Текст книги "Оптимистический финал"

Автор книги: Кара Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

5

В мастерской становилось темно, но Ганс ни за что не хотел зажигать свет, потому что любил писать при естественном освещении. Дженни не нравилась темнота, она предпочитала яркий свет, много шума и веселья. Полумрак всегда подавлял ее, а в этом доме он казался ей даже зловещим.

Она пошевелилась и спросила:

– Сколько мне еще здесь сидеть?

– Еще немножко, пожалуйста.

– О, Ганс! Ты ведь даже не захочешь показать мне, что ты сделал. Ты заставил меня страдать в этом тесном платье. Я медленно умираю. Я не могу дышать. У меня талия двадцать четыре дюйма.

– Ну и отлично.

– Да, но у этого платья талия двадцать два, если не двадцать.

– Прости дорогая. Это единственное платье, которое у меня есть, и слишком туго оно на тебе сидит или нет, но выглядишь ты в нем прекрасно.

Дженни, сидевшая на высоком стуле в холодной обшарпанной мастерской, опять вздохнула. Если бы Ганс не был так мил, она ни минуты бы здесь не просидела. Она находилась в таком положении уже несколько часов, и ей казалось, что позвоночник вот-вот переломится. Но Дженни была без ума от Ганса, от его забавного, всегда обеспокоенного лица, больших влажных глаз и ласкового голоса. Она не видела ничего подобного прежде и думала, что действительно могла быть влюблена в него. Как жаль, что Ганс так беден. Он жил в холодном, кое-как обставленном доме, в котором не было ни капли уюта. Более ужасающей бедности Дженни не могла себе представить. Он пытался жить за счет живописи, но он не был хорошим художником и вряд ли когда-нибудь им станет. Все так говорили, даже Клайв Уилтон, хотя Клайв был хорошим другом и пытался продать картины Ганса.

Сама Дженни позировала Гансу, потому что он был ей очень симпатичен и говорил ей такие замечательные слова.

– У тебя необыкновенное лицо, Дженни, дорогая. Я знаю, конечно, что я плохой художник, но во мне всегда живет страстное желание запечатлеть прекрасные лица и сохранить их на века. Может быть, твой портрет станет шедевром, а?

– А что такого необычного в моем лице?

Дженни никогда не нравился ее внешний вид. Бледное овальное лицо с маленьким пухлым ротиком, и темными, слегка навыкате глазами, казалось неинтересным и почти грубым. Она всегда завивала и взбивала свои абсолютно прямые волосы, пока Ганс не уговорил ее расчесать локоны и убрать волосы назад. Такая прическа выглядела старомодной, но художник пришел в восторг.

– Какая изысканность. Ты похожа на свою предшественницу.

– Мою предшественницу?

– Ту леди, которая любила развратника-короля и поплатилась за это головой.

Дженни была озадачена, но слова ей понравились.

– Среди моих предков ее не было, и я обещаю тебе, что никогда не полюблю такого опасного человека, каким был Генрих.

– Но ведь тебе немного нравится опасность? Она заставляет твои глаза заблестеть.

Какое странное замечание. Хотя это и правда и сердце ее забилось быстрее. Дженни обожала комплименты. Она была готова надеть странные старомодные одежды, узкое, затянутое в талии платье с пышными рукавами из потускневшей красной парчи, убрать волосы искусственным жемчугом, и часами сидеть неподвижно ради того, чтобы услышать порой нелепые, но волнующие слова Ганса в ее адрес. Он на самом деле был немного сумасшедшим. Он часами работал над портретом, в то время как единственное, что ему удавалось, были пейзажи. Нельзя сказать, что они получались очень хорошо, но Дженни они казались довольно приятными. Ганс был очень беден и не мог позволить себе купить хорошую мебель или отремонтировать дом, который уже буквально рассыпался на части. Помощь он получал только от эксцентричной пожилой мисс Берт, которая не требовала денег, пока у не и ее кошки была крыша над головой.

Убирала и готовила мисс Берт, мягко говоря, небрежно. У нее была навязчивая идея, что она может ослепнуть, поэтому, чтобы не напрягать глаза, она поддерживала во всех комнатах полумрак и никогда не выходила на улицу в солнечную погоду. Никто не стал бы о ней беспокоиться, кроме доброго и снисходительного Ганса.

– Бедная старушка, пусть делает, как ей нравится. Она очень хорошо мне подходит. Если ей хочется иногда остаться в постели, я могу и сам управиться.

Такое положение дел подходило и Дженни. Ведь это означало, что мисс Берт не будет из любопытства заглядывать в мастерскую, и если Ганс захочет поцеловать ее, когда закончит работу, их никто не побеспокоит.

Дженни опять пошевелилась на стуле и сказала:

– Дорогой, ну разреши же мне слезть отсюда. Я сейчас упаду в обморок.

– Еще чуть-чуть. Который час?

