Держи!

Оба какое-то мгновение смотрели друг другу в глаза. Запах любимого кушанья достиг ноздрей хаваса, его строгое лицо начало смягчаться. Губы против воли раскрылись, крылья носа и борода задрожали, а на губах заиграла улыбка – без сомнения, плов одержал победу.

Какой турецкий хавас устоит перед жирным пловом! Он отставил свое ружье, взял тарелку, обернулся к своим и произнес:

– Хотите?

– Да, да! – быстро ответили пять голосов.

– Тогда садитесь.

Остальные тоже отставили ружья и присоединились к товарищу. Забавно было наблюдать, как они важно ели – с физиономиями греческих мыслителей копались пальцами в жирном вареве, сворачивая его в шарики и запихивая подальше в рот. Хаджи между тем уселся на свое место с важной миной. Тут вошел хозяин. Увидев честную компанию за сворачиванием рисовых шариков, он мигом испарился.

Когда плов кончился, важный хавас вернул тарелочку.

– Благодарим вас! – изрек он, поставил ее на стол, снова встал в позу и произнес с видом римского диктатора: – Ну!

На этот раз я посчитал целесообразным откликнуться.

– Чего вы желаете? – спросил я коротко.

– Вас, – последовал еще более короткий ответ.

– Для чего?

– Отвести к забтие мюшири.

– А мы ему на что?

– Он оштрафует вас.

– За что?

– За избиение, которому я подвергся.

– Но ведь ты уже наказан. Нам-то там что делать? Если бы я стал описывать выражение его лица, то сей портрет наверняка явился бы украшением всех моих зарисовок пребывания в Турции. Но оно просто неописуемо. Он не в состоянии был вымолвить ни слова. Потом сделал грустную мину и закричал:

– Вы пойдете добровольно или нет?

– Нет.

– А силой?

– Нет.

– Аллах! А как же тогда?

– Никак.

Тут он растерялся. А ведь он называл себя самым сообразительным из своих товарищей! Но одно дело удержать в памяти трех светлых лошадей и другое – арестовать пятерых мужчин, которые не желают идти к забтие. Он сделал самое умное, на что был способен: прислонился к стене и приказал одному из своих:

– Говори ты!

Тот вышел вперед. Он поступил иначе. Поднял ружье, достал прикладом почти до моего носа, потом описал круг и спросил:

– Знаете, что это такое?

Я позволил себе ответить за всех:

– Да.

– Ну и что же?

– Приклад от ружья.

– Именно. А вот спусковой крючок. Поняли?

– Да.

– Так что теперь вы знаете все.

– Ничего мы не знаем.

– Нет, все! – заупрямился тот.

– Нет, только то, что твое ружье может стрелять.

– Этого достаточно. Мы пришли арестовать вас.

– А, так бы сразу и сказал.

– Это само собой разумеется. Если вы тотчас не пойдете, мы поможем вам ружьями.

– И что, застрелите нас?

– Да.

– Мы готовы, стреляйте.

Я вынул сигарету и закурил. Остальные последовали моему примеру. Хавасы уставились на нас. Такого они еще не видывали.

Случилось невероятное – новоявленный начальник отложил ружье. Он скомандовал другому:

– Говори теперь ты!

Тот был уже готов ухватить бразды правления, выступил вперед и приготовился сказать прочувствованную речь. Я предвидел, что так будет продолжаться, пока все не исполнят свои роли. Но ошибся. Только третий «генерал-фельдмаршал» изготовился, как открылась дверь и в отверстие просунулась голова сержанта.

– Куда вы подевались?

– Мы здесь.

– А парни?

– Тоже здесь.

При этом отвечавший указал на нас.

– Почему же вы их не ведете?

– Они не хотят.

– Почему не ведете силой?

– Мы не сумели.

Эти ответы следовали с такой скоростью один за другим, будто их выучили наизусть. Меня разобрал смех.

– Ну ладно, я сам покажу вам, как надо поступать в таких случаях.

