Текст книги "Французские дети едят всё"

Автор книги: Карен Бийон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Жаклин отправила в рот целую ложку тертой моркови. Клер ерзала на стуле, сложив руки на коленях. Жаклин зачерпнула побольше. Тут Клер с опаской взяла немного морковки, положила в рот и принялась рассеянно жевать. Другая девочка за столом что-то ей рассказывала. Клер заслушалась, широко раскрыв глаза и отправляя в рот одну ложку за другой! Когда она умяла пятую ложку, я расслабилась. Теперь даже Софи грызла самый крошечный кусочек, какой только нашла у себя на тарелке. Может быть, и правда, не стоит висеть у них над душой? К тому же за взрослым столом разговор принял довольно интересный оборот.

Гости наперебой обсуждали объявление, сделанное на этой неделе президентом Франции Николя Саркози. На пресс-конференции во время ежегодной сельскохозяйственной выставки в Париже он объявил, что начинает общенациональную кампанию по включению французской кухни в список Всемирного нематериального культурного наследия ЮНЕСКО. Возможно, в результате кампании французская кухня станет в один ряд с такими культурными сокровищами, как испанское фламенко и японский шелк.

Выступление президента вызвало настоящий фурор во Франции и за границей: может ли еда считаться «объектом культурного наследия»? Французское правительство думает, что может. И в подтверждение своей точки зрения организовало Миссию французской гастрономии и культурного наследия.

Мне все это казалось каким-то несерьезным.

– Неужели вы действительно считаете французскую кухню лучшей в мире? – спросила я соседа по столу. – А как же итальянская?

Тот раздосадованно ответил:

– Mais non! Дело не в том, лучшая это кухня или нет. А в том, что гастрономия – важнейшая часть культуры для всех французов.

– Но может ли еда быть частью культурного наследия? – усомнилась я.

Тут уж на меня обратились все взгляды.

– Не сам процесс принятия пищи, а отношение к еде, – вот что отличает французов, – пояснил мой сосед.

– И все равно, – не унималась я, – мне это кажется… немного надуманным. Почему вы все так одержимы едой?

Реакция была очень бурной. Громче всех был Хуго.

– Французская кухня – не только для гурманов. Она для всех! – заявил он. – Президент пытается доказать, что повседневная кухня тоже может быть искусством. Все во Франции обучаются этому искусству и умеют его ценить! Il faut manger pour vivre, et non pas vivre pour manger! (Нужно есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть!) – торжествующе заключил он.

Должно быть, я выглядела растерянной, и Филипп шепотом принялся объяснять, что это цитата из пьесы Мольера.

– Но это не так! Вы-то живете, чтобы есть, – возразила я. – Посмотрите, например, чем мы сегодня занимаемся!

– Когда задействовано воображение и человек делает что-то действительно хорошо, это и есть искусство, – терпеливо объяснял Хуго. – Все что угодно может быть искусством. Например, сервировка стола. И он указал на наш стол.

– Стол действительно красивый, – согласилась я, заколебавшись. Вирджиния просияла. А я собралась с духом и продолжила: – Но вам не кажется, что ужинать вот так – это… м-м-м… мещанство?

– Mais non! – отрезал Хуго. – Мой отец был водителем автобуса! А я работаю в телефонной компании. Я вырос в самой обычной семье. Как и все мы, – он обвел рукой собравшихся.

Тут все гости прекратили разговоры и поддержали Хуго, пытаясь доказать мне, что хорошая кухня – удел не только обеспеченных людей. Должна признать, в их словах была логика. Вирджиния работала врачом-диетологом, Хлои – на фабрике, в отделе транспорта и доставки. Антуан имел небольшой бизнес – консультации по маркетингу для небольших компаний. Фредерик был менеджером в крупной корпорации по производству цемента, но, как и большинство друзей Филиппа, вырос в семье со скромным достатком. А родители Филиппа бросили школу еще подростками, чтобы работать в магазине у его деда. Его бабушка по материнской линии служила прачкой в отеле и таскала тяжеленные корзины с бельем, которое стирала, развешивала и гладила.

