Текст книги "Изменщик! Я преодолею боль (СИ)"

Автор книги: Карина Истец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава двадцать третья

Марина.

Шекспир сказал, что ад – пуст, все бесы здесь. И сейчас, будучи вынужденной проводить выходные в обществе родителей Димы, я как никогда была согласна с классиком. Казалось, многоуважаемая Анна Александровна делает все, чтобы изжить меня со свету. А все остальные, будто по причине какого-то мне неведомого колдовства, просто этого не замечают.

Я утешала себя тем, что мы тут долго не задержимся. Какая-то пара дней. Потерплю, не страшно. Но вот в вечер воскресенья мой суженный мне заявляет, что мы вынуждены задержаться.

– Я нужен отцу, – разводил он в сторону руками, – Он не справляется сейчас. Так что я согласился, что мы тут задержимся еще ненадолго. Ты ведь не против? Работа у тебя все равно дистанционная. Ноутбук с собой есть. Интернет тут ловит, вот я и подумал…

Мне хотелось схватить Диму за плечи и встряхнуть, да посильнее. Почему он принял такое решение в одиночку? Почему не посоветовался со мной? Неужели не замечает, насколько мне тут дискомфортно?!

Но я решаю, что скандалом дела не исправишь. Мы поговорим. Но потом. Дома. Я просто попрошу его больше так не делать.

– Ладно. Если твоему отцу нужда помощь, то конечно… Как я могу быть против…

Дима поцеловал меня в щеку. Сказал, что ничего иного от меня не ожидал (ну еще бы).

Утром понедельника начался очередной постановочный цирк, когда в дверь моей спальни (мы с моим жеником ночевали раздельно) принялся настойчиво стучаться дворецкий. Я еще находилась в объятиях Морфея, но тут внезапно выяснилось, что все члены семьи уже устали меня ждать за накрытым столом.

– Что? У нас совместный завтрак? – удивилась я и, накинув на пижаму один лишь халат, спустилась вниз, в столовую. Это была моя первая ошибка. Ведь все присутствующие, как оказалось, были уже собраны и одеты.

– З-здравствуйте, – с чувством искренней неловкости выдавливаю из себя я. Хотя, казалось бы, за что мне чувствовать неловкость? Я – гость. И меня никто не предупредил о том, как и во сколько тут принято подниматься. Тем более в будний день.

Я привыкла к тому, что у каждого свое расписание в зависимости от работы, например. Даже родители мои завтракали отдельно. Отец поднимался в пять утра, а мы с матерью – в семь.

Так что за перфоманс? Я ведь не могла угадать то, как принято себя вести в этой семье. Стою на месте. В голове оправдываю саму себя. И даже не знаю, бежать мне переодеваться, чтобы соответствовать присутствующим. Или, может, садиться за стол, ведь если верить словам дворецкого – все и так меня заждались.

– Да, Мари-инушка, – протянула Анна Александровна, выгибая бровь, – Доброго Вам утра.

На помощь мне приходит Дима. Встает из-за стола, подает мне руку, провожает до моего места, помогает присесть и, явно игнорируя то неловкое положение, в которое я вляпалась, чмокает меня при всех в щеку.

– Надеюсь, ты хорошо отдохнула? – спрашивает он меня.

Благодарю за беспокойство. Говорю, что спалось мне прекрасно.

– Уж в этом сомневаться не приходится, – отрезает Анна Александровна. Она все еще пилит меня своим невыносимым взглядом, и я буквально провалиться сквозь фундамент этого дома хочу. Ну почему? Почему даже дворецкий не обмолвился, что мне стоит сменить свой наряд? Почему мой жених закрывает на происходящее глаза? Может быть, все происходящее является какой-то проверкой? Испытанием, которое мне следует пройти?

Наконец в дверях показались "помощники"?

– О, у вас прислуга есть? – удивилась я в первый день.

Но потом мне очень жестко объяснили, что прислугу отменили вместе с крепостным правом. И люди, которые подают на стол – это работники. Или помощники. Я извинилась. Сказала, что обязательно это запомню.

Перед мною разложили множество приборов… Я не владела столовым этикетом. Даже подумать не могла, что он мне пригодится. В ресторанах, которые мы посещали вместе с Никитой, не было зазорным уточнить у официанта, как следует кушать то или иное блюдо.

