Текст книги "Его единственная любовь"
Автор книги: Карен Рэнни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
Капитан Брэддок оказался невысоким, крепко сколоченным человеком с чисто выбритым круглым лицом, нежно-розовыми щеками и плотно сжатым ртом. На нем была темно-синяя куртка с широкими манжетами, белая рубашка с кружевным воротником и бриджи из буйволовой кожи. Но то, что его одежда была обычной для моряка и столь же неброской, как и его корабль, хотя и безупречно аккуратной, было добрым знаком. Человек, неряшливый в одежде и небрежный в своих привычках, не способный поддерживать дисциплину, не может хранить и тайны.
– У нас мало времени, – сказал капитан вместо приветствия, – скоро совсем стемнеет. А у вас есть навыки лоцмана, чтобы провести наш корабль в эту бухту? – спросил он с некоторым сомнением.
– Я несколько раз лавировал в этом ожерелье из скал, капитан, – честно ответил Алек. – Но мне ни разу еще не случалось проводить через скалы такой большой корабль.
Капитан Брэддок смотрел на него некоторое время, будто пытался определить, насколько он надежен.
– Вы полагаете, мы справимся?
– Думаю, да, – твердо ответил Алек.
– А если мое судно сядет на мель?
– Тогда я беру на себя все расходы по его освобождению и устранению поломок и неполадок, – заверил его Алек.
Капитан удивленно поднял бровь и кивнул человеку, доставившему Алека на борт.
Матрос-итальянец стоял рядом с Алеком, когда они приблизились к скалам, то и дело замеряя шестом глубину воды.
Шест не доставал до дна озера, и это было добрым знаком, потому что у торгового судна тяжелое днище и низкая осадка.
Паруса были спущены, чтобы избежать стремительного хода. Было нелегко заставить судно такого размера сделать поворот, а бухта была слишком маленькой, чтобы дать кораблю возможность свободно маневрировать. Поэтому продвижение вперед шло крайне медленно и осторожно, и Алек начал опасаться, что они не войдут в бухту до наступления темноты.
И все же, наконец, они обогнули самую дальнюю из скал и с легкостью проскользнули в проход. Моряк, стоявший рядом с полковником, продолжал прощупывать шестом дно, но пока что все складывалось как нельзя лучше. Корабль вошел в бухту, как барсук проскальзывает в свою нору.
Алек вздохнул с облегчением, разжал кулаки и впервые за все время позволил себе расслабиться.
– Я долго здесь не задержусь, – сообщил капитан Брэддок.
Алек не мог осуждать капитана за его осмотрительность.
– Я рискую так же, как и вы, – продолжал он, глядя прямо в глаза Алеку.
– Мы пробудем здесь день, – сказал Алек. – В крайнем случае два дня. Мы успеем.
Капитан неохотно кивнул в знак согласия.
Алек покинул корабль, итальянец доставил его на берег на своем ялике. «Отважный» – так назывался корабль – подавлял своими размерами маленькую бухточку. По сравнению с ним она казалась совсем крошечной. Он был похож на большую птицу, усевшуюся на свое водяное гнездо.
Рискованно было держать корабль под боком у англичан, рискованно использовать потайную лестницу среди бела дня, особенно когда Алек был в своем мундире со всеми регалиями. Но Дональд его заверил, что Лейтис целыми днями сидит за своим ткацким станом, а больше никто в замок не заглядывает и он может не опасаться быть замеченным.
По возвращении ему надо будет отправить в деревню побольше продовольствия и убедиться, что Армстронг занят по горло. В мозгу Алека проносились еще десятки мыслей, пока он отодвигал камень, прикрывающий вход в подземную пещеру.
Выбравшись на сланцевый пол часовни, Алек отряхнул пыль с бриджей. Потом повернулся и водворил камень на место. И только тогда заметил Лейтис, сидевшую на полу в угасающем свете дня.
Наступила минута, которую он так ждал и которой страшился. Он стоял перед ней, понимая, что через несколько минут потеряет ее навсегда.
– Я Алек Джон Лэндерс, – сказал он. – Полковник Одиннадцатого полка. И я человек, известный тебе под именем Ворона.
