Текст книги "Королевские камни (СИ)"

Автор книги: Карина Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

И Райдо задумался.

О чем?

Об убийстве… об убийце… или о том, что зима идет к перелому, за которым… весна наступит рано или поздно. И грозы придут с востока, принесут с собой тяжесть моря, белые молнии, которые вновь спустятся по зову Ийлэ, чтобы напоить ее силой.

Как в тот раз.

Ее ведь хватило, чтобы танцевать под дождем, и древние буки с одобрением наблюдали за той пляской… быть может, вспомнят о ней, когда Ийлэ придет. А она придет, ведь дала слово.

Исполнит.

Вытащит разрыв – цветок, вычистит кровь его, а дальше Райдо и сам справится. Живое железо сращивает раны ничуть не хуже, чем сила альвов.

Главное, он перестанет нуждаться в Ийлэ.

Изменится?

Конечно, изменится, глупо было бы ждать, что он останется прежним, но… слово сдержит. Должен сдержать, потому что иначе Ийлэ… ей будет плохо. Поэтому она не хочет думать ни о прошлом, ни о будущем.

Есть настоящее.

Немного, но ей хватит.

Дверь в кабинет открылась без стука:

– Райдо, там… – Нат застыл на пороге и, кажется, смутился, если он вообще способен был смущаться. – А что это вы делаете?

– Ничего, что тебя касалось бы, – рявкнул Райдо.

Ийлэ выскользнула из рук его и, опасаясь, что он попытается вернуть ее, спряталась за спинкой кресла, благо, кресло все еще стояло, и выглядело почти надежным убежищем.

Райдо оперся на подлокотник.

Встал.

На Ийлэ не глянул даже… и правильно, ей отчего‑то невыносимо неудобно было от самой мысли, что он будет смотреть на нее… она не готова выдержать этот взгляд.

Сейчас не готова.

– А… а там… этот… – Нат попятился, некрасиво горбясь, – вскрыл… и я подумал, что надо вас… и вот…

– Нат…

– Да?

– В следующий раз стучись, ладно?

Райдо дернул головой и щеку поскреб с немалым раздражением.

– Ладно, – не особо уверенно пообещал Нат. К нему постепенно возвращалась утраченная уверенность в собственных силах. – Только и вы… в следующий раз закрывайтесь. Так оно надежней.

На предложение, не лишенное разумности, Райдо ответил затрещиной.

И мысленно Ийлэ к ней присоединилась.

Не то, чтобы она злилась на Ната, нет, он вовремя пришел, но… мог бы подарить еще несколько минут в тишине, которая на двоих и тем уютна.

Глава 6

Джон Талбот был одержим.

Пожалуй, он выглядел обыкновенным, скучным даже человеком, о слабости которого люди иные, пусть и близкие, не догадывались.

Оно и к лучшему.

Эти другие люди сочли бы Талбота безумным, и пусть безумие его было самого мирного свойства, оно все одно испугало бы их. А следом за страхом пришло бы отвращение. И пусть бы Джону, положа руку на сердце, были безразлично отношение общества к его персоне, но он привычно таился.

Скрывался.

Сдерживал, что любопытство свое неумеренное, что страсть к тайнам.

А тайны влекли.

Они дразнили Джона сладким ароматом непознанного, подбрасывали вопрос за вопросом, точно проверяя, сумеет ли он, уже не мальчишка – Джонни, подглядывавший за соседкой и молоденьким разносчиком, который зачастил в дом на углу улицу, найти верный ответ.

Он находил.

И в тот раз, когда понял, что вовсе они не любовники, как о том судачили соседи, нисколько почтенную вдову не осуждая, но пара мошенников… и в другой, когда сумел отыскать тайник в заброшенном доме… и в третий, впервые сведший Джона Талбота с сейфовым замком. Ему было двенадцать, а сейф принадлежал почтенному купцу, вернее его наследникам, которые ключ отыскать не сумели.

Сейф принесли в надежде, что отец Джона сумеет управиться с замком.

А тот сказал сыну:

– Посмотри. Что думаешь?

До того благословенного дня Джон встречался с замками разными, с тяжелыми, древними, солидного вида и скверного характера. Эти упрямились, не желая признавать свои ключи, а Джоновы отмычки принимали благосклонно. Были и другие, дверные, порой хитрые, но все одно податливые… были оконные запоры и крохотные замочки на шкатулках…

Джон ладил со всеми.