Здесь же были готовы зацепиться за любое неверное движение. И это ужасно нервировало меня. Приходилось наблюдать за тем, как трапезничают остальные. И пытаться повторить за ними…

Пусть приготовленное было очень вкусным. Но удовольствия от всего этого действия я не получила. Была слишком напряжена. Понимала, что за каждым моим действием смотрят. Буквально ожидают очередной оплошности. Все усугублялось еще тем, что между членами семьи велось некоторое подобие светской беседы. Причем на те темы, в которых я была абсолютно некомпетентна.

– …а я не устану повторять, что он – талант мира камерного кино, – щебетала Анна Александровна, – И пусть в наш век меценатство уже таких оборотов не имеет. Я верю, что он еще найдет своих споконсоров. Chaque chose en son temps. (фр. всему свое время).

– L’argent ne fait pas le bonheur (фр. не в деньгах счастье), – ответил ей Виктор Анатольевич, – Человек живет своим ремеслом. И даже не имея за душой ни гроша, снимал очень глубокие картины…

– А Вы, голубушка, – обратилась Анна Александровна ко мне, – Какого мнения придерживаетесь?

Очень наивно было полагать, что меня не постараются втянуть в разговор. Хорошо, что я занимаюсь журналистикой. И лить воду из пустого в порожнее – мое призвание.

– Как показывает история, любое искусство нуждается в покровителях. Не потому ли мы никак не достигнем расцвета подобного эпохе Ренессанса? Можно придерживаться мысли, что художник должен быть голодным. Но вот сторонники Маслоу с этим не согласны.

– Теория Маслоу не раз подвергалась критике, – отвечает мне хозяйка, – Насколько мне известно, она не один раз разбивалась о результаты практических исследований. Тем не менее, есть закономерность в том…

Больше в разговор меня никто не втягивал. И я была искренне этому рада. После завтрака Дима был вынужден куда-то уехать. Ох уж эти внезапные дела! Привез свою любимую знакомиться с родителями и бросает ее одну. Мне не нравится такое поведение. Я напряжена. Чувствую себя не в своей тарелке.

Никита бы меня так не оставил. Он не позволил бы никому со мною так острить, как это делала Анна Александровна. Я уверена в этом. На душе становится гадко. Тяжело вздыхаю. Роняю голову на руки. Не совершила ли я ошибку, сделав выбор в пользу Димы? Нет, конечно нет! Он ведь такой заботливый. Такой внимательный. Он не оставил меня наедине со своим горем. Зато оставил наедине со своей матерью, да. И дает ей возможность издеваться надо мной! Никита бы ее заткнул. Он бы меня защитил.

"Черт, да что я делаю?" – одергиваю я саму себя, – "Вспоминаю этого бессовестного эгоиста?! Да что со мной не так? Он убил Мону! Он воспользовался мной! Да если бы не Дима…"

Стараюсь успокоиться. Делаю глубокий вдох и выдох. Внезапно раздается стук.

– Разрешите войти? – обратился ко мне дворецкий.

– Да, конечно, – растерянно отвечаю я. Отчасти даже радуюсь, что кто-то отвлек меня от возникших из ниоткуда сомнений. Дворецкий вошел неспешно. Выглядел он крайне растерянным. Видно, хотел поговорить, но отчего-то никак не решался. Впрочем, да, я ведь абсолютно незнакомый ему человек. И ему пока что непонятно, как отреагирую на такую инициативу со стороны прислуги. Вдруг разозлюсь? Особенно после утреннего происшествия. Пришлось взять инициативу в свои руки. Начать говорить на нейтральные темы: о погоде, о планах на день. И только после этого задать действительно беспокоющий меня вопрос.

– Я сделала что-то не так?

Дворецкий удивился. Он сказал, что совершенно не понимает, что я хочу услышать в ответ.

– Нет, Вы понимаете меня. И, может, я выгляжу крайне бестактной сейчас, но в чем моя вина? За что меня пытаются так… потопить?

Дворецкий сделал глубокий вдох. Ему было что мне казать, но он никак не решался. Возможно, не хотел в плохом свете выставить хозяйку дома. Или, может, был достаточно воспитанным – меня не желал задеть суровой правдой.

– Постарайтесь допустить мысль, что Вы все делаете правильно. И что дело все-таки не в Вас.

– Вы стараетесь меня утешить? – я грустно улыбнулась.

