Текст книги "Книжный клуб Джейн Остен"
Автор книги: Карен Джой Фаулер
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Предисловие к русскому изданию
Бывают книги, которым не грозит устареть, хотя книг таких гораздо меньше, чем хотелось бы думать. Романы Джейн Остен – в почетном списке. Вот уже двести лет литературоведы и читатели изучают феномен удивительной английской романистки, идо сих пор никто не выдумал ярлыка, который можно было бы наклеить на Джейн Остен и забыть о ней, убрать шесть романов в дальний угол на полку и сказать себе: «Эту литературу мы уже переросли». Почему истории Элизабет Беннет или Эммы по сей день воспринимаются едва ли не как панорама современной жизни? Откуда эта универсальность? Где начинается поход в вечность? Почему сейчас, столько лет спустя, Джейн Остен читается как наша современница, анализируется, изучается? И, само собой, раз за разом экранизируется (последняя экранизация «Гордости и предубеждения» наделала шуму и номинирована на премию «Оскар» в четырех категориях).
Между прочим, Марк Твен не выносил романы Джейн Остен. Говорил так: «Всякий раз, когда я читаю «Гордость и предубеждение», мне хочется выкопать Джейн Остен и съездить ей по черепу ее же берцовой костью». – «Он явно перечитывает роман снова и снова, – замечает Карен Джой Фаулер. – Он говорит: "Всякий раз, когда я читаю", – и хочется сказать ему: «Сэмюэл, ты уже читал ‘Гордость и предубеждение’, хватит»».
Пять женщин и шесть мужчин собираются ежемесячно, чтобы обсудить очередной роман Джейн Остен. В книжном клубе – романы, дружба, воспоминания, столкновения вкусов и интересов, вроде бы неторопливая жизнь. А под поверхностью этой жизни сплетаются темы двухвековой давности и сегодняшнего дня, и звучит удивительная полифония, в которой голос Джейн Остен, и голоса ее преданных читателей, и голос самого книжного клуба – а может, это голос покровителя всех читателей на свете, – сливаются в удивительное многоголосье, и больше не нужно задаваться вопросом «когда это было написано?», и не нужно делать скидок на то, что прошло два столетия. «Фаулер вызвала к жизни захватывающую историю, которой гордилась бы сама Джейн Остен», – написал один из критиков. И это правда. Хорошие книги живут вне времени. Возможно, только они и вечны.
Анастасия Грызунова, координатор серии
Об авторе
Карен Джой Фаулер родилась 7 февраля 1950 года в Блумингтоне, штат Индиана, в семье ученого-этолога и школьной учительницы. Основные ценности в семье – баскетбол и книги. В детстве планировала стать кинологом. В 1968 году поступила в Университет Беркли, специализировалась на политологии и участвовала в антивоенном движении; в университете же встретила будущего мужа, который участвовал в движении за свободу слова. Родила двоих детей. Стать писательницей решила в свой тридцатый день рождения.
Автор многочисленных рассказов, публиковавшихся в разнообразных журналах, а также в многочисленных авторских сборниках и антологиях; написала пять романов, из которых «Книжный клуб Джейн Остен» (2004) – последний. С точки зрения жанровых предпочтений разрывается между реализмом, фэнтези и фантастикой. Номинантка премии «Небьюла», обладательница «Всемирной премии Фэнтези» и «Премии Содружества» за лучший первый роман.
Веб-сайт Карен Джой Фаулер —
http://www.sfafa.org/members/Fowler/
Пресса и коллеги о романе «Книжный клуб Джейн Остен »
Роскошное наслаждение! Карен Джой Фаулер написала богатейший и удивительный роман. Умный, забавный, полный замечательных персонажей и уникальной лукавой мудрости.
Элис Сиболд, автор романа «Милые кости»
Я полюбила эту книгу всей душой! История Фаулер зачаровывает. Свежий подход, комический тон, лукавые наблюдения.
Сью Графтон, автор «"А" – значит алиби» и др.
«Книжный клуб Джейн Остен» полон юмора, ума, чувства и чувствительности. Одна лишь Карен Джой Фаулер способна мастерски вплести работы Джейн Остен в современную социальную комедию, где слабости и пороки человеческой натуры царствуют, как и двести лет назад. Фаулер вызвала к жизни захватывающую историю, которой гордилась бы сама Джейн Остен.
