Текст книги "Исторические байки"

Автор книги: Карен Налбандян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

1.2.75

С нашего утреннего разговора прошло примерно пять часов, и занесенная ветром пыль отливает серым среди мельчайших дождевых струй, которые то появляются, то исчезают с каждым новым порывом ветра.

Мне было грустно, когда я говорил с тобой. Сейчас грусть притупилась и отдалилась, витает где-то, задевает и не задевает. Я чувствую особенную грусть, когда мы вместе, и не совсем вместе – например, когда говорим по телефону.

Немного погодя я позвонил Тути и сказал ей, что я в армии и что мне грустно, потому что я хочу быть с тобой. Она очень удивилась, так как я никогда не говорил ей, что иногда мне бывает в армии тяжело. Может, мне прежде бывало не так тяжело, потому что я уже в армии очень давно, а в последнее время не чувствую того напряженного интереса, который был у меня прежде. Случались трудные времена и тогда, но я никогда ей не говорил, что мне бывает тяжело в армии.

Я помню, что несколько лет назад был месяц, когда я подряд, раз за разом переходил границу. Трижды у меня были стычки с арабами (очень глубоко на их территории), и в одну из них я убил человека – впервые с такого близкого расстояния, примерно в полметра. Я опорожнил в него весь магазин патронов, пока он перестал трепыхаться и умер. Возвращаясь после каждого раза домой, я ничего ей не рассказывал, и только каждый раз сильнее обнимал. И тогда мне бывало тяжело.

Убивать с очень близкого расстояния – это не то, что направлять винтовку за сто метров и нажимать на курок – это я делал еще когда был молодым. С тех пор научился также убивать и вблизи, приставив дуло к телу и нажимая на курок, чтобы вышла одна пуля и убила с большой точностью, а тело заглушило бы звук выстрела. И это увеличивает общую меру тоски в человеке. Это не минутная преходящая тоска, а нечто такое, что западает внутрь и о чем забываешь, но оно существует.

В одну из наших первых встреч я тебе сказал, что у меня нет отталкивания или страха перед самообнажением, и это так, потому что меня не беспокоит, что обо мне подумают. Но только потребности в этом я не чувствовал. Потребность эту пробудила во мне ты. Потребность не в самовыражении, а в соучастии. Потребность в том, чтобы ты знала, что со мной происходит, потребность раскрыться перед тобой, чтобы ты могла чувствовать меня – и вместе со мной.

Я перечитал написанное и хочу перейти к другой теме.

Не то, чтобы мне опротивела армейская работа, вовсе не так. Я работаю так же, в том же темпе, предъявляя все те же требования. Уменьшился только мой интерес к работе. Нет нового, нет напряжения, исчезла связанная с опасностью авантюристическая жилка. Осталась система, в которую приходится вкладывать массу труда, чтобы поддерживать определенный уровень, чтобы совершенствовать ее, чтобы победить в войне, чтобы не дать миру нас уничтожить. Потому что это важно, потому что я в это верю. Но лично для меня в моей должности нет ничего нового. Уже десятый месяц, как я командир батальона, и могу продолжать так еще долго, но… Имеются «но». И одно из них то, что мне не хватает тебя. Только что вышло солнце, и ветер разогнал облака.

Брурии

29. 6. 76

Я нахожусь в критической стадии своей жизни, в глубоком внутреннем кризисе, расшатывающем с некоторых пор всю систему моих представлений.

Смешной и грустный во всем этом деле момент – то, что единственный выход, который позволяет мне пока мой образ жизни – это продолжать ту же глубокую вспашку все того же изнуряющего поля, на котором я стою.

Я почти всегда утомлен, но это только часть проблемы: я утратил столь необходимую для действия искру – искру творческой радости, новизны, подъема. Не однажды я спрашивал себя: почему, почему именно сейчас? Работа меня не увлекает, не захватывает. Нет, наоборот – она меня захватывает, а я этого не хочу. Я действую, потому что так надо, а не потому что я этого хочу. И встает навязчивый вопрос: позволительно ли мне так жить, так работать и так изматывать себя? И всегдашний ответ: следует продолжать и кончить начатое, у меня есть долг не только перед работой, но и перед самим собой. Но откуда я знаю, что выдержу еще десять месяцев?