– Человек ожесточается не от хорошей жизни, – продолжил говорить загадками дворецкий, – Посмотрите на Анну Александровну немного под иным углом. Предположите, что за ее плечами находится какая-то история. И постарайтесь ею проникнуться. Возможно, тогда Вы сможете ощущать себя в ее обществе куда более… комфортно.

Я благодарю дворецкого за совет. Убеждаю его, что приложу все усилия, чтобы найти с хозяйкой дома общий язык. Пересиливаю свое нежелание. Привожу себя в более призентабельный вид и спускаюсь снова вниз. Она стоит в зале. Возле открытого окна. Неспешно подносит ко рту мундштук с тлеющей на другом конце сигаретой.

– Вы не против, если мы поговорим? – обращаюсь я к ней и терпеливо жду реакции. Анна Александровна отвечает не сразу. Она словно пытается распробовать мои слова на вкус и понять, нет ли в них скрытого подтекста.

– Поговорим? О чем? – она выпускает облако дыма и резко разворачивается ко мне. Я застываю при взгляде на нее. Чувствую себя лягушкой, на которую внимательно глядит змея.

– О Вас, – еле выдавливаю я. Мне кажется, она сейчас набросится. Вонзит в меня свои клыки и поразит страшным ядом. Но вместо этого Анна Александровна заливается смехом. Я не знаю, как на него реагировать. Но по рукам у меня ползут мурашки.

– Значит, обо мне? Ну спрашивай.

И все. Я в тупике. Стоило мне приготовиться заранее, да. Хотя бы попытаться сформулировать все то, что сейчас хаотично проносится в моей голове. На что я вообще рассчитывала? Что эта женщина присядет со мною на диванчик и начнет повествование о незавидном детстве? О какой-нибудь давней неразделенной любви? Что именно я хочу я узнать и как это спросить? "Почему Вы стали такой стервой?" "Кто Вас так обидел?"

– Ну что молчишь? – прерывает она мои панические мысли, – Поговорить со мною посоветовали, но слов не подсказали?

Усмехается. Насквозь меня видит. И я понимаю, что никогда угодить ей не смогу. Как бы ни пыталась.

– Нет. Мне интересно, за что Вы меня так невзлюбили?

– Задам вопрос встречный. А за что тебя любить?

Я снова чувствую себя в тупике. Меня всегда любили просто так. И родители, и друзья, и Никита, и Дима. Я не блистала особой красотой или яркой индивидуальностью, за мной не наблюдалось каких-то громких побед или отличительных идей. Но если копнуть глубже? Если задаться вопросом, а что именно людей привлекало во мне – я даже не могла дать вразумительного ответа. Может, личностные качества?

– Я стараюсь быть искренней.

– Многие из критиков стараются быть искренними. Но их не любит никто, – она делает тяжку и пускает в окно струйку дыма. Я задумываюсь снова. Анна Александровна меня не торопит. Кажется, ей даже интересно становится, что я выдам на следующий раз.

– Я стараюсь быть справедливой по отношению к людям.

– Но ты – не судья, – тут же отвечает она, – Так и не тебе судить, что справедливо по отношению к ним, а что – нет.

– Я отзывчивая. И когда людям нужна моя помощь…

– То как фельдшер мчишься спасать человека? Только фельдшер вряд ли ожидает за это любви.

– Да не ожидаю я любви! – мой голос невольно повышается. Я чувствую, что каждое мое слово извращается. Используется против меня. И вот как не бояться сказать хоть слово, если все, абсолютно все будет перевернуто с ног на голову?!

– Да ну? Тогда почему не все равно, что тебя невзлюбила я?

Я смотрю на эту женщину удивленными глазами. Ответ ведь ясен. Она – мать любимого мне человека. и это значит… Впрочем, а что это значит? Я ведь не с ней строю свою семью, а с Димой. Меня должно заботить не ее отношение. Как и ей должно быть плевать на меня. У нас должна быть общая цель – сделать ее сына и моего жениха счастливым. Все остальное – пустое. Так почему меня волнует ее отношение.

– Я Вас боюсь, – наконец признаюсь самой себе, – Вернее, я боюсь того, что Вы можете сделать мне. Поэтому мне хочется, что Вы меня полюбили. И так я буду чувствовать себя в безопасности.

Анна Александровна долго смотрит на меня. Смотрит с прищуром. Пытается разглядеть следы лжи или лести. Но на сей раз я честна. И перед ней, и перед собой.