Он подошел поближе и рванул саблю. Глаза у него вращались как бешеные, а желтые зубы скалились в ужасной гримасе.

– Вы, мерзавцы, вы слышали приказ?! Никто не ответил.

– Что я сказал? Молчание.

– Вы что, глухие?

Казалось, никто из нас не моргнул ни разу. Тут он совсем вышел из себя. Поднял саблю, чтобы ударить меня плашмя, и закричал:

– Ты, собака, сейчас я научу тебя говорить!

Сабля опустилась, но не на мою спину, нет, а на пол, и сержант вдруг ощутил, что не стоит, а сидит. Он в изумлении уставился на нас, будто мы не люди, а духи. А мы тем временем сидели спокойно и молча, как изваяния. Никто не пошевелился, кроме меня, ведь мне все же пришлось выбить у него саблю и толкнуть его как следует, чтобы он сел. Произошло все так быстро, что никто ничего не заметил.

Он переводил взгляд с одного на другого, потом обернулся и спросил:

– Они и раньше такими были?

– Да, – ответил наш кустарниковый знакомый.

– Ненормальные?

– Ясное дело.

Среди этих любезных людей царило поразительное единодушие: они глазели друг на друга и качали головами. Они качали бы ими еще очень долго, если бы я не встал наконец и не спросил сержанта:

– Что вы здесь ищете?

Лицо того немного преобразилось, ибо он понял из моего вопроса хотя бы то, что мы умеем говорить.

– Вас, – последовал лаконичный ответ.

– Нас? Что-то непохоже. Ты вроде бы говорил о подонках и собаках. – При этом я пристально взглянул ему в глаза, так что он покраснел. – Кому понадобилось нас видеть? – поинтересовался я дальше.

– Забтие мушюри.

– Для чего?

– Ему надо вас опросить.

Я видел, что он хотел сказать не то, что сказал, но настоящий ответ так и не слетел с его жирных губ.

– Это что-то другое. До сих пор говорилось о наказании. Поди скажи ему, что мы сейчас же прибудем.

– Я не могу, господин! – ответствовал тот.

– Мы должны прийти туда вместе. Мне следует вассейчас задержать.

– А знает мушюри, кто мы такие?

– Нет, господин.

– Так беги к нему и доложи, что мы не те, кто позволит себя арестовать.

– Я не могу. Пошли вместе. Господа ждут.

– Что еще за господа?

– Господа присяжные.

– Ах, так! Ну, тогда нам ничего не остается, как собираться.

Хавасы думали провернуть все иначе. Я вышел во двор первым. За мной следовали мои друзья, а уж потом полицейские. Там стояли наши оседланные лошади.

Сержанту что-то пришло в голову, он подошел ко мне и спросил:

– Зачем вы вышли во двор? Ведь есть прямая дорога, через ворота.

– Можешь не беспокоиться, – отвечал я. – Нам так удобнее.

Я подошел к вороному и вскочил в седло.

– Стой! – закричал тот. – Вы хотите убежать. Слезай! И пусть другие твои люди не садятся.

Его люди хотели воспрепятствовать остальным, а сержант уцепился за мою ногу, чтобы стянуть вниз. Тут я поднял Ри на дыбы и заставил его сделать круг на задних копытах. Сержант мигом отскочил.

– Осторожнее, вы! – крикнул я. – Мой конь пуглив! – И я снова заставил его сделать несколько кульбитов в толпе полицейских, которые с криками разбежались.

Это дало время моим людям сесть в седла, и мы галопом помчались к воротам.

– Живи с миром! – крикнул я сержанту.

– Стой! Стой! – орал тот, устремляясь за нами. – Не упустите его! Воры! Разбойники!

Известие о том, что нас собираются арестовывать, быстро распространилось по деревне и собрало толпу зевак. Но верные подданные падишаха палец о палец не ударили, чтобы хоть попытаться нас поймать: куда больше они боялись попасть под копыта моей лошади. С криками удовольствия они разбегались перед нашими конями.