Ну вот, большая часть того, о чем я пишу, сопровождается вопросительным знаком. Если бы я знал ответы, я бы так не бился и так бы не мучился.

У меня нет времени даже для мелких и неотложных дел – снова поставить выпавшую пломбу, поправить порванный шнур у лампы, купить провод для проигрывателя и – отдыхать, отдыхать, отдыхать, не делать ничего обязательного, остановиться. По правде говоря, мне трудно так, как было трудно только несколько раз в жизни, и беспокоит меня то, что и альтернативы армейской службе утратили свой блеск. Может, они привлекали меня всегда больше потому, что казались недостижимыми, а теперь, воображая их себе, я сомневаюсь. Хватит ли у меня сил все начать сначала? Мне также не хотелось бы сжигать корабли (то, что я всегда делал на протяжении всей своей странной жизни – странной, как жизнь каждого мужчины), потому что может быть я снова захочу вернуться в армию, в которой провел все годы юности. Но сейчас мне необходимо остановиться, уйти – немедленно или через некоторое время. И я это – немного погодя – сделаю.

Вспоминаю безумный и жалкий вопль из пьесы, которую я недавно видел: «Остановите мир, я хочу выйти!»

Но невозможно остановить сумасшедший шар, с которым вместе мы движемся, законы тяготения не дают от него оторваться, и поэтому хочешь – не хочешь, живой или мертвый (конечно, живой, и по возможности подольше) – ты здесь.

Хорошо, что у меня есть ты, моя Брур, и хорошо, что есть место, где приклонить усталую голову.

Я знаю, что я недостаточно с тобой бываю, и что тебе иногда трудно так долго оставаться одной, но я верю в тебя, в себя, в нас двоих, верю, что нам удастся прожить нашу молодость, тебе – свою молодость и жизнь, а мне – свою жизнь и искру своей юности.

Все будет в порядке.

6. Что можно президентам?

Хаим Вайцман. Один из отцов-основателей Израиля, деятель сионизма и просто знаменитый химик.

И вот, 1949 год, Государство Израиль основано, отбилось от врагов и дозрело до необходимости заиметь себе президента.

Президентом избирают достопочтенного и уважаемого Хаима Вайцмана. Тот уже совсем было собирается президентствовать и желает выяснить объём своих полномочий. Объём выясняется довольно быстро: пожимать руки, надувать щёки и делать важный вид.

Вайцман удаляется в Реховот, в основанный им НИИ, где и пребывает до конца жизни, как, впрочем и после оного.

«Единственное, куда Бен-Гурион позволяет мне совать нос, – любит говаривать он, – это в мой носовой платок».

7. Дом, который построил…

Поселившись в Реховоте, Хаим Вайцман решает построить себе дом – поближе к месту работы. Желательно вообще на территории. Обращается он к своему старому знакомому, знаменитому немецкому архитектору Эриху Мендельсону, мол, нужен маленький уютный особнячок.

Мендельсон только что унёс ноги из Германии, потерял всё, нажитое непосильным трудом, а посему готов взяться за любую работу. Выбирается подходящий холм на территории института и раньше, чем Вайцман успевает опомниться, возникает первый этаж: мрамор, ковры, лестницы, бассейн, двойная теплоизолирующая стена…

Вайцман – человек обеспеченный, патент на изобретённый им способ производства ацетона сделал его богатым – но темпы, которыми Великий опустошает его счёт, начинают пугать. Да и жить в музее имени самого себя – удовольствие сомнительное.

Напару с женой им удаётся уговорить архитектора чуток умерить масштабы. И кстати, прорубить в боковой стене окна, кои Мендельсон считает буржуазным предрассудком. Будучи призван к здравому смыслу («Тебе предрассудок, а мне тут жить»), архитектор окна пробивает. Из вредности – круглой формы, как в лучших домах Хоббитании.

В общем, второй этаж получается скромнее первого (не мрамор, а плитка), зато уютнее.

