Текст книги "Изменщик! Я преодолею боль (СИ)"

Автор книги: Карина Истец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава шестнадцатая

Никита.

По своей натуре я никогда не был философом. И все-таки меня с ранних лет будоражил вопрос. Что бы я выбрал: любить или быть любимым? Ответ казался очевидным. Любовь виделась мне крайне коварным и болезненным чувством, как бы ее ни старались романтизировать и воспевать писатели или поэты. Куда безопаснее и приятнее быть объектом чьих-то чувств, нежели питать слабость к кому-то.

Хотел найти себе милую девушку, быть окруженным ее вниманием и заботой. И в благодарность за это я бы обеспечил ей безбедность. Ну, не только, конечно. Я старался бы уважительно к ней относиться. Проще говоря, не быть таким мудаком, каким был мой отец. Я бы ее не бросил с детьми. Не заставил бы решать все проблемы в одиночку. Я был бы настоящим мужиком. И моя избранница бы восхищалась тем, насколько я хорош. Таким вот незамысловатым мне виделся сценарий моей идеальной жизни. И он даже начал воплощаться в жизнь.

Я был популярен с самой школы. Девчонки часто толпились возле меня на переменах. Смеялись над моими глупыми шутками, пытались флиртовать. На день Святого Валентина мой портфель ломился от анонимных признаний в любви. На двадцать третье февраля я всегда получал хотя бы несколько символичных сувениров. На уроках физкультуры, когда я играл в баскетбол, девчонки вздыхали на скамейке. Особо предприимчивые даже бегали мне за водой. Меня приглашали на медляки на дискотеках. Меня уговаривали сыграть с ними в бутылочку. Меня звали на все дни рождения и на вечеринки в честь Нового года. Я знал, что неотразим. Но пользоваться своей популярностью не мог. Не до того мне было. Никто того не знал, но за моей спиной была больная мать. И каждую свою свободную минуту я посвящал заботе о ней.

Ей не было и пятидесяти, когда она ушла. Я был всего лишь на втором курсе университета. И как бы грустно мне ни было от этой утраты, но я наконец-то стал свободным. Я мог себе позволить смотреть на других девушек. Мог ухаживать за ними. Тратить свое свободное время не на сидение у кровати умирающего человека, а на созерцание пышущих здоровьем. Я мог работать, не отвлекаясь на грузные мысли, мог воплощать свои задумки, реализовывать давние мечты.

На последних курсах, когда я смог зарекомендовать себя как перспективный молодой специалист, уже задумался о постоянной паре. Тогда мне встретилась Влада – девушка невероятной красоты. Я знал, что за ней бегало множество ребят. Но твердо для себя решил, что этот цветок будет сорван мной.

Мы часто гуляли. Смотрели на звезды, фантазируя о параллельных мирах. Ходили по музеям и в походы, играли в настольные игры и читали одни книги. Она была безумно влюблена в меня. А я был счастлив, потому что любим.

Мы сыграли свадьбу. Она родила мне детей. И что теперь? Я сижу в одиночестве на ее кухне, глядя на пустую бутылку вискаря. Почему же я не ощущаю довольства своей жизнью? Все разыгралось, как по нотам. Меня любят. Меня принимают таким, какой я есть. Дают абсолютную свободу. Ждут с распростертыми объятиями… Почему все это кажется таким неважным?

Я совершил ужасную ошибку, впервые заговорив с Мариной. До сих пор прекрасно помню этот день. Я стоял на улице в костюме. Был нервным и уставшим – на работе так заметно потрепали. И тут подбегает она: в легком платье, с убранными в пучок волосами и по-детски очаровательной улыбкой.

– Извините, – обратилась она тогда ко мне, – Не подскажите, пожалуйста, где тут вокзал? У меня сел телефон, так что сориентироваться совсем не могу!

Я мог бы подсказать и забыть об этой встрече навсегда. Но будучи плененным ее молодостью, решился проводить. Мы что-то очень долго обсуждали. Даже стоя у дверей вокзала, все никак не могли разойтись. Я взял ее номер телефона. И начал писать. Предлагать встретиться снова. Сходить в кино или в кафе… К чему теперь все это привело…

Я заявляюсь к Владе и говорю, что хочу развода. Я… человек, который клялся себе не оставить женщину с детьми… И все ради чего? Ради той, которая, возможно, этого жеста и не оценит. Я ставлю на кон все. Марина не жертвует ничем. И сейчас, глядя на пустую бутылку, я задаюсь вопросом, когда успел так поменяться?