Гейл Цукияма, автор романа «Грезы воды»
Героям «Книжного клуба Джейн Остен» имеет смысл, дочитав все книги Остен взяться за романы Карен Джой Фаулер. Книги Фаулер остроумны и лукавы, они великолепно написаны и вернут к жизни тех, кто осиротел, дочитав всю Остен до конца.
Джейн Гамильтон, автор романов «Книга Руфи», «Непослушание» и «Карта мира»
Редкая книга, которая напоминает нам, что это вообще такое – чтение. Это острейший и самый смешной роман Фаулер, роман о том, как происходит наш роман с романом.
New York Times Book Review
Фаулер, которая вдохновлялась романами Остен, обладает собственным уникальным голосом и даром рассказчика... У Фаулер такой же острый глаз на тонкую динамику отношений, и она снова доказывает, что Остен актуальна по сей день.
Bookpage
Смешная, мастерски написанная, остроумная и абсолютно современная сказка, которая объясняет нам, отчего романы Остен по сей день не лишены вечного своего очарования. Как и Остен, Фаулер раскрашивает повседневность, схватывая тонкости общения, сложности дружбы, нюансы ухаживания и хрупкость жизни.
Bookreporter.com
Яркое, захватывающее, искусное литературное развлечение для всех, хотя поклонникам Джейн Остен уготованы особые сюрпризы.
Kirkus Reviews
Фаулер, очаровательный и добродушный сатирик, роскошно отдает дань Джейн Остен и соревнуется с нею в своем самом великолепном на сегодняшний день романе.
Booklist
Совершенно восхитительная комедия современных нравов.
Entertainment Weekly
Очень трудно объяснить, отчего «Книжный клуб Джейн Остен» так великолепен. Но он великолепен, и очень скоро это поймут повсеместно – истина, признанная во всем мире.
The Washington Post Book World
ШОНУ ПАТРИКУ ДЖЕЙМСУ ТИРРЕЛЛУ
Вечная ему память
Редко, очень редко раскрывается человек во всей истине; редко что-нибудь не бывает слегка завуалировано или слегка неверно понято.
Джейн Остен, «Эмма»
Пролог
У каждого из нас своя Остен.
У Джослин она писала замечательные романы о любви и ухаживании, но так и не вышла замуж. Это Джослин придумала книжный клуб и подобрала участников. За одно утро у нее нашлось больше идей и сил, чем у всех нас за неделю. Надо почаще приглашать Остен в свою жизнь, сказала Джослин, пусть осмотрится. Мы заподозрили тайный план, но кто станет использовать Джейн Остен в дурных целях?
Остен Бернадетты была гением комедии. Ее персонажи, диалоги оставались поистине смешными – в отличие от шуток Шекспира, которым улыбаешься лишь потому, что это шутки Шекспира, из почтения.
Бернадетта была самой старшей из нас, на подходе к шестидесяти семи. Недавно она заявила, что окончательно махнула на себя рукой.
– Просто бросила смотреть в зеркало, – сообщила она. – Надо было раньше додуматься... Словно вампир, – добавила она, и эти слова заставили нас подивиться неизменной элегантности вампиров. Скорее они должны выглядеть, как Бернадетта.
Однажды в супермаркете Пруди видела Бернадетту в домашних тапочках и с нечесаными вихрами надо лбом. Она покупала замороженные бобы эдамамэ, каперсы и другие продукты далеко не первой необходимости.
Бернадетта сказала Джослин, что ей больше всего нравится «Гордость и предубеждение» – наверное, как и остальным. С этой книги она и посоветовала начать. Но муж Сильвии, с которым они прожили тридцать два года, только что попросил развод; новость была такая свежая и деликатная, что Джослин решила не мучить ее красавцем Дарси.
– Мы начнем с «Эммы», – ответила Джослин. – После «Эммы» еще никто не хотел быть замужем.
Джослин с Сильвией познакомились в одиннадцать лет, а сейчас им шел шестой десяток. У Сильвии Остен была дочерью, сестрой, тетей. У Сильвии Остен писала свои книги в шумной гостиной, читала их вслух родным и при этом оставалась внимательным и беспристрастным наблюдателем. У Сильвии Остен могла любить и быть любимой, но это не затуманивало ее зрение, не притупляло проницательность.