Я осознала, что сказала глупость. Но не успела слово сказать в свое оправдание, как Вирджиния заметила:

– Вообще-то это американцы – буржуи и снобы! У них только семьи среднего класса и богачи могут покупать качественные продукты и правильно питаться. Больше никто! Во Франции качественные продукты доступны всем – и бедным, и богатым. У нас гораздо больше равенства, чем в Америке! – торжествующе закончила она.

Это заявление всколыхнуло во мне накопившуюся ярость из-за проблем Софи в школе. Не сдержавшись, я выпалила:

– Да кому вообще нужна вся эта «высокая кухня»! Это же просто ужасно – заставлять всех так есть! У людей должен быть выбор!

– Какой выбор? – с улыбкой вмешался Антуан, самый близкий друг Филиппа. – Не спорю, у американцев есть выбор, но что они выбирают? Какую-то кошмарную еду! Они совершенно не понимают, что, когда и как надо есть! Они часто едят в одиночестве. Результат известен всем.

Я замялась – отчасти потому что из сказанного Антуаном поняла не все. По-французски это звучало так: «N’importe quoi, n’importe quand, n’importe comment, et souvent seuls». Французское выражение «n’importe» трудно поддается переводу – это что-то вроде презрительного фырканья. Используется оно в самых разных ситуациях. Например, в значении «проехали, неважно», «ерунда» или даже «бредятина». Антуан имел в виду, что американцы едят пищу низкого качества в любое время дня и ночи и совсем не заботятся о манерах. Это задело меня за живое – я вспомнила все те снэки, которые Софи после школы, давясь, запихивала в рот в нашей замусоренной крошками машине, и макароны, которые я каждый вечер готовила ей на ужин.

А на меня уже обрушилась целая лавина остроумных реплик и каламбуров, которые мне было тяжело понять, не говоря о том, чтобы достойно ответить.

– Для американцев главное, чтобы еда была «удобной» (une commodité), – фыркнул Фредерик.

– Но едят они так, как будто им жутко неудобно (incommode), – рассмеялась его жена Хлои.

– Американцы считают, что глупо тратить деньги на еду, ведь в животе все равно все перемешается, – смеясь, добавила Инес.

– Настоящая проблема в том, что американцы едят как дети. Американская кухня слишком инфантильна, – сказала Вирджиния. Она прожила в Штатах несколько лет, а сейчас работала школьным диетологом. – В отношении еды американцы ведут себя как двухлетние дети, – продолжала она, – они едят, когда захотят, постоянно таскают что-нибудь из холодильника. Никакого самоконтроля: они не знают, как остановиться! А какие огромные порции! И нравится им «детская» еда: жирное, сладкое – все, что любят дети. Закончила она свою тираду уничтожающе: – У американцев вообще нет вкуса! Просто сравните: круассан и пончик!

Разумеется, ее выступление было встречено кивками и растерянными взглядами некоторых из гостей. («Что такое пу-у-ун-чик?» – шепотом спросил один мужчина у жены.) Я была центром этих нападок, чувствовала, что должна ответить, и, собравшись с духом, выпалила:

– А по-моему, вы слишком манерничаете за столом, и у вас слишком много строгих правил. Ну как можно ожидать, что все без исключения будут их соблюдать?

Все замолчали. К счастью, Филипп пришел мне на помощь. Он уехал из Франции почти пятнадцать лет назад и жил в разных странах. Уж его-то взгляд точно можно было считать объективным.

– У обеих культур есть свои плюсы, – утихомирил он нас. – Французы действительно питаются лучше, и французский подход логичен. Но невозможно насадить единые правила питания в такой молодой стране, как США, где живет столько совершенно разных людей! У американцев должна появиться своя гастрономическая культура, но на это требуется время. Во Франции она тоже возникла не сразу.

К счастью, прежде чем ему успели возразить, внимание переключилось на основное блюдо, которое только что принесли на детский стол. Хуго приготовил рыбу: дораду по-провански с рисом. Все пошли смотреть, как едят дети (любимое занятие французских родителей). Я тоже стала наблюдать. Хуго раскладывал рыбу по тарелкам и раздавал их детям под восторженные возгласы.

К этому моменту Софи и Клер, кажется, прониклись атмосферой праздника. Клер, по-прежнему очарованная Жаклин, ела все, что оказывалось у нее на тарелке. Она даже поклевала очень странный гарнир – crosnes[7]7
  Чистец, или японский артишок (фр.).