– Уже почти пять вечера. Я должна идти открывать библиотеку.

Ганс отбросил кисть.

– Тогда я должен закончить, потому что сейчас прибывает поезд.

– Поезд? А кто приезжает?

– Клайв и его новая секретарша.

– Ты никогда не говорил мне, что он собирается взять новую секретаршу. Что с прежней?

– О, от нее не было никакого проку. Ни ума, ни внешности.

Дженни удивленно подняла брови.

– Я полагаю, она даже не умела печатать. А эта умеет? Или он забыл спросить? Почему он привез ее к себе домой?

– Чтобы работать, конечно.

– Он никогда не привозил домой ту, другую.

– Насколько я знаю, он собирается больше работать дома, чтобы быть поближе к жене. Во всяком случае, прежняя секретарша не подходила для работы дома.

– Но он заведет с ней роман, пока Луиза в больнице!

– О нет, романа не будет. Только работа.

Ганс, конечно, был слишком наивен. Или только притворялся. На его темном лице было какое-то странное выражение. Возбуждение? Предчувствие чего-то?

– Ты видел эту девушку? – ревниво спросила Дженни. – Она хорошенькая?

– Да, видел. Она действительно хорошенькая. Блондинка, голубые глаза. Она выглядит очень невинной, хотя, может быть, она совсем и не такая.

– Держу пари, что это не так. Как ее зовут?

– Маргарет Берни. Мег. Но что случилось, дорогая? Почему ты так рассердилась? Ты ревнуешь Клайва к его новой секретарше?

– Но ведь это не Клайв следил за прибытием поезда, а ты. – На лице Ганса появилось выражение вины и раскаяния.

– Прости меня. Ты права. Меня всегда так волнует появление нового лица. Ты знаешь это. Но ведь это не означает ничего, кроме моего желания запечатлеть его на холсте. Я такой плохой художник, но я сильно стараюсь. Ты должна простить меня, Дженни, а не сердиться. Неужели ты думаешь, что меня заботит смазливое личико этой девушки? Меня оно не волнует. Мне нравятся темные волосы и темные глаза. Иди сюда, моя маленькая.

– Нет, подожди минутку! Сначала я хочу выбраться из этого платья, а не то ты представишь себя Генрихом VIII.

Ганс подошел к Дженни.

– Я мог бы, – он шутя схватил ее за горло.

– Подними ширму, – приказала Дженни. – И подожди, пока я переоденусь.

Голос девушки звучал спокойно, тело ее охватила дрожь. Отчасти от возбуждения, отчасти от страха. Ганс произвел на нее впечатление, она не могла этого отрицать. Все мужчины казались Дженни скучными. Ее тянуло в этот тихий темный дом, даже когда он вызывал в ней странное необъяснимое опасение.

Пока Дженни расшнуровывала тяжелое парчовое платье, зазвонил телефон. В этом ей почудился какой-то скрытый смысл, потому что Ганс быстро вышел из комнаты, не извинившись, как будто он ждал этого звонка. Он некоторое время находился внизу, и Дженни, одетая уже в просторный свитер и юбку, беспокойно ходила взад и вперед. Она украдкой бросила взгляд на портрет. Лицо получилось странным и несовременным. Глаза были сильно навыкате, а нос очень тонкий. В жизни она выглядела совсем не такой. Бедный Ганс действительно был плохим художником. Нечего удивляться его нежеланию показать ей работу. Что еще он мог спрятать в этом месте? У него была куча вещей, которые никто не хотел покупать. На что он жил?

Дженни просмотрела пыльные холсты, прислоненные к стене. Никогда раньше она не оставалась в этой комнате одна. Теперь у нее появилась возможность осмотреться. Из любопытства Дженни отодвинула один из занавесов и увидела, что тот закрывал не окно, а дверь. Интересно, что за ней скрывалось, шкаф или другая комната? Девушка повернула ручку, но дверь оказалась заперта. Может быть, ее плотно заело от пыли и времени.

– Что ты делаешь?

Внезапно раздавшийся за спиной громкий голос Ганса заставил ее быстро повернуться. В сгущающихся сумерках она не могла отчетливо видеть его лицо, но оно показалось ей темным и зловещим. У Дженни перехватило дыхание.

– Ничего. Я просто поинтересовалась, куда ведет эта дверь.

– За ней ступеньки в подвал. Будешь плохо себя вести, я спущу тебя по этой лестнице.

– Ганс! – Дженни была потрясена и напугана.

Но Ганс уже улыбался.

– Этот старый дом полон всевозможных сюрпризов. В том числе и неприятных. Здесь сыро, он весь изъеден червями, на лестницах легко сломать себе шею. А теперь иди сюда, моя маленькая, я хочу тебя поцеловать.

