355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карен Таривердиев » Везучий » Текст книги (страница 4)
Везучий
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 18:06

Текст книги "Везучий"


Автор книги: Карен Таривердиев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

У меня в чулане хранится старая моя форма.

Еще та, которую носила армия Советского Союза. Теперь уже такой не встретишь на улицах. Российская армия одета иначе, более современно и более красиво. Но у меня сохранилась старая. Та, которую носил я когда-то пятнадцать лет назад.

Сегодня, по настоянию своей женщины, которой почему-то очень захотелось увидеть меня в форме, я достал ее из темного угла и надел дома. Я не собирался в ней никуда выходить. Я вообще никогда ее не одеваю. Даже не знаю, зачем храню. Но она попросила, и я ее одел. Не только китель, но и рубашку с галстуком, и форменные брюки с кантом, вот только фуражки найти не смог. Да, ладно, не важно, хотя фуражку было жаль, где-то она валяется, но не помню где…Надел и посмотрел на себя в зеркало… Нахлынуло, даже сам не понимаю почему… Давно это было…

С левой стороны орденские планки и, глядя в зеркало, я вдруг вспомнил, когда и как я их получал. Но не так, как вручали перед строем, а за что… Вот Знамя – это пыль горной дороги, где я в нарушение боевого приказа, видя полную бесперспективность указанного места, которое мне приказали оседлать по карте, изменил место засады на три километра южнее, и через два часа раздолбал караван с ракетной установкой, которая сейчас стоит в музее Советской Армии. Представляли на Героя Советского Союза, но не утвердили представление и решили, что Красным Знаменем обойдусь… Вот Красная Звезда – это я поднял в атаку семь солдат среди белого дня на хренову тучу духов, потому что они захватили наших раненых, а раненых было бросать нельзя. В той цепи я был восьмым. Духи обалдели от такой наглости и отошли… Раненых мы спасли, правда, один умер от потери крови на месте, а еще одного мы не сумели довезти до госпиталя, потому что у него началась газовая гангрена. Ему попала разрывная пуля в бедро и разворотила его напрочь… Я видел, как на глазах пухнет и синеет его нога, но ничего не мог сделать. И никто ничего не мог сделать. Он умер через полчаса. В той атаке я сам был ранен, но ничего, обошлось малой кровью. Подумаешь, четыре месяца госпиталя. Людям и по круче приходилось… А вот еще одна Красная Звезда. Это мы ходили в горный укрепрайон с задачей отвлечь на себя внимание. Нас было шестнадцать… Мы отвлекли внимание и приковали его к себе… На отходе мы подорвались на минном поле. Трое было ранено, один погиб. От трибунала меня спасло только то, что сам был снова ранен. Была безлунная ночь, и я тогда ошибся и взял метра на три правее прохода в минном поле. Я знал, что оно тут установлено и где-то есть проход. Но духи наседали, и я заторопился, А в итоге промахнулся на три метра… Через полгода вместо трибунала пришел орден, которого я совсем не ждал… Две боевые медали, и я тоже помню, за что. Еще пяток юбилейных, которые за награды я не считаю. За "10 лет безупречной службы", "за 15…". Это так, побрякушки…

В 91-м нас начали зажимать. Вместо боевой подготовки с нас требовали уборки территории, работы в колхозах за картошку для части и прочее. Мои снайпера перестали ходить на полигон, а занялись подсобным хозяйством. И они смотрели на меня безумными глазами и спрашивали, " а что, товарищ капитан, мы и завтра на стрельбу не пойдем"? Мои гранатометчики тоже занимались подсобным хозяйством. А мои радисты, элита наших войск, потому что без нормальной связи воевать нельзя, грузили кирпичи и "забивали себе руки". Ведь радист на ключе – это пианист. Ему нельзя грузить кирпичи, потому что руки теряют чуткость, и радиограмму в 20 групп он передает уже за 40 секунд, а не за 15. Чем дольше работает радиостанция, тем больше вероятность, что ее засекут пеленгаторщики противника. И все, погибла разведгруппа…