А тот, сейфовый, он очаровал.

Джон просидел рядом всю ночь, не способный отступить и на шаг, он гладил железный бок сейфа, вновь и вновь проворачивая круг счетчика, вслушиваясь в щелканье того… и к утру вдруг понял, что именно в этом голосе и спрятан главный секрет.

Надо слушать внимательно.

Тот замок Джон открыл, и отец, вместо того, чтобы обрадоваться, нахмурился:

– Бедовый ты парень, – вздохнул он и, почесав бороду, признал: – Ладно, ювелира из тебя все одно не выйдет… а так, будешь иметь копейку.

И устроил Джона в контору, что принадлежала дальнему родичу.

Не прогадал.

В конторе было интересно, и пускай поначалу к Джону Талботу относились снисходительно, но вскоре оценили талант.

– Эх, парень, – в приступе откровения сказал как‑то начальник, а заодно уж и родич, которому было вменено за Джоном приглядывать, – опасный у тебя талант… гляди, не пойди по кривой дорожке…

Быть может, в ином каком случае, предупреждение это не было бы лишено оснований, однако Джона по странной прихоти судьбы содержимое сейфов не интересовало. Он и к ящикам этим терял интерес, стоило им поддаться.

Но вот закрытый сейф вызывал у Джона чувство, близкое к экстазу. Он замирал в предвкушении, представляя себе сокровища, скрытые внутри. Сокровища всегда были чем‑то эфемерным, некой высшей целью, достигнуть которой Джон сможет, лишь открыв замок.

И сейф превращался в противника.

Джон вступал в схватку с ним, вооружившись чуткими своими руками, слухом и набором самолично изготовленных отмычек, равных которым не найдется по обе стороны Перевала. В этом Джон был всецело уверен, как и в том, что по эти самые обе стороны не найдется и сейфа, способного перед Джоном устоять.

Нынешний его уверенность несколько поколебал.

Даже был момент, когда в душу Джона закрались робкие сомнения: а сумеет ли он справиться?

Все‑таки спецзаказ.

Улучшенная конструкция.

И замки работы почившего ныне мастера Гриди, а он свои секреты в могилу унес, пусть бы и предлагали за них немалые деньги… но собственные Джона замки, пожалуй, похитрей будут.

И все же…

Особое место. И сейф особый.

Двадцать девять сегментов, каждый из которых имеет собственную дверь из двухдюймовой стали и индивидуальный замок.

С секретом.

Талбот убедился в этом, когда попробовал действовать обычными своими методами. Конечно, если бы сохранилась внешняя панель, было бы проще, но… но и не так интересно.

– Послушай, – сказал Талбот сейфу, прижимаясь к холодному металлу щекой. – Ты пострадал по чужой глупости, это да… но я‑то не враг тебе… я хочу помочь.

Сейф ему не верил.

Они никогда не верили, до последнего сопротивляясь, что уговорам, что ласковым прикосновениям отмычек, храня то самое идеальное сокровище. И когда все‑таки раздавался характерный щелчок, знаменуя очередную победу Джона, он испытывал… да, пожалуй, разочарование.

Прежние сокровища оказывались скучны.

Ценные бумаги.

Или деньги.

Однажды – записная книжка со списком должников… и еще картина была, упакованная в плотную холстину. Драгоценности… да, драгоценности вызывали интерес, но исключительно профессиональный. Все‑таки отец Талбота был неплохим мастером.

Неплохим.

И мастером. Тогда как прежний хозяин Яблоневой долины был настоящим гением. Это Джон знал, но знать – одно, а получить очередное подтверждение…

…он справился.

Снова справился и рассмеялся от восторга, осознав это.

И дверцу открыл.

И руку не убрал, даже когда молодой пес сказал:

– Только попробуй спереть чего‑нибудь.

Не обиделся.

Джона клиенты, случалось, подозревали в том, что он, Джон, пытается наложить руку на их имущество. Иные и вовсе оставались в комнате, не важно, сколько времени занимала возня с сейфом, а один старичок весьма благообразного вида вовсе заявил:

– Все люди воруют.

Он говорил это с такой уверенностью, что Джон сразу понял, что именно этот старичок в свое время украл немало. Джону ли осуждать? Псу он отвечать не стал. А тот, помаявшись – верно, не мог решить, что будет правильным: присмотреть за Джоном или позвать того, другого, который был в доме хозяином.