Глава 25
Ум Лейтис отказывался принять правду, и она, ошеломленная, не могла отвести от него глаз.
Ослепительно-красный сверкающий мундир не оставлял никаких сомнений в том, что он действительно полковник и командир полка. Маски на нем не было – вместо нее она увидела лицо Йена. Дорогое, любимое лицо, к которому она прикасалась в восторге, в порыве страсти и изумления. Эти губы она целовала, их вкус был ей хорошо известен. Она гладила это лицо, целовала этого человека в шею, ее пальцы блуждали по его телу, осторожно и нежно знакомясь с ним и восхищаясь.
«Мой враг, моя любовь».
Она сидела неподвижно в подаренном им платье, отказываясь поверить в правдивость его слов. Он медленно приблизился к ней, двигаясь чрезвычайно тихо и осторожно, потом остановился и снял перчатки.
Лейтис смотрела на его руки. На одной из ладоней у запястья красовалась отметина, оставленная Фергусом, зеркальное отражение той, что украшала ее руку.
Она почувствовала, что внутри у нее все сжалось. Это была страшная минута, и она знала, что запомнит ее на всю жизнь. Вот он, ответ на все ее вопросы, представший перед ней в человеческом облике.
Слова не шли у нее с языка. Казалось, она не может пошевелиться. Лейтис только смотрела на полковника, не отводя глаз. Она почувствовала, что ее пальцы онемели, дыхание прервалось и, кажется, даже сердце остановилось на мгновение, чтобы забиться потом с невероятной силой.
Она медленно опустилась на колени, почувствовав себя постаревшей и очень хрупкой и уязвимой. Чтобы встать, ей пришлось опереться о кирпичную стену, и она обрадовалась тому, что грубая и неровная поверхность стены царапает ее ладонь, потому что это было доказательством того, что она еще способна чувствовать.
Она любила этого человека, она наслаждалась его близостью и объятиями. Она смеялась вместе с ним и позволяла ему видеть свои слезы. И все это время он был и оставался Мясником из Инвернесса.
«Но ведь ты это знала, Лейтис».
Эта мысль мгновенно промелькнула у нее в голове. И с такой же молниеносной быстротой она опровергла ее только для того, чтобы она опять явилась. «Ты все знала. Как бы ты могла покидать Гилмур с такой легкостью, если бы не полковник? Почему Йену надо было носить маску? Ты знала, Лейтис. А иначе ты бы попыталась найти ответы на мучившие тебя вопросы, а не забыть о них. Ты все знала. Ты знала. Ты знала все это время». И эти слова звучали снова и снова в голове, терзая ее.
С ее уст сорвался стон, и это было подтверждением ужасной правды. Она бросилась бежать через часовню к арке, во двор и дальше. Она подхватила длинные юбки, как делала когда-то в детстве, когда спешила домой, чувствуя, что опаздывает, когда бывала напугана и стремилась укрыться в материнских объятиях. Сейчас ей хотелось быть где угодно, только не здесь, где угодно, только не видеть его. Мясника из Инвернесса, человека, которого она любила.
Он последовал за ней – выражение ужаса на ее лице подстегивало его. Она бежала так быстро, как бегала в детстве, даже еще быстрее. Догнав Лейтис, он схватил ее за руку, она повернулась и лягнула его ногой, а потом, сжав кулаки, принялась колотить его. Это была Лейтис его детства, упрямая и стремительная, никому не позволявшая взять над собой верх.
Когда она ударила его ногой по голени, это оказалось неожиданно болезненным. Потом она больно стукнула его в подбородок и яростно воззрилась на него. Когда она снова попыталась убежать, Алек резким движением схватил ее, и они, задыхаясь, оказались на земле.
– Дай мне встать, – прошипела она ему в лицо, отирая рукой грязь с губ.
Ему эта схватка тоже обошлась недешево. Ушибленная нога болела, подбородок саднило.
Он прижимал ее к земле обеими руками.
Она пыталась испепелить его взглядом – до сих пор ему не приходилось видеть ее в такой ярости. Но следует признать, он дал ей для этого основания.