А архитектор является к заказчику и сообщает, что всё путём, остаётся один этаж и…

Вайцман – человек воспитанный, посему сообщение о том, что денег ВАЩЕ нет, ему удётся облечь в форму довольно пристойную.

А архитектор – ни в какую, мол нельзя комплекс оставлять незавершённым, позор и всё такое.

В конце концов приходят они к компромиссу.

Третий этаж бывает-таки построен, но состоит ровно из одной комнаты – что делает его изрядно похожим на рубку субмарины.

Говорят, раньше в ясную погоду оттуда можно было видеть окрестности Иерусалима.

Байки от Голды Меир

1.Тайный советник вождей

«Тебя просил зайти Берл».

Для отцов-основателей Израиля – "предложение, от которого нельзя отказаться".

Берл Кацнельсон. Нечто маленькое, встрёпанное, вечно в мятой одежде. Ни особых должностей, ни политического образования. В прошлой жизни вообще-то – просто библиотекарь.

Тем не менее с любыми проблемами отцы-основатели идут именно к нему. Кацнельсон проблему выслушивает, после чего закладывает руки за спину и начинает ходить по комнате, говоря сам с собой вслух, в стиле известного мультперсонажа. Продолжается это хождение по нескольку часов, причём отцы-основатели сидят, стараясь не отсвечивать и смотрят ему в рот. Потом хождение прекращается и выдаётся решение.

В ста процентах случев – верное.

2. Берегитесь баобабов

1963 год. В Израиль приезжает премьер-министр Бирмы У Ну. Дорогому гостю показывают достижения страны. Особенная гордость – высаженные своими руками леса под Иерусалимом.

Гость впечатлён. Он ёрзает на месте и выглядит крайне обеспокоенным. Переводчик переводит: "Господин премьер-министр просит передать, чтобы вы были очень осторожны с этими деревьями. Они ведь РАЗРАСТУТСЯ!"

3. Голодовка

В Израиле – невиданное. Голодовка протеста. Некий товарищ ставит палатку у самого Кнессета и обещает голодать, пока…

Народ стоит, глазеет.

Тут подъезжает премьерский лимузин, из лимузина появляется самолично Голда Меир. И, гремы многочисленными кастрюльками, бежит к голодающему.

"Ой-вэй, какой ты бледный, какой худой! Куда смотрит твоя мама! Вот, я тебе супчику принесла, скушай, ложечку за маму…"

Короче, голодовка накрывается тряпочкой.

Байки о дуэлях

1. Дуэль на пушках

1808 год. Генерал-адъютант Михаил Долгорукий, 28 лет. Фаворит княжны Екатерины Павловны.

Прибывает на фронт, в ставку генерал-лейтенанта Тучкова. И требует немедленно передать командование ему.

Тут получается у них распальцовка в стиле "А ты кто такой". С закономерным вызовом на дуэль.

Тучков отвечает, что генералам на войне стреляться – только противника радовать. И предлагает вместо того прогуляться вдоль линии фронта.

Что-то среднее между Судом Божьим и русской рулеткой.

…И решается вопрос при помощи трёхфунтового шведского ядра. Некрасивая такая дырка.

А через два дня после дуэли приносят Тучкову письмо из Санкт-Петербурга о производстве Долгорукова в генерал-лейтенанты с передачей командования и разрешением жениться на княжне.

Как это было в классике:

Спросил: «Какого числа?»

И с грустью понял, что почта

Сюда слишком долго шла…

2. Терпение и труд…

Уходя в отпуск, генерал Ушаков оставляет полк полковнику Ралю.

Неизвестно, что он обнаруживает по возвращении, но только выходит у господ офицеров разговор тяжёлый и неприятный. И кончается разговор вызовом на дуэль. Стреляет полковник стреляет отлично, что генерал стрелок весьма посредственный – ему тоже известно. Посему дуэлью он особо не беспокоится, откладывает недельки на две, берёт отпуск и начинает разгребать дела.

Генерал тоже берёт отпуск. И две недели с утра до вечера ходит в тир.

Назначенный день, дуэль. Стреляет полковник – пуля попадает в золотой образок на шее генерала. Стреляет генерал – полковник убит на месте.

Мораль: ТРЕНИРОВАТЬСЯ НАДО!