– Только попробуй, – наконец, решился щенок. – Я по запаху все пойму.

Пускай.

Джон оставил дверцу приоткрытой и взялся за соседнюю. Теперь, когда он понял, в чем дело, то процесс пойдет быстрее…

…или нет?

Он счастливо рассмеялся, обнаружив, что замок на второй ячейке немного отличается от того, который был на первой… немного, но этой малости хватило, чтобы Джону пришлось повозиться.

И он возился.

И не заметил, как ушел пес, не заметил и, как тот вернулся, не один, но с другим, покрытым шрамами, и с альвой, которая держалась в тени его.

– Мне понадобится неделя, чтобы открыть все, – сказал Джон, отступая от замка, который не спешил поддаваться. – Но если вам интересно, то вот…

Он распахнул дверцу и отступил, позволяя хозяину заглянуть внутрь вскрытой ячейки. А тот пропустил перед собой альву.

Но и она не спешила.

Люди ко вскрытым сейфам относились с недоверием, пожалуй, едва ли не большим, чем к человеку, который, собственно говоря, эти сейфы вскрывал. Они смотрели на Джона, и на железные ящики, и появлялось в глазах их что‑то, чему Джон не имел названия.

Они вдруг узнавали, что вещь, казавшаяся им надежной, вовсе не так надежна? И это тоже было не понятно, потому как люди ведь сами хотели добраться до того, что внутри.

Альва подходила к сейфу с опаской.

И дверцы коснулась, но руку отдернула. Оглянулась на пса, а тот тихо произнес:

– Что бы там ни было, принадлежит это тебе.

А Джон подумал, что, возможно, ошибался насчет пса. И вовсе тот не плох.

Она же отступила и головой покачала:

– Я… я не могу.

– Глупости, – пса звали Райдо, точно, почему‑то имена заказчиков в Джоновой голове не задерживались, в отличие от названий их сейфов. Вот сейфы Джон помнил в мелочах, даже те, первые, с которыми он возился подолгу к немалому неудовольствию людей, ждавших не мастера, но чудодела.

– Со мной сможешь? – Райдо взял альву за руку, очень осторожно, словно опасаясь эту самую руку сломать. И Джон, глядя на пальцы пса, толстые, грубые, согласился, что осторожность эта вовсе не излишество. – Со мной ведь не страшно… да и что там страшного может быть?

Черный футляр для драгоценностей.

Старый.

Джону позволили смотреть, о нем, кажется, вовсе забыли. И он, пользуясь шансом, присел, прислонился к стальной стене, скрывавшей еще двадцать восемь тайн.

Или больше?

Не зря ведь в конторе не сохранилось общего плана… особый заказ. Нет, Джону Талботу случалось и прежде иметь дело с особыми заказами, но нынешний… пожалуй, нынешний и среди них выделяется.

– Не открывай, – дрогнувшим голосом попросила альва.

– Нельзя все время прятаться, Ийлэ.

– А… а если попробовать?

– Чего ради?

Промолчала.

И все‑таки решилась. Замочек на футляре простенький, не замочек даже, но просто крючок серебряный, который соскочил легко.

Крышка сама поднялась.

И Джон, поддавшись любопытству, встал, вытянул шею, пытаясь разглядеть, что же такого было в футляре. Прогонять его не стали.

Ленты атласные, тонкие и прочные… и снова ленты… змейка браслета, слишком маленького, чтобы быть взрослым, крохотные, кукольные будто, кольца.

– Что это? – Нат протянул было руку, но получил шлепок по пальцам.

– Мои… украшения… – альва говорила шепотом, но слышали ее все. – Мама мне показывала… это отец сделал, когда мне исполнилось месяц.

Кольцо было… хрупким, иначе и не скажешь. Джон вот побоялся бы взять его в руки. Серебряное плетение, искорка драгоценного камня.

– И браслет к нему…

На браслете переплелись виноградные лозы.

– А это – уже в полгода… и в год…

Колец было множество, и браслетов, имелись броши и серебряная погремушка с бубенчиками. Кукольная ложечка, украшенная синим сапфиром.

Бабочка – заколка с дрожащими крыльями, расписанными эмалью.