Какую дорогу выбрать, чтобы попасть к местной власти, я мог понять, оценивая населенность этой деревни: люди здесь всегда селились поближе к начальству. И тем не менее я спросил старика, испуганно шарахнувшегося от нас:

– Где живет кади Остромджи?

Он ткнул пальцем в сторону переулка, выходившего на площадь, и ответил:

– Скачи туда, господин. Там увидишь полумесяц со звездами над воротами.

Мы двинулись в этом направлении и оказались перед длинной и высокой стеной, в середине которой красовались вышеуказанные ворота. Через них проникли в четырехугольный двор, где нас тут же обступила любопытствующая толпа.

В глубине двора стояли служебные и жилые здания. Перекрытия были зеленые, а все остальное – голубое, и это было весьма чудно. Двор был грязен до предела. Только часть его возле самого дома была на пару метров расчищена, что, видимо, обозначало тротуар.

У дверей стояло старое кресло с драной подушкой. Рядом валялась перевернутая скамейка. Пучок веток и вязанка палок указывали на то, что готовится экзекуция. Несколько полицейских стояли рядом, тут же сидел наш старый знакомец-инвалид, которого мы обогнали недавно перед въездом в село.

Лицо его сразу привлекло мое внимание. Он наверняка был уверен, что нас доставили сюда как арестованных. То, что мы гордо и независимо въехали верхом во двор, произвело на него столь сильное впечатление, что он так и не смог скрыть тупого изумления, и я бы рассмеялся, если б не заметил в его источающих ненависть глазах нечто такое, что явно не подпадало под определение тупости.

Мы спешились. Я передал Оско поводья и подошел к хавасам.

– Где коджабаши?4545
  Коджабаши – сельский староста (тур.).


[Закрыть]

Я задал этот вопрос командным голосом. Полицейский отдал честь и рапортовал:

– Внутри, дома. Желаешь с ним поговорить?

– Да.

– Я доложу. Скажи мне твои имя и чин.

– Я сам доложусь.

Отстранив его, я направился к двери. Тут она отворилась, и вышел высокий и худой человек, еще более тощий, чем нищий и Мюбарек.

Он был весь закутан в кафтан, прикрывавший даже ступни. На голове его красовался тюрбан, ткань которого лет пятьдесят назад была, наверное, белой. Шея была настолько длинной и тонкой, что я подивился, как она может удерживать голову. Он оглядел меня маленькими глазками без ресниц и спросил:

– К кому тебе надо?

– К коджабаши.

– Это я. А кто ты?

– Я иностранец, которому поручено передать тебе одно послание.

Он хотел что-то ответить, но не успел, ибо в этот момент во дворе появились сержант со своими людьми и они заголосили:

– Аллахи! Валлахи! Вот он!

Со всех сторон между тем подпирал народ. Но никто не произнес ни слова, будто мы находились в мечети. Место, где валялась ножками к небу перевернутая скамейка, было для этих людей священно. Может быть, кого-то из них уже наказывали здесь, приковав за голые ноги к деревянной лавке. Такие воспоминания всегда действуют удручающе.

Чиновник, вместо того чтобы мне ответить, обратился к сержанту:

– Ну что, вы его так и не привезли? Хотите палок? Тут один хавас, запыхавшись от долгого бега, указал на меня пальцем и ответил:

– Да вот он!

– Что? Это он и есть?

– Да!

Коджабаши снова повернулся ко мне и оглядел с ног до головы. При этом его голова покачивалась из стороны в сторону, как маятник, а лицо приняло строгое выражение.

– Значит, ты и есть арестант?

– Я? Нет, я не арестант, – ответил я спокойно.

– Но сержант сказал…

– Он говорит неправду.

– Нет, я правду говорю, это он и есть! – настаивал хавас.

– Слышишь? – опять обратился ко мне коджабаши. – А ты называешь его лжецом!

– А я говорю тебе, он лжет. Ты видел нас, когда мы въезжали во двор?

– Да, я как раз стоял у окна.