Я неспешно поднимаюсь. Тихо выхожу из квартиры. Не хочу разбудить ни Владу, ни детей. Пусть отдыхают. Наслаждаются сном. Мне нужно немного побыть в одиночестве. Закуриваю сигарету. Сейчас, ранним утром, на улице не будет ни души. Лучшее время, чтобы проветрить свою голову. Не пройдет и часа, как улицы оживут. Машины выстроятся в пробки, люди – в очередь за кофе. Обычно, мне нравится подобная динамика. Город задает тебе определенный темп. И ты в нем живешь. Суетишься, бегаешь и в этой своей спешке чувствуешь себя живым. Но иногда все-таки стоит остановиться. Взглянуть на происходящее со стороны. Задать себе вопросы, подумать над ответами и принять решение, в какую сторону идти на перепутье.

Я неспешно гуляю по парку. Отмечаю про себя, насколько все-таки красивое это место. Незаслуженно забытое мною. Обычно, я ехал на работу на машине. Если уж не получалось – на такси. А ведь если так подумать, то вполне можно было проложить маршрут от работы до дома и через зелень окружающей меня ныне листвы.

За последние года два это место сильно изменилось. Сделали дорожки для велосипедистов, оборудовали площадки для детей и подростков. По юности я часто тут блуждал. Сидел за книгой на скамейке или оттачивал баскетбольные приемы. Мне очень захотелось взять в руки мяч. Услышать его стук от земли, а потом, резко оттолкнувшись ногами, совершить трехочковый бросок. Закрываю глаза. Тону в своих воспоминаниях. В те годы я был лучше, определенно. У меня были моральные принципы, какие-то правила, которые мне очень хотелось соблюдать. Я считал, что должен быть примером. Лучшим из лучших. И что теперь? Я лучший, возможно, в работе. Но в моей личной жизни сломит ногу сам черт.

Я размышляю о вечере с Владой. О тех словах, что были сказаны мне. Нужно принять человека. Его темную сторону. Так, может, мне стоит смириться с чертями Марины? Нравится ей игнорировать меня – пусть игнорирует. Не хочет отвечать – я не заставляю. Мы ведь проходили через это. Все ее обиды, все сомнения сняло рукой, когда она увидела меня воочию. Она меня любит. Просто расстояние ей помогает пережить эту боль. Так если я к ней заявлюсь, если снова ее обниму и расцелую, то она расцветет. Все проблемы решатся. Мы снова будем вместе…

Кажется, Бог все-таки есть. Он дал мне знак – знакомый заливистый смех. И мне не просто показалось. Нет. Этот голос я узнаю из тысячи. Он принадлежит Марине. Не верю своему счастью. Сколько мы не виделись… И тут такой подарок судьбы! Замираю, как хищник, который надеется скрыть свое присутствие. Вижу, что рядом с ней крутится какой-то тип. Показушник. Старается впечатление на турниках произвести. Наверняка уже строит планы, как бы в нее присунуть поскорей. А эта наивная дура глаз от него не отводит… Впрочем, может, она просто пытается отвлечься? Забыться, как я, чтобы отдохнуть от испытываемой ею боли?

План сам рождается в моей голове. Я прослежу за Мариной. Узнаю, где она живет. И сделаю все правильно. Так, как в прошлый раз. Мы будем вместе. Мы будем счастливы.

Глава семнадцатая

Марина.

Он стоит на пороге моей квартиры. Не дает мне закрыть входную дверь. Дышит мне в лицо перегаром и нагло ухмыляется. И как же я так потеряла бдительность? Почему не заметила, как позади меня крадется Никита? Я в бешестве. И на себя, и на него. Но у меня есть оправдание. Все те два года, что мы были вместе, он был адекватным! Он не нарушал моих личных границ. И всегда уважал мое твердое "нет". Но сейчас… Сейчас передо мной не тот человек, которого я знала. Мне очень накричать на него, пригрозить чем-нибудь…Да даже полицией, например, но я очень боюсь спровоцировать его. Отступаю на пару шагов назад. Мне очень хочется увеличить дистанцию между нами. Но я понимаю, что бежать мне некуда. Разве что в окно.