И четырехлистный клевер, одновременно простой изящный и умопомрачительно красивый…

– Это все… они сохранили это все, а я… я думала, что забрали… те, которые…

– Не забрали, как видишь, – Райдо смотрел на цепочку тонкого плетения, которую держал двумя пальцами. И выражение его лица было… удивленным?

Пораженным.

– И… и хорошо, да? – альва перебирала кольца. – А это я уже помню… его сделали, когда мне было пять… и еще кулон был на цепочке… я его потеряла… цепочка очень тонкая и порвалась. Переживала потом очень сильно, и отец обещал другой сделать. Сделал. Но я все равно переживала.

Джон повернулся к стене. Он подозревал, что она скрывала еще немало сокровищ.

На то, чтобы вскрыть остальные ячейки ушла неделя.

Шкатулка.

Ийлэ помнит ее прекрасно, она видела, как отец собирал мозаику из полудрагоценных камней, выкладывая попугая. Он работал медленно, тщательно подбирая каждый элемент. И порой Ийлэ раздражала эта его медлительность.

Почему он просто не сложит картинку?

Но с другой стороны ей нравилось наблюдать за тем, как постепенно появляется рисунок.

Ветка дерева… и пара листьев… фигура птицы… яркий ее хохолок, крючковатый клюв, крылья из полированных рубинов всех оттенков алого.

Шкатулка была для мамы.

А вторая, меньшая, которую отец сделал Ийлэ – ей ведь надо было куда‑то прятать свои драгоценности, не сохранилась.

Дайна утащила? Псы? Или кто‑то иной, из тех, кто притворялся другом… быть может, сама эта шкатулка исчезла еще до войны, чего гадать?

Нить жемчуга, темно – розовые жемчужины подобраны идеально, и эта нить стоит дорого, но Райдо сказал, что она принадлежит Ийлэ.

Зачем ей жемчуга?

Но Ийлэ надела ожерелье… и витую цепочку с кулоном – капелькой.

Кольца.

Браслеты, от которых руки стали тяжелыми, неподъемными почти.

– Твой отец и вправду был мастером своего дела, – Райдо сидел на полу, у него это, похоже, в привычку вошло, и перебирал сокровища. – Я ничего подобного не видел.

Он поднял тяжелый браслет со вставками из слоновой кости.

Охотничий.

Ийлэ и его помнит, как сидела в кресле, разглядывала пластину за пластиной.

Королевская охота.

И сокола.

Тонконогие борзые, которые и, застывшие в рисунке, выглядят подвижными.

Лошади.

Дамы в роскошных нарядах… Ийлэ придумывала им имена и сочиняла свою историю, каждый раз новую. Но в тех ее историях было мало правды.

– Ты можешь продать это, – Ийлэ приняла браслет и, скользнув взглядом по надменным лицам прекрасных охотниц, выронила. – Он дорого стоит…

– О да, матушка моя как‑то сказала, что смерть мастера – лучшая реклама.

– Тогда они стоят очень дорого…

– У меня нет привычки продавать чужое имущество, – Райдо поднял упавший браслет и, поставив на бок, толкнул. Браслет покатился.

– Это твое имущество.

– Вот бестолковая… и упрямая к тому же… лучше скажи, здесь все?

– Нет.

Ийлэ дотянулась до стола и с непонятным ей самой раздражением смахнула с него кольца.

– Что ты творишь?

– Здесь всякая ерунда… нет ничего по – настоящему ценного… я же говорила, что у мамы был изумрудный гарнитур? И еще рубиновый, но его она не любила, говорила, получился очень агрессивным, вызывающим… аместисты. Сапфиры. Алмазы… отцу нравилось работать с камнями… помню, он сделал часы… он обычно с часами работать не очень любил, а здесь… у них циферблат располагался сбоку… точнее не с боку, а на боковой грани. И двигается именно циферблат, стрелка же литая. Часы стоят на трех ножках, а сверху пчела сидит. Тело золотое, но инкрустированное желтыми алмазами… крылья – бриллианты прозрачные, а глаза – сапфировые кабошоны. Пчела сидит на сотах из желтых и белых камней. А на голове у нее корона.

– Красиво, должно быть.