– Значит, ты глупая, – сделав очередную тяжку, говорит эта женщина мне, – Любящие люди могут сотворить тебе не меньше зла. И зло от их рук ощущается куда больнее.

На мгновение показалось, что я улавливаю суть, которую эта ужасающая и в это же самое время потрясающая женщина старается мне донести. Но она слишком хитра. Слишком опытна. Мудрая и опасная змея, которая предупреждающе шипит, когда чужие заходят на ее территорию.

Глава двадцать четвертая

Никита.

Я не помню обратную дорогу. Не помню, как меня высадили у здания компании, не помню, как я добрался со своего офиса и что делал дальше. Делал ли вообще что-то? Эта встреча произвела на меня настолько неизгладимое впечатление, что некоторое время я буквально выпал из реальности.

– Э, Ник, – ворвался в мой кабинет коллега, – Ты домой-то собираешься?

Смотрю на время. Рабочий день завершился уже как десять минут назад. Обычно, в это время я уже выезжаю с парковки.

– Да, – отмахиваюсь я от незванного гостя, – Да, просто засиделся за бумагами.

Коллега очень странно на меня посмотрел, но спорить не стал.

Вызываю лифт, спускаюсь вниз. Понимаю, что в такой задумчивости крайне опасно садиться на руль. вызываю такси. Приезжаю домой. Я стараюсь вести себя, как обычно. Но что-то меня выдает.

– Любовь моя? Все хорошо? – раздается голос Влады где-то на фоне.

– Да, все в порядке.

– Выглядишь каким-то напряженным. Я начинаю переживать.

Я сижу в комнате, опустив голову и сжав руки в замок. Зрелище, наверное, не самое приятное. Раньше Влада не обратила бы на такое внимание. Прошла бы мимо. Но теперь, когда нашей семье пришлось пережить настолько шаткое положение, жена моя стала куда более внимательна и осторожна. Подсаживается ко мне рядышком. Обнимает.

– Непросто работать среди ментальных инвалидов, – отшучиваюсь я и целую ее в плечо, – А руководить ими – так вообще задача невыполнимая.

Мне хочется добавить, что самое паршивое – когда один из инвалидов начинает руководить тобой, но о нашей встрече с той женщиной все-таки упоминать не хочу. Длительная работа на руководящей должности приучила меня следовать двум заверным правилам. Первое из них: не переходить дорогу тому, кого не сможешь проглотить. Второе: не плясать под дудку тех, чьих правил игры ты не понимаешь. У меня возникало крайне гадкое чувство. Кто-то хочет втянуть меня в свою игру. Но до тех пор, пока мне неизвестны правила – делать ходы я не намерен

Итак. Мотив этой акулы мне предельно ясен – хочет уберечь сыночку от пагубного влияния женщины. А сам сыночка-то в курсе? Не напряжет ли он в дальнейшем свои ресурсы для того, чтобы надрать мне зад во имя светлой и чистой любви? Надо выбирать наименьшее из двух зол. И я понимаю, что гораздо с большим удовольствием буду взаимодействовать с мужиком. Бабы, тем более такого возраста, существа неадекватные. Я решаюсь с ним встретиться и поговорить.

При первой удачной возможности я подъезжаю к месту его жительства. Выжидаю этого "благородного рыцаря". Даю ему понять, что повод для встречи никак не связан с прошлым, и вообще, я поднимаю белый флаг.

– Так чем обязан? – крайне недоброжелательно начинает он. Не верит мне. Я не сужу его. Окажись на его месте – послал бы такого дипломата далеко и надолго. Но жизнь оказывается слишком ироничной. И ставит былого насильника на место спасателя. Впрочем, насильником я себя не считаю и никогда не буду считать. Я спасал наши отношения. Пусть и крайне неоднозначным способом.

– Пока что – ничем, а в дальнейшем – счастьем семейной жизни, так что, будь так любезен, говори на полтона тише.

Я оглядываясь. Очень не хочется, чтобы внезапно выяснилось, будто люди той женщины следят и за мной.

– Уж не знаю, какие у тебя там с родителями терками, – продолжаю я, – Но знай, что мать твоя не сидит на месте. И по ее крайне настойчивой инициативе у нас состоялся до неприличия любопытный разговор.

Мой собеседник заметно нагрягся, и я начинаю сомневаться, а не дезинформировали ли меня. Надо бы ее описать, чтобы хотя бы выяснить, а точно ли с матерью я имел честь обмолвиться словцом.