[Закрыть], разновидность клубневого овоща, похожая на гусениц. Софи между тем не могла похвастаться такими успехами. Она ела только рис, категорически отказавшись от рыбы, после того как попробовала крошечный кусочек. А когда ей на тарелку положили клубни, и вовсе выскочила из-за стола. Ей объяснили, что это французский деликатес, но она отказывалась вернуться на место (все это время я сгорала со стыда). Наконец уговоры подействовали, и она неохотно села. Взрослые тоже вернулись на свои места. Краем глаза я заметила, что Софи по-прежнему ничего не ест, но Филипп велел мне не дергаться.

– Не суетись, – шептал он, – будет только хуже, просто смотри и жди.

Он оказался прав. Минуты через две Софи расслабилась и съела немного рыбы – видимо, распробовала. Я тем временем обдумывала предыдущий разговор.

Я понимала, что Антуан прав. То, что французы едят каждый день, не слишком отличается от блюд, которые подают в лучших ресторанах. Взять хотя бы Бернис, соседку родителей Филиппа, которая почти никогда не покидала деревню и до сих пор вспоминает, какое это было счастье, когда у нее в доме сделали ремонт и положили плитку на земляной пол. Несмотря на очень скромные доходы, каждый день она готовит обед из трех блюд, почти такой же, как у нас сегодня.

Мне вдруг стало стыдно, и я обратилась к Вирджинии.

– В моей стране почти никого не интересует «высокая кухня». Почему французы так одержимы гастрономическими изысками?

– Это не одержимость, мы просто получаем удовольствие! – рассмеялась она в ответ.

– «Высокая кухня» давно стала общим достоянием, – добавила Сильви, услышав наш разговор. – После Французской революции аристократы потеряли монополию на лучшую кухню и лучших поваров. Французская гастрономическая культура стала доступна всем.

– У революции были еще и экономические последствия, – вмешался Хуго. – Париж стал первым городом в Европе, где у среднего класса хватало средств, чтобы ходить в рестораны. Повара перестали зависеть от покровителей-аристократов и начали открывать свои рестораны, им пришлось соревноваться друг с другом за клиентов и репутацию. Французской кухней мы обязаны капитализму и конкуренции, из-за них все стали питаться лучше!

– На самом деле всем этим мы обязаны религии, – возразила Сильви. – В католических странах люди всегда больше интересовались едой. Французская кухня – она как причастие, только не в церкви. Это ритуал, церемония.

Тут уж я совсем растерялась. Может быть, я неправильно понимаю слово «gastronomie» – кухня? Мне всегда казалось, это что-то изысканное, дорогое, доступное лишь тем, кто может позволить себе роскошь. Ничего общего с интересующими меня питательной ценностью, пользой и доступностью продуктов.

– Думаю, мне было бы полезно узнать, чему французов учат в детстве. Может быть, расскажете о самых важных правилах питания, которым учат детей во Франции? – робко попросила я.

Мой вопрос привлек общее внимание.

– Мы учим детей тому, что еда – это удовольствие, – ответила Сильви.

– Учим говорить о еде, – добавил Хуго.

– Правильно вести себя за столом и наслаждаться хорошей едой с родными и друзьями, – дополнил Оливье.

– Это часть французской культуры, – вмешался кто-то еще, – дети должны научиться хорошо есть! – и все одобрительно кивнули.

Тем временем детям принесли салат и сыр, и я обрадовалась, увидев, как Жаклин кормит Клер крошечными кусочками козьего сыра. Как самая маленькая за столом Клер была в центре внимания, все старшие дети ее подбадривали. Софи, не желая отставать от младшей сестры, робко ковыряла салат – я обратила внимание, что она выбирает самые маленькие листики, но даже пример других детей не мог заставить ее прикоснуться к сыру. Должна признать, общая картина действительно была идиллической – дети уплетают за обе щеки, а родители с одобрением за ними наблюдают.

После основного блюда детям разрешили выйти из-за стола, они убежали играть, пока не настало время десерта. Теперь темой стало обсуждение закуски – суфле из лобстера. Французы обожают говорить о еде на конкретных примерах. Но мой вопрос вскоре стал поводом для более абстрактной дискуссии. Что такое «французская гастрономическая культура»? Как объяснить это иностранцу? К концу вечера у друзей Филиппа был готов ответ.