– Ну вот я тебя и нашел, – зловеще улыбается Никита, и я понимаю, что ничего хорошего мне от этой встречи ждать не стоит, – Ну, любимая, как поживаешь? Что у тебя нового? Почему на сообщения не отвечаешь?

Голова отчаянно ищет способы как можно потянуть время. Я пытаюсь рассчитать, через сколько Дима завершит свою тренировку. Он живет этажом выше. И если услышит странные звуки, раздающиеся из моей квартиры, то точно не пройдет мимо…

– Мне нужно было время, – как можно спокойнее отвечаю я, но внутри меня всю трясет. Никита кажется невменяемым. И я даже не представляю, что именно может стать для него спусковым крючком, – Я была очень расстроена произошедшем.

– А теперь? Не очень расстроена?

Провоцирует меня. Чертов манипулятор. Но нужно держать себя в руках. Моне тоже страшно. Она чувствует угрозу для своей хозяйки. Пытается меня защитить. Огородить от нежелаемого гостя. Начинает тявкать и прыгает вокруг ноги Никиты. Его это бесит. Все произошедшее я вижу словно в замедленной съемке. Никита размахивается и со всей дури пинает мою Мону. Она отлетает к углу стены и спиной ударяется о него. Кажется, я слышу хруст и едва уловимый писк. Не верю. Просто не верю в то, что произошло. Это страшный сон. Этого не может быть на самом деле! Кидаюсь к ней. Падаю на колени. Беру на руки. Целую и глажу, будто моя нежность может хоть как-то ей помочь. Но она не реагирует. Неужели…?

– Мона! Мона! – с моих губ срывается отчаянный крик, – Радость моя маленькая. Солнышко мое. Моя смелая защитница. Прости меня. Прости меня, пожалуйста!

К глазам подступают слезы. Я клялась себе сделать жизнь этого существа сказкой. Прямо в тот момент, когда сотрудник приюта рассказывал мне, с какой жестокостью и несправедливостью ей пришлось столкнуться. Я видела в ней отражение себя. И мне почему-то казалось, что по мере роста ее довольства – счастливее становлюсь и я. И что же теперь? Я ее не уберегла. Я не заметила Никиту, не успела закрыть перед ним дверь, не додумалась взять Мону на руки…

– Пошел прочь, пьяница неадекватный! – срываюсь я на крик, – Ты, мразь, убил мою собаку! Пошел вон! И чтобы глаза мои больше тебя не видели! Убийца! Бесчеловечный убийца! Убирайся!

Прилив ярости делает меня смелее. Да и чего мне теперь бояться? Самое страшное уже произошло. По моей вине невинное создание теперь лежит без дыхания. А вот была бы я решительнее… была бы я наглее… Поднимаюсь на ноги. Иду к полке, на которой лежит мой мобильник. Никита преграждает мне дорогу, хватает меня за руки, скручивает, совершенно лишив возможности двигаться.

– Все-таки расстроена, – продолжает ухмыляться он, – Ну ничего страшного. Я точно знаю, как тебя порадовать!

Одной рукой он меня держит. Второй начинает поглаживать мои ягодицы. Больной ублюдок! Я кричу. Я плачу. Я посылаю ему всевозможные проклятия. Но, кажется, мое отчаяние только его забавляет.

– Тебе просто нужно время, – продолжает ухмыляться он, расстегивая мой ремень, – Так закрой глаза и постарайся расслабиться. А я сделаю все, чтобы моя любимая девочка получила удовольствие. И если уж так хочется, то вместо меня можешь представить то чучело на турниках, от которого ты глаз не отрывала.

Когда-то его бархатный голос возбуждал меня. Когда-то я таяла от его настойчивых прикосновений. Но теперь… Теперь я желаю, чтоб он сдох. Это не человек. Это монстр! Беспринципное и бесчувственное чудовище в теле человека!