– Ну такая… Женщина с очень сложным характером, седыми волосами в пучок…

– Так. Я понял, – прерывает меня он. И я понимаю, что не ошибся. Мы молчим. Каждый – в своих мыслях. Я достаю сигарету. Прикуриваю. Мне интересно, чем все это может обернуться для моей семьи. Для Влады. Для дочерей.

– Насколько далеко тянутся ее руки? – решаю задать я вопрос, – У меня как бы тоже есть люди, которых подставлять не хочется.

– Да теперь самому выяснить любопытно…

Мы заводим электронные симки, обмениваемся новыми номерами. Общаться будем по защищенным каналам связи, чтобы точно перехватить не смогли. Из слов Димы я узнаю, что мать, скорее, обладает не связями, а крупной суммой денег, что создает видимость вседозволенности при отсутствии таковой на самом деле. Я облегченно выдыхаю. Моей семье ничего не грозит. Во всяком случае, пока что.

А вот что до Марины… то девочка попала, да. Уж не знаю, какие там внутри семьи конфликты, но изживать ее будут всеми доступными средствами. Конечно, в глазах моей прелестной любовницы (пусть и бывшей) я – сволочь и мразь. Но на растерзание какой-то зубастой кикиморе оставлять ее не намерен. Я виновен перед этой милой дамой. И раз жизнь дала шанс на искупление…

– Ладно. На связи, – говорит мне Дима и крепко пожимает руку. Я прощаюсь с ним и чувствую какое-то необъяснимое облегчение. Я уверен, что выбрал правильную сторону.

Влада.

Жена должна поддерживать мужа. Жена должна верить в мужа. Так я была воспитана. Такой я вижу свою роль в нашем союзе. Но как я могу помочь своему любимому, если он закрыт от меня?

В глаза Никита говорит о том, что у него проблемы на работе. Но я знаю его далеко не первый год. И мне понятно, когда у него там переполох. В такие моменты ему разрывают телефон звонками и смс. Вечером, ночью, в выходные и праздники… Он уходит в другую комнату и ругается на своих подчиненных и коллег. Однажды я застала эпизод, когда неизвестный мне товарищ приехал к нему прямо сюда. Весь вечер он проныл под дверью, чтобы Никита прикрыл его в какой-то там афере.

– Пошел вон! – орал мой муж на всю лестничную площадку, – Оставь меня в покое! Иначе я сейчас полицию вызову!

– Но ведь ты можешь помочь, – продолжал унижаться незнакомец, – Что угодно для тебя сделаю, только выручи меня!

Не знаю, чем закончилась вся эта история, но я в который раз убедилась, что без железного характера на месте руководителя делать нечего.

– Заебали. Как же они меня заебали! – вздыхал тогда мой муж, – Кровопийцы! Рамок задумного вообще не наблюдают!

А я тем временем искренне восхищалась, насколько Никита влиятелен и незаменим.

Нынешнее состояние никак не похоже на то, что мне так хорошо знакомо. Любая другая женщина предположила бы, что дела компании резко пошли на спад. Отсюда и уныние такое. Но я могу уверенно сказать, что будь дела так плохи – Никита бы собрал свой чемодан и ушел работать бы в другое место.

Что-то произошло. Что-то такое, что ускользает из-под моего взора. Я пытаюсь восстановить доверительные отношения между нами. Все чаще щеголяю перед ним в соблазнительных платьях, не упускаю случая поприставать и инициировать бурный секс, но этого мало.

Семейные психологи советуют не лезть к мужчинам в такие моменты. Мол, им самим нужно решить свои проблемы. Разложить все мысли по полочкам. И лучшее, что может сделать женщина – не доставать.

Но как показывает мой богатый опыт, если ты не поддержишь своего супруга, то обязательно на горизонте появился дама, которое сделает это за тебя…

Глава двадцать пятая

Дима.

Все катится в чертову пропасть. В гребанные тартарары. Я уже десять раз пожалел о том, что решил свозить Марину на знакомство с матерью, но теперь происходящее вышло на какой-то феерически новый виток. Конечно, я стараюсь улыбаться. Делать вид, что все под контролем, но кто же знал, что мои ошибки настолько дорого мне обойдутся.