– Пусти меня, Йен!
– Может быть, ты выслушаешь меня, Лейтис?
– Чтобы ты сочинил новую ложь? Я считала тебя человеком чести, – сказала она. – А ты все это время оставался Мясником из Инвернесса!
– Ты постоянно называешь меня так, – раздраженно ответил он. – Но ни разу не удосужилась спросить, заслуживаю ли я этого прозвища.
Он неожиданно выпустил ее и поднялся на ноги. Она вес еще лежала на земле, не сводя с него глаз.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, наконец. Он смотрел на нее сверху вниз, с высоты своего роста, потом протянул руку, чтобы помочь подняться. Она не приняла его руки и с трудом поднялась сама, стараясь держаться от него подальше.
– Камберленд хотел знать имена всех, кто был отправлен на виселицу, кто умер в тюрьме, ему были нужны доказательства того, что восстание горцев действительно подавлено. И я сообщал ему все интересующие его сведения.
Лейтис ничего не отвечала, только продолжала смотреть на него.
– В течение многих недель ежедневно каждый час на кладбище отправлялась телега с телом казненного. Ежедневно мимо штаб-квартиры Камберленда, располагавшейся в здании мэрии, телега за телегой двигались по направлению к кладбищу. И каждый день Камберленд отмечал число скоттов, отправившихся к Создателю.
– В таком случае прозвище Мясник как нельзя лучше тебе подходит, – проронила она побелевшими сжатыми губами.
Он хмуро смотрел на нее, раздраженный ее упрямством.
– Герцогу никогда не приходило в голову проследить за телегой до кладбища. Она доезжала до конца улицы, там поворачивала обратно и снова проезжала мимо его дома. А узники, которых я якобы казнил, были английскими солдатами, умершими от инфлюэнцы или от ран.
Она все еще молчала, но уже не казалась такой напуганной.
– Шла неделя за неделей, и моя репутация убийцы все укреплялась. Я слыл самым исполнительным палачом Камберленда. День за днем, час за часом он видел плоды моей «работы». А на самом деле очередной узник-скотт избегал смерти и возвращался домой.
Он теперь смотрел на мост через лощину и на окружавшие ее холмы. И внезапно на него снизошло откровение, как приходят все великие откровения или открытия – неожиданно и без барабанного боя и звуков фанфар. Он любил это место, эти горы и сумерки, опускавшиеся на Гилмур как мягкое голубовато-серое покрывало.
– Почему? – спросила она. – Почему ты позволял им бежать? Почему ты это делал? Не все ли тебе было равно? Они ведь скотты, и тебе должно было быть приятно убивать их.
– Когда человек лежит в могиле, он не может похвастаться своей национальностью, – возразил он, поворачиваясь и делая к ней шаг. – Как я заметил, это относится и к узникам.
Он протянул руку и стер пятно грязи с ее щеки. Как ни странно, но она не отшатнулась при его прикосновении.
– Была война, Лейтис, – сказал он сурово, – случается, что на войне люди умирают. Но они не должны умирать только для удовлетворения чьей-то кровожадности.
– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – сердито спросила она.
– А ты бы мне поверила? – с любопытством поинтересовался он.
– Нет, – ответила она, и он чуть было не усмехнулся, услышав в ее голосе честное, хоть и вынужденное, признание.
– А теперь ты мне поверила?
Несколько минут она внимательно смотрела на него, будто изучая. Время текло неумолимо, секунды убегали в вечность. Сознавала ли Лейтис, что слова, которые она готовилась произнести, возможно, будут самыми важными и значительными в ее жизни? То, что она скажет, определит, есть ли у них совместное будущее или нет.
– Да, – ответила она, наконец. – Потому что ты Йен.
Он не мог найти подходящих слов. В его мозгу что-то щелкнуло и замкнулось. «Потому что ты Йен». Неужели всегда все было так просто?
– Значит, ты стремился к тому, чтобы прозвище Мясник из Инвернесса прочно к тебе пристало? Я права?
Он печально улыбнулся.
– А как иначе я мог бы убедить герцога Камберленда в том, что выполняю все его приказы?