Не исключено, что книжный клуб создавался ради Сильвии, что Джослин просто хотела поддержать ее в трудную минуту.
Это похоже на Джослин. Сильвия была ее самой старинной и близкой подругой.
Кажется, Киплинг сказал: «Кто, как не Джейн, выручит в беде»? Или что-то в этом роде?
– Я считаю, должны быть только женщины, – предложила Бернадетта. – Мужчины портят обстановку. Не собеседники, а проповедники. Перетягивают на себя весь разговор. Джослин открыла рот.
– Никто не сможет вставить ни слова, – предупредила ее Бернадетта. – Женщины никогда не решаются перебить, сколько ни говори.
Джослин кашлянула.
– И потом, мужчинам книжные клубы не нужны, – продолжала Бернадетта. – Они любят читать в одиночку. Если вообще читают.
Джослин закрыла рот.
Однако следующим пригласила Григга, которого никто из нас не знал. Григг оказался аккуратным, темноволосым человеком лет сорока с небольшим. Самым примечательным в нем были ресницы, невероятно длинные и густые. Наверное, подумалось нам, тетушки всю его жизнь сокрушались, зачем такие ресницы достались мальчику.
Зная Джослин, мы задумались, кому предназначался Григг. Для кого-то Григг был слишком молод, для остальных слишком стар. Что он делал в клубе – загадка.
Джослин не раз пыталась кого-нибудь сосватать тому, с кем общалась подольше. Еще в старших классах она познакомила Сильвию с ее будущим мужем, а через три года после выпуска была подружкой невесты на свадьбе. И, рано отведав крови, уже не смогла забыть этот вкус. Сильвия и Дэниел. Дэниел и Сильвия. Тридцать с лишним лет удовольствия, хотя сейчас, конечно, радоваться было сложнее.
Сама Джослин так и не вышла замуж, поэтому у нее оставалось достаточно времени для всевозможных хобби.
Когда дочери Сильвии, Аллегре, исполнилось девятнадцать, Джослин потратила целых шесть месяцев, подыскивая для нее подходящих молодых людей. Теперь уже тридцатилетняя, Аллегра стала пятым членом нашего книжного клуба. Остен Аллегры писала о влиянии финансовых трудностей на личную жизнь женщин. Если бы Аллегра работала в книжном магазине, Остен стояла бы у нее в отделе ужасов.
Аллегра носила короткие дорогие стрижки и дешевые эффектные туфли, но мы не обратили бы на это внимания, если б она при каждом удобном случае не называла себя лесбиянкой. Когда невосприимчивость Джослин стала уже неприличной, Сильвия отвела ее в сторонку и спросила, когда же до нее наконец дойдет. Та чуть не сгорела со стыда.
Джослин переключилась на подходящих молодых женщин. Она держала собачий питомник и разводила родезийских риджбеков. К счастью, оказалось, что собачий мир изобилует походящими молодыми женщинами.
Пруди была самой молодой из нас – двадцать восемь. Ей больше всего нравились «Доводы рассудка», последний и самый мрачный роман Остен. У Пруди книги Остен менялись при каждом чтении: один год – сплошная романтика, а на другой вдруг прохладная ироническая проза. Остен Пруди рано умерла, в сорок один год, возможно, от болезни Ходжкина[1]1
Болезнь Ходжкина – лимфогранулематоз, рак лимфатических узлов. – Здесь и далее прим. переводчика.
[Закрыть].
Пруди ждала, что мы как-нибудь отметим ее искреннюю преданность Остен – ведь она-то заслужила приглашение, в отличие от Аллегры, попавшей к нам лишь благодаря матери. Само собой, у Аллегры могли быть какие-то ценные мысли; Пруди не терпелось их услышать. Всегда интересно, что лесбиянки думают о любви и браке.
У Пруди было драматическое лицо, глубоко посаженные глаза, белая-белая кожа и впалые щеки. Крошечный ротик, в улыбке губы почти исчезали, как у Чеширского кота, только наоборот. Она преподавала французский в старшей школе и единственная из нас на тот момент была замужем, не считая Сильвии, которая уже почти не считалась. И может, Григга – про Григга мы не знали, – но с чего бы Джослин пригласила женатого?
Остен Григга никто себе не представлял.