Нас, старых вояк, потихоньку выживали из армии, не давая нам готовить бойцов. Мы не привыкли к такому к себе отношению и такому отношению к своим солдатам. Мы писали рапорта и уходили… Таджикистан-92 мы еще вытащили на старой базе, еще не все наши солдаты были уволены. Дембеля еще умели воевать. Мы вытащили и эту войну, о которой мало, кто знает… А потом ушли последние советские дембеля, ушли и мы…

А потом была первая Чечня… И в Грозном не было ни меня, ни Эльдара Ахметшина, ни Сергея Веснина. Я уехал в Москву, устроился работать в коммерческую фирму, получал в десять раз больше, чем получал в армии и по утрам похмелялся пивом в ларьке на Третьей Парковой улице. А Ахметшин и Веснин остались жить в нашем городке. Им просто не было куда оттуда уезжать. У Ахметшина было три ордена, как и у меня, а у Веснина пять. Пять боевых орденов. Даже в Великую Отечественную не каждый мог столько заработать! 27 января 1995 года наш батальон с новыми солдатами и новыми офицерами в один день за пять минут потерял 45 человек убитыми. За восемь лет войны в Афганистане батальон потерял 147 человек. Это за восемь лет, а тут за пять минут 45. Только не надо мне говорить, что чеченские макаки умели воевать лучше, чем афганские душманы. Видал я и тех, и других. И "черных аистов" тоже видал. Еще те вояки, каждому из них готов руку пожать, как профессионалу. Нет, это мы воевать разучились. Но 147 за восемь лет, а тут 45 за пять минут… Хреновая статистика…

Все мы были возмущены. Но как-то раз Ахметшин пошел провожать друга до шоссе, чтобы отправить его на попутке в Рязань. Откуда-то взялась "Волга" и сбила его насмерть… Через месяц решил Веснин рыбки половить. На тротил, естественно. Надо же такой беде случиться, что заряд запутался в его собственных снастях, подплыл под днище лодки, в которой Веснин и сидел, и рванул так, что ни от лодки, ни от Веснина и ошметков не нашли… И оба раза в этих историях присутствовал некий майор контрразведки, который и жил в нашем подъезде… Майор КГБ (потом ФСБ) Звездочкин. Без изменений фамилию его указываю. Не боюсь я.

А тогда я был в Москве и пил пиво на Третьей Парковой…

Надел сегодня старую свою форму, поглядел на планки собственных орденов, на золотистые полоски за тяжелые ранения, что носятся на правой стороне кителя… Посмотрел, и захотелось мне плюнуть себе в лицо прямо в зеркало. Мы сдрейфили… Все мы сдрейфили… Не захотели Гражданской войны, все чистенькими захотели остаться, и я среди прочих… Гнал от себя подобные мысли. Много лет гнал… а надел форму, и нахлынуло…

Поздно, слишком поздно. Завтра пойду и выброшу эту форму к чертовой матери на помойку… Но никогда не буду стрелять в своих… Не мое это… Я не омоновец без чести и совести… И этих я тоже не раз видал…

Старая форма… Господи! Что ты сделал с моей страной? И почему же теперь так хреново!

Русский солдат

Как много говорится о «контрактной» армии. Мне не довелось служить в такой. У нас были призывные ребята, которые просто были призваны на два года.

Я был ранен в ногу. Снайпер стрелял точно, но хотел, чтобы меня взяли в плен. Он выстрелил и попал, лишив меня возможности двигаться. Их разведгруппа (группа захвата) пошла вперед по арыку. Они понимали, что я офицер. Я упал и выронил автомат. Снайпер не мог видеть в оптический прицел, что у меня под "мабутой" спрятан пистолет, а в карманах есть еще две гранаты. Я не собирался сдаваться. Я видел, как они идут. Я достал пистолет и одну из гранат. Я был готов. Самое интересное, что я даже не испытывал страха. Я сказал себе: "Ты покажешь им, как надо умирать!" – и остался совершенно спокоен. Хотя по жизни я совершейниший трус и это мною испытано неоднократно.