– Значит, заметил, что мы сидели верхом. Я по своей воле приехал к тебе. Хавасы появились уже позже. Это что – арест?

– Да, ты приехал немного раньше, но полиция вас задержала. Так что вы мои пленники.

– Ты жестоко ошибаешься.

– Я коджабаши и никогда не ошибаюсь. Заруби себе на носу.

– Тогда я тебе докажу, что нет такого коджи в мире, которому я позволил бы называть меня своим пленником.

Несколько быстрых шагов, и я в седле. Мои спутники мгновенно последовали моему примеру.

– Сиди, к воротам? – спросил Халеф.

– Нет, мы остаемся, я хочу лишь проехаться. Похоже, вороной понял мои намерения: показал, на что способен, выделывая всевозможные кульбиты.

– Закройте ворота! – приказал судья хавасам.

– Кто дотронется до ворот, получит копытом! – сказал я с угрозой.

Ни один из хавасов не тронулся с места. Коджа повторил приказ – тот же результат. В руках у меня играла плетка. Я проехал так близко от них, что вороной заржал прямо им в лица. Чиновник проворно отскочил, заслонился руками и завопил:

– Что ты себе позволяешь? Не знаешь, где находишься?

– Я-то знаю. Но зато ты не ведаешь, кто перед тобой. Твой коллега из Салоников – макредж4646
  Макредж – судейская должность в султанской Турции.


[Закрыть] – сказал бы тебе, как подобает обращаться с тебдили кияфет иледжи – путешествующим инкогнито.

Мои слова, сказанные угрожающим тоном, были не чем иным, как хвастовством, которого я никогда не позволил бы себе при других обстоятельствах. Но они оказали необходимое действие, потому как старый баши произнес более любезным тоном:

– Ты тебдили? Я же не знал этого. Почему сразу не сказал?

– Потому, что ты не интересовался ни моим именем, ни документами.

– Так скажи, кто ты.

– Потом. Сначала я хочу знать, считаешь ли ты меня по-прежнему своим пленником. А я буду действовать в зависимости от этого.

Это заявление повергло его в изумление. Он, властитель Остромджи и ее окрестностей, должен был забрать свои слова обратно! Робко поглядывая на меня, он тянул с ответом. Голова его покачивалась в раздумье.

– Итак, ответ, или мы уезжаем.

– Господин, – наконец выговорил он, – вас не связывали, не заковывали. Поэтому можно предположить, что вы не арестованы.

– Хорошо, этого мне достаточно. Но не вздумай отказываться от своих слов! Я доложу начальству!

– Ты знаешь макреджа?

– Это не твое дело. Хватит того, что он об этом узнает. Ты посылал за мной. Из этого я заключил, что у тебя есть что сказать мне. Готов выслушать тебя.

Забавно было наблюдать за его лицом. Мы явно поменялись ролями. Я разговаривал с ним в буквальном смысле слова сверху вниз, ибо сидел в седле. На его физиономии отражались и гнев, и смущение одновременно. Он беспомощно огляделся и наконец ответил:

– Ты ошибаешься. Я вовсе не велел передавать тебе, что собираюсь говорить с тобой, а действительно приказал арестовать тебя.

– Ты это сделал? Вот уж не поверил бы. Разве вы не получаете указаний от верховного судьи действовать осмотрительно? Что же послужило основанием для такого решения?

– Вы избили одного из моих хавасов, а затем ты подверг смертельной опасности жителя нашего города.

– Гм. Видимо, тебя неверно проинформировали. Мы действительно немного поучили одного хаваса, ибо он этого заслуживал, а жителю города я спас жизнь, подхватив его в седло. Мой конь мог затоптать его.

– Действительно, это звучит несколько иначе. Интересно, кто сказал правду?

– Это лишнее. Разве ты не видишь, что твои слова меня оскорбляют? Мои же слова не должны вызывать у тебя и тени сомнений, а ты еще собираешься проводить расследование! Не знаю, что и думать о твоей вежливости и осмотрительности!