Текст книги "Его единственная любовь"
Автор книги: Карен Рэнни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Глава 12
Шорох у входа в пещеру заставил Лейтис повернуть голову. Животное? Или птица, упавшая камнем вниз, чтобы сесть на ветку? Опять звук – на этот раз шаги... Она встала и замерла, вжавшись в стену.
Англичане не смогли бы обнаружить пещеру. Она слишком хорошо укрыта за деревьями и нависающими ветвями кустов, и найти ее почти невозможно.
Стараясь не дышать, Лейтис уговаривала себя, что за ней пришел Хемиш. Или кто-то из ее соседей-сельчан. Но ее ладони похолодели, а сердце билось так громко, что могло бы состязаться с военным английским барабаном. Когда кусты раздвинулись, она вздохнула, покоряясь судьбе.
У входа в пещеру стоял Мясник.
А почему бы ему не быть здесь? С самого прибытия в Гилмур его поступки противоречили ее ожиданиям.
Половину его лица освещало солнце, другая оставалась в тени. У нее возникла забавная мысль, что этот человек был двуликим Янусом.
Всю свою жизнь она провела среди мужчин и привыкла к вспышкам гнева своих братьев и к воинственному характеру отца. Однако этот человек умел сдерживать свой гнев и казался еще сильнее и могущественнее, потому что не бросал слов на ветер и не проявлял своих чувств.
Возможно, с ее стороны разумнее его бояться, но скрывать свой страх за показным спокойствием. Вместо этого она нагнула ему навстречу, пока ее башмаки не коснулись его сапог. Она смотрела ему прямо в лицо, откинув голову назад.
– Как ты нашел это место? – спросила она.
– Возможно, один из твоих односельчан открыл мне тайну, – ответил он.
– Они бы этого не сделали. Особенно ради англичанина.
– Ты отважна и любишь бросать вызов, Лейтис, и это опасно для тебя, – сказал он мягко. – К Седжуику ты относилась с таким же презрением?
– Нет, – призналась она. Она всегда старалась избегать внимания к себе, считая, что гораздо безопаснее казаться покорной. Жестокость Седжуика была непредсказуемой. А Мясник, несмотря на его устрашающую репутацию и расправу над жителями Инвернесса, не внушал ей такого страха, как майор. С ним она почему-то чувствовала себя в безопасности.
– Как тебе удалось бежать из форта? – спросил он. – Я поставил часового на мосту через лощину, но он тебя не заметил.
Она улыбнулась.
– Ты, конечно, не ждешь, что я отвечу на этот вопрос.
– С моей стороны это простое любопытство. – Он оглядел пещеру. Его взгляд наткнулся на полку в глубине пещеры, где в последних лучах закатного солнца поблескивало что-то металлическое.
Его каблуки громко простучали по сланцевому полу, когда он вошел в пещеру. Он молча подошел к полке, поднял один кинжал, за ним второй и протянул руку за волынкой. Кроме этого, на полке лежали несколько слитков серебра, оружие, которое англичане не конфисковали, и еще кое-какие предметы, которые жители деревни спасли из замка Гилмур.
– И как ты предлагаешь нам договориться, Лейтис? – спросил он. – Как нам разрешить наши трудности?
Его голос звучал обыденно, небрежно, будто только сейчас он осознал, из-за чего следует бы арестовать всех жителей Гилмура.
Он подошел к Лейтис. Его лицо озарил последний заблудившийся в пещере луч солнца. Его улыбка, лишенная язвительности, насмешки и жестокости, поразила ее. На лице Мясника было почти мальчишеское выражение, казалось, его искренне позабавили эти находки. Седжуик, ни минуты не колеблясь, согнал бы всех жителей деревни и с радостью упек их в тюрьму. Но ведь Седжуик никогда и не старался скрыть свою истинную натуру. Что же до этого человека, то чем больше она старалась его узнать, тем меньше понимала.