– Дональд все знает, – внезапно осенило ее. – И Харрисон. И сколько еще людей знают правду?
– Мои дела касаются только меня, Лейтис, – сказал он. – Люди под моим началом – честные английские солдаты.
– Но это не так, – сказала она твердо, и это заявление повергло его в изумление. – Они верны тебе!
– Они просто хорошие люди, – возразил он. – Им было так же, как и мне, ненавистно то, что они видели.
– Поэтому ты играл роль Ворона? – спросила она тихо. – Потому что боялся, что я тебе не поверю?
– Отчасти, – честно признал он. – Но, кроме того, я хотел как-то помочь людям Гилмура. Не ради тебя и не ради себя, Лейтис. А потому, что они тоже страдали из-за беззакония, творимого в этой стране Камберлендом.
Должно быть, она собиралась что-то сказать, но не успела – со стороны лощины послышался какой-то звук. Оба обернулись и посмотрели в том направлении. Тяжело покачиваясь в море сочной зеленой травы, как шхуна с полной оснасткой покачивается на волнах моря, к замку приближалась карета. Кучер в темно-синей ливрее правил четверкой серых лошадей. К задку кареты было привязано множество сундуков и саквояжей.
Постепенно экипаж замедлил движение и наконец совсем остановился. Кучер спрыгнул на землю, открыл дверцу кареты и спустил лесенку, чтобы вышли пассажиры.
С большого расстояния Алек не мог узнать женщину. Но ее золотые волосы сверкали на солнце. Вслед за ней из кареты вышел молодой человек и остановился, оглядывая местность. Алеку было невдомек, кто эти люди, пока он не разглядел на дверце кареты герб Шербурнов.
– Кто это? – спросила стоявшая рядом с ним Лейтис.
– Думаю, это моя мачеха, – ответил удивленный Алек.
– Что она делает здесь, в Гилмуре?
Он не ответил, не желая облечь в слова только что посетившую его догадку. Он все еще надеялся, что ошибся, но женщина, стоявшая возле кареты, была в глубоком трауре.
Алек посмотрел на Лейтис.
– Нам с тобой надо поговорить, – сказал он тихо. – К сожалению, сейчас не время.
Он оставил ее и направился к карете поприветствовать мачеху.
– И это место, где привык жить Алек, мама? – спросил Дэвид.
Очарованный, он оглядывался по сторонам, в то время как Патриция с чувством глубокого облегчения вышла из кареты. По крайней мере, в течение нескольких дней она будет ступать по твердой земле. А если найдется постель пошире, чем сиденье кареты, она почувствует себя счастливой вдвойне.
– Да, дорогой, это то самое место, – ответила она сыну, оглядывая развалины замка. – Но не думаю, что он выглядел так в те времена, когда Алек приезжал сюда на лето.
– Мадам!
Патриция оглянулась и увидела молодого человека в щегольском мундире, в котором сочетались синий и ярко-красный цвета. Он старался привлечь ее внимание, почтительно улыбаясь.
– Могу я вам помочь, мадам? – спросил он.
– Я ищу своего пасынка, – ответила она. – Алека Лэндерса.
Лицо молодого человека тотчас же изменилось. Застывшее на нем равнодушие сменилось неподдельным интересом.
– Я сейчас же разыщу его, мадам, постараюсь сделать это как можно скорее, – сказал учтивый молодой человек.
– Можете не искать меня, Армстронг.
Патриция обернулась и увидела, что Алек стоит рядом, такой же красивый, каким она его помнила. Но годы его все же изменили. Он стал выше и шире в плечах, а его лицо утратило юношескую округлость. Из глаз исчезло выражение невинности, сменившись холодностью и настороженностью.
Патриция раскрыла ему объятия и на мгновение прижала к груди, а потом отступила и вытолкнула вперед Дэвида.
Юноша покачал головой, вцепился руками в корзинку с кошкой и не двигался с места. Как ни хотел Дэвид совершить это путешествие, мысль о том, как их примут, страшила его. О мире юноша знал достаточно, чтобы понимать, что он отличается от большинства людей.