Дженни охотно приблизилась. Ганс был уже немолод. Ему было не меньше сорока. Обычно Дженни влюблялась в более молодых мужчин. Даже Саймон Сомерс, который оставался равнодушным к ее попыткам завязать отношения, был моложе. Но в Гансе чувствовалось что-то особенное, в его поцелуе, его настойчивости, в том волнении, которое вызывали его прикосновения. К этому примешивалось и его желание видеть ее в средневековом платье и те странные чарующие слова, которые он говорил. Дженни понимала, что не сможет долго держать Ганса на расстоянии.

– Кто тебе звонил?

– Клайв.

– Он привез эту девушку?

– Ты имеешь в виду, привез ли он домой свою новую секретаршу?

– Не думаю, чтобы это было очень хорошо с его стороны, когда Луиза в больнице, – справедливо заметила Дженни. – Я полагаю, тебе не терпится увидеть эту девушку?

– Я обедаю у Клайва сегодня вечером.

Дженни отодвинулась.

– Вот как. Тебе действительно не терпится встретиться с ней!

– Я встречаюсь с Клайвом, потому что ему наконец удалось продать мою картину. Причем за хорошую цену. Мы должны это отметить.

– Поздравляю, – угрюмо проговорила Дженни.

– И если эту маленькую блондинку пригласят за стол, я буду смотреть на нее лишь как художник. Не так, как сейчас на тебя. Дженни, Дженни, почему у тебя такое волнующее лицо? Я не могу забыть его, даже когда тебя не вижу.

Дженни стало легче. Так-то лучше. Она верила, что Ганс говорит правду. Но почему, почему она должна терять голову из-за этого нищего художника? Она просто сумасшедшая.

Немного спустя Дженни отправилась домой, громко попрощавшись с мисс Берт, которая ей не ответила.

На улице Краун у Дженни была квартира, выходящая окнами на узкую Хай-стрит. Напротив находился антикварный магазин Саймона Сомерса. Она заметила, что в комнате Саймона горит свет, и высунулась из окна.

– Эй, привет, Саймон? Как ты навестил матушку?

Саймон показался в окне.

– Прекрасно, спасибо, Дженни. А как твоя читающая публика?

– Ужасно. Их дурной вкус меня всегда раздражает. Даже викарий читает детективы.

– Где ты была, Дженни? У тебя краска на лице.

– О, это Ганс. Я позировала ему.

Дженни лишь едва различала в сумерках лицо Саймона, его густые волосы.

– Ты уверена, что Ганса интересует только живопись?

Как всегда его голос звучал лениво, но в нем слышались провокационные нотки. Что оставалось делать девушке, если все мужчины были такими, как Саймон Сомерс: довольные, немного циничные наблюдатели жизни? Они всегда досаждали своими предупреждениями, как старые девы. Кроме того, Саймон ничего не знал о Гансе и судил о нем понаслышке.

– Если Ганс думает, что может стать хорошим портретистом, то почему бы ему не попробовать, – сердито спросила Дженни. – В конце концов, ты ведь пытаешься добиться успеха в своем деле.

– Конечно.

– Не говори так, как будто ты уверен, что Ганс ничего не добьется в жизни.

– Я не уверен, что Ганс ничего не добьется, где бы он ни планировал найти свой успех.

Дженни пожала плечами.

– Я знаю, Ганс одержим идеей писать картины. Честно говоря, я не знаю, чего он хочет больше: рисовать красивые лица или целовать их. Он немного запутался, но это лишь повод, – рассуждала Дженни. – Ему пришлось пережить ужасное время немецкой оккупации. Он мог бы стать великим художником, если бы у него была возможность заниматься живописью в юности. Во всяком случае, он уже продал одну картину. Ганс узнал об этом от Клайва Уилтона, который только что вернулся.

– Я знаю. Мы ехали одним поездом.

Дженни тут же с интересом подалась вперед.

– С новой секретаршей? Какая она? Такая же хорошенькая, как говорит Ганс?

– Дженни, крошка, я смотрю на вещи не так, как этот честолюбивый портретист.

– Но у тебя ведь есть чувства. Ты тоже собираешься в нее влюбиться?

– Тоже?

– Ну, Клайв, должно быть, уже сделал это. Иначе зачем ему было привозить ее сюда? Почему она приехала?

– Возможно, она на самом деле думает, что получит хорошую работу. Вероятно, так оно и есть на самом деле. Почему бы и нет?

– С лицом ангела? – скептически спросила Дженни. – Я не думала, что это непременное условие для секретарши.

– А у тебя, Дженни Хауэрд, – резко оборвал ее Саймон, – лицо стряпухи шестнадцатого века.

6

Миссис Кумб, экономку Клайва, предупредили заранее по телефону о прибытии хозяина и его новой секретарши. Она приготовила одну из свободных комнат для Мег и приняла ее достаточно любезно, но весь ее вид выразил неодобрение.

Клайв сказал, что его экономка – вдова, пользующаяся всеобщим уважением. Он попросил Мег НС удивляться: миссис Кумб всегда держала людей