3. Поэт и критик

Вызывает как-то поэт Дельвиг на дуэль критика Фаддея Булгарина.

Булгарин, ветеран наполеоновской армии, прошедший с нею всю Россию до Москвы, отвечает холодным отказом: "Скажите барону Дельвигу, что я на своём век видел более крови, нежели он – чернил".

4. Их десять, нас…

1814 год. Париж. Оккупация.

Поручик Телавский обедает в парижском ресторане. Подсаживаются человек десять французских каваллеристов.

Начинаются разговоры, шуточки…

А Телавский – мужик здоровенный, рубака – но притом человек прекрасного образования, умный и превосходно воспитанный.

Блестяще отшучивается – на французском же, и в общем-то откровенно развлекается.

Но тут следует шуточка уж совсем за гранью фола – и поручик понимает, что всё, шуточки кончились.

Вызов – немедленный, дуэль на саблях – одна из самых страшных и кровавых, кстати разновидностей дуэли.

Тут правда выясняется, что остальные французы с товарищем вполне согласны.

"Мы будем драться по очереди", помните классику? Там правда вовремя подоспели гвардейцы кардинала. А вот как выглядело это в жизни.

Девять человек Телавский покрошил – одного за другим.

И был зарублен десятым.

5. Противник превращается в фарш

1645 год. Сэр Уильям Пэтти получает вызов на дуэль. Сэру Уильяму на тот момент 23 года, впереди – долгая и плодотворная жизнь – политика, наука, приключения.

Убивать противника не хочется, погибать самому – и того меньше.

А ему талдычат про выбор оружия. Ну он и выбирает. Не шпаги и не пистолеты. Топоры. Чудовищных размеров колуны из подвалов парламента, которыми колют дрова простолюдины.

Кончается впрочем всё бескровно – оторвать-то дуэльные топоры от пола благородным донам сил ещё хватает, но вот орудовать ими…

6. Гордость и предубеждение

1971 год. Фельдмаршал армии Уругвая называет подчинённого ему генерала социалистом.

Вызов следует незамедлительно.

25 шагов, 37 выстрелов – и ни одной царапины.

У обоих благородных донов – не самый молодой возраст. Обычный комплект старческих болячек. И – невероятная латиноамериканская гордость.

На дуэль – да в очках?! Не можно!

7. Особенности национальной дуэли.

А эта дуэль – из серии книг Нины Соротокиной, по которой впоследствие сняли фильм «Гардемарины, вперед».

Первая половина XVIII века. Окрестности Санкт-Петербурха. Два друга в сопровождении секундантов выезжают на дуэль. Местом выбран безлюдный островок в окрестностях Санкт-Петербурха. Ввиду драконовских законов против дуэлей («вешать не только живых, но и трупы, буде таковые после дуэли окажутся»), выезд маскируется под пикник. Для убедительности берут бутылки, закусь, дыню даже.

Драться решают до первой крови.

Итак, столы накрыты, всё готово. Остаётся только по-быстрому пролить эту самую первую кровь.

Противники становятся в стойку, быстрое движение – и вот уже у одного из них расцветает на ладони кровавое пятно.

От раздавленного комара.

8. Чёрная речка, дубль два.

О дуэли Николая Гумилёва и Макса Волошина существуют две версии.

Первая – героическая, со стрельбой, вторая…

Итак, вторая версия. Оскорблённый Гумилёв, пощёчина Волошину – и все едут на Чёрную Речку. Стреляться.

История вот-вот собирается повториться.

Только вот Волошину участвовать в этом идиотизме неохота. Потому как стреляться из Лепажей да за первую красавицу Санкт-Петербурга одно, а из револьверов за виртуала провинциальной учительницы – совсем другое. Да и вообще – XX век на дворе.

И на подходе к месту дуэли он сообщает, что калошу потерял. А умирать без калоши он несогласный.

…Через полчаса к поискам присоединяется Гумилёв, стоявший до того монументом самому себе. Световой день в Питере в конце ноября вообще короткий, так что ещё через полчаса копания в снегу присутствующие начинают наезжать на Гумилёва, мол, кончай, Колька, дурью маяться, сейчас все воспаление лёгких схватим.