– Это Дэвид, – сказала Патриция, вымученно улыбаясь. – Твой сводный брат.
Она поняла, что всю дальнейшую жизнь будет любить пасынка за его поступок. Как ни в чем не бывало он шагнул к Дэвиду и заглянул в кошачью корзинку.
– Похоже, там какой-то страшный зверь, – сказал он мягко.
– Это Ральф, – ответил Дэвид.
Алек просунул руку в корзинку и почесал у кошки за ушами, но мгновенно отдернул руку, когда Ральф решила, что это ее ужин.
– Она, наверное, замечательно ловит мышей, – сказал он, улыбаясь Дэвиду.
– Она ест ростбиф. – Дэвид покачал головой.
– И все остальное, что попадется; – дополнила Патриция. – Что же до мышей, то она ими пренебрегает. Думаю, она считает ниже своего достоинства ловить их.
– Ральф? – мягко переспросил Алек.
– Для Дэвида пол не имеет значения, – пояснила она шепотом.
– Хочешь ее подержать? – предложил Дэвид, поглаживая корзинку кошки.
Алек переводил взгляд с него на Патрицию.
– Эту привилегию получают далеко не все, – сказала она в надежде на то, что Алек поймет. Но было похоже, что он отлично понимал, как легко обидеть Дэвида. Он молчал, пока открывали корзинку и Ральф оказалась у него на руках.
Кошка и полковник смотрели в глаза друг другу настороженно и с уважением. Минуты шли одна за другой. Наконец Алек вернул кошку Дэвиду.
– Думаю, ты ей нравишься больше, – сказал он, улыбаясь брату.
– Я тоже так считаю, – ответил Дэвид. – Но ты можешь брать ее на руки, когда захочешь. Когда она мурлычет рядом, так приятно засыпать. А иногда, среди ночи, если не спится, я с ней разговариваю.
Алек обнял Дэвида за плечи и повел в форт. Патриция, ее горничная и кучер последовали за ними в полном молчании.
– Отец умер? – спросил Алек, не в силах больше ждать. Пока еще его мачеха не произнесла ни слова. Он предвидел, что сейчас на него обрушится печальная весть, и, когда она грустно и торжественно кивнула в ответ, понял, что не ошибся.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Это была чахотка. Она унесла его внезапно.
– Он получил мое письмо? – спросил Алек.
Она покачала головой, и на ее лице отразилось искреннее сострадание. Алек оценил это.
Мачеха улыбнулась ему слабой улыбкой, сунула руку в свой ридикюль и вытащила оттуда кольцо. Она протянула его пасынку.
– Лэндерсы всегда соблюдали этот ритуал, – сказала она.
– Не думаю, что ему много сотен лет, – задумчиво сказал Алек, глядя на серебряное кольцо с печаткой из оникса. – Знаю, что оно принадлежало моему деду, а потом перешло к отцу.
– А теперь принадлежит тебе, – сказала она мягко. – Четырнадцатому графу Шербурну.
Он кивнул, ощущая какую-то странную отрешенность от настоящего. Он не мог себе представить, что его отец умер, как и то, что он вдруг поднялся на ступеньку выше и стал графом. Об этом все эти годы он не думал.
И все же в эту минуту было кое-что поважнее, чем его новый титул.
Теперь он думал прежде всего о пещере, в центре которой стояла Лейтис. Она смотрела на него так, будто он стал самым отвратительным существом в мире. И когда он с ней расстался, она только растерянно смотрела ему вслед.
Намеренно ли он ей позволил узнать свою тайну? Или просто хотел покончить с маскарадом?
Время бежало стремительно. Он должен помочь жителям Гилмура погрузиться на корабль до вечера завтрашнего дня. Но что было гораздо важнее, он должен решить, какое будущее выбрать. Захочет ли Лейтис, чтобы он остался с ней? Пожертвует ли он ради нее своим наследством? Расстанется ли со своим положением? Он вдруг понял, что этот вопрос для него уже решен.
И ему оставалось только убедить Лейтис в том, что он ее любит. Алек надеялся, что и она его любит.