– Что ты собираешься делать? – спросила Лейтис.
Алек пожал плечами, и ее рассердило, что он, видимо, считал себя здесь хозяином. Неприятно было сознавать, что его власть отнюдь не вытекала из его полномочий или положения. Властность была свойством его характера.
– Почему ты здесь? – Она спрятала руки за спину и крепко сжала их в кулаки. – Теперь тебе не нужны заложники, раз ты собираешься арестовать моего дядю. Или ты станешь отрицать, что вы весь день посвятили его поискам?
– С чего бы мне отрицать правду? – спросил он непринужденно.
– А когда вы его найдете, то повесите?
– Он сам сделал выбор, предпочел ослушаться, хотя вначале и принял условия нашей сделки. Так ведь, Лейтис?
– Он старик, и у него не осталось ничего, кроме грез о славе. Неужели ты не испытываешь к нему жалости?
– Испытываю до такой степени, что готов предложить тебе сделку. Возвращайся ко мне, и я пощажу твоего дядю.
Она смотрела на него, полная недоверия.
– Как это? Он ведь нарушил ваши законы.
– Я его прощу, – сказал он непринужденно. – Или заявлю, что он выживший из ума старый дурак, который воображает, что за пятьдесят лет мир не изменился. Никто в форту Уильям не захочет связываться со старым, дряхлым безумцем.
– Так я и поверила твоему слову, – сказала она как бы нехотя. – Я уже воспользовалась твоим гостеприимством, полковник, и отклоняю твое приглашение.
– Даже если это спасет твоего дядю?
– Уходи отсюда, Мясник!
– Меня зовут Алек, – возразил он невозмутимо. – Можешь обращаться ко мне «полковник», если мое имя тебе не нравится.
– Твое имя – англичанин, – сказала она сердито. – Англосакс. Поджигатель деревень. Ты перерезал наших овец и коров, вытоптал наши посевы и посягнул на наших женщин. Мясник – самое подходящее имя для тебя.
Его улыбка еще больше уязвила ее.
– Тебя это забавляет? – спросила она раздраженно.
– Да уж, не часто меня аттестуют таким образом и так основательно. Возвращайся со мной в форт, Лейтис, – сказал он мягко. – Если ты это сделаешь, я не стану больше искать твоего дядю.
– В качестве заложницы? Или твоей шлюхи? – спросила она, отшатнувшись от него.
Весь прошлый год ей приходилось бороться не только за мучительное выживание, но и с горем, которое ее постигло. Ведь она потеряла всех, кого любила. И она, и те люди, которых он встретил сегодня, до конца так и не покорились англичанам и держались вызывающе, чем снискали его восхищение.
И даже теперь она прожигала его яростным взглядом, с тем выражением, которое в детстве он часто видел на ее лице.
Его благородный жест, его намерение простить Хемиша могли быть расценены высшим командованием как помощь врагу. К тому же вряд ли поверят, что Хемиш – вовсе не ловкий, изворотливый и еще достаточно крепкий мятежник. Но Алек ей этого не сказал. Он только шагнул к ней, протянул руку и погладил ее по нежной щеке. Он провел пальцем по изгибу ее брови и нежно прижал его к ее шее в том месте, где бурно билась жилка. И ее сердце забилось, как пойманная птичка.
«Поклянись всем, что дорого для Макреев, что ты никому не скажешь о том, что мы тебе покажем». Он почти видел озорника Фергуса в тускло освещенной пещере, мог разглядеть даже веснушки, осыпавшие его переносицу. Интересно, пропали ли они с возрастом? Он видел и Джеймса, торжественного, гораздо более ответственного, чем его легкомысленный брат. Каким он стал мужчиной?
Фергус сделал тогда слишком глубокий надрез: у Алека до сих пор шрам на ладони, хотя теперь он побледнел и был едва заметен. Под кожей перчатки он почувствовал, как пульсирует кровь в месте старого пореза, чего не бывало уже много-много лет.