И тут из каких-то кустов выползли два солдата. Один из них сказал: "Не ссы! Вытащим". Они потащили меня по откосу, но пулеметная очередь сбила нас обратно в арык. Я сказал: "Плюньте, я выползу сам". Тот, кто был постарше, ответил, смеясь: "Заткнись, лейтенант, мы все-равно тебя вытащим". Он дотащил меня с третьей попытки вверх по откосу и всунул головой в люк. Там меня подхватили чьи-то руки, и люк захлопнулся. О броню застучали пули. Звонко так! Три из них попало именно в люк, уже захлопнувшийся за мной. Я не сразу понял, почему солдаты не залезли в люк прямо за мной. Потом узнал, что один из солдат был убит на этом песчаном откосе, а второй, засунув меня в люк, скатился обратно за трупом своего товарища. Говорили, что все-таки вытащил его. Я даже не знаю их имен.

Мой училищный друг Артур Сабитов ехал в БТР. Противотанковая граната попала в открытый люк БТР-70 механика-водителя. Артур сидел внутри, но и его люк был открыт. Механику оторвало голову, а остатки заряда хлынули через открытый командирский люк вниз на Артура. У него оторвало кисти рук, покалечило бедра, грудь, живот… Уже мертвый механик водитель, падая, повернул руль вправо. БТР слетел с дороги и укатился в чистое поле. Сверху на броне были еще солдаты, тоже оглушенные взрывом. Через какое-то время Артур пришел в себя и полувылез из люка. И тут увидел картину как в фильме "Андрей Рублев". Вдоль БТРа ползали два солдата. Один, сапер-проводник, спросил другого:

– Ты собаку мою не видел? Она рядом сидела, а теперь нет. Никак не найду в темноте!

– Не-а! ответил второй.– Не видел! А ты руку мою правую не видел?

– Не-а! А зачем она теперь тебе?

– Да, блин, я же ей автомат держал! И куда она подевалась?!

– Плюнь!!!

– Как так плюнь?! А автомат?! А если в плен будут брать?!

… разумеется, что оба были контужены до крайней степени…

В составе международных сил ООН в Персидский залив пришел БПК "Адмирал Трибуц". Группой морского спецназа на его борту командовал мой приятель, фамилию которого назвать не хочу по определенным причинам. "Работали" посменно. Неделю работают наши, неделю НАТОвцы. Во время отдыха и трогать не моги… И тут приятеля вызывают французы и говорят:

– Вам надо выйти.

– Это почему? Американская же смена?! спрашивает мой приятель.

– Дело в том, что на море волнение три балла,– отвечают ему.

– И что с того?

– Да, ничего, но вам надо выйти.

Больше приятель вопросов не задавал, вышел с борта "Трибуца" со своими матросами и пошел выполнять, что сказано. Потом выяснилось, что американцы просто не умеют выходить за борт при волнении три балла и выше. Могут быть травмы… Американские "Коммандос" и корпус морской пехоты США набран из контрактников, которых долго и упорно обучают премудростям военного дела.

Группы морского спецназа РФ под командованием моего приятеля, состояли из обычных призывных российских парней. Травм не было.

– Какие хорошие у вас бронежилеты, – с завистью сказала вахтенный офицер французского военного флота.

– Чего? – не сразу понял мой приятель.

– Бронежилеты у вас очень хорошие, – пояснил француз. – Они так облегают тело, что их практически незаметно!

– Да на нас и бронежилетов-то никаких нет!!!– удивился мой приятель.– Зачем таскать на себе лишнюю тяжесть? Лучше патронов побольше взять!

По его рассказу, у француза сделались глаза, будто бы он увидел динозавра.

В кают-компании авианосца приятелю был задан не очень скромный вопрос: "А сколько получают ваши матросы?". Приятель решил не позорить Россию и приврать. Ответил так:

– Два с половиной доллара… в сутки.. (хотел сказать, что в неделю, но решил: врать, так врать!)

Французы недоуменно покрутили головами и ответили:

– Нет, вы непобедимы!!!

Таких историй в моей практике тысячи. Или, во всяком случае, сотни.

Русский солдат. В ноги ему поклониться надо!

Везучий

Как же он выл! Как же выл! Всю душу своим воем изматывал. Словно хоронил кого вроде.

– Заткни его! – злобно прошипел Потапов. – Заткни! Или пристрелю, к такой-то матери!…

Кукушкин – молоденький солдат-проводник – обхватил голову собаки руками, прижал к груди. Одной рукой удерживал за шею, другой – поглаживал, успокаивал. Ермак мотнул лобастой головой. Солдат, не удержав на корточках равновесия, повалился на бок. Пёс поднял голову к небу и взвыл по-новой.