Глава 26
Лейтис наблюдала эту сцену, а ее мозг продолжал неустанно работать. Вот он стоит, Мясник из Инвернесса, Йен, и нежно держит на руках кошку.
Женщина рядом с ним носила шляпу, несколько напоминавшую головные уборы английских офицеров. К ее тулье была прикреплена длинная черная кружевная вуаль. Ее черное платье означало, что она вдова. У платья был модный покрой – облегающий узкий корсаж, узкие рукава и широкая юбка с разрезом, выставлявшим напоказ черную нижнюю юбку. И, несмотря на то что, судя по одежде, дама была в глубоком трауре, она ослепительно улыбалась.
Лейтис помотала головой, чтобы вытряхнуть из нее всякий вздор. Она повернула во двор замка Гилмур.
Миновав арку, она оказалась в зале общих собраний клана. Солнце заливало комнату светом, и даже обычно господствовавшие в ней тени потеснились и жались по углам. Она стояла в центре когда-то внушительного помещения, глядя на ясную синеву неба. Однажды Мясник, нет, Йен так же стоял здесь, смущенный и не скрывавший своего отчаяния. Или дело было в том, что его тяготили тайны?
Кое-где пол был поврежден, и под ним можно было разглядеть каменные ребра фундамента. У Лейтис возникло ощущение, что ее жизнь подобна Гилмуру, потому что ее сердце тоже обнажено. Йен однажды предупредил ее об опасности стать похожей в своей ненависти на Камберленда. Неужели она и в самом деле так ненавидит англичан? Ведь не одни англичане виноваты в том, что случилось с ее страной и Гилмуром. Предводители скоттов тоже отчасти несут за это ответственность. И каждый скотт, отправлявшийся на битву с мятежными мыслями и бурей в сердце, каждая женщина, смотревшая с гордостью ему вслед, разделяли эту ответственность. Ведь они не думали о том, что случится, если проиграют. Они так яростно жаждали победы, что отказывались думать о возможном, поражении.
Точно так же, как и она сама.
Лейтис не хотела, чтобы Йен оказался полковником, и потому отказывалась верить в такую возможность. Она намеренно не обращала внимания на свою интуицию, на то, что ей подсказывали ум и проницательность.
Как ей удалось так заморочить голову самой себе? Она не обращала внимания на очевидные вещи. Ведь полковник все время кого-то напоминал ей походкой и манерами. Она думала, что он похож на Маркуса, или и это было притворством с ее стороны?
Она прошла под аркой по полу, испещренному солнечными пятнами, и вошла в часовню. Как ни странно, но часовня не была похожа на место для усопших. Ей казалось, что здесь присутствуют только души ныне здравствующих людей.
«У тебя скверно на душе? Ты боишься лошадей, теней или ветра, от которого развеваются твои волосы?»
Какими были для полковника минувшие годы? Чувствовал ли он такую же двойственность, как она? Мать – шотландка, отец – англичанин. Шотландцы должны были бы ненавидеть его, англичане – презирать.
Она подошла к одной из центральных арок и остановилась, глядя на Лох-Юлисс и дальше, за горизонт. Это была земля, которую она любила. Но ведь страна – нечто большее, чем просто земля и холмы, озера и леса. Только люди делают землю живой, только они ее одухотворяют. Люди вершат великие деяния и злоупотребляют своей властью, проявляя мелочную тиранию. Люди – это женщины, отважные и в то же время эгоистичные; это мужчины, одновременно стойкие и уязвимые, храбрые и боязливые. Не боги, не святые – просто люди.
А как же полковник? Как командир полка? Он тоже человек.
Человек, неотделимый от своего долга до тех пор, пока его обязательства и долг не начинают слишком уж его тяготить. Разве не это случилось с ее страной? Люди приняли то, что могли принять, и терпели, пока могли терпеть, пока кровь в них не вскипела. К добру или к худу, умно они поступили или глупо, но они восстали.
То же самое случилось и с Йеном.
Алек подозвал лейтенанта Каслтона и отвел его в сторону.
– Найдутся у нас две комнаты для графини и моего брата, лейтенант? – спросил он.