Перечить родителям – плохая идея. Перечить родителям богатым – идея плохая вдвойне. И вот, казалось бы, я затаился на несколько лет. Отказался от их денег. Пытался сделать себя сам. Когда пришла пора – я пришел к ним на помощь и, когда отец не справлялся, взял решение части вопросов в свои руки. Но мать никогда не будет мною довольна.

Она – человек исключительно делового подхода. Воплощение рационализма. Она не способна дать любви в классическом смысла этого слова. И еще будучи ребенком я твердо усвоил урок – от нее не стоит ждать нежностей. Мама делала деньги. Моим воспитанием занимался отец. И я благодарен ему за то, чем он смог для меня стать. Я не чувствовал себя ненужным. Я не чувствовал себя брошенным. По крайней мере, я не был в своих собственных глазах сиротой. У меня был человек, к которому я мог прийти за советом. Был человек, который мог меня наставить на моем пути. А мама… Мама была вся в работе.

В какой-то момент мне даже показалось, что я ей абсолютно не нужен. Безынтересен. Ну бегает по дому, словно по соседству, какое существо – и черт с ним. Лишь бы не мешалось. А мне, как и любому ребенку, наверное, хотелось ее любви. Хотелось ее нежности. Я ужасно завидовал другим детям. Тем, кому читали сказки, пели колыбельные. Им, кого обнимали и утешали, было дано невообразимое богатство. Дано само собою. Просто по праву рождения. А мне приходилось бороться. Мне нужно было лезть из кожи вон, чтобы заслужить хотя бы внимание мамы.

Я прекрасно учился. Завоевывал дипломы и медали. Я приносил ей эти корочки, чтоб меня потрепали по головке и сказали сухое "ну молодец". Я вырос. Недолюбленный и ранимый. Но у меня появился исключительный шанс. Я мог доказать матери, что я полезен. Мог доказать матери, что достоин любви. Мне нужно было засунуть в жопу свою гордость и сказать "да" на ее требование о женидьбе по расчету.

Я отказался. Не был готов пересилить себя. Бизнес – это бизнес. Мне до него нет дел. Этот чертов бизнес отнял у меня мать. И я не готов отдать ему еще и свой шанс на личное счастье.

Да, я искренне нуждался в любви. И надеялся, что рано или поздно, но встречу девушку, которая меня полюбит. Которая будет со мной нежной и доброй, чуткой и ласковой – такой, какой не была мама. Из-за такой вот "глупости", из-за "эгоистичной мечты" о своем счастье я, собственно, и стал предателем семьи. Вернее, человеком, которому абсолютно плевать на результаты адского труда, долгих лет жесточайшей конкуренции, борьбы, бессонных ночей и слез.

Отец встал на мою защиту. Но так уж у нас повелось, что у нас делами управляет мать. Потому-то я собрал чемоданы и ушел, закрыв за собою дверь. А она мне сказала никогда не возвращаться.

Годы шли. Напряжение так и не спадало. Я был в отчаянии, наверное. Чувствовал за собою непонятную вину. Мне хотелось быть полезным. Хотелось снова увидеть маму. На выручку пришел отец. Он уже не справлялся со своими делами. Годы брали свое. Он доверил мне работу управляющего, а потом пел матери в уши, как ловко я справляюсь с возложенными на меня обязанностями.

Не думаю, что эти рассказы хоть как-то трогали ее. Наверняка ей было все равно. Я, как сын, перестал для нее существовать. К лучшему это или худшему, но я продолжал ее любить. Я продолжал к ней тянуться, как любой сын будет тянуться к своей матери. И мне хотелось ей показать, что ее голос очень важен для меня. Я приехал с Мариной, чтобы показать ей, что мне не все равно. Я хочу быть частью семьи. И теперь, когда у меня завязались серьезные отношения, когда готов создать семью свою, я хочу зарыть топор войны. Хочу вернуть ее расположение.

– Ну ты, конечно, очень "подходящий" способ выбрал, – сказал мне отец, когда мы с ним остались тет-а-тет, – Вот сейчас вернемся, а от своей суженной уже и косточек не останется.

Не помню, что я тогда ответил. Кажется, что-то о необходимости спасать Марину.

– Ты ее спасешь, если перестанешь матери перечить, – ответил тогда отец и, грустно улыбнувшись, пошел куда-то прочь. Я стоял, как дурак, и пытался понять, о чем он говорит. Теперь, когда ко мне заявился Никита, все становится более-менее ясно. Благословения на личное счастье мне от нее не видать.