– Очень, – Ийлэ сложила ладонь горкой. – Часы крохотные, их рукой накрыть можно… еще была брошь – лилия из платины… и хризантема… он любил цветы делать. И животных тоже… изумрудный морской конек… или жук еще с алмазной монограммой на надкрыльях… для кого – не знаю… отец делал, думал отправить, но не отправил.

– Ты бы узнала, если бы увидела что‑то… – Райдо усмехнулся и сам себе ответил. – Полагаю, узнала бы. Значит, нашли мы не самое ценное, верно?

– Да.

– Ийлэ, вспомни, в тот день, когда случился пожар…

…пожар?

О да, он нарочно обходит скользкую тему. Пожар – лишь малость…

– …секретер еще был? Внешняя панель?

– Да.

– Ты уверена?

– Да. Там все было как при папе. Почти, как при…

– Значит, ее сожгли позже… или она сама сгорела… – Райдо, встав на четвереньки, принялся собирать кольца. – Скорее всего, сама… и да, он не собирался устраивать настоящий пожар, наверное, надеялся, что ты позовешь на помощь, и у него будет повод вскрыть дверь… или вовсе ключ имелся… не понимаю пока… почему он не забрал эти вещи? Не мог? Не хотел привлекать внимания?

Райдо кольца складывал на стол.

Аметист. И хризолит.

Широкое с топазами.

И несколько мелких, которые Райдо поднимает с немалым трудом, его пальцы слишком неуклюжи.

– Или рассчитывал взять кое‑что посерьезней… а секретер спалил для отвода глаз… без внешней панели вскрыть сложно, а раз не вскрыт, то и не понятно, что именно там есть. Или, верней, чего именно там нет… Бран знал, но тем был опасен. Сходится?

– Ты у меня спрашиваешь?

Ийлэ снимала браслеты.

На что она надеялась, примеряя их? На то, что вместе с драгоценностями вернется прошлое? Или хотя бы то забытое ощущение чуда, которое возникало, когда Ийлэ добиралась до маминой шкатулки.

– А у кого еще? – Райдо нырнул за очередным кольцом под стол. А когда выбирался, то стукнулся о край затылком. – Пр – роклятье! Почему тут мебель такая низкая!

– Потому что она не для того, чтобы под ней ползать.

– Больно, – пожаловался он, потирая затылок. – Могла бы меня пожалеть…

– А ты хочешь?

– Чтобы ты пожалела? – руку он убрал. – Нет.

И кольца высыпал на стол, а сам стол подвинул к Ийлэ, так ей удобней разбирать.

Выстраивать цепочки от малого к большому… что она знает?

– То, чем занимался твой отец, тайной не было, – Райдо подвинул к краю самое маленькое из колец, простое, серебряное с ушком, в которое протягивали ленту. А лентой кольцо крепили к браслету, вот только тот потерялся. – Я не знаю, чем он думал, почему не убрался сразу…

К этому кольцу прижалось второе, тоже крошечное, золотая травинка с крохотным бутоном… для Нани уже маловато.

Или нет?

Если попробовать… у Нани нет украшений, впрочем, Райдо отдал ей все погремушки, которые нашлись в сейфе, пусть бы Талбот и предлагал их выкупить.

Безумные деньги сулил.

Но наверняка взял бы втрое больше… или не продал бы? Погремушки красивые, с серебряными бубенцами, с цепочками и инкрустацией из теплого янтаря.

Камни Нани облизывает.

А бубенцы норовит оторвать, но те держатся прочно.

– В конце концов, его слила Дайна через своего любовника, – Райдо продолжал подвигать к Ийлэ кольца, одно за другим. – При том она поломала чью‑то игру… смотри, твой отец все равно ведь собрался уехать. И если так, то логично предположить, что вещи он собрал. Верно?

– Да.

Предполагать Ийлэ не хотела, как и вспоминать те дни, перед отъездом, когда отец и мама постоянно ссорились. И она еще плакала, закрывалась у себя в комнате…

…а потом сказала, что Ийлэ должна уйти.

– Точно собрал?

Странный вопрос.

И вообще, он сам утверждает, что отец Ийлэ…

– Подумай, – просит Райдо, подсовывая под пальцы Ийлэ тяжелый ободок с зеленым камнем. – Хорошенько подумай… понимаешь, оно ведь не сходится.

– Что не сходится?