– Клянусь всем святым, что смогу защитить тебя, – сказал он торжественно. И духи друзей его детских игр удовлетворенно закивали.
Он замолчал не торопил ее, понимая, что Лейтис должна проникнуться к нему доверием и согласиться вернуться по доброй воле. Это решение она не должна была принять под давлением, и согласие нельзя вырвать у нее силой.
– Почему ты не оставишь меня в покое? – спросила она наконец.
– Потому что невыносимо думать, что с тобой может что-нибудь случиться, – ответил он честно.
Ее лицо выразило изумление.
– В нашей долине есть и другие женщины, Мясник, у которых не меньше оснований опасаться.
Но те женщины не играли с ним в лесу, не бегали наперегонки. Ни одна из них не смеялась вместе с ним до слез. У них не было братьев, которых он считал своими лучшими и самыми надежными друзьями.
Облака на небе порозовели, и это означало, что солнце сейчас скроется. В эту минуту прощания казалось, что солнце не хочет заходить. А Лейтис внимательно вглядывалась в лицо Алека, будто взвешивая правдивость его слов.
– Для чего же я с таким трудом убегала, если придется вернуться всего через несколько часов?
– Чтобы защитить Хемиша, – ответил он просто. – Если ты этого не сделаешь, мне придется продолжить поиски. У меня не останется выбора, придется арестовать твоего дядю и повесить его, – ответил он мягко.
У него были десятки других причин, кроме этой, но лучше бы ей их не знать. Он хотел защитить ее, потому что все еще чувствовал свою вину за прошлую ночь и потому что Седжуик и не пытался скрыть определенных намерений в отношении ее. К тому же он чувствовал присутствие призраков, духов друзей своего детства, требовавших, чтобы он ее охранял.
– А если он снова начнет играть на волынке? – Ее слова прозвучали так тихо, будто застревали в горле и душили ее.
– Ты не особенно веришь в честное слово своего дяди, – сказал он, играя ее локоном. Она резко отшатнулась от него и отступила назад. Он улыбнулся и снова приблизился к ней.
– Я питаю величайшую веру в него и в его чувство чести, – сказала она тихо. – Но вот в тебя у меня веры нет.
– Я хотел бы, – сказал он мрачно, – чтобы твой дядя беспокоился о тебе так же, как я, Лейтис. Он допустил, чтобы его обменяли на тебя, и ушел не оглянувшись.
Ее лицо просветлело, готовое разрешиться улыбкой.
– Он – вся моя семья, – ответила она невозмутимо. – У него есть недостатки, Мясник, но он мне родня.
– Значит, ты вернешься со мной по доброй воле?
– Ты не тронешь меня?
Он покачал головой и протянул ей руку, затянутую в перчатку.
Она кивнула, не принимая руки, и проскользнула к выходу из пещеры. Он последовал за ней, и они вместе спустились с холма. Они нашли его коня, но он не стал на него садиться, и они вместе молча прошли пешком весь остаток пути до замка Гилмур.
На мосту через лощину Алек кивнул часовому.
– Он удерживает англичан в Гилмуре или не пускает скоттов в форт Уильям? – спросила Лейтис сухо.
– Возможно, он караулит тебя, чтобы ты снова не улизнула и не пустилась в бега, – ответил Алек с улыбкой, обернувшись. – Но сомневаюсь, что один часовой может удержать тебя там, где ты не захочешь остаться, Лейтис, – сказал он.
Ее рассердили его ирония и благодушие.
Дональд встал навытяжку перед закрытой дверью комнаты лэрда. Выражение его лица трудно было разглядеть в темноте. При появлении Алека он выпрямился еще сильнее.
– Я оставил для вас еду, сэр, – смущенно сообщил Дональд, стараясь не смотреть на Лейтис, и удалился.
– Он все еще сердит на тебя за коварный побег, – сказал Алек.