– Свободных помещений нет, сэр. Но мы можем перенести порох в другое место.
– В таком случае проследи, чтобы это было сделано, – сказал Алек.
Лейтенант поднял руку, подавая знак Армстронгу. Тот посмотрел на него и стер раздражение со своего лица, которое приобрело благостное выражение.
Дэвид разговаривал со своей кошкой, тихонько постукивая кончиками пальцев по боку корзины.
– Я не помню его таким, – тихонько сказал Алек, отведя в сторону Патрицию.
– Он был ребенком, когда ты уехал. Другие выросли, а он нет, – ответила она просто.
– Другие предпочли бы его скрывать, – сказал Алек, впервые произнеся вслух то, что ей было давно известно.
Конечно, было бы много легче держать под замком впавшую в детство тетку, ребенка-инвалида или отца в старческом маразме. Общество притворялось бы не замечающим этого или даже одобряло. Но Дэвид одним своим присутствием опровергал эту удобную точку зрения. Только очень богатым или знатным дозволялось проявлять эксцентричность или показывать свою непохожесть на других.
– Да, – ответила Патриция, соглашаясь. – Но они никогда бы не испытали известной мне радости. – Она посмотрела на сына. – Дэвид любит меня всем сердцем. Для него жизнь не жестокое испытание, он не чувствует себя покинутым или одиноким.
– Я знаю, какая вы, – сказал Алек улыбаясь. – Вы всегда умели защищать тех, кого любите. Моему отцу очень повезло.
– Ты очень похож на него, – сказала она, разглядывая Алека. – Прежде я этого не замечала.
Дэвид беззаботно улыбался, отдавая честь каждому солдату, проходившему мимо. Возможно, для взрослого молодого человека это было непривычным и недостойным поведением, но не для такого ребенка, каким оставался Дэвид.
– Мы никогда не ссорились, – сказал Алек с отсутствующим видом, наблюдая за Дэвидом, но думая об отце. – У нас просто не было интереса друг к другу.
– Думаю, ему было тяжело выносить твое присутствие. Он очень любил твою мать.
– И мое присутствие воскрешало воспоминания о ней? – спросил он, бросая на нее недоверчивый взгляд.
– Нет. Только подчеркивало, что тосковать по ней бесплодно и бессмысленно, – ответила она, удивив его. – Когда тебя не было рядом, он мог притворяться, ну, например, что она уехала на лето. Или что гостит во Франции, у родственников. И это были места, откуда она могла вернуться. Думаю, поэтому он старался держаться подальше и от меня, – добавила она.
– В таком случае ему недоставало ума, – сказал Алек. – Не часто мужчина может похвастаться тем, что встретил в жизни двух замечательных женщин.
Его внимание привлек топот копыт. К ним приближался всадник. Это был Харрисон, он выглядел озабоченным. Адъютант стремительно спешился, приблизился к своему командиру и его гостям и поклонился, молча извиняясь за беспокойство.
– Сэр, приближается майор Седжуик, – сообщил Харрисон, и его лицо скривилось, как от боли. – Я встретил его на пути сюда.
– Да, это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго, – сказал Алек, не скрывая своего раздражения. Он уже приготовился терпеть присутствие Седжуика в форту Уильям несколько дней, чтобы позже отослать его подальше со следующим заданием.
– Это еще не все, сэр, – сказал Харрисон. – Похоже, с ним генерал Уэсткотт и большой отряд солдат.
Алек отошел от мачехи – в его голове вихрем проносились мысли.
Его регулярные донесения генералу Уэсткотту содержали все необходимые сведения о форте Уильям. Существовало, вероятно, множество причин, почему генерал решил сопровождать Седжуика, но он не мог забыть о той, что представляла наибольшую опасность.
– Все, что может связывать меня с Вороном, должно быть уничтожено, Харрисон. Как и все, что связывает тебя с моей деятельностью, – сказал он, обеспокоенный судьбой своего помощника.
Харрисон кивнул.
– Что вы собираетесь предпринять, полковник? – с тревогой спросил он.
– Отправиться к Лейтис, – тотчас же ответил Алек.