Итак, нас было шестеро: Джослин, Бернадетта, Сильвия, Аллегра, Пруди и Григг – полный список книжного клуба Центральной Долины/Ривер-Сити, клуба Джейн Остен и только ее. Наша первая встреча прошла в доме Джослин.
Март. Глава первая, в которой мы собираемся у Джослин, чтобы обсудить «Эмму»
Мы сидели кружком на веранде у Джослин и попивали в сумерках холодный чай, настоянный на солнце. На ее двенадцати акрах пахло свежеподстриженной калифорнийской травой. Вид был чудесный. После грандиозного лилового заката горы Берриесса на западе погрузились в тень. Южнее протекал ручей, летом пересыхавший.
– Вы только послушайте лягушек, – сказала Джослин.
Мы прислушались. Из-под суматошного лая собак в ее питомнике едва пробивался лягушачий хор.
Она представила нам Григга.
Тот принес сборник «Грамерси»; значит, Остен – недавнее увлечение. Мы не могли принять человека, который заявился с новенькой книжкой и у которого на коленях лежит полное собрание романов, когда обсуждается одна «Эмма». Как только он хоть что-нибудь скажет, кто-то из нас должен поставить его на место.
Но только не Бернадетта. Хоть Бернадетта и настаивала на чисто женском обществе, у нее было добрейшее в мире сердце; мы не удивились ее радушию.
– Как славно встретить мужчину, который интересуется мисс Остен, – сказала она Григгу. – Приятно узнать мужскую точку зрения. Очень рады, что вы пришли.
Бернадетта никогда не говорила одну фразу, если можно сказать три. Иногда это раздражало, но чаще умиротворяло. Она пришла с какой-то огромной летучей мышью над ухом. Оказалось – просто листок; обнимая Бернадетту, Джослин его убрала.
Джослин вынесла на веранду два уютно жужжащих обогревателя. На полу лежали индийские ковры, а рыжий испанский кафель, вероятно, маскировал собачью шерсть. Еще у нее стояли круглые фарфоровые светильники в форме китайских ваз – без привычной пыли на лампочках, ведь это дом Джослин. Светильники были с таймерами. В нужный момент, когда достаточно стемнеет, они включатся одновременно. Этого еще не произошло, но мы с нетерпением ждали. Может, кого-нибудь как раз озарит гениальная мысль.
На единственной стене, в окружении призовых лент и родословных, висели фотографии: ее династия риджбеков. Риджбеки – матриархальная порода, это одно из их многочисленных достоинств. Предоставьте Джослин место лидера, и высокоразвитая цивилизация вам обеспечена.
Принцесса Серенгети взирала на нас свысока – глаза с поволокой и беспокойный умный лоб. Фотография едва ли способна передать характер собаки: плоское изображение искажает их сильнее, чем людей и даже кошек. Птицы выходят хорошо, они сдержанные по натуре, и к тому же часто фотограф на самом деле целился в дерево. Но этот портрет удался, Джослин сама снимала.
Под фотографией Принцессы, у наших ног, лежала ее дочь – Заря Над Сахарой. Она только-только угомонилась, а до этого полчаса бродила между нами, горячо дыша в лицо запахом стоячего пруда и оставляя на брюках шерсть. Любимица Джослин, единственная собака, которую впускали в дом, хотя она не представляла никакой ценности: Сахара страдала гипертироидизмом, и ей пришлось удалить яичники. Как жаль, что не будет щенков, вздыхала Джослин, у нее милейший нрав.
Недавно Джослин потратила больше двух тысяч долларов на ветеринара для нее. Нас это порадовало; говорят, собаководы становятся жесткими и расчетливыми. Джослин надеялась выставлять ее и дальше, хотя питомнику это денег не принесет, лишь бы Сахара не грустила. Выровнять бы походку – в походке вся красота риджбека, – и можно показывать снова, даже не рассчитывая на призы. (Но Сахара уже сдалась; она впала в уныние и задумчивость. Бывает, кто-то спит с судьей, ничего тут не поделаешь.) Сахара выступала в классе «сука с половыми изменениями».
Лай снаружи превратился в истерику. Сахара встала и оцепенело подошла к сетчатой двери; спинной гребень топорщился, как зубная щетка.
– Почему Найтли такой несимпатичный? – начала Джослин. – У него столько хороших качеств. Почему я его недолюбливаю?