И все идут домой, потому как эра, доантибиотиковая, и пневмония будет поопасней, чем русская рулетка.

…А калошу в конце концов находит полиция.

Пасхальное, дедуктивный метод

К раввину Бреста, Йосефу-Дову-Беру Соловейчику приходит некий бедняк с вопросом: «Можно ли в Песах воспользоваться не вином, а молоком?».

Соловейчик отвечает, что нет, нельзя, извлекает из кармана двадцать пять рублей и даёт бедняку.

Тот уходит, появляется жена рава:

– Вино стоит от силы рубля три. А на что остальные двадцать два?

Улыбается Соловейчик и отвечает: «Неужели этот праведный человек будет запивать молоком пасхальные мясные блюда?

Короче, мяса у него дома тоже нет».

(Прочитано у Меира Кахане, «Никогда больше»)

Оптимистичное

Из объявления в нюрнбергской газете, 1967 год:

«В связи с улучшением состояния здоровья частное лицо продаст новый, ни разу не бывший в употреблении гроб»

Спокойной ночи

В 1968 году в индийском городе Арон отменяют трёхсотлетнюю традицию.

Состояла традиция в следующем:

Ежедневно, ровно в три часа ночи с крепостной стены бухала пушка и специальный глашатай зычно провозглашал: "Ти-и-ихо! Магараджа спит!"

Его вела добродетель

1780 год. Штат Вирджиния, округ Питтсильвания. Криминальный беспредел. До Бога высоко, до суда далеко – крутись, как хочешь.

22 сентября того же года добрые люди округа собираются по приглашению некого капитана.

Констатируют, что округ терпит тяжёлые потери от рук лихих людей, злостно избегающих наказания. И что положение такое неприемлемо.

А констатировав, решают создать своими силами отряды быстрого реагирования – «для скорейшего пресечения разбойников, их немедленного исправления, а в случае несогласия оных – тяжкого покарания, достойного преступлений и причинённого ущерба».

Под «тяжким покаранием» добрые люди подразумевают 39 плетей провинившемуся.

Пишут петицию губернатору штата, получают разрешение на упрощённое судопроизводство – и начинают разгребать авгиевы конюшни. Не хуже ночных водометных машин.

Мера имеет успех и активно перенимается по всей стране. С определёнными исправлениями и дополнениями. В основном, касающимися «тяжких покараний».

Капитан доживает до семидесяти восьми.

На могиле выбивают:

"Его вела добродетель – его истинный проводник.

Капитан Уильям Линч"

Лорд и его убийца

1. Лорд

Лорд Китченер.

В молодости – руководитель картографической экспедиции в Палестину.

Чтоб было понятно: нынешняя граница между Израилем и Ливаном проходит по границе мест, картированных экспедицией Китченера.

В англо-бурскую войну – усмиритель буров, доказавший, что в партизанской войне вполне можно победить – если лишить их поддержки мирного населения. Методы – политика выжженой земли и концлагеря для гражданского населения.

В 1914 ненадолго приезжает в отпуск в Англию. Отдохнуть. И аккуратно попадает под начало Первой мировой. Не успев опомниться, получает пост военного министра.

На первом же выступлении в кабинете предсказывает, что война будет длиться минимум три года, потребует мобилизации огромных армий и повлечёт миллионные человеческие потери.

В 1916 году Китченер с Ллойд Джорджем собираются с союзническим визитом в Россию. Ллойд Джордж в последний момент поездку отменяет, так что Китченер едет один.

5 июня 1916 года тяжёлый крейсер «Гэмпшир», везущий английскую делегацию, подрывается на мине, поставленной немецкой субмариной U-75. Практически повторив имевшую 12 лет назад судьбу «Петропавловска» и адмирала Макарова. Из команды крейсера спасается 12 человек.

Спасшиеся рассказывали потом, что фельдмаршал Китченер сохранял спокойствие и присутствие духа до самого конца.

2. Убийца

Фриц Дю Кейн.

Человек фантастической биографии. Прошедший путь от бурского коммандо до узника ФБР.