– Никита, хватит, не смей! Я не прощу тебя! Никогда не прощу! – всхлипываю я, – Я засажу тебя в тюрьму! Я придушу тебя! Собственными руками придушу!

– Я тоже тебя люблю, – шепчет он меня на ухо. Его ловкие пальцы, рассправившись с ремнем, полезли мне в трусы. Мне плевать. Плевать на все, что теперь со мною происходит. Перед глазами я все еще вижу Мону, которая бьется спиною об угол. Мне становится дурно. Кислорода не хватает. Голова кружится. Сознание покидает меня и последнее, что я слышу, это голос Димы…

Не знаю, сколько я пробыла без сознания. Но за окнами уже темно. Я лежу на своей кровати. Рядом сидит Дима. Испуганно смотрит на меня. Хочет, наверное, спросить, все ли в порядке. Но сейчас этот вопрос будет звучать как издевка. Никто после пережитого мною не был бы в порядке. Он все понимает. Протягивает мне стакан с водой. И я залпом осушаю его. Становится немного легче.

– Как Мона? – слабым голосом выдавливаю из себя я. В моей груди все еще теплится надежда.

– Она не мучилась, – очень тихо отвечает мне Дима, – Спасти ее шансов не было. Я ездил к ветеринару, пока ты… пока ты отдыхала.

Мне нужно поблагодарить его. Но сил нет. К глазам снова подступают слезы.

– Мне уйти? – на всякий случай уточняет он.

– Нет, – кратко отвечаю я. Самое последнее, что мне сейчас хочется – это оставаться наедине со своими мыслями. Они сведут меня с ума.

Глава восемнадцатая

Никита.

Аккуратно прикладываю лед к своему разбитому носу. Неприятно. Даже откровенно больно. Но надо признать, я эту боль заслужил. Сейчас, когда протрезвел окончательно, могу взглянуть на произошедшее со стороны и дать себе какую-то объективную оценку. Во-первых, я – кретин. Все, абсолютно все должно было сложиться иначе. Я должен был высылать ей на адрес цветы, я должен был растопить ее сердце подарками, я должен был доказать, что являюсь лучше, чем она сейчас обо мне думает. Молодец, да. Доказал в точности обратное. Честно говоря, сам от себя не ожидал такой низости, которую совершил. Я взял ее насильно. Просто потому что очень сильно возжелал.

Вокруг меня хлопочет Влада. В ночной рубашке, в ночном халатике, с мокрой головой… Ей нужно кормить и одевать детей, нужно собираться на работу, а тут я заявляюсь во всей красе! Конечно, когда истекаешь кровью, то приходится очень быстро придумывать оправдание произошедшему.

– Да с малолетними придурками сцепился.

Так ей и сказал. Она, кажется, даже поверила мне. Предложила вызвать полицию и найти их по горячим следам.

– Подумать только! Даже по улицам уже спокойно не пройтись! – возмущалась она, подавая мне смоченный перекисью ватный диск, – А если бы у них было оружие, Никит?! А если бы их было больше! Ты, конечно, человек гордый, но иногда нужно-то о последствиях задумываться. Ты же был совсем один!

Суетится. Нервничает. Искренне боится за меня. Я тронут ее переживаниями. Интересно становится, а вот знай она на самом деле о моей истинной натуре, то стала бы любить меня меньше? Вспоминаю наш ночной диалог. О том, что нужно уметь принимать темную сторону близкого человека. Мог бы я принять самого себя? – Вот уж вряд ли. Такой мрази вообще подальше от общества держаться надо.

– Думаю, мне удалось преподнести им урок хороших манер, – ухмыляюсь я в ответ, – Так что будь спокойна.

Поражаюсь тому, насколько легко я обманываю окружающих в последнее время. Еще немного, и мне можно будет строить актерскую карьеру. Оскар обеспечен. Впрочем, все люди – актеры. В большей или меньшей степени. Все мы врем. Из лучших ли побуждений или личной выгоды – неважно. Просто такова наша натура. И, наверное, надо с ней смириться.

– Как я могу быть спокойна, когда мой дорогой супруг так и норовит влезть в какую-нибудь историю?! – продолжает Влада, – Ладно-то подростки, у них еще ветер в голове. Но ты-то, Никит! У тебя семья. Дети. Ну неужели вот даже мысли не возникло на мгновение, что можно просто тихо мимо пройти. Ни с кем не цапаться.