Мы едва расслышали; ей пришлось повторить. Честно, в такой обстановке впору обсуждать Джека Лондона.
Почти все о Джослин мы знали из рассказов Сильвии. Маленькая Джослин Морган и маленькая Сильвия Санчес познакомились в одиннадцать лет в скаутском лагере; теперь им было за пятьдесят. Обе жили в хижине чиппева, зарабатывая лесной значок. Они должны были разводить костры шалашиком, готовить на них и есть приготовленное; задание считалось невыполненным, пока скаут не освободит тарелку. Они учились узнавать листья, птиц и ядовитые грибы. Словно кто-то из них осмелился бы съесть гриб, ядовитый или нет.
Последнее задание состояло в том, что их командами по четыре человека увозили на просеку в десяти минутах от лагеря, а обратно они добирались сами. Это было несложно, им давали компас и подсказку: столовая – к юго-западу.
Они провели в лагере четыре недели, и каждое воскресенье родители приезжали к Джослин с комиксами – а ведь до города было три с половиной часа. «Но ее все любили, – говорила Сильвия. В это даже нам как-то не верилось, а мы Джослин любили без памяти. – Такая очаровательная наивность».
Родители настолько обожали Джослин, что не могли видеть ее несчастной. Ей никогда не рассказывали истории с печальным концом. Она ничего не знала о ДДТ и фашистах. На время Карибского кризиса ее оставили дома: в школе Джослин узнала бы, что у нас есть враги.
«Нам, чиппева, выпало рассказать ей о коммунистах, – говорила Сильвия. – И растлении малолетних. О Холокосте. Маньяках-убийцах. О месячных. О сбежавших психах с крючьями вместо рук. Об атомной бомбе. О том, куда делись настоящие чиппева.
Понятно, что мы сами ни в чем не разбирались. Скормили ей столько чепухи. Но то, что ей говорили дома, было еще дальше от истины. И она поражала нас своей храбростью.
Все рухнуло в тот день, когда нас заставили искать дорогу до лагеря. Ей пришла в голову параноидальная мысль: будто пока мы тут бродим с компасом, все собирают вещи и уезжают. Доберемся до хижины, столовой и уборных, а никого нет. Будто там пыль и паутина, трухлявые половицы. Будто лагерь уже сто лет как забросили. Может, мы пересказали ей слишком много эпизодов "Сумеречной зоны".
Но что удивительно: в последний день за ней приехали родители и по дороге домой сообщили, что летом развелись. Для этого ее, собственно, и отправили в лагерь. Совместно катались к ней по воскресеньям с комиксами – а друг друга на дух не выносили. Целый месяц, пока Джослин не было, ее отец жил в отеле в Сан-Франциско. "Хожу есть в гостиничный ресторан, – сказал он. – Спускаюсь вниз к завтраку и заказываю все, что душе угодно". По его тону, говорила Джослин, можно было подумать, будто он уехал исключительно ради шикарной ресторанной кухни. Ее словно променяли на яйца-пашот».
Через несколько лет он как-то позвонил и сказал, что у него легкий грипп. Пусть его солнышко не беспокоится. Есть билеты на бейсбол, только он, наверное, не сможет пойти, придется в другой раз. Вперед, «Гиганты»! Грипп оказался инфарктом. По пути в больницу он умер.
«Ничего странного, что она выросла такой командиршей», – говорила Сильвия. С любовью. Джослин и Сильвия были лучшими подругами больше сорока лет.
– Мистер Найтли и любовь несовместимы, – ответила Аллегра. У нее было очень выразительное лицо, как у Лилиан Гиш в немом кино. Она еще в детстве хмурилась, когда что-то доказывала. – Фрэнк Черчилл и Джейн Фэрфакс тайно встречаются, ссорятся, мирятся, врут всем знакомым. Похоже, что они влюблены, раз так плохо себя ведут. Можно представить себе секс. С мистером Найтли такого нет.
Голос у Аллегры был словно колыбельная, тихий, но глубокий. Она часто теряла терпение, однако ее интонации так убаюкивали, что обычно до нас это не сразу доходило.