– Сволочь! – выругался лейтенант и вытащил пистолет. – А ну заткнись, падла! Урою!…

Увидев оружие, Ермак встрепенулся и развернулся к лейтенанту. Утробный вой сменился угрожающим рыком. Глаза у собаки сузились. Кукушкин, поднявшись, встрял между ними, закрывая собаку и пытаясь удержать её за ошейник.

– Да вы что, товарищ лейтенант! – с отчаянием воскликнул он. – Вы что?!

– Уйди! – прорычал Потапов. – Уйди! Убью, падлу!!!

Из-за спины солдата рвался к лейтенанту взбесившийся минно-розыскной пёс…

Из «учебки» прибыли вместе. Ермак и Кукушкин. Попали в роту минирования. Ермак мины разыскивал. Кукушкин – их обезвреживал. Но дело своё знал Кукушкин плоховато. Ни хрена не знал, точнее. Как сапёр был бестолков и невнимателен. Как только и «учебку» окончил – непонятно. Век бы Кукушкину в сапёрах не удержаться, если бы не Ермак. Уж больно пёс хорош оказался! Фантастически хорош! Не нюх – дар Божий, честное слово…

На первый раз Кукушкина с Ермаком на "броню" взяли – дорогу проверять. До подорванного моста "броня" шла ходко, без происшествий. У моста, перед объездом, что через речку ведёт, – остановка. Подорвали мост – могут и в объездную колею мину сунуть. Очень даже запросто. Так что без проверки – "броня" ни с места. Как ни спешили, да лучше сейчас десять минут потерять, чем потом на себе подорванную машину волочить. А бросить нельзя. На подрыв боевой машины акт нужен. В шести экземплярах, ещё и с фотографиями. Целый том наберётся, как все бумажки соберёшь. И объяснительные приложить надо обязательно, что действительно боевой подрыв, а не на базаре, к примеру, машину пропили. Да не одну, а минимум от трёх свидетелей объяснительные. Иначе не спишут машину. А пока не спишут – новой не дадут. На чём воевать тогда? Иной раз до полугода волынка тянется, пока новую технику не пригонят, а задачи ставят – будто всё у тебя налицо. Плевать начальники хотели, что из дюжины боевых машин у тебя в роте только три-четыре на ходу. Это твои трудности… Уж лучше десять минут у объезда потерять, чем потом так мучиться.

"Духи" тоже не первый год воюют. У них свои проблемы, и отчётность у них какая-никакая, а тоже есть, небось… Их тоже по головке не погладят, если сапёры советские за здорово живёшь мины, за приличные деньги в Пакистане купленные, из дороги выковыривать будут. У них сапёры ужом вертятся, чтоб русских сапёров обдурить. Оно и понятно…

Знали, что "броня" без проверки в объезд не сунется. Придумали ребус. Любо-дорого посмотреть на такую работу! Добыли где-то пару бомб, наших собственных, неразорвавшихся, – благо, уж чего-чего, а этого добра тут навалом, – притащили к мосту и в объезде-то и зарыли. Не поленились ведь! Две такие чушки не меньше чем на полметра вглубь закопать! А грунт здесь – одни камни!… Взрыватель поставили один на обе бомбы, чтоб разом рвануло. Зарыли это дело и утрамбовали хорошенько, как и не было ничего. Сверху, в пыли дорожной, следы колёс нарисовали, будто бы проезжал уже кто по этому месту. А к взрывателю, что от нажатия срабатывает, палку пристроили. Самую обыкновенную, деревянную. Одним концом в нажимной датчик её пристроили, другим – заподлицо с колеёй. Давай, механик, катись по накатанной колее! Колёса на палку, палка – на датчик. Датчик на взрыватель, взрыватель – на бомбы. Давай, механик, верь колее накатанной…

Что на "броне" собака оказаться может, тоже учитывали. Оттого и старались – поглубже закапывали. Чтобы пёс тротила не унюхал. Чтобы мимо прошёл. Пройдёт собака – пройдут и сапёры. Они псу своему верят. Что им ещё остаётся. Не может пёс сквозь землю утрамбованную запах учуять, не должен. Собака ведь, не ясновидец же!…

Кукушкин Ермака на длинном поводке змейкой водит. От обочины к обочине. Ермак носом в землю зарылся, только хвост торчком стоит. Бегал-бегал, остановился в раздумье. Постоял немного, обмозговал что-то и сел сиднем. Мина!

Кукушкин с лица сбледнел, щуп из рюкзака тянет. На "броне" замерли все. Потыкал Кукушкин в землю щупом, потыкал, на Ермака укоризненно смотрит. Что ж ты, мол, брат? Играешься, что ли? Дёрнул солдат Ермака за ошейник и дальше пошёл. А Ермак – ни в какую! Не идёт, и всё тут! Только голову набок скосил, вроде как раздумывает, сам в себе сомневается. Кукушкин ещё раз за ошейник дёрнул – Ермак ни с места. Кукушкин – сильней. Да разве сдвинешь?! Ермак – овчарка-переросток. С полцентнера тянет, когда сытый, не меньше. И грудь – поперёк себя шире. А проводник щуплый. Росту – метр с каской и весу в нём килограммов шестьдесят, да и то в мокрой шинели с автоматом. Тьфу, а не солдат!…

Кукушкин за поводок дёргает, чуть не плачет. На "броне" все впокат лежат. От гогота умирают. Дембеля советы разные дают, как с Ермаком справиться. Такие советы, что Кукушкину впору прямо здесь в петлю головой… Смешно им! Механик головной БТР завёл – сколько же ждать можно, пора двигаться! Ротный, что "броню" вёл, поближе подошёл, на Кукушкина кричит. А Ермак ни в какую, хоть дубиной его по голове бей! Приказал ротный ещё раз поискать. Потыкал сапёр в дорогу щупом, палку, вертикально зарытую, нашёл. Палка как палка. Чего только на дорогах не валяется?! Кукушкин на неё – ноль внимания. А ротный призадумался. Приказал откапывать. Откопал Кукушкин – ахнул! Да и ротный сразу как-то криво улыбаться начал. Одной щекой. Оба на головной машине ехали… В двух бомбах килограммов пятьсот набегает. Этого и танку с избытком. А они – на БТРе. Твою-то мать!…

Ермака на "броне" чуть до смерти шоколадом не закормили. Закормили бы совсем, да Кукушкин отстоял: нельзя собаке столько сладкого – нюх испортится. Самому-то сапёру шоколада не досталось – дембеля втихаря ему "колобах" по затылку насовали: ты что, сынок, смерти нашей хочешь? Фугас духовский взорвали к чёртовой матери. От греха подальше. Была б нужда разминировать! Того и гляди, с секретом окажется… А за Ермаком слава утвердилась – золото, а не пёс! Чистое золото! Был бы человеком – давно б медаль навесили…

Так и воевали в паре. Ермак за главного, проводник – при нём. В качестве приложения. Не Ермак – давно б ротный Кукушкина куда-нибудь на свинарник отправил.

С самого начала сегодня всё шло не слава Богу. Сперва Потапов со штурманом разругался. Тот тыкал пальцем в карту-двухсотку: здесь! Потапов ему висок крутил – окстись, парень! Командир экипажа на крик изошёл: вы что, охренели оба?! Авиапарад в Тушино устроили! Сколько над одним местом кружиться можно?!

Сопровождающий, что за всё это дело и отвечает, если по уму делать, как воды в рот набрал. Комбат его в штаб батальона из неудавшихся взводных выдернул. Воевать не клеилось у парня, а почерк хороший. Вот комбат его и выдернул – пусть бумажки рисует… А чтоб служба штабная мёдом ему не казалась, изредка отправлял на десантирование ответственным за переброску групп. Ему акт с координатами места выброски подписывать, а он сидит, не дышит. Растерялся… Штурман орёт, командир орёт, ответственный – молчит. Ну что ты будешь делать! Плюнул Потапов: давай садись! Вертолёты людей выбросили и – хвост трубой – на аэродром. А Потапов – руками за голову! На семьдесят вёрст с гаком в сторону от нужного места выкинули! Вот гады, говорил же штурману! Давай лейтенант по рации комбату жаловаться – так, мол, и так. А того не переупрямишь! Высадился? Вот и топай в назначенный район ножками, коли такой дурак! А как топать, если у пулемётчиков рюкзаки больше их самих весят?! Да и остальным ненамного лучше. Понабрали всего – от танковой дивизии полдня отбиваться можно. А теперь попробуй унеси всё на своём горбу! Поди-ка!…

Две ночи шли. Измотались вконец. Днём в канаве какой-то прятались. Канава – одно название. Воробью по колено. Вокруг – кишлаки духовские, под пробку боевиками набитые. Только высунись из этой ямы, вмиг засекут и башку открутят. Дозорные с патрулями по окрестностям так и шныряют. Хорошо ещё, им и в голову прийти не может, что в этой канавке советская разведгруппа прятаться может! Так и мочились прямо под себя – головы не поднять, не то, чтобы оправиться по-людски. За день на солнцепёке весь запас воды прикончили. На жаре-то только начни – обопьёшься!

Как ни таились, а на вторую ночь на патруль всё-таки напоролись. Люди измучены, еле бредут, куда там бой принимать, а патруль налегке – свеженькие, сволочи. И кишлаки кругом. Вмиг затрут. Попадала группа на землю, за оружие схватилась – откуда силы, – а патруль мимо протопал. Не заметили…

Комбат Потапову старую крепость отдал. От щедрот. Мог бы и другого кого послать, да не послал. Значит, веры в Потапова окончательно не утратил. Старая крепость – место рыбное. Оттуда ещё никто без "результата" не возвращался. Караваны там – ну просто косяком прут. Как из мешка дырявого. Только бей, не ленись. Как у батальона с "результатом" заклинило, комбат сразу группу в старую крепость отряжает – на промысел. Почему "духи" до сих пор в эту крепость пост не сунули – загадка загадок. Но поста нет, это проверено. Может, у них тоже людей не хватает, а может, они после каждого разбитого каравана считают, что мы туда больше не рискнём сунуться. Черт их разберёт, почему так, но главное – поста нет. В другие места действительно по два раза не ходили. Только в старую крепость. Чудеса! Впрочем, не исключено, что "духи" туда мин насовали, сюрпризов разных. Тогда понятно, почему пост не выставили.

На этот случай взяли в группу Кукушкина с собакой. Вернее, наоборот – Ермака с проводником. Чтоб разнюхал что к чему. А собаке столько ходить, сколько прошли, никак нельзя. Устаёт, ошибиться может. Да кто ж знал, что так получится?! По плану должны были недалече от старой крепости в горах высадиться – а вон как всё обернулось! До этого была эскадрилья как эскадрилья. А новая – даже высадить толком не умеет. Штурманы в координатах путаются. За командиров экипажей – пацаны за ручкой сидят, не старше Потапова. Только-только из лётного училища вылупились. Комбат говорил – всех опытных лётчиков в Чернобыль забрали. А там слетал пару раз к реактору – и зубы на полку. Где ж пилотов столько набрать?! Вот и получается, что опытные там, а здесь летать некому… Видать, вертолётчики здесь обкатку проходят. Кого не собьют за год, тот опыта поднаберётся – и тоже в Чернобыль. Дожили!…

На второе утро вышли к крепости. Дошли наконец. Люди с ног валятся, хоть в плен бери – не пошевелится никто. А рассвет поджимает, вот-вот солнце взойдёт. Группу на ровном месте, неукрытую, никак оставлять нельзя. В крепость надо, за стены. А там мины – кто поручится, что нет? Ермак упёрся, заартачился. Устал, идти не хочет. Не идёт работать, хоть кол ему на голове теши!… Чихать он на всех хотел. Таскали, как шавку какую, по горам двое суток, днём в канаве привязали так, что морды от песка не оторвать. А теперь – иди работай… Да пошли вы все!

– Сам лезь! – в сердцах ругнулся на Кукушкина Потапов. – Не можешь дурака своего заставить дело делать – ковыряйся сам! Я из-за тебя группу светить не намерен! Понял, солдат?!

Кукушкин боязливо глянул на крепость. Без Ермака страшновато. Мало ли что под стены подсунуть можно? Было бы желание да взрывчатка, а умельцы найдутся. Научились ихние сапёры каверзы подстраивать, ох, научились! Хоть на выставку выставляй! Жаль, нет такой выставки. Было бы на что посмотреть!… Возьмут фольги два листочка, приладят над зарядом так, чтобы не контачили меж собой, да песочком присыплют. От фольги проводки на батарейку. Электродетонатор, конечно, в цепь. Всё как положено. Давай, родной, ищи мины! Ткнул сапёр щупом в землю, проткнул стальным жалом оба листочка насквозь – цепь и замкнулась. Поминай как звали! Или ещё какую подлость придумают. У них на этот счёт хорошо соображалка работает, да и инструктора разные иностранные стараются, хлеб свой отрабатывают. Ловушек много – жизнь у сапёра одна. Страшно Кукушкину без собаки, а лейтенант гонит. Куда денешься?… Надо!

Кукушкин собрал щуп и осторожно двинулся к пролому в стене. Разведчики, что в охранение назначены, чтоб сапёр работал спокойно, за спину свою не волновался, – за угол стены зашхерились. Не хотят рядом стоять, опасаются. Пролом этот Кукушкин сразу же выбрал, как только увидел. Если здесь, у входа, мины нет, то дальше проще будет. Вряд ли "духи" по углам сюрпризы рассовали. Не в их это характере. Скорее всего, в проломе и установили.

Ермаку за себя стыдно стало. Следом за сапёром поплёлся. А что сейчас с него толку? Ему бы отдохнуть да воды литр. А где взять?

Осторожненько ковыряется сапёр. От напряжения руки вспотели. Щуп – в сторону, пальчиками землю разгребает, пылинки с камней сдувает, как археолог в раскопе. Пальчиками-то понадёжнее будет. Ермак рядом сидит, за работой присматривает. Умный пёс – ответственность свою понимает, но под руку не лезет, не мешается. Умница ты моя, ну сиди, сиди. Всё ж живая душа рядом, всё ж спокойней немного. Ермак сидит, хвост под себя поджал, глаза виноватые; но не напряжённо сидит, весь натянутый, как когда мина рядом, а просто так сидит, устало. Может, и вправду повезло? Может, и нет ничего тут?… Вот и лейтенант не выдержал, поближе подошёл, в затылок дышит. Его тоже понять можно. Он рассвета больше чем мины боится. Рассвет его в спину толкает. Развиднеется – засекут наблюдатели группу. А значит, конец засаде. Вмиг по всему маршруту разнесут, что в крепости нечисто. Всё движение станет, пока боевики группу из крепости не выдавят. Не мытьём выдавят, так катаньем! У них это дело отлажено…

Над горами посерело. Кукушкин просунулся в пролом и влез вовнутрь.

– Ну?! – нетерпеливо спросил лейтенант.

– Кто его знает? Вроде нет ничего. – Не уверен в себе сапёр, совсем не уверен. Эх, если б Ермак не так устал!

Лейтенант выругался: плечами пожимает – болван, ковыряется, будто бы вся жизнь впереди! Ну, кривая, вывози!

– Заходим! И не трогать мне ничего! Ни к чему не прикасаться! Голову отверну! Если на плечах останется…

Старая крепость внутри делилась надвое. Получалось что-то вроде двух двориков с одной общей стеной между ними. Кукушкин попал в тот, что поменьше. Ладно, и то хлеб. Большой дворик проверять пока Потапов не решился. Не полезем туда, и вся недолга! Передневать и тут можно. А к вечеру Ермак отдохнёт – тогда и проверим. Главное – с чужих глаз убрались. Теперь – всё наше будет! До ночи можно отдыхать, в себя приходить. Курево есть, жратва тоже. С водой, правда, плоховато. Почти всю на марше выпили. И добыть её негде. Один день протянуть можно, а вот второй – вряд ли. Без жратвы – можно, без воды – хана…

Лейтенант шершавым языком обтёр пересохшие губы. Во второй – последней – фляге плескалось ещё граммов триста. Но впереди ещё день и ночь. Потапов повертел флягу в руках и с сожалением засунул её обратно в рюкзак.

Крепость была расположена у самой дороги, на небольшом бугре. При желании можно было и не спускаться к самой дороге, а бить прямо из-за стен. Конечно, ночью чем ближе, тем эффективней, но толстые стены были таким прекрасным укрытием, что вылезать из-за них было жалко. Надо только в большом дворике осмотреться. На всякий случай. Вот только Ермак отдохнёт – и осмотреться. Ермаку Потапов верил. А то, что он утром дурака валял, так это от усталости. Человек и тот с устатку соображает плохо – так что ж от скотины бессловесной требовать? Отдохнёт – войдёт в чувство.

Ермак не спал. Слонялся меж солдат и клянчил воду. Некоторые делились, но всё равно мало. Да и сколько ему перепадало, коль во флягах хорошо если на донышке плещется. Собачью воду тащил проводник. Но тут и на одного двух фляг не хватает, а если ещё собаку поить! Из своих запасов Кукушкин и так не более трёх глотков отпил, а вода всё равно закончилась. Попробуй удержи собаку, объясни ей, что ни колодцев, ни родников тут и за сто верст не найдёшь. Жара-то какая, и ходить ещё две ночи, не останавливаясь! И день весь без движения на самом солнцепёке. Тут канистры мало будет, да и где она – канистра? Солдат потрепал Ермака по загривку, жалостливо потрепал, извиняясь, что так получается…

Потапов ворочался на камнях. Отяжелевшее, разбитое переходом и нервотрёпкой, тело словно налилось чугуном. Плечи, натруженные ремнями, горели. Мгновение казалось, что тяжеленный рюкзак так и остался висеть на спине, будто бы и не снимал его лейтенант. До того мышцы к тяжести привыкли, что и освобождения от неё не почувствовали. Видно, уже не способны были. Под спиной оказался мелкий острый камень, но приподниматься, чтобы отбросить его, было лень. Солнце вылезло из-за гор, но ещё не грело. Липкий, холодный пот, заливший все тело, остыл. Волглое, противное бельё холодило спину и грудь. Лейтенанта бил озноб. Сон не шёл. Пить хотелось ужасно, но Потапов знал, что нельзя. И напиться не напьёшься, и воду последнюю истратишь. Терпеть надо. Постараться заснуть, о воде не думать. Глотку – как наждаком натёрли. Губы склеились, слиплись. Застыла спёкшаяся слюна коркой. Шевельнёшь губами – корка лопается. Больно… В речке бы сейчас искупаться!

Ермак пристроился к Кукушкину, навалился на бок, ткнулся носом в подложенный под голову рюкзак. Сапёр обнял собаку ласково, заглянул в глаза просящие. Ну нет у меня воды, понимаешь, нет! Ты ведь сам всё выпил, пока шли. И взять негде, брат… Такая вот у нас с тобой жизнь. Терпеть надо. Эй, Ермак, Ермак! Кто ж придумал вас, животин несчастных, на войну призывать? Тут и человеку-то порой хоть по-волчьи завой, а тебе, собачатине, небось, и подавно…

Малыш был шустрый, чёрненький с жёлтым. Морда тёплая, сопливая, добродушная. По вольеру вечно ползает – передние лапки уже окрепли, выпрямились, а задние не держат ещё, так и ползёт – зад по земле волочится; во все углы тычется, ищет чего-то. А как на все четыре поднялся, так и не остановишь совсем. Всё в движении, всё в походе. За это Ермаком и прозвали. За походы по всему собачьему питомнику. Подрос малыш маленько, выпрямился, грудь налилась – начали его на площадку водить, чтоб привыкал потихоньку. На площадке интересно, весело. Барьеры разные понаставлены, брёвна, лестницы. Собаки мечутся, через заборы прыгают, на "куклу-чучело" бросаются. У "куклы" рукава длинные, ватные, до колен болтаются. Молодняк на них – как бык на тряпку. Схватят зубами и давай таскать! Да ещё и с рыком. "Кукла" рукав вырывает, да иногда так сильно, что молодняк лапами от земли отрывается, но зубов не разжимает – держится. Злится молодняк, рычит, в раж входит. Те, кто постарше, поопытней, те за рукавами уже не охотятся. Прямо в глотку норовят! Страшенные псы, могучие. Грудь сама себя шире. На границу пойдут или в колонии. Звери! Чисто звери! Чуть что – и в глотку…

Ермак тоже за рукавами гонялся, но к глотке не лез. Не получал от этого удовольствия. Зато палки, инструктором брошенные, всегда первым находил. Куда б ни забросили. Интересно в травке повозиться, палочку найти. Хотя по правде – чего её искать? Она ж за версту инструктором пахнет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю