Текст книги "Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Крышка откинулась беззвучно.

И Богуслава замерла.

На алом бархате со знакомой уже короной в левом углу, лежало… лежала…

– Что это? – севшим голосом спросила Богуслава, поднимая нечто в высшей степени изящное… тонкая ручка из слоновой кости… янтарь… и кажется, серебро.

И Себастьян гордо ответил:

– Скребок для языка!

Ему показалось, что Богуслава Ястрежемска швырнет футляр в стену.

Полыхнули зеленые глаза.

И губы вытянулись тонкой линией. А красивое лицо красоту утратило, прорезались морщины того, другого, существование которого столь тщательно скрывали от Себастьяна. Но нет, секунда и треснувшая был маска вернулась.

– Как это мило! – проворковала Богуслава, стискивая футляр побелевшими от гнева пальчиками. – Как… оригинально!

…еще бы, Себастьян весь извелся, подарок сочиняя.

…вот ведь упрямая девица…

Целеустремленная.

Нет, Себастьян Вевельский ничего-то не имел против целеустремленности некоторых девиц, конечно, не тогда, когда целью оных являлся он сам.

– Я сам придумал, – оскалившись, чтобы видны были клыки, сообщил он. – Там еще есть! Посмотрите…

Клыки Богуславу не смутили. Двумя пальчиками, явно с трудом сдерживая ярость, она приподняла скребок.

– Это, – указал Себастьян на длинную палочку с янтарным наконечником. – Чтобы в ушах ковыряться… а это…

Палочка поменьше, в серебро оправленная.

– …для зубов.

Богуслава выдохнула. И вдохнула. Глубоко. Настолько глубоко, насколько корсет позволял. И Себастьян, не попади он в положение столь идиотское, восхитился бы выдержке предполагаемой невесты.

Предполагала матушка.

Отец, в кои-то веки с матушкой согласившись, вариант сей поддерживал.

А отдуваться, как всегда, приходилось Себастьяну.

И что с того, что Богуслава – единственная дочь князя Ястрежемского? Во-первых, пока единственная, но долго сие не продлится, уж Агнешка постарается родить князю долгожданного наследника. Во-вторых, это форменное свинство – поправлять дела семейные за счет Себастьяна.

Можно подумать, он состояние на актрисок и лошадей извел.

Или на благотворительность.

И теперь вот, в отчаянной попытке сохранить мир внутри семьи, обязан строить из себя идиота, надеясь, что очередная невестушка передумает связывать с оным идиотом жизнь.

…с предыдущими было проще, они особых надежд не испытывали, да и сватала девиц маменька, памятуя давнюю, но еще живую в памяти и сердце историю с Малгожатой, исподволь, намеками. Но княжну Ястрежемскую отыскал отец, у которого с Богуславиным батюшкой имелись общие дела. И пригрозил, что, дескать, ежели Себастьян от невесты станет нос воротить, то и жить будет исключительно на акторовскую зарплату, а она, невзирая на все расположение Евстафия Елисеевича, до отвращения мала.

…нет, Себастьян мог бы напомнить про те двадцать тысяч злотней из дедова траста, полученные нежданным подарком на собственное двадцатилетие. И про то, что деньги сии, прошедшие мимо семейной казны, вложены в ценные бумаги и доход дают стабильный, но…

…отец разозлится, а злость свою на матушке выместит…

И что в нынешней ситуации делать бедному актору?

Выживать, как придется.

Глянув на Богуславу, которая вертела в пальцах ковырялку для ушей, Себастьян вынужден был признать, что эта – не передумает… вот ведь!

– Представьте, вы на приеме, – он подвинулся ближе. – А у вас в ухе зудит… в левом… или в правом…

…зудели не уши, но пятки, мерзко, настойчиво так…

– …и этот зуд вас мучит…

…поднимается к голеням… и Себастьян, отвлекшись от речи, которую тренировал весь предыдущий день, стараясь достичь нужной степени вдохновенности, наклонился и поскреб.

Боже, до чего хорошо…

…жаль мало.

– …и вы берете свою ковырялку…

Богуслава молча протянула палочку, за которую Себастьян вывалил сто двадцать злотней и это со скидкой. Не удивительно, что семья разоряется при таких-то ценах.

– …и смело, с соблюдением всех приличий, ковыряетесь в ухе…

…Себастьян содрал ботинки и, едва не постанывая от наслаждения, поскреб палочкой ступню.

– Вам плохо? – заботливо осведомилась Богуслава.

Хорошо…

…просто-таки чудесно…

Пальцы вот дергаются, но пальцы – право слово, это такая ерунда, главное, не прекращать чесать… хорошая палочка, стоит своих денег… и зуд расползался, выталкивая на поверхность кожи защитную чешую. Да что с ним такое?

…или…

Себастьян огромным усилием воли заставил себя расстаться с чудесной палочкой, предназначенной для ковыряния в ушах…

– Богуслава, – он дернул плечом, пытаясь угомонить прорезавшиеся крылья, которые тоже, что характерно, зудели невыносимо. – Вы ничего мне сказать не хотите?

– Я… – ресницы затрепетали, а в зеленых очах блеснула искра торжества.

Да что ж им всем-то неймется?!

– Я… должна вам признаться…

Говорит с придыханием, ладони к груди прижала… а грудь у панночки Богуславы выдающаяся… Себастьян с трудом отвел взгляд, заставив себя смотреть не на грудь, и даже не на оборочки, которыми декольте было украшено весьма щедро, но на вышитые бутоны.

А платье-то нарочито скромное.

И поза эта… не зная панночку Богуславу можно подумать, что он, Себастьян, ввел бедную девицу в смущение превеликое.

– Да, Богуслава… – с немалым трудом он заставил себя выпрямиться.

Все тело горело огнем…

– …я… я вас люблю…

– Жаль, – Себастьян отстранился. – А я вас нет.

– Что?

– Не действуют на меня привороты, – он сунул руку в подмышку и поскребся. – Ну почти не действуют… аллергия у меня на них… с почесухой. Нестандартная реакция вследствие подростковой травмы.

– Аллергия? – уточнила Богуслава упавшим голосом.

– Увы…

…и крылья свербели просто-таки невыносимо, Себастьян ерзал, прижимаясь к слишком уж мягкой спинке дивана.

– И… извините, – Богуслава изобразила почти искреннее раскаяние. – Я не знала…

Пожалуй, раскаивалась она исключительно в этом незнании, а отнюдь не в попытке воздействия на разум, отягощенной тем фактом, что ненаследный князь Вевельский состоял на государевой службе…

– Знаете…

– Знаю, – она подалась вперед, и толстая рыжая коса скатилась с плеча на грудь. – Я поступила плохо! Безобразно! И нет мне прощения… но все, что я делала, исключительно из любви к вам.

– Богуслава, – зуд мешал сосредоточиться. – Все, что вы делали, вы делали исключительно из любви к себе. И давайте на этом остановимся?

– Почему?

– Потому, что я не хочу на вас жениться.

– А если…

– И ментальные заклинания тоже не сработают.

Она рассеянно кивнула, верно, мысленно перебирая иные возможности.

– Я предлагаю вам выбросить дурную идею из головы, – Себастьян поднялся и, скинув пиджак, все же позволил крыльям прорваться. – А я в свою очередь позабуду о вашем… неразумном поступке.

О, местные обои с золотым тиснением были хороши… Себастьян чесался о них, чувствуя, как сходят тонкие пласты чешуи… хороший был приворот, крепкий…

…чтоб его…

– Нет, – сказала Богуслава, глядя со смесью раздражения и легкой брезгливости, которую она мужественно пыталась преодолеть.

Все-таки чешуйчатый супруг – не то, о чем она мечтала.

…но с чешуей или без, Себастьян Вевельский был всяко милей папенькиного делового партнера, человека состоятельного, степенного и весомых, пудов этак на десять, достоинств, которые он облекал в скучнейшие черные сюртуки. Вспомнив любезного жениха, который, к слову, уже вполне себя женихом ощущал и бросал на Богуславу весьма откровенные взгляды, она поморщилась.

Что за жизнь!

– Да, дорогая, – Себастьян прекратил чесаться и отлип от стены. Нетопыриные крылья его растопырились, задев изящный, времен Паулюса Чужака, столик. – Смиритесь, нет у нас с вами общего будущего. И не будет.

Он поднял крыло, пытаясь дотянуться острым коготком на суставе до шеи, второе же дернулось, сметая со столика фарфоровые безделушки.

– Извините.

– Да ничего страшного, – Богуслава пинком перевернула и ужасающего вида вазу, покатую, краснобокую, как яблоко, и расписанную золотыми птицами. Вазу, в отличие от безделушек, принесла с рынка Агнешка, не устояв перед этакою красотой…

…наверняка огорчится.

Но князю не выговоришь…

– Итак, на чем мы остановились, – Себастьян вазу, оказавшуюся чересчур прочной, чтобы разбиться от падения, поднял и переставил от себя подальше. – Во-первых, согласитесь, мы друг другу не подходим.

– Подходим, – возразила Богуслава, – просто вы сопротивляетесь.

– Привычка.

…дурных привычек у него имелось немало, начиная с этой его безумной работы, которую ненаследный князь не желал оставлять… однако Себастьян был строен, относительно хорош собой… особенно, когда давал себе труд прятать хвост… и вообще не имел обыкновения жаловаться на отдышку, потницу или печеночные рези… наверняка, он не станет требовать, чтобы Богуслава питалась овсянкой, на воде сваренной, или диетическими кашками из протертых овощей, каковые готовили к визитам папенькиного партнера.

Нет, из двух зол выбирают меньшее.

Правда, нигде не сказано, что оно будет активное сопротивление оказывать.

– Во-вторых, лично я не вижу себя человеком женатым…

– Вы просто не пробовали.

– Не пробовал и не хочу, – отрезал Себастьян. – И вам не советую настаивать. Богуслава, сегодня же вы сообщите папеньке, что во мне разочаровались и видеть больше не желаете.

Еще чего! Папенька только рад будет… небось, мигом об обручении объявит… если не сам, то Агнешка постарается.

– Богуслава, – в голосе ненаследного князя прорезались рычащие ноты. А во рту – клыки куда более внушительные, нежели прежде… эпатажно, но клыками девушку, твердо настроившуюся на замужество, не отпугнешь. – Если у вас вдруг возникнет желание… продолжить ваши алхимические экзерсисы…

…чешуя исчезала, впрочем, на обоях, купленных Агнешкой – видите-ли ее категорически не устраивали прежние, темно-синие в узкую серебряную полоску – остались залысины.

– …то подумайте, сколь обрадуется ваш отец обвинению в государственной измене.

– Что?

Шутит?

Отнюдь, князь выглядел настолько серьезно, насколько это возможно в драной рубашке и остатках жилета.

– Я старший актор познаньского воеводства, – спокойно сказал он, поднимая с пола серебряную пуговку. – И приворот, отворот или же иные… воздействия, лишающие меня ясности мышления, классифицируются как преступление против интересов государства и Короля… сиречь, измена.

И плечом дернул, сволочь…

Развернувшееся с шелестом крыло ударило по стеклянной витрине буфета, оставив на нем глубокую царапину.

– Вы собираетесь…

– Пройти освидетельствование у штатного ведьмака, – князь накинул на плечи пиджак. – Думаю, он подтвердит… мои догадки. А заодно и привязку на вас установит. Я ведь не ошибся, приворот был именным?

На крови.

И крови этой сцедили с полчашки. Богуслава поморщилась, вспомнив сию крайне неприятную часть ритуала, хуже только голубь, которого колдовка всучила Богуславе, велев держать крепко-крепко. Голубь не пытался вырваться, но лишь головой дергал, поворачивая к Богуславе то один, то другой глаз, красный, в роговице-оправе.

– Именным, – подтвердил собственную догадку князь. – И с жертвой…

– Голубь… всего-то голубь… – сердце которого пришлось проткнуть собственною рукой. Колдовка всучила заговоренную спицу, и помогла ударить… сказала, что верный способ, что иначе никак… и в конце концов, голубей в Познаньске тьма тьмущая, а жизнь у Богуславы одна.

– Голубь… птица Иржены… и запрещенный ритуал. Вы ведь знали, Богуслава, что жертвенная магия запрещена? И по-хорошему я должен вас арестовать.

Смешно.

Ее, Богуславу Ястрежемску, арестовать?

Глупость какая! Кто ему позволит-то? Папенька, конечно, будет зол, но… заплатит, кому нужно… или связи свои подключит… в конце концов, разве Богуслава желала дурного?

Просто выйти замуж за того, кто не слишком противен.

Князь же, окончательно справившись с собой, пинком опрокинул столик. Злится? Из-за голубя? Да если ему легче станет, Богуслава завтра же пожертвует храму Иржены-заступницы с полдюжины голубей, белых, с пушистыми ножками, каковых продают на площади…

– Вы не понимаете, да? Вы жертвуете не жизнь той божьей твари, чья кровь льется на жертвенник Хельма, – князь наклонился. – Вы жертвуете кусок своей души… и не обманывайтесь, Богуслава, что все-то можно исправить…

Она заплакала, не от страха, но потому, что желала выглядеть напуганной и растерянной, несчастной, обманутой девушкой, которая не ведала, что творит…

Кусок души?

Вотан милосердный, да пускай, если надобно, лишь бы получилось. Но кто ж знал, что с Себастьяном не получится…

– Прекратите играть, Богуслава. Я вас не трону. Сейчас мне нужно имя той колдовки, которая делала приворот.

– Я… я…

– Или адрес сойдет.

Нехорошо. Колдовку Богуславе посоветовали, будет крайне неудобно подводить человека, но Себастьян ведь не отступится. И Богуслава со вздохом сдалась.

В конце концов, она же не виновата, что кто-то пользуется запретной магией?

После того, как за Себастьяном закрылась дверь, Богуслава дала выход гневу. И ненавистная ваза разлетелась на сотни осколков.

– Сволочь! С-скотина! – Богуслава топтала их, с каким-то неестественным наслаждением вслушиваясь в хруст стекла, чувствуя его сквозь плотную подошву домашних туфель, и кроша, вдавливая в ковер, в паркет. Она сама не знала, кого ненавидит больше: отца с его матримониальными планами или же упрямого, устойчивого к приворотам князя…

Агнешку!

Из-за нее все…

Стоило подумать, и вот она, хельмово отродье, явилась, сменив одно атласное платье на другое, роскошней прежнего. Стоит, улыбается…

– Деточка, – от ласкового ее тона Богуслава зарычала. – Ну к чему так расстраиваться? Запомни, гнев ничего и никогда не дает…

Она оглядела комнату и вздохнула.

– Если бы ты не была столь самоуверенна… и спросила совета у человека опытного в… делах подобного рода, – присев, Агнешка собирала красно-золотые осколки, – то узнала бы, что Себастьян Вевельский несколько неадекватно реагирует на классическую магию. Он ведь метаморф, милая, а подобные вещи стоит учитывать.

– Злорадствуешь? – ярость схлынула.

И силы унесла.

Осталась неясная глухая тоска, ноющая боль в груди, обида еще, пожалуй. Разве ж она, Богуслава, была бы плохой женой? Она молода, богата и красива… вице-панночка Познаньского воеводства как-никак, а ежели б папенька подсуетился, отписал старому знакомому, то и корону панночки она бы получила.

Так нет же, уперся рогом, дескать, недостойно княжны…

…других достойно, а Богуславе…

Обид накопилось, и они виделись осколками, яркими, наполнявшими ладонь Агнешки до краев. В какой-то миг почудилось, будто бы не стекло это, но кровь, стекавшая с белую чашку колдовки.

Однако Богуслава моргнула, и наваждение исчезло.

О колдовке беспокоиться нечего, та поймет, что лучше промолчать о высоких клиентах, глядишь, и помогут с каторги поскорей выйти…

– Не злорадствую, но хочу помочь, – ответила Агнешка, глядя по-новому.

С интересом.

– Чего ради?

– Ну… – Агнешка ссыпала осколки в чайник и подняла подарок Себастьяна. – Что это?

– Скребок. Для языка.

Мачехин серебристый смех заставил Богуславу скривиться.

– Забавный мальчик… а твой вопрос… мы ведь не уживемся в одном доме, ты это понимаешь?

Еще как. В ином случае разве ж стала бы Богуслава рисковать?

– Конечно, с твоей стороны было бы мило исчезнуть… но увы, – Агнешка отложила скребок и вертела в тонких холеных пальчиках ковырялку для ушей.

Все-таки ненаследный князь – та еще скотина…

Но насчет дела не врал.

И если история выплывет… нет, каторга Богуславе не грозит, но слухи пойдут, что она с Хельмовой ворожбой завязалась… и тогда на замужестве можно крест поставить, одна дорога останется: в храм Иржены. А желания отречься от мира Богуслава не испытывала.

– И пожалуй, я могла бы помочь твоему исчезновению, – продолжила мачеха.

– Выдав замуж за… за… этого?!

– Не нервничай, – резко осадила Агнешка. – У тебя невыносимый характер, милая. Это существенный недостаток для женщины. Что до бедолаги Янека, то он, конечно, не красавец, но в отличие от твоего разлюбезного Себастьяна, богат. Или ты думаешь, что и после свадьбы мы будем тебя содержать?

Мы? Да эта стерва всерьез полагает, будто имеет равные с Богуславой права на папенькино состояние? Но Богуслава сдержалась. Все-таки была она, хоть и вспыльчивой, но отнюдь не глупой особой.

Сию беседу Агнешка затеяла неспроста. И та одобрительно кивнула:

– Видишь, и ты способна с собою управиться. Не так это и сложно. А думать – и того проще.

Насмешку Богуслава пропустила мимо ушей. Агнешка же, устроившись в кресле, где не так давно сидел ненаследный князь, продолжила.

– И будь добра, подумай, что даст тебе Себастьян? Твое придание уйдет на погашение долгов их семьи, а дальше?

Молчание. И стыдно признать, но Богуслава и вправду… недооценила перспективу.

– Меж тем Янек будет баловать тебя… а после его смерти ты станешь…

– Вдовой? – Богуслава позволила себе усмехнуться.

– Богатой молодой вдовой, – внесла некоторые уточнения Агнешка.

– У него есть сын от первого брака.

Год-другой Богуслава выдержала бы, но если больше… Агнешка же коснулась изящными пальчиками губ и тихо сказала:

– Сын – помеха, но любую помеху при желании можно устранить… если обратиться к нужным людям…

Повисла пауза. И нарушила ее Богуслава.

– Что ты предлагаешь?

– Союз. Ты оказываешь услугу нам. Мы тебе.

– Мы?

– Мне и моей подруге…

– И что за услуга?

– Всему свое время, Богуслава. Но клянусь, ничего сверхсложного от тебя не потребуют.

– А если я откажусь?

Агнешка пожала плечиками.

– Жаль… траур мне не идет.

– Ты…

– Не я, дорогая, но, скажем, черная лихорадка… это будет очень печально… умереть во цвете лет от черной лихорадки.

Проклятье!

И ведь не врет… смотрит с насмешкой, точно видит насквозь. А может и видит… нельзя было к колдовке идти… оттого, видать, и попросила она крови с полчашки… не для алтаря, для наговора…

– Вижу, ты все поняла правильно, – Агнешка мило улыбнулась. – Не бойся, Богуслава. Скоро ты сама поймешь, насколько выгодно с нами сотрудничать. В конце концов, разве мы, женщины, не должны помогать друг другу?

Подруга Агнешки оказалась женщиной поразительной красоты. Правда, после встречи Богуслава, как ни пыталась, ни могла вспомнить ее лица.

Но и к лучшему.

От нее и вправду попросили сущую ерунду.

Смотреть.

Слушать.

Рассказывать… о нет, не о папенькиных делах, а о… Богуслава засмеялась, испугав дуру-горничную, которая после визита Агнешкиной подруги и так ходила, точно спросонья.

– Панночка? – робко спросила она.

– Все хорошо, – с улыбкой ответила Богуслава.

Все и вправду складывалось замечательно…

…уже к вечеру в дом явился гонец с известием, что Жемойтислава Терныхова, получившая корону от Познаньского воеводства, приболела. И болезнь ее такого свойства, что об участии в конкурсе и речи быть не может… и высокую честь представлять воеводство Познаньске выпала Богуславе.

А уже там, на конкурсе… все просто.

Смотреть. Слушать.

Во славу Хельма.

С Аврелием Яковлевичем Себастьян столкнулся в управлении полиции, и ведьмак, подняв трость с массивным набалдашником в виде совы, поинтересовался:

– Куда?

Набалдашник уперся в грудь, а янтарные глаза совы нехорошо блеснули.

– Туда? – Себастьян указал на дверь, за которой ждала если не полная свобода, то всяко относительная, которая, чувствовал, вот-вот выскользнет из рук. – Колдовка объявилась… приворот и жертвоприношение. Есть адрес, но…

– Пошли, – Аврелий Яковлевич повесил трость на сгиб руки, и Себастьяна, словно опасаясь, что он сбежит, под руку подхватил.

– Куда?

– Туда, – передразнил он.

– Но вы…

Аврелий Яковлевич, следовало сказать, в управлении бывал редко. И по пустякам, навроде этой вот колдовки, ведьмака не тревожили, благо, имелись иные специалисты.

– Что я? – Аврелий Яковлевич взмахом руки отпустил коллегу, который против этакого произволу возражать не посмел. – Я, к слову, мил друг Себастьянушка, за тобой…

– Может… не надо?

– Надо, дорогой, надо…

– Так ведь… все вроде хорошо…

Новое обличье Себастьян продержал шесть часов и без особых на то усилий, и продержал бы еще больше, но в гостиничном нумере было скучно. Себастьян, пока сидел трижды испил чаю с подгоревшими кренделями, изучил подробнейшим образом «Дамский вестник» позапрошлогодней давности и даже выбрал себе премилую шляпку с лентами и хризантемами. Подивился тому, сколь вредоносны куриные яйца для столового серебра, а само серебро, напротив, полезно, но не для яиц, а для кожи… потренировался надевать чулки, чтобы шов ложился ровно… пришил оторвавшуюся оборочку… и полдюжины мелких бантов к рукаву, потому как тот же «Дамский вестник» утверждал, что банты-де – в большом уважении…

В общем, провел время с пользой.

Но в ближайшем будущем эксперимент повторять был не намерен. Ему покамест и в собственной шкуре очень даже неплохо. Однако ж разве Аврелию Яковлевичу дело есть до чужих желаний? Он поправил шляпу с широкими полями и атласною лентой и произнес:

– Так что, съездим за этой твоею колдовкой, развеемся… а там уже ко мне…

Предложение это Себастьяна насторожило, а тон, которым оно было сделано, и вовсе вызвал опасения. О жилище ведьмака в управлении ходили слухи самые разнообразные.

– Зачем?

– Чаи пить, Себастьянушка… с баранками… в том числе и чаи с баранками. Ну что ты на меня смотришь-то так? Не обижу… во всяк случае, постараюсь.

Обещание вдохновляло.

Аврелий Яковлевич влез в полицейскую пролетку и, оглядевшись, вздохнул:

– Ничего-то не меняется.

Он провел ладонью по обшарпанному боку, втянул запах – воска, старой краски и винного духа. Последнему взяться вроде бы и не откуда было, однако же он возникал, сам собою заводясь во всех пролетках без исключения, и не выветривался никак.

Еще воняло кошатиной.

И конским навозом.

Скрипели рессоры, на камнях пролетку подбрасывало и Аврелий Яковлевич крякал, шляпу придерерживал рукой, а тросточка бухалась о пол.

Глядел ведьмак на собственные руки.

И мурлыкал под нос препошлейшую песенку, на Себастьяна искоса поглядывал, и от этого взгляда становилось совсем уж не по себе…

– Ты, Себастьянушка, – произнес он, когда пролетка остановилась, – вперед особо не суйся, побереги себя… колдовки – они такие… никогда-то загодя не узнаешь, чего от них ждать.

– Так ведь…

…случалось Себастьяну по подобным вызовам ездить.

Запретная ворожба.

Привороты.

Жертвоприношения.

Штатный ведьмак свидетелем. Понятые. Обыск и нудноватая, но подробная опись, составить которую надлежит в двух экземплярах. Описью займется младший актор, а то и вовсе писарь, вызванный из ближайшего околотка, но присутствовать придется.

И слушать причитания соседей, которые, естественно, подозревали, что искомая панна – ведьма, но вот чтобы так, натуральная…

…и жалобы их, в большинстве своем пустого свойства, поскольку ни одна, самая дурная колдовка, не станет пакостить там, где живет. Но не объяснять же, что полицейское управление не будет разбираться с куриным переполохом, скисшим на третий день молоком и иными обыденными вещами…

…иное дело – кости животных или, не приведи Вотан, человеческие, с отметинами запретной ворожбы, склянки с неустановленным содежимым, птичьи перья и мышиные хвосты, а тако же иная мерзость, за которой Себастьяну придется следить, дабы оная мерзасть была надлежащим способом упакована. Ежели и книги найдутся, то и вовсе все затянется…

…экспертиза.

…заключение… а средь гримуаров попадаются иные, крайне пакостного свойства, способные одарить скрытым проклятьем… но эти Себастьян чуял, как чуял и прочие опасные вещи.

При всем том сами колдовки, коих Себастьян перевидал не одну дюжину, оказывались женщинами обыкновенными, случались и старые, и молодые, красивые и столь отвратительные, что от одного взгляда на них к горлу тошнота подкатывала. Одни до последнего клялись, что невиновные… другие молчали… третьи норовили сбежать… была и такая, что швырнула в лицо Себастьяну горсть зачарованных игл.

Но ничего, живой.

– Не волнуйтесь, Аврелий Яковлевич, – ответил ненаследный князь. – Чай не первый год на службе…

Ведьмак хмыкнул, видать, не внушал ему Себастьянов опыт доверия.