– Верно, – согласилась Бернадетта. За стеклами малюсеньких очков ее глаза казались круглыми, словно галька. – Эмма всегда говорит, какая Джейн сдержанная, даже мистер Найтли так говорит, а он разбирается в людях. Однако во всей книге только она, – зажегся свет, и Бернадетта подпрыгнула, но не сбилась, – способна отчаянно влюбиться. Остен называет Эмму и мистера Найтли безупречной парой. – Она задумалась. – Она явно одобряет. Я думаю, в дни Остен «безупречный» имело другой смысл. То есть – нечего стыдиться. У людей нет повода чесать языки. Никто не задается, никто не принижает себя.
Свет разлился по веранде, словно молоко. Крупные мотыльки бились о сетку, рвались к нему, искали источник сияния. Иногда удары были настолько громкими, что Сахара рычала.
– Никакой животной страсти, – добавила Аллегра. Сахара обернулась. Животная страсть. Она кое-что видела в питомнике. Такое, что шерсть вставала дыбом.
– Никакой страсти, – повторила Пруди, только с прононсом, на французский манер. Ст'асти. Поскольку она преподавала французский, это прозвучало не так отвратительно, как могло бы.
Но неприятно. В прошлом месяце косметолог выщипал Пруди почти все брови, что придавало ей неизменно удивленный вид. Мы не могли дождаться, когда это пройдет.
– Sans passion, amour n'est rien[2]2
Без страсти любовь ничто (фр.).
[Закрыть], – произнесла Пруди.
– Après moi, te déluge[3]3
После меня хоть потоп (фр.).
[Закрыть], – откликнулась Бернадетта, лишь бы после слов Пруди нарушить молчание, которое могло показаться прохладным. Порой Бернадетта бывала слишком доброй.
Сахара ничего не унюхала. Она отошла от сетчатой двери. Со вздохом прижалась к Джослин. Трижды крутнулась, легла и опустила морду на задорный носок хозяйкиной туфли. Успокоилась, но не потеряла бдительность. Пока Сахара на страже, Джослин ничего не грозит.
– Если позволите. – Григг кашлянул, подняв руку. – По-моему, в «Эмме» есть что-то зловещее. – Он принялся считать на пальцах. Кольца не было. – Навязчивые цыгане. Необъяснимые кражи. Джейн Фэрфакс чуть не утонула, катаясь на лодке. Страхи мистера Вудхауса. На горизонте маячат беды. Бросают тень.
Пруди заговорила быстро и решительно:
– Но идея Остен в том и заключается, что все это ненастоящее. Настоящей угрозы нет.
– Боюсь, вы не уловили идею, – ответила Аллегра.
Григг промолчал. Ресницы упали на щеки, и по его лицу стало трудно что-либо понять. Джослин, как хозяйке, пришлось сменить тему.
– Я где-то читала, что в «Эмме» использован самый популярный сюжет всех времен – унижение хорошенькой, самодовольной девушки. По-моему, у Робертсона Дэвиса[4]4
Уильям Робертсон Дэвис (1913—1995)—канадский романист, критик, драматург и журналист, преподаватель литературы.
[Закрыть]. Единственная история, говорит он, которая обязана понравиться каждому.
В пятнадцать лет, играя в теннис в деревенском клубе, Джослин познакомилась с двумя мальчиками. Одного звали Майк, другого Стивен. На первый взгляд мальчики были так себе. Майк повыше и потоньше, выступающий кадык, очки на солнце горели, как фары. У Стивена были пошире плечи и приятная улыбка, но толстая задница.
Из Нью-Йорка приехала двоюродная сестра Майка, Полин; нужен был четвертый, чтобы играть пара на пару, и они подошли к Джослин. Джослин отрабатывала подачу с клубным инструктором. Тем летом она носила «конский хвост» и челку, как у Сандры Ди в «Бери ее, она моя»[5]5
«Бери ее, она моя» («Take Her, She's Mine», 1963) – комедия германо-американского режиссера Генри Костера; Сандра Ди (1942—1995) сыграла в нем выпускницу, за которой неотступно следит отец, очень опасающийся, как бы она во что-нибудь не влипла.
[Закрыть]. У нее появились груди, поначалу острые, но теперь округляющиеся. Мать купила ей раздельный купальник с чашечками, в котором Джослин ни на минуту не забывала, что на нее смотрят. Но самым привлекательным, как она всегда считала, была ее подача. В тот день Джослин подбрасывала безупречно и со всего размаха посылала крученый мяч точно в квадрат. Казалось, она не может не попасть. Поэтому настроение у нее было безудержно радостное.