В 17 лет поступает в Лондонский универ, по окончании – в Королевскую военную академию, Брюссель.

С началом англо-бурской войны возвращается в Южную Африку, вступает в бурские коммандос. Дорастает до капитана артиллерии. Попадает в плен к англичанам, сбегает, возвращается к своим. Отряд буров отступает в Мозамбик, где попадает в плен уже к португальцам. Всех посылают в лагерь для интернированных под Лиссабоном.

Тут, ещё по дороге в Мозамбик, имеет место эпизод с золотым обозом. Дю Кейну приказано возглавить обоз с добытым на приисках золотом. Он ругается со своими, подговаривает тутти-носильщиков, истребляет весь конвой, после чего братски делится с туземцами (тутти – волов, себе – золотишко).

Дальнейшая судьба золотого обоза остаётся неизвестна.

В лагере Дю Кейну удаётся соблазнить дочь одного из охранников и опять сбежать – на сей раз в Париж.

Из Франции он перебирается в Англию, где…вступает в британскую армию. Причём в офицерском звании.

Возвращается в Южную Африку – уже под видом английского офицера.

Тут сюжет начинает резко попахивать Толкиеном (привет «Детям Хурина»).

Выясняется, что пока Дю Кейн офицерствовал в британской армии, англичане сожгли родную ферму (ничего личного, политика выжженой земли). Сестру убили, мать умерла в концлагере.

Дю Кейн объявляет личную войну Англии в общем и лорду Китчнеру в частности.

Собирает два десятка добровольцев и совсем уже собирается сыграть в Иоганна Вайса, как всех сдаёт жена одного из потенциальных диверсантов.

Всех ставят к стенке, Дю Кейну в очередной раз удаётся выкрутиться – под обещание сдать бурские секретные шифры. Которые он немедленно выдумывает из головы.

На сей раз дают пожизненное. Которое он отбывает в старом замке в Кейптауне. Тут Кожевников кончается, и начинается Дюма. Пользуясь только металлической ложкой Дю Кейн прокапывает сквозь каменную кладку подземный ход и почти уже выбирается, когда всё портит сорвавшийся булыжник.

Дю Кейна этапируют на Бермудские острова. По дороге он предпочитает судно покинуть и добираться до Бермуд своими силами, вплавь, без суетных подробностей в лице конвоя.

На Бермудах он охмуряет ещё нескольких женщин, через них выходит на контакт с немецкими моряками, которые контрабандой вывозят его в Штаты.

Оказавшись на свободе, Дю Кейн обосновывается в Нью-Йорке.

Работает журналистом «Нью-Йорк Геральд», как за полвека до того Гедеон Спилет («Таинственный остров»).

Ведёт репортажи из-под осаждённого Порт-Артура, из Марокко и других горячих точек. Становится личным инструктором по стрельбе у Теодора Рувельта, сопровождает его в охотничьих экспедициях.

Красавец мужчина, окружённый вдобавок ореолом таинственности. Ярко-синие глаза, длинные чёрные волосы до плеч. Свободно говорит на английском, французском, немецком, голландском и естественно на африкаансе. Блестящий рассказчик. Одна беда – как настоящий мачо, изо всех средств контрацептивов признаёт только аборты.

Что быстро узнаёт женщина, согласившаяся выйти за него замуж.

После очередного аборта терпение у родичей жены лопается и Дю Кейн снова оказывается в холостяках.

К тому же периоду относится встреча с Фредериком Барнхэмом.

Ещё в войну Дю Кейн получает задание ликвидировать майора Барнхэма – тогда – руководителя разведки британской армии. Но как-то не получается. И вот в 1910 году, в Вашингтоне бывшие противники наконец встречаются лицом к лицу. И сводит их общее дело: оба независимо друг от друга лоббируют закон об облегчении импорта африканских животных.

Из письма Бархэму:

Моему доброму врагу, майору Фредерику Барнхэму, величайшему разведчику мира.

Когда-то я добивался чести убить вас, но не преуспев, хотел бы выразить вам своё искреннее восхищение.

Фриц Дю Кейн

Впоследствии их снова разбросает по разные стороны баррикад, когда Барнхэм уйдёт в контрразведку.