– Ты наказал его за это? – спросила Лейтис, глядя на закрытую дверь.
– Разве он похож на наказанного? – спросил Алек резко. – Может быть, тебе показалось, что его били? Или подвергали пыткам?
– Есть наказания похуже физических, – ответила она.
– Могу тебя заверить, Лейтис, что собственное раскаяние для Дональда мучительнее, чем любое наказание, которое могу придумать я. У него есть чувство чести и долга, и он понимает, что меня подвел. Даже у англичан есть чувство чести, представь себе, – ответил он раздраженно.
Она молча прошла мимо него в комнату, и он понял, что все ее внимание приковано к ткацкому стану, установленному в комнате в его отсутствие. Харрисон поставил его у окна, где было светлее, чтобы Лейтис было удобнее ткать.
– Где ты раздобыл его? – спросила она слабым голосом, протягивая к стану руки, и нерешительно замерла в нескольких дюймах от него.
Стан был уродлив и совсем не радовал глаз. Ножками ему служили тяжелые и толстые деревянные бревна, рама была квадратной с колышками по бокам, чтобы удерживать нити. Он понятия не имел, как с ним обращаются.
– Я не украл его и никого не убил ради него, – ответил он с иронией. Конечно, было глупо приобрести для нее стан, но даже теперь он не раскаивался в своем решении.
Он почти ничего не знал о том, какая сноровка нужна, чтобы справиться с этим устройством для тканья, но хорошо помнил, что мать Лейтис частенько сидела за ткацким станом и мурлыкала вполголоса какой-то мотив. Ее пальцы быстро летали над рамами, и она ухитрялась выткать из путаницы ниток причудливый узор.
Только этим занятием Лейтис можно было заманить в дом в летний день. Иногда, приходя за Фергусом и Джеймсом, чтобы позвать их играть, он видел, как мать объясняла дочери ласковым убаюкивающим голосом тайны своего ремесла, произнося непонятные слова – уток, основа и так далее.
Сейчас Лейтис молчала, что было совсем не в ее характере.
Она вытерла руки о подол платья, прежде чем нежно и любовно прикоснуться к толстой раме. Стан был старым, многие поколения ткачих оставили на нем следы своих рук, от чего кое-где дерево потемнело.
– У меня нет шерсти, чтобы ткать, – сказала Лейтис упавшим голосом.
Он понял, что этот просчет нужно исправить.
– Зачем ты это сделал?
Ему захотелось заключить ее в объятия, прижать к себе и прошептать ей на ухо, что он защитит ее.
Он верил, что заставил ее вернуться сюда из-за прошлого, из-за их детской дружбы. Но внезапно Алек осознал, что он делал это не столько ради Фергуса и Джеймса, сколько ради нее. Он хотел защитить не девочку Лейтис, а взрослую женщину, смотревшую на него непрощающими и непокорными глазами.
Она была в избытке наделена гордостью, свойственной горцам. Отвага, упорство, верность – она обладала всеми качествами, что помогали ее народу выжить в то время, когда другие народы были растоптаны, раздавлены и обращены во прах.
– Потому что ты потеряла свой дом, – ответил он без колебаний.
– Ты был при Куллодене? – спросила она вдруг, не отрывая глаз от стана.
– Да, – признался он, решив открыть ей правду, когда сможет. – Зачем тебе знать об этом? – спросил он, когда она повернулась к нему.
Ее взгляд теперь был прикован к его жилету, к бляхе, которую он носил на нем скорее из суеверия, чем из гордости.
– Потому, – ответила она тихо, – что мне не забыть, кто ты и что сделал. – Она подняла голову, и их взгляды встретились. Ее глаза казались беспредельно глубокими, будто наполненными слезами. – Мне не забыть, даже если ты способен иногда проявить сострадание.
– Если хочешь, считай мой поступок взяткой, подкупом, – сказал он. – Если это побудит тебя остаться здесь.
– Взамен ты хочешь поймать моего дядю, – предположила она.