Ни Майк, ни Стивен не портили его чрезмерно боевым духом. Выигрывала то одна пара, то другая; на самом деле счет вела только Джослин, да и то про себя. Они обменялись партнерами. Полин была такой соплячкой – обвиняла друзей в зашагах, – что на ее фоне Джослин смотрелась все лучше и лучше. Майк назвал ее «своим парнем», а Стивен заметил, что она не как все девчонки: ни капельки не воображает.
Они все так же собирались и без Полин, хотя трое – ни то ни се. Бывало, либо Майк, либо Стивен носился за мячом вдоль всей сетки, пытаясь играть за двоих. Никогда не выходило, но они не сдавались. В итоге кто-нибудь из взрослых говорил им не валять дурака и вышвыривал с корта.
После тенниса они, переодевшись, встречались в бассейне. Вместе с одеждой менялась и Джослин. Из женской раздевалки она выходила скованной и зажатой, обмотав вокруг талии полотенце, которое снимала лишь перед тем, как нырнуть в воду.
И все-таки было приятно, когда ее разглядывали; Джослин всей кожей ощущала удовольствие. Они прыгали следом, трогали ее под водой, где никто не видел. То один, то другой, нырнув, просовывал голову ей между ног, а когда всплывал, Джослин сидела у него на плечах, вода с волос струилась по груди в чашечку купальника. Однажды кто-то из них, она так и не узнала кто, дернул за тесемку – Джослин едва успела подхватить лифчик. Она могла прекратить это одним словом, но не стала. Она казалась себе бесстрашной, дерзкой. Она вся светилась.
Большего Джослин не хотела. На самом деле ни Майк, ни Стивен ей не нравились, тем более в таком смысле. Лежа в ванне или постели, касаясь себя в более интимных местах и более опытной рукой, чем они, Джослин думала о старшем брате Майка – Брайане. Брайан учился в колледже, а летом работал спасателем в бассейне. Он выглядел как настоящий спасатель. Майк и Стивен называли его боссом, он их – малышней. Он ни разу не заговорил с Джослин, а может, и не знал ее имени. У него была девчонка, которая почти не заходила в воду и все время валялась в шезлонге, читая русские романы и потягивая кока-колу. По числу вишен мараскино, лежащих в ряд на салфетке, было видно, сколько она выпила.
В конце июля устроили танцы, причем девочки приглашали мальчиков. Джослин позвала обоих, Майка и Стивена. Она думала, что им это известно, что они это обсудят. Майк со Стивеном были неразлейвода. Выберешь одного – заденешь другого, а ей не хотелось никого обижать. У нее было платье с открытыми плечами; они с матерью купили к нему лифчик без бретелек.
Майк появился первым, в белой рубашке и пиджаке. Он смущался; они оба смущались; скорей бы пришел Стивен. Но когда тот действительно пришел, Майк был потрясен. Оскорбился. Разозлился.
– Повеселитесь вдвоем, – сказал он. – А у меня дела. Мать отвезла Джослин со Стивеном в клуб и должна была забрать в одиннадцать. Надо на что-то убить целых три часа. Тропинку перед клубом освещали стеклянные фонари, и пейзаж мерцал. Повсюду висели розовые венки, стояли горшки с плющом, подстриженным в форме зверей. Воздух был холодным и спокойным, луна скользила по небу. Джослин не хотела быть со Стивеном. Получалось, будто она его девушка, а это ей не нравилось. Она грубила и злилась, отказывалась танцевать, почти не разговаривала, не снимала кардиган. Она вела себя демонстративно, чтобы у Стивена не осталось сомнений. В итоге он пригласил на танец кого-то еще.
Джослин вышла к бассейну и села в шезлонг. Она знала, что обошлась со Стивеном незаслуженно жестоко; лучше бы она вообще его не встречала. Голые ноги без чулок замерзли. Аромат духов «Песня ветра» мешался с запахом хлорки.
Над бассейном плыла музыка. «Герцог графства». «Я хочу держать тебя за руку». «Есть дом в Новом Орлеане». Брайан присел на край шезлонга, и сердце у Джослин забилось быстрее. Наверное, она влюбилась.