1914 год. Первая мировая. На контакт с Дю Кейном выходят немцы. Известный журналист отправляется в Бразилию под именем Фредерика Фредерикса, исследователя каучуконосов.

В основном исследование каучуконосов сводится к отправке ящиков с собранными образцами почв – причём исключительно британскими судами. Кроме образцов, ящики содержат ещё кое-что. В результате, кораблей «Сальвадор», «Пемброкшир», «Теннисон» и многих других никто больше никогда не видит.

В 1916 году Дю Кейн под видом русского князя Бориса Закревского проникает на борт тяжёлого крейсера «Гэмпшир», которым плывёт в Россию фельдмаршал Китчнер. По пути шпион передаёт сигнал немецкой субмарине и успевает спастись на плотике незадолго до потопления крейсера (уже «Тайна двух океанов» получается). За эту операцию Дю Кейн получает Железный крест.

В 1916 году, опасаясь излишней известности, Дю Кейн организует в газете заметку о своей гибели – от рук жестоких амазонских дикарей.

Арестовывают его в 1917, в Нью-Йорке. При попытке получить по фальшивым бумагам страховку за погибшие ящики с образцами. Как полагается – обыск. А при обыске обнаруживают письмо от немецкого вице-консула в Манагуа. Где открытым текстом – благодарности капитану Дю Кейну, «оказавшему неоценимые услуги Германии»…

К тому времени Дю Кейном начинает сильно интересоваться и Великобритания. «Повинен в убийствах в открытом море, поджогах, подделке документов Адмиралтейства и умышлении против короны» Американцы соглашаются выдать Дю Кейна, если его им потом вернут – досиживать за страховку.

В Нью-Йоркской тюрьме беднягу разбивает паралич и его переводят в тюремную больницу. Где он и лежит два года – пластом, без единого движения.

А потом чудесным образом встаёт, перепиливает решётку на окнах, переодевается женщиной и растворяется в пространстве.

Через год он появляется в Бостоне – под именем отставного британского майора Фредерика Крейвена.

Работает журналистом и агентом фирмы папы будущего президента Кеннеди.

Помимо того в паре с литобработчиком работает над сценарием автобиографического фильма «Человек, убивший Китчнера».

В 1932 очередная недовольная пассия сдаёт Дю Кейна ФБР. Англичане снова требуют выдачи, Дю Кейн подаёт апелляцию в американский суд, самый справедливый суд в мире. Вердикт: обвиняемый да-таки наломал дров. Но выдавать его нельзя – срок давности вышел.

Добираются до Дю Кейна уже в 1941-ом. Начинают разматывать его дела за последние десять лет. И выходят на созданную им агентурную сеть – по словам Гувера – крупнейшую немецкую шпионскую сеть в США.

На суде Дю Кейн наставает, что всё, сделанное им за последние сорок лет – месть за преступления англичан во время англо-бурской войны.

Помогает слабо.

Шестидесятичетырёхлетнему Дю Кейну дают двадцатку плюс штраф в две тысячи баксов.

Однокамерники («мы патриотки, или нет»), над ним издеваются и бьют. Такая жизнь подрывает даже его железное здоровье. Из тюрьмы он выходит спустя четырнадцать лет – в стиле того же графа Монте-Кристо. Но на этом сходство кончается – на свободе оказывается не суперен с девятью жизнями – просто очень больной человек.

Умирает Дю Кейн двумя годами позже.

О бедном учёном замолвите слово

Сэр Уильям Дампир – пират и член Королевского общества – совершил три кругосветных путешествия, его именем названы архипелаг, остров, мыс. Автор трёх книг.

Любил поговаривать:

«Я понимаю, что мой способ – не вполне обычный метод научных изысканий. Но зато вполне безопасный, ведь мои люди – неплохая охрана для учёного».

О Маяковском – весёлом и находчивом

Вопросы слушателей и ответы Маяковского:

– А правда что от великого до смешного один шаг?

– Правда. И я делаю этот шаг к вам.

– Маяковский, вам кольцо не к лицу!

– Потому я его и не ношу на носу.

– Как вы относитесь к Демьяну Бедному?