Он кивнул.
– Кто ты? – спросила она внезапно. – Ты совершаешь такой поступок, а потом грозишься повесить моего дядю Хемиша?
– Я солдат, – ответил он просто. – Даже жалость к Хемишу не помешает мне выполнить свой долг.
– Даже если долг потребует убить старика?
– Ты думаешь, что война коснулась только тех, кто носит солдатский мундир, Лейтис? – спросил он резко. – Мир нельзя так легко разделить на правых и неправых. – Он рубанул рукой по воздуху. – На этой стороне – поле боя, на другой – мир, покой и пристанище.
– Я слишком хорошо это знаю, – ответила она с горечью. – И все же ты гордишься своим положением, полковник. Есть ли в тебе что-нибудь светлое, например благородство? Или тебе просто нравится убивать?
Вместо ответа он поклонился ей с вымученной улыбкой. Потом вышел из комнаты.
Ее слова преследовали его на пути от Гилмура к форту. Он кивал, когда его приветствовали солдаты, оглядывая двор форта наметанным глазом командира, и продолжал думать о словах Лейтис, поднимаясь по лестнице в свои покои.
Войдя, он разделся. В мундире на подкладке и с жестким воротничком ему было слишком жарко в эти теплые летние дни.
У окна он остановился, глядя на озеро, простиравшееся внизу. Эта комната была единственной в форту с большим и широким окном. Такое было вовсе не обязательно в здании форта, и, должно быть, в первоначальных архитектурных планах оно не предусматривалось. Но сейчас Алек мысленно возблагодарил Седжуика за то, что гордость заставила его сделать это дополнение. Он мог видеть отсюда таинственные развалины старого замка, и это каким-то непостижимым образом связывало его с Лейтис.
Она видела Алека таким, каким он представлялся большинству людей и каким он хотел им казаться: решительным, не ведающим сомнений и колебаний человеком, чья репутация была броней, не позволявшей проникнуть глубже в его характер, душу и образ мыслей. Его хитрость всегда удавалась. Возможно, даже слишком.
«Есть ли в тебе что-нибудь светлое, например благородство?» Ее вопрос его встревожил.
За прошедшие несколько месяцев он познал ужасы войны, и не только последствия битв, когда женщины плакали, а мужчины бродили по полю недавнего сражения среди трупов в поисках оставшихся в живых соратников.
Истинным бедствием войны было то, что она калечила души людей, души солдат. В Инвернессе Алек научился распознавать равнодушие в глазах людей, легко добивавших раненых, больных, заключенных в тюрьмах, не испытывая ни малейших угрызений совести.
Он делал в Инвернессе то, что велел ему воинский долг, и то же самое должен был сделать теперь. Но мог ли он поступить с Макреями так, как велел ему Камберленд?
Ответ был прост, но прийти к нему нелегко, потому что здесь логика бессильна. Подойдя к столу, он вытащил карту местности, окружавшей Гилмур, и при свете свечей тщательно изучал ее.
Он должен спасти Макреев. Не потому, что ему хочется быть чище или благороднее, а просто потому, что они отчаянно нуждаются в его помощи. Он не мог спокойно смотреть, на старух, брошенных умирать голодной смертью, на изможденных испуганных детей.
И снова он обречен стать предателем.
Глава 13
Лейтис разбудил гром. Нет, осознала она, проснувшись, не гром, а грохот колес. Она встала, оправила платье, нашла ленту для волос и обулась. Бледное солнце слабо освещало зал клана. Она прошла по переходу под аркой и оказалась в ярко освещенном дворе, где и остановилась, удивленно глядя на представшее ее глазам зрелище.
Три фургона, нагруженные доверху съестными припасами, громыхали по мосту через лощину. В клетках кудахтали куры. Доверху громоздились коробки и картонки, бочонки, веревками привязанные к стенкам фургона, чтобы не вывалились.