Оказывается, в основе французской гастрономической культуры лежат три принципа. Когда на столе появился вкуснейший bar de ligne – морской окунь, мы сформулировали первый и главный из них: «convivialité» – дружеская атмосфера (в переводе с французского что-то вроде «совместного празднования», «дружеского общения»). Еда для французов всегда связана с общением. Люди всех возрастов обычно едят вместе, будь то дома с семьей или на работе с коллегами. Это воспринимается как само собой разумеющееся, никто не представляет себе, что может быть иначе. Французы никогда – никогда – не едят в одиночестве, если есть хоть какая-то возможность этого избежать. Людей, которые обедают вместе, называют «convives» («сосед по столу», а в буквальном переводе – «сожитель»). Поэтому, когда я рассказываю, что в Северной Америке люди часто едят одни за рабочим столом или перед телевизором (даже когда другие члены семьи дома), французы приходят в полное недоумение.

Convivialité (общение) – главное условие, которое помогает французам получать от еды такое удовольствие. Они остроумно шутят, переговариваются, обсуждают блюда – жизнелюбие французов, пожалуй, нигде не проявляется так, как за столом. Именно поэтому дети учатся есть с аппетитом и умеют подолгу сидеть за столом: для них стол – место, связанное с положительными эмоциями и общением. Именно за столом они узнают, как устроен мир (слушая разговоры родителей), учатся навыкам общения – как вести взрослую беседу, как спорить, чтобы не обидеть собеседника, учатся внимательно слушать.

У совместных обедов и ужинов есть еще одно преимущество: считается, что люди должны не только есть вместе, они должны есть одно и то же. Общая трапеза – это когда люди наслаждаются блюдами вместе, а не делают индивидуальный выбор: вот это я буду есть, а это – нет. Социолог Клод Фишлер называет французский подход к питанию «общинным», а американский – «контрактным». Это также отличный способ научить детей познавать новое: они с гораздо большей охотой пробуют незнакомые блюда, если сначала их отведали взрослые. Поначалу из-за этой традиции у нас с Филиппом довольно часто возникали споры. Например, накануне вечером я предложила ему позвонить Вирджинии и Хуго и предупредить их о том, что едят и чего не едят наши дети. Мне казалось, что это позволит всем избежать неловкости за ужином. Но, по мнению Филиппа, это было бы верхом грубости. Его родители стали свидетелями этого спора. Мать Филиппа, разумеется, вмешалась.

– Гости обязаны быть благодарны хозяевам, – сурово заявила Жанин. – Предполагать, что какая-то еда может не понравиться, тем более еда, приготовленная специально для вас, – дурной тон! Она использовала выражение «mal éduqué» («плохо воспитанный»). Как только я его услышала, сразу поняла: спорить бесполезно. То, что моей потребности в автономии будет нанесен урон, что я считаю дурным тоном, когда человека заставляют есть то, что он не хочет, – не аргументы. Я, конечно, могла возразить, но не стала, так как знала уже, что вера моей свекрови в превосходство французского взгляда на мир непоколебима.

Когда подали сыр и салат, мы перешли ко второму принципу: «le gout» – вкус. Вирджиния принялась объяснять, почему так важен вкус пищи. Французы очень стараются и тратят много времени на то, чтобы еда была вкусной. Это касается даже питания для малышей. «Bon gout» («хороший вкус») – понятие, которое имеет более широкий смысл, чем собственно вкус хорошо приготовленной пищи, оно неразрывно связано с культурой и имеет большое значение. «Bon gout» для французов – всё, и снобизм тут ни при чем (или почти ни при чем). Для американцев эквивалентом «bon gout» могла бы стать цена или возможность выбора. Французы считают, что хороший вкус (и, следовательно, вкусная еда) – то, чему научиться совсем несложно, и он не является уделом гурманов. Хороший вкус доступен всем.