– Читаю.

– На чьи деньги вы ездите за границу?

– На ваши!

– Часто ли вы заглядываете в Пушкина?

– Никогда. Пушкина я знаю наизусть.

– Владимир Владимирович, как там в Монте-Карло, шикарно?

– Очень, как у нас в "Большой Московской" [гостинице].

– Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин я чувствую себя грузином…

– А среди дураков?

– А среди дураков я впервые.

Байки Крымской войны

1. У-ку-шу!

…наши делают ночью небольшие вылазки: в одной из них наши унесли на руках три мортиры с неприятельской батареи; один казак схватил спящего французского офицера, тот ему откусил нос, а казак, руки которого обхватили крепко француза, укусил его в щеку и так доставил его пленным.

(Н. Пирогов, Симферополь. 6-го декабря, 1854 г.)

2. Доктор пришьёт ему новую…

Солдаты прямо считают Пирогова способным творить чудеса.

Однажды на перевязочный пункт несли на носилках солдата без головы; доктор стоял в дверях, махал руками и кричал солдатам: «Куда несете? Ведь видите, что он без головы».

«Ничего, ваше благородие,– отвечали солдаты,– голову несут за нами; господин Пирогов как-нибудь привяжет, авось еще пригодится наш брат-солдат»…

(А. М. Крупская)

История одного ходатайства

«По распоряженiю вашего сiятельства, мой проектъ воздухоплавательнаго аппарата переданъ на разсмотр?нiе техническаго комитета. Не можете-ли, ваше сiятельство, сд?лать распоряженiе о дозволенiи мн? им?ть свиданiе съ к?мъ-либо изъ членовъ комитета по поводу этого проекта не позже завтрашняго утра, или, по крайней м?р?, получить письменный отв?тъ экспертизы, разсматривавшей мой проектъ, тоже не позже завтрашняго дня».

Основания торопить начальство у автора были – в близжайшие день-другой ему светила вышка. Причём, вполне обоснованная.

Читал я значит описание ракеты Кибальчича и думал, а ведь вовремя повесили товарища.

Потому как, идея твердотопливной ракеты у него обязательно воплотилась бы в модель "один к…". Работающую.

А с учётом того, что ракеты всё-так – хобби, а профессия – террорист-бомбист, следующей логично вытекающей отсюда мыслью стала бы примерно такая:

"В космос на этой штуке конечно не слетаешь. Но вот ежели к ней модели да бомбу, да с плеча, да по царской карете – красиво-то как выйдет".

Тем более, что в военном деле ракеты к тому времени уже больше века применялись.

Только чудо спасло Россию от знакомства с РПГ-К (Ручным противокаретным гранатомётом Кибальчича)

Желающие могут ознакомиться собственно с текстом проекта. Обратите внимание на последний абзац – идея «модели один-к…» уже прорезывается.

Ночью отдал партизанам шапку вместе с головой

Начинается эта заваруха с австрийского наместника Германа Гесслера. Коий приказывает установить на центральной площади городка столб, прибить к нему свою шляпу, а проходящим мимо горожанам – отбивать ей поклоны.

Вильгельм Телль поклона не отбивает, за что и бывает арестован. Судим и приговорён. Мол, попадаешь в яблоко – свободен. Убиваешь сына – сам себе Иван Грозный.

18 ноября 1307 года Вильгельм Телль стреляет из арбалета в яблоко, установленное на голове его сына Вальтера. Яблоко – в куски, сын невредим, наместник обоих почти что уже отпускает, только напоследок интересуется: "Слышь, мужик, а для чего ты вторую стрелу взял?".

Ох, недаром в израильском жаргоне есть понятие "вопросов от китбека" – дурацких вопросов, которых и задавать не стоит. Определённо, вопрос Гесслера относится именно к этому жанру.

Потому как Вильгельм Телль откровенно брякает: "Для тебя. На случай, если бы в сына попал". И тут всё начинается по-новой – хоть образа святые выноси.

Наместник по непонятной причине усматривает в этих словах угрозу, недобрые намерения и вообще неуважение, а потому приказывает Телля связать, доставить на корабль и отправить в его, наместников, замок.