За фургонами следовала колонна солдат во главе с полковником. Его красный мундир ярко выделялся на фоне синего неба, едва расцвеченного зарей. Новые патрули, новая причина заявить о присутствии англичан на земле злополучных скоттов. Или все это ложь? Вероятно, он снова отправился на поиски Хемиша?
Он повернул голову и смотрел на нее, будто услышал ее мысли. Они были слишком далеко друг от друга, чтобы рассмотреть в подробностях выражение лица друг друга. Но ей показалось, что его лицо было спокойным, как обычно, а настороженность в его глазах, несомненно, отражала ее собственную.
Что за человек спасает деревню и обещает смерть старику? Кто пытался овладеть ею насильно и силой удерживал ее здесь и в то же время помнил, что у нее сгорел ткацкий стан? Загадочный таинственный незнакомец вызывал в ней смятение и любопытство.
Прохладный утренний ветерок облепил юбки Лейтис вокруг ее ног. Шотландские куропатки, поднятые с гнезд, прочертили крыльями воздух. Раздалось ржание коня, не желающего подчиниться команде своего седока.
Но Лейтис не двинулась с места. Казалось, ее загипнотизировал и пригвоздил к земле взгляд полковника. Он отвел взгляд, направляя коня вперед. Животное вместе с всадником пролетело по мосту через лощину, будто на крыльях, одним прыжком миновало просеку, когда-то выжженную в лесу, а теперь затопленную водами озера, вместо того чтобы воспользоваться удобной, хоть и более долгой, кружной дорогой.
Макреи считались лучшими наездниками во всей Шотландии. В одной из их легенд рассказывалось о том, что первый лэрд этого клана превратился из жеребца в человека, когда полюбил шотландскую деву. Мясник из Инвернесса мог бы посрамить их всех, думала Лейтис и испытала чувство горечи при этой мысли.
Она обернулась и увидела стоявшего рядом Дональда. Его лицо ничего не выражало. В руках он держал поднос с ее завтраком и кувшин с водой.
– Я должна быть благодарна за то, что меня заточили? – спросила она, раздраженная его укоризненным взглядом. – И даже не пытаться бежать?
Она круто повернулась и пошла назад в комнату лэрда. Дональд последовал за ней.
– Не слишком похоже на тюрьму. – Дональд оглядел комнату. – К тому же вас хорошо кормят, не заставляют питаться крысами, и у вас есть настоящая постель. Вы одеты и не мерзнете от холода. – Он указал на ткацкий стан резким движением подбородка. – У вас есть занятие, позволяющее не считать часы и дни до той минуты, когда за вами придут, чтобы подвергнуть наказанию. – Он улыбнулся. – Нет, мисс, это совсем не тюрьма.
– А с вами случалось подобное? – спросила она тихо. Он кивнул.
– Я был пленником якобитов, мисс. В Инвернессе. Она резким движением опустилась на стул.
– А вы полагали, что ненависть – привилегия скоттов? – Он снова улыбнулся, и углы его рта приподнялись. Или это было гримасой страдания? – У нас, англичан, тоже есть причина для ненависти. Вы, скотты, мастера держать пленников в тюрьме, мисс. Хотите, я покажу вам шрамы на спине, чтобы вы убедились в правоте моих слов?
Она прежде никогда об этом не задумывалась, никогда не представляла себе, что англичане тоже могут быть узниками наравне с шотландцами.
– Как вам удалось бежать? – спросила она нерешительно.
Дональд посмотрел на нее.
– Я не бежал, – ответил он. – Война кончилась, меня освободили, и я снова оказался на службе у полковника.
– Это правда, что говорят о Мяснике? Правда, что он убил всех мужчин Инвернесса?
Дональд изучал ее лицо, сам оставаясь безучастным. Но в его глазах вспыхнули гневные огоньки. Время шло, и она поняла, что проявлять любопытство не очень разумно с ее стороны.
– Люди думают то, что хотят, мисс, им не важно, правда это или ложь, – произнес он, наконец, но не пояснил своих слов.
– Прошу прощения, – сказана Лейтис медленно. – Не за свой побег, а за то, что вас держали в тюрьме. И за проявленную к вам жестокость.
– Я не виню вас за это, мисс. Я понял, что один человек не виноват в деяниях целого народа.
При этих словах Дональда она почувствовала, как ее тело запылало и на щеках вспыхнул румянец. Это был тонкий и деликатный упрек, тем не менее он очень задел ее.
Он подошел к ткацкому стану и остановился, пристально его изучая.
– И вы сможете с этим управляться? – спросил он, посмотрев на Лейтис.
Она остановилась рядом с ним.
– Это не так уж и трудно, – ответила она. – Я покажу вам, как это делается, если вы раздобудете мне немного шерсти.
Ее пальцы ласкали и гладили колышки основы.
– А что вы хотите соткать? – спросил он.
– Что-нибудь яркое и веселое, – ответила она искренне, – то, что напомнит мне о прошлом.
Он оглядел комнату.
– Наверное, это место навевает на вас печаль, – сказал он. – Некоторые считают, что этот замок посещают привидения. – Внезапно Дональд улыбнулся. – Я не удивлюсь, если духи вздумают напугать англичан.
– Англичане уже получили свое – они внушают ужас, – спокойно ответила она.
– Мы возвращаемся к тому, с чего начали, – заметил он печально.
– Не думайте, что я ненавижу вас за то, что вы англичанин, Дональд, – призналась она.
– А я не могу ненавидеть вас, мисс, за то, что вы шотландка. – Он улыбнулся ей во весь рот.
Он вышел из комнаты, тщательно и осторожно закрыв за собой дверь.
Интересно, размышляла Лейтис, не прелюдия ли это к тому, что последует. А вдруг отвращение, которое она питает к англичанам, будет постепенно таять при каждой встрече с достойным представителем этой национальности?
Она стояла посреди комнаты, гадая, как провести время. Лейтис не привыкла к безделью. В ее доме всегда находилась работа для нее, ведь у нее была только одна пара рук, способных что-то делать. Когда выдавалось свободное время, она проводила его за ткачеством. Но больше у нее нет дома, куда можно вернуться. Лейтис оглядела комнату и попыталась прогнать нахлынувшую на нее печаль.
Дональд был, вне всякого сомнения, лучшим адъютантом, чем горничной. По углам комнаты висела паутина, а стены давно нуждались в побелке. Или по крайней мере их следовало хорошо отмыть. Обои, некогда цвета золота и слоновой кости, казались серыми от копоти и грязи.
Она выбрала одно из полотенец и обвязала его вокруг талии, чтобы защитить от пыли и грязи свое единственное платье, налила из кувшина воды в миску и принялась мыть стены.
Когда Дональд вернулся, она попросила у него ведро горячей воды и мыло. Он только нахмурился, но принес все, что она потребовала. К середине дня она уже отскребла пол, вымыла и вычистила стены.
Теперь комната выглядела почти так же, как при жизни лэрда. Бледно-золотистый узор на стенах казался свежим, как прежде. Кирпичная облицовка камина была отчищена от сажи. Даже дубовые бревна пола под ногами, старые и выщербленные, будто переболевшие оспой, скрипевшие при каждом шаге, теперь сияли чистотой.
Оглядев комнату, любой мог бы поверить, что вес помещения замка остались нетронутыми.
– Вряд ли полковнику понравится, что вы утомились до смерти, мисс, – сказал Дональд, внося в комнату ее ужин.
Она оглянулась на него, но не прекратила работы. В эту минуту она яростно скребла последнюю недомытую стену. Правда, ее тело болело, но эта работа утомила ее не больше, чем если бы она провела целый день за ткацким станом.
– Я не выношу праздности, – сказала она, опуская руку с мокрой тряпкой. – В следующий раз займусь починкой вашей одежды.
Дональд ухмыльнулся.
– Ловлю вас на слове, мисс. Я не очень-то ловок в обращении с иглой. И все же, – продолжал он, глядя на нес, – не думаю, чтобы полковнику понравилось, что вы трудитесь не покладая рук.
– Разумеется, – откликнулась она, будто не слыша его слов, – мы должны делать только то, что может быть приятно полковнику.
Она вымыла руки, откинула с лица волосы и села к столу, основательно проголодавшись.
– Чем вы занимаетесь в отсутствие полковника? – спросила она, принимая из его рук тарелку.
Дональда, казалось, поразил ее вопрос.
– Я чищу его мундиры и сапоги, ухаживаю за лошадьми. – Поколебавшись, он продолжал: – Но как правило, я всегда при нем.
– И у вас не бывает свободного времени, Дональд? У вас нет любимой, кому вы могли бы написать письмецо?
Его щеки залил густой румянец, и он покачал головой.
– В казармах мы постоянно заняты, мисс. А в свободное время играем в карты, в кегли и разные другие игры. Полковник придерживается на этот счет строгих правил, и все ведут себя примерно. Никому и в голову не приходит ослушаться. По крайней мере до тех пор, пока не узнаешь, в каком он настроении и ожидать ли бури.
– Думаю, нелегко подчиняться такому человеку, – сказала она.
– Вы совершенно его не знаете, мисс, и неверно судите о нем. – Дональд осекся, чтобы не сболтнуть лишнего.
Она с любопытством смотрела на него, потом вернулась к своей трапезе.
– Я тут подумал, мисс, насчет того, как проводить время, если вы пожелаете научиться играм.
– Я охотно сыграю в кости с самим дьяволом, – призналась она, – если это поможет мне чем-то заняться.
«И, – добавила она про себя, – отвлечься от мыслей о Мяснике».
Дональд вышел из комнаты и вернулся спустя несколько минут с колодой карт и длинной прямоугольной доской. Разложив все на столе, он принялся объяснять ей правила игры.
– Обычно мы играем на деньги, но я предпочитаю свои откладывать. Мы можем назначить любую другую плату за проигрыш, если вам будет угодно.
– Например, прогулку, – предложила она не колеблясь.
– Этого я не могу вам позволить, мисс.
– Вы не можете позволить мне погулять на свежем воздухе в вашем присутствии? – спросила она умоляюще. – Если я не буду выходить из этой комнаты, Дональд, то просто заору.
Казалось, это обещание его напугало.
– Вы не шутите, мисс?
– Отнюдь, – сказала она твердо. – Давайте играть на прогулку по лощине. Если проиграю, я вычищу сапоги Мясника.
– Не могу, мисс, – ответил Дональд, уже не скрывая своего испуга. – Форт почти пуст, но если до полковника дойдет весть о вашей прогулке, я могу потерять свое место.
– Быть ординарцем полковника так важно для вас?
– Я бы стал служить полковнику Лэндерсу и в самом аду, мисс. Прошу меня простить, – сказал он.
«Что же это за человек, если внушает такое уважение и подчиненные так ему преданы?» Она покачала головой, решив отбросить все мысли об инвернесском Мяснике.
– Ну, тогда хотя бы вы разрешите мне дойти до общего зала клана. И до часовни, – быстро добавила она. – Только туда, и никуда больше.
За один глоток свежего воздуха, за одно ласковое прикосновение ветра к лицу – она все бы отдала за возможность увидеть что-нибудь, кроме этих стен!
– Если вы пообещаете не пытаться убежать, – сказал он. Она кивнула. Пусть он только ей поверит, она готова пойти на такую жертву. Ей некуда деваться.
– В таком случае пара отлично начищенных сапог против короткой прогулки, – сказал Дональд с улыбкой.
Она улыбнулась ему в ответ в знак согласия, и они принялись за игру.