– Нет, не возникло, – отвечаю совершенно спокойно я, – Я могу за себя постоять. Я и за семью постою, если будет нужно. Не накручивай себе. Ничего страшного же не произошло, верно? Я жив. Почти что цел. Так перестань заставлять меня ощущать себя так, будто бы я при смерти. Я не инвалид. Не калека. И если пара ахриневших ребят заслуживает того, что им надавали по ушам, то во имя воспитания следующего поколения…

Супруга тяжело вздыхает. Оставляет небрежный чмок на лбу.

– Просто пойми, я ведь переживаю за тебя. Искренне переживаю.

Дочки сильно испугались. Облепили меня с двух сторон. Обнимают. Целуют. Спрашивают, сильно больно ли мне. Да. Больно. И даже сильно. Но не физически. Я все-таки оказался мудаком. Причем похуже, чем мой отец. Должно быть, мать в гробу переворачивается, глядя на меня с небес.

Утешаю своих принцесс. Целую их в макушки. И искренне молюсь, чтобы им по жизни не попадались такие сомнительные люди, как я.

– Папа подрался?

– Подрался. Но совсем чуть-чуть.

– А воспитательница говорит, что драться плохо.

– Плохо, конечно! – поддакиваю я, – Поэтому вы в драки не лезте никогда, хорошо?

Беру с дочек обещание, что они не последуют моему плохому примеру. И вообще, от драчунов постараются держаться подальше. По крайней мере, ближайшие несколько лет.

– Так, девочки, – вступает в наш разговор Влада, – Времени-то уже сколько! Мы с вами опаздываем! Вот воспитательница ругаться будет. Ну-ка отлепите от отца. А то задушите его сейчас. Бегом одеваться! Давайте-давайте, в темпе!

Очень скоро квартира опустела. Я стою у окна. Смотрю на то, как Влада усаживает детей в машину. Они капризничают. Машут мне ручками. Никак не могут распрощаться. Любят. Искренне любят такого мудака, как я.

Вспоминаю лицо Марины. Ее горькие слезы. Ее мелкую собаку. Я же всегда любил животных. Что со мной произошло? Откуда такое хладнокровие и такая жестокость? Неужели осознание того, что у любимой женщины жизнь идет своим чередом так выбесило меня? Ну встретила она какого-то мужика. Ну, возможно, строит с ним отношения. Она ведь так хотела завести семью. Марина – не моя собственность. И она вольна делать то, что считает нужным. Но то, насколько она легко отказалась от меня, от нашего совместного будущего, несмотря на все мои старания, никак не укладывается у меня в голове.

Рука ужасно ноет. Надо бы доехать до приемного покоя. Сделать снимок. Что-то мне подсказывает, что я, кувыркаясь с лесницы, ее сломал. Чертов Маринкин спаситель. Не зря не турниках кувыркается. Приходится звонить начальнику. Говорить о вынужденном больничном.

– Надеюсь, не в баре с кем-то подрался? – усмехается он. Находит, видимо, свое замечание крайне остроумным.

Следом за ним мне звонит коллега. Говорит, что больничный – это, конечно, хорошо. Но я должен быть на связи. Со мною будут консультироваться по некоторым вопросам.

– Сам понимаешь, проверки, – оправдывается он. И я все понимаю, да. Понабрали низкоквалифицированных дебилов, которые не справляются со своими поручениями… Впрочем, мне это только на руку. Именно факт моей незаменимости оправдывает ту зарплату, которую я сторговал у начальника себе.

Слышу, как в замочную скважину вставляется ключ. Распахивается дверь.

– Влада?

– Да, я.

Она быстро сбрасывает верхнюю одежду, идет ко мне, на кухню, и заваривает себе крепкий чай. За ее суетливыми движениями скрываются очередные слова, которые не были сказаны при детях.

– Тебе ведь есть что сказать, верно? Так я весь во внимании.

– Ты говорил вчера о разводе, – начинает она, и я заметно напрягаюсь, – Дело, конечно, твое. И если ты принял окончательное решение, то переубедить тебя не получится. Просто знай, что тут тебя всегда будут ждать. Всегда будут готовы выслушать и, если потребуется, поддержать.