– Ну ты даешь, – сказал он. Было темно, только из-под воды шел синеватый свет. Брайан смотрел в сторону,
Джослин не видела его лица, но голос звучал презрительно. – Знаешь, как называют таких девчонок?
Джослин не знала – даже не знала, что бывают и другие такие девчонки. Но как их называют, Брайан не сказал.
– Понравилось дразнить пацанов? Еще бы не понравилось. Они были лучшими друзьями. А теперь друг друга ненавидят.
Джослин стало ужасно стыдно. Она все лето чувствовала, что ведет себя как-то не так, но не знала почему. Ей и правда нравилось. Теперь она поняла: то и плохо, что нравилось.
Брайан схватил ее за лодыжку так грубо, что утром на месте большого пальца проступил синяк. Провел другой рукой вверх по ноге.
– Ты этого хотела. Сама знаешь. – Он подцепил ее трусы, оттянул их в сторону. Джослин почувствовала гладкую поверхность ногтей. Но не велела ему прекратить. От стыда она не могла пошевелиться. Он просунул палец внутрь, наклонился, лег сверху. Пахло таким же лавровишневым лосьоном после бритья, каким пользовался ее отец.
– Брайан? – крикнула его девчонка от здания клуба. На вертушке играла «Что такое настоящая любовь» – теперь Джослин всегда будет недолюбливать Бадди Холли, пусть он и умер, бедняга, – девчонка звала: «Брайан? Брайан!» Брайан вынул палец, отпустил ее. Встал, одернул куртку, пригладил волосы. Облизнул палец так, чтобы Джослин видела.
– Еще успеем, – сказал он.
Джослин спустилась по мокрой тропинке, мимо фона-реи, на дорогу. Деревенский клуб находился за городом, на вершине длинного холма. Двадцать минут на машине. Дороги петляли среди деревьев. Джослин отправилась домой.
Она была в сандалиях на дюймовом каблуке. Из-за накрашенных ногтей в лунном свете казалось, будто пальцы окунули в кровь. Одну пятку она уже сбила. Джослин было очень страшно: после лагеря она жила в мире коммунистов, насильников и маньяков-убийц. Заслышав машину, она отходила на обочину и пригибалась. Фары представлялись прожекторами. Она притворялась, что невинна и ничего не хотела. Она притворялась оленем. Она притворялась чиппева. Она притворялась, что идет по Тропе Слез, о которой Сильвия рассказывала в красочных, пусть и неточных, подробностях.
Она думала, что успеет домой до того, как мать поедет за ними. Надо просто идти вниз. Но фары проезжающей машины вдруг высветили незнакомый пейзаж. До перекрестка у подножия холма она еще не добралась, а уже поднимается в гору, хотя ни одного, даже короткого подъема быть не должно. Ни указателей, ни домов нет. Она все шагала вперед, потому что вернуться было совсем стыдно. И наконец, через несколько часов нашла маленькую бензоколонку – закрытую, но с работающим телефоном-автоматом. Набирая номер, она была уверена, что матери нет дома. Может, мать где-то в панике ищет ее. Может, пока Джослин была на танцах, она сложила все вещи в машину и уехала навсегда.
Была полночь. Мать устроила страшный разнос, но Джослин убедила ее, что просто хотела подышать свежим воздухом, прогуляться под звездами.
– Но я считаю, – сказала Пруди, – автор хочет показать не столько бесстрастность, сколько контроль над страстью. У Джейн это одна из любимых тем. Она улыбнулась, и ее губы исчезли.
Мы украдкой переглянулись. Джейн. Какая непосредственность. Это гораздо фамильярнее, чем хотелось бы мисс Остен. Больше никто из нас не называл ее Джейн, хотя мы были старше и читали ее на много лет дольше.
Лишь добрейшая Бернадетта ничего не заметила.
– Истинная правда. – Она сцепила руки и крутила большими пальцами, не зная, какой оставить сверху. – «Чувство и чувствительность», первая книга Остен, полностью об этом, как и «Доводы рассудка», то есть последняя. Постоянная тема. Хорошая мысль, Пруди. Найтли без ума от любви – по-моему, так там говорится, без ума от любви, – но он такой джентльмен, что и это не отражается на его поведении. Он всегда остается джентльменом. Джослин, у тебя чудесный чай. Такой ароматный. Клянусь, я пила солнечный свет.