– Сначала я тоже решил, что отец твой собрался в бега. Да, тянул… если его королева сюда сослала, то без ее позволения уехать он не мог. Насколько знаю, тетка отличалась на редкость поганым нравом. Вот и выходило, что дернешься – останешься без головы… и не дернешься, останешься без той же головы…

Райдо постучал колечком по столешнице.

– Может, он рассчитывал получить прощение? Или что в новом мире старые грехи не в счет пойдут… ну, то есть я так подумал, что он так подумал. А потом вот в голову втемяшилось, что если твои родители собирались деру дать, то какого хрена тебя отослали?

Кольцо выскользнуло из неуклюжих пальцев Райдо и покатилось.

– И эти вот вещицы… да, я понимаю, что там где‑то изумруды с бриллиантами и прочей хренотенью, но… на кой они в новом мире? Не важнее ли взять с собой что‑то иное…

– Например… – Ийлэ поймала кольцо.

– Да. Это ведь не просто вещицы. Это ж память. Не твоя, а их… моя матушка по сей день хранит мои молочные зубы. И еще волосы. И первую распашонку. С кружавчиками. Вот ты можешь представить меня в распашонке с кружавчиками?

Он спрашивал это искренне, и Ийлэ попыталась.

Представить.

В распашонке с кружавчиками. Но кажется, это было слишком для воображения Ийлэ…

– Ты улыбаешься.

– Что? – она растерялась.

– Ты все‑таки улыбаешься, – Райдо и сам скалился, и странно, но от этой его улыбки становилось легко на сердце. – И значит, все не зря…

– Отстань, – Ийлэ отвернулась.

Она улыбается?

Быть того не может… скорее всего просто очередная маска выползла не вовремя. У Ийлэ множество масок, так почему бы не воспользоваться одной, если случай подходящий.

– И да, я улыбаюсь, – она продемонстрировала Райдо ту самую улыбку, которую долго тренировала перед зеркалом, кажется, стараясь, чтобы выглядела та и естественной, и загадочной, и еще какой‑то там… чтобы как в журнале дамском, где писали об очаровании улыбки.

– Нет так, – Райдо дотянулся и провел пальцем по губам. – Эта улыбка мертвая. Не надо ее. А та живая. Верни.

Если бы Ийлэ могла.

– Я все испортил, – вздохнул он и руку убрал. – Но если ты сейчас улыбалась, то и потом сможешь… я так думаю…

– Лучше к делу вернись.

Она не готова сейчас говорить об улыбках, и кажется, стиснула в кулаке кольцо, одно из тех, которые уже малы.

– К делу… ладно, к делу так к делу, – Райдо ущипнул себя за ухо. – Я о том хотел сказать, что если вдруг пожар случится или еще какая беда, то матушка моя спасать будет не сапфиры с бриллиантами, а эту вот распашонку… или волосы Кейрена… или ленточку со свадебного платья. Понимаешь? Камни – это просто камни. И твой отец не мог этого не понимать. Одни пропали бы, он бы другие сделал…

– Как мой кулон…

– Да, именно. Как твой кулон. Но вот это, – Райдо указал на столик. – Это не восстановишь. Копия не имеет ценности, за копией нет памяти… и вот поэтому я подумал, что, быть может, он вообще не собирался никуда уходить?

– Как?!

Безумная мысль.

Настолько безумная, что Ийлэ не готова ее принять.

– Смотри, тогда все сходится. Тебя отправили из дому. Думаю, на день – другой, чтобы перестраховаться… собрали драгоценности… это было выкупом, откупом… не знаю, взносом, который он готов был заплатить за свой покой. Твой отец был уникальным мастером и… если бы не Бран… его бы не тронули. Зачем резать корову, которая сливками доится? Он знал, что талантлив… уникален… и мог предложить сделку…

Райдо поднялся и заложил руки за спину.

Спина эта была такой широкой… надежно широкой…

– Но ему понадобился бы посредник. Во – первых, потому что твой отец не мог покинуть долину… полагаю, дело не только в данном слове… королева держала его крепко… во – вторых, между нашими народами шла война и разговаривать с альвом не стали бы… а вот с человеком от имени альва…

Райдо расхаживал.

Ийлэ смотрела.

Так ли все было? Ей ведь казалось, что они собираются уезжать… мама говорила об отъезде. Конечно, она и говорила, каждый день… а отец все медлил, словно ждал чего‑то… и ссорились.

Если Райдо прав, тогда становится понятно, почему они ссорились.