Не верю собственным ушам.

– Ты готова отпустить меня в свободное плавание? Вот так просто? Но с чего бы вдруг?

– Раз так туда рвешься, – Влада пожимает плечами, – То я могу предположить, что со мной ты слишком несчастен.

Она ставит передо мной кружку с горячим напитком. Ставит на стол конфетницу с какими-то сладостями. Садится напротив.

– Я не сука, Никит, – продолжает супруга, – И, может, со стороны все и выглядит так, будто я прилагаю все усилия, чтобы испоганить твое существование, цели таковой у меня нет. Просто мне казалось, что сохранить семью будет правильнее. Вернее. я видела в этом свой долг. Но ты прав. Я не молодею. И вряд ли со мной так интересно, как лет семь назад.

Влада всхлипывает. Все-таки сильно ее задели мои слова. Я молча подхожу к ней и обнимаю.

– Да не считаю я тебя сукой, – пытаюсь ее утешить, – И никогда не считал. И вообще, терпеть такого мудака по соседству столько лет – это подвиг.

Я невольно задумываюсь, есть ли вообще смысл в нашем с ней разводе? Раньше я был готов пойти на этот шаг ради Марины. А теперь? Теперь я все испортил. Окончательно и бесповоротно.

Глава девятнадцатая

Марина.

Мы едем на кладбище домашних животных. Нужно навестить Мону. Наверное, это ненормально. Своих родственников навещают не так часто, как я навещаю собаку. Но для меня это пушистое создание было не просто питомцем или другом. В ней я видела отражение самой себя. Такая же настороженная. Такая же потерянная. Отчаянно нуждающаяся в любви… Делая счастливее ее, я делала будто счастливее себя. И с ее потерей моя жизнь заметно опустела.

Я стою над могилкой. Вспоминаю очаровательные черные бусинки-глазки и виляющий, словно на моторчике, хвостик. Чувствую, как меня снова начинает накрывать.

– Скажи честно, – дрожащим голосом обращаюсь я к стоящему позади Диме, – Как ты думаешь, это ведь моя в том, что ее теперь нет? Ведь ее, вместо меня, могла взять другая хозяйка. Подарить долгую и радостную жизнь.

– Марин, – говорит он как можно мягче и кладет мне руки на плечи, – Я своими глазами видел, насколько ты хорошая хозяйка. Ты делала все, чтобы Мона прожила долгую и счастливую жизнь. Произошедшее никак не зависило от тебя.

Не знаю, как бы я пережила этот период своей жизни, если бы не Дима. Он стал для меня всем. Без приуменьшения. Я ушла в какое-то небытие. У меня не было сил на то, чтобы существовать дальше. Дима же поддерживал меня и заботился обо мне. Готовил мне и заставлял кушать, когда в горло не лез и комок. Буквально кормил с ложечки. Сидел рядом и читал вслух книги, включал мне старые добрые фильмы и мультики, отпугивая таким образом страшные и очень навязчивые мысли. Дима быстро понял, что я панически боюсь внезапного появления Никиты и вытекающих из этой встречи последствий. А а потому принял решение караулить мой сон – спать рядом, в одной комнате, кое-как скрючившись на раскладном кресле. Он проветривал квартиру, прибирался в ней. Одним словом, хозяйствовал. И я была очень благодарна ему. Пусть пока и не могла выразить свои чувства даже словами. Нашел мне психолога. Дважды в неделю возил к нему на прием. И там мне помогали справиться с прилипшим чувством вины перед Моной. Он буквально вернул меня к жизни. Не дал утонуть в собственном горе. Раньше я сочла бы это проявлением любви. Но теперь стараюсь не обманываться. Думаю, между нами дружба. Просто очень крепкая.

– Знаешь, – говорю я ему, – А ведь никто столько всего для меня не делал. Ну, мама, конечно, исключение.

Он пожимает плечами. Говорит, что я преувеличиваю. И что ничего особенного в его действиях нет. Будто и правда не понимает, что без него бы я не справилась. Или старается этой мысли просто не допускать.

– Помнишь, я когда-то давно говорила, что была вынуждена переехать сюда? Что меня на это подтолкнули определенные обстоятельства.

– Был такой разговор, да, помню.

И я наконец решаюсь рассказать ему о своем прошлом. Раскрыться перед ним, как человек. Повествую о наших запутанных отношениях, о Владе, о том, как я потребовала развода, об изменах. Я рассказала, как мечтала о полноценной семье, о детях, как от меня отмахивались. Долгим вышел монолог. И очень неприятным. На глазах моих застыли слезы. Я старалась быть сильной. Старалась не плакать. Но в сердце моем все еще ощущалась сильная обида.

Два года… Я потратила на человека два года! Старалась быть любящей и понимающей, мудрой и прощающей. И вот чем Никита мне в конце концов отплатил. Да, может быть, я поступила не самым правильным образом. Может быть, мне стоило с ним встретиться, поговорить, попытаться расставить все точки над и. Может быть, стоило попытаться сохранить какие-то дружеские отношения между нами. Но тогда я так не могла. Мне было слишком больно. Мне было слишком неприятно. Даже если бы я пересилила себя, то наш диалог завершился бы скандалом – я уверена.

Дима слушал меня очень внимательно. Не перебивал. Изредка задавал какие-то уточняющие вопросы. Лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Видно, совершенно не такой истории от меня он ожидал. Или не такой искренности.

– Вот такая вот я дурочка, – подвела я итог собственного монолога и отвела куда-то в сторону глаза. Боялась, что мой собеседник посмеется над моей наивностью и недальновидностью. Или, может, даже осудит, что, мол, сама такого мужчину себе выбрала. И что нужно принять последствия своего выбора.

– Не называй себя так, – хмурится он, – Ты не дурочка. Ты просто хороший человек. В твоей натуре нет места подлостям и обману. Поэтому ты просто не могла разглядеть таких наклонностей у своего бывшего.

Мне становится приятно. Из глаз все-таки льются слезы. Но уже не от горя. Дима аккуратно их вытирает. Я не перестаю ему удивляться. Ведь в самом начале нашей дружбы я делала все возможное, чтобы этого человека оттолкнуть. Столько колкостей ему наговорила, столько подшучивала над ним. А он все равно видит во мне хорошую…

– Возможно. Но от этого не легче. Я очень стараюсь пересилить себя, глядеть исключительно в будущее, но не могу перестать оглядываться назад. Задаю себе вопрос, а точно ли будет лучше? А точно ли меня не будут обманывать? Точно ли не сделают больно? Эти мысли поедают. И я пыталась сбежать от них, уйдя с головой в работу. Думала, что время лечит. И все само собою пройдет. Так вот. Не прошло. Ну, ты и сам все видишь.

– От такого прошлого бежал бы кто угодно, – крепко обнимает меня Дима. И я обнимаю его в ответ, – Знаешь, я ведь даже и подумать не мог. Ты производила впечатление скорее скромного или зажатого, чем изренненого такими "отношениями" человека.

– Значит, мне действительно хорошо удавалось отвлекаться. Я ведь поэтому и завела Мону. В какой-то момент поймала себя на том, что перегибаю с работой. И что остальной жизни не вижу совершенно. Вообще, мне очень хотелось познакомиться с тобой поближе, – продолжала откровения я, – Но я боялась.

Он удивляется. Такого откровения точно не ожидал.

– Да, ты показался мне вполне милым. И я хотела проводить с тобой время.

– Забавно. Мне ведь сначала показалось, что ты меня не переносишь совершенно. Я даже задавался вопросом, что во мне не так.

Мы засмеялись.

– Нет, просто я не была готова подпускать к себе кого-то. И на выручку пришла Мона. По мне видно же, что я – сова. Но, знаешь, нашим утренним прогулкам я совершенно не сопротивлялась. Иной раз себя лаже ловила на том, что…

– …что?

– Чувствую себя счастливой. Очень счастливой. К тому моменту я уже успела позабыть, каково это. А тут меня будто разбудили ото сна.

– Ты еще будешь счастливой, обещаю. А теперь прости, нужно сделать пару звонков. Работу все-таки никто не отменял.

Он ушел. А я сидела на кровати и улыбалась.