Порой мне сложно всерьез воспринимать эту одержимость хорошим вкусом. Но упорство, с которым родные и друзья Филиппа осуждают дурной вкус, – «C’est du mauvais gout» и «Ça fait mal aux yeux!» («дурной тон», «это режет глаз», то есть «не могу на это смотреть») – наводит на мысль, что для французов проблема вкуса действительно стоит остро. И поскольку французы очень чувствительны к вопросам хорошего вкуса, они склонны видеть прежде всего плохое. Они вечно перечисляют, что им в ком-то или в чем-то не понравилось. Для этого бесконечного нудежа есть даже особое слово – «râler», которое можно перевести как «громкое и продолжительное ворчание, жалобы», что-то вроде нытья.

Но есть и положительный момент. Неотъемлемая часть французской культуры – постоянное стремление к совершенству. Люди не стесняются говорить друг другу, как можно улучшить ситуацию, кто и что делает не так. Со временем я поняла, что именно поэтому во Франции так много красоты: люди в открытую требуют соблюдения самых высоких стандартов в соответствии со своим представлением о хорошем вкусе.

Третий принцип французской культуры питания – система правил. Хуго объяснил, что во Франции питание регулируется общими для всех социальными нормами – «les règles». Они определяют: когда, где, сколько и как есть. Фактически эти правила – первое, с чем знакомятся дети еще до того, как научатся ходить, говорить и читать. Правила эти охватывают все аспекты питания, они лежат в основе общих ритуалов, которые соблюдают все французы.

Оказывается, слово «гастрономия» буквально означает «правила для желудка» (от латинских nomos – правила и gastro – желудок). Это не суровые предписания, а скорее привычки. После долгих споров гости Вирджинии и Хуго сформулировали чрезвычайно важное правило, без которого невозможно соблюдать все остальные:

Французское правило питания № 4

Еда – это общение. Ешьте хотя бы раз в день всей семьей за общим столом

Как вы понимаете, это правило идет вразрез с американскими представлениями о еде. Выходит, в питании гораздо важнее как, а не что.

Поразмыслив над услышанным, я начинаю понимать, почему во Франции и взрослые, и дети так охотно отзываются на приглашение к столу. Умение питаться правильно, хороший аппетит являются положительными «побочными эффектами» правила № 4 – ведь дети гораздо легче учатся всему новому на примере взрослых.

…Тем временем приближалась полночь. Уже несколько часов как я потеряла из виду Софи и Клер, лишь слышала их смех и разговоры в соседней комнате. Муж заглядывал к ним и сообщал, что с ними все в порядке. Когда хозяйка объявила десерт, все дети тут же бросились к столу. Обычный шоколадный мусс с малиновым соусом – и в комнате на целых пять минут воцарилась благословенная тишина.

Попивая кофе с маленькими круглыми печеньями mignardises (их часто подают в завершающей части ужина), я смотрела на детей и поражалась тому, как замечательно прошел вечер. Никогда прежде я не видела, чтобы дети ели с таким аппетитом и удовольствием. Софи и Клер попробовали кучу новых блюд и почти не ныли, что совсем на них не похоже. Никого не заставляли и не уговаривали. Никакой суеты, принуждения и капризов. Больше всего меня поразило то, что все вокруг считали это нормальным!

Было уже за полночь. Немного кружилась голова от усталости, а может от сидра, который подали после десерта. То, что я услышала за ужином, произвело на меня сильное впечатление. Я поняла что для французов есть вкусно и есть вместе – то же самое, что для канадцев – смотреть хоккей: повседневное, живое проявление причастности к национальной культуре.

– Поняла! – радостно воскликнула я, обращаясь к хозяевам. – Если американцев спросить, что именно лучше всего символизирует их культуру, большинство наверняка ответит: «автомобиль». А для французов это обеденный стол!

Мои слова были встречены возгласами одобрения. Мы, улыбаясь, переглядывались, забыв о недавних разногласиях. Хозяева и гости были довольны: им удалось объяснить иностранке, что такое французская гастрономическая культура. И я была счастлива – прежде всего потому, что мне наконец удалось сказать что-то остроумное по-французски.

После того вечера я поверила в мудрость французского подхода к детскому питанию. То, что еще пару месяцев назад казалось невероятным (научить моих детей «есть по-французски»), теперь выглядело осуществимым. Оставалось выяснить все прочие французские правила питания и применить их в нашей семье.

Мне не терпелось начать.