Мама не хотела рисковать.

Договор? Его легко нарушить… и псам нет веры… война ведь… но отец верил им больше, чем королеве…

– Слушай, – Райдо вдруг остановился. – А в библиотеке есть книги по генеалогии? Что‑то вроде наших родовых, чтобы понятно было, кто и кому…

– Есть. А зачем тебе?

– Понять хочу.

– Что понять?

Он не спешил с ответом, стоял, покачиваясь, перенося немалый вес своего тела с одной ноги на другую, но все‑таки ответил:

– Талбот назвал имя твоего отца… и ты смутилась. Тебе ведь непривычно было называться им?

– Да.

– Почему?

– Не знаю, просто…

– Он сам его редко называл, верно? И вы все… поместье это принадлежало роду матери. И ты звалась ее именем… то есть, именем ее рода. Так?

– Д – да, – Ийлэ оставила кольца в покое.

Лоза первородная. Эти вопросы… все ведь очевидно. Все просто. А она не думала… люди… люди не знали, люди приняли то имя, которое им было названо… но почему матери?

– У нас женщина входит в род супруга, а не наоборот, – Райдо почесывал когтем подбородок. – Наоборот бывает, но редко, когда, допустим, берут кого‑то сильного, чтобы укрепить позиции рода… ну а мужчине выгодно… например, он станет вожаком, тогда как в собственном роду не поднялся бы. У вас такое есть?

– Не знаю, – вынуждена была признать Ийлэ. – Я… я не думала об этом.

У нее было имя.

И какая разница, кому оно принадлежало, отцу или матери… они оба за этим именем… прятались? Пожалуй. Уже не спросить.

Гадать остается.

И Райдо гадает. Но для гадания ему нужны книги, и пожалуй, Ийлэ сама найдет в них ответы. Он позволит. Он уважает ее право и… и слишком много позволяет Ийлэ.

Зря.

Так она потеряет грань. Заблудится. Вновь решит, что она – хозяйка в этом доме… а потом Райдо выздоровеет и все изменится.

Он же, не догадываясь о ее мыслях, хмурился, пальцами шевелил, и пальцы постукивали по широкому подбородку, по шее его… неловкие?

Нежные.

Им Ийлэ доверяет, как доверяет самому псу, пусть и глупо это. Но она, наверное, никогда не научится делать умные вещи.

– Мама, – говорить было сложно. – Мама хотела уехать… знаешь, они прежде никогда ведь не ссорились, а тут… и поэтому я пряталась. Я ненавидела, когда они ссорятся. Мне от этого больно было. И еще страшно, что мы вправду уедем. То есть, и страшно, и я хотела, чтобы уехали, я ведь нигде не была… только не навсегда. Я не представляла, как бросить дом… и сейчас не представляю.

Райдо кивнул.

– И… и наверное, ты прав… если бы собирались уехать… нет, мама какие‑то вещи собрала… белье там… и несессер дорожный… тоже смешно, она дальше города не выезжала, а несессер дорожный был…

– Предусмотрительная женщина.

Похвала?

Не насмешка. Он понимает. Он не станет смеяться над той, которая умерла.

– Она мне этот саквояж дала, когда… она сказала, что надо переждать несколько дней… что найо Арманди позаботится… у них есть маленький домик в лесу… а в домике – тайник… не тайник, но погреб старый, которым никто не пользуется. Нет, это уже не мама. Она про погреб не знала…

– Кто тебя отвез?

– Доктор.

Тогда он был другом. И надежным человеком, от которого пахло солодкой, наверное, он вновь сироп от кашля делал. Осенью многие кашлять начинают.

Доктор приехал верхом.

Он в седле держался неумело, и костюм коричневый охотничий, сшитый исключительно потому, что в городке у любого приличного мужчины должен был быть охотничий костюм, сидел плохо. Доктор все время одергивал короткую куртейку, вздыхал.

И лошади шли тряской рысью.

– А куда мы едем? – Ийлэ казалось, что они направляются в город, но у ручья доктор свернул, направив лошадь по едва заметной тропинке, и та сама перешла на шаг.

– В одно тихое место, – доктор держался обеими руками за луку седла. И все равно кренился то влево, то вправо, почти сползая, удерживаясь на конской спине разве что чудом. – Послушай, деточка…

Он всегда обращался к Ийлэ именно так, даже когда она стала взрослой.

А ей это обращение не нравилось.

И в тот раз она нахмурилась, хотя человек и не видел ее лица.

– …в городе для тебя не безопасно… у меня есть охотничий домик…

– У вас?

– Мой дед еще построил, – отмахнулся доктор. Сам он охоту не жаловал, и в ежегодной травле лис участия не принимал, не столько оттого, что лис было жалко, сколько из‑за врожденной своей неловкости, которой супруга его стыдилась. – Я давненько там уже не бывал…

Лес смыкался за спиной Ийлэ.

Лес шептал, что осень в разгаре, и лещина, на радость сойкам, разродилась небывалым урожаем орехов. Что березы почти расстались с золотой своею листвой, а в старой лощине обжился пришлый медведь, тоже старый, сонный уже…

Лес рассказывал о нем и о зайцах, которых ныне расплодилось множество, но навряд ли все переживут зиму, потому как у волков тоже приплод имеется… он говорил о кабаньем семействе, которое отличалось воистину свинским характером и не столько желуди ело, сколько норовило подрыть корни старого дуба… а дуб стоял, он выдержал уже не одну осаду и готов был выдержать еще множество…

…лес говорил и о человеке, с неприязнью, но лес людей не любил в принципе.

Доктор же, спешившись, наклонился, он был нелеп, знаком и безопасен. И распрямлялся со стоном, упираясь ладонями в поясницу.

– Прости, деточка, стар я стал… никогда‑то верхом ездить не умел, – он взял лошадь под уздцы и, подведя к огромному камню, забросил поводья на ветку. – Пусть тут постоит… и ты свою оставь. Пешком оно быстрей будет.

Доктор сам снял седельные сумки, закинул на плечо.

Вздохнул.

– Дом старый, – произнес он, извиняясь. – И я давно не заглядывал…

Дом Ийлэ увидела не сразу, настолько тот сроднился с лесом. Врос в землю, зарос толстым мхом, в котором протянулись бледные нити грибницы. Они прошивали старые бревна, цепляясь за них и одновременно скрепляя друг с другом.

Плоская крыша, не черная, не зеленая, но словно сшитая из лоскутов.

Слепые окна.

И ставни приходится выковыривать. Доктор сопит и пыхтит. Старается. А Ийлэ пытается понять, как она будет жить в подобном месте?

Здесь же грязно!

И паутина!

И мухи дохлые… сыростью воняет, плесенью. В принципе воняет! Она не хочет оставаться и уж лучше в город… не безопасно?

Это лишь слова.

Тогда Ийлэ относилась к словам не всерьез.

– Тут и погреб имеется, – доктор ногой убрал грязную тряпку, которая, надо полагать, некогда была ковром. – В погребе, если вдруг услышишь что, отсидишься.

Под тряпкой обнаружился пол.

Обыкновенный.

– Смотри. Сюда вот нажать надобно… – доктор надавил на доску, которая ничем‑то среди иных не выделялась. – Посильней нажать… заедает слегка, но я смажу, я масло взял.

Он возился в этом доме до вечера.

Перестилал кровать, перетряхивал матрац, содержимое которого давным – давно превратилось в труху. И вновь вздыхал, а вздохи эти донельзя раздражали Ийлэ.

Она не останется в этом ужасном месте!

– По ночам уже прохладненько, но там шкуры есть… и одеяло… а печь разжигать не надо, дымить будет, еще внимание привлечет…

Доктор ушел, когда наступили сумерки. И тогда, пожалуй, именно тогда Ийлэ испугалась по – настоящему. До этого‑то дня она никогда одна не оставалась.

В крохотном грязном доме.

В лесу.

Лес не пугал, в отличие от дома…

– У меня была еда, и одежда, и наверное, все было не так плохо, как мне казалось, – Ийлэ обняла себя. Она сидела, уставившись на столик, на кольца, брошки и цепочки, которых было как‑то слишком уж много. И наверное, это правильно, девочкам положено, чтобы украшений было много.

Вот племяннице Райдо тоже покупали цепочки.

И колечки.

И еще какую‑то ерунду, мелкую, но красивую… матушка сама выбирала, а у нее вкус идеальный, все говорят. Ей наверняка понравились бы кольца, возможно настолько понравились бы, что она захотела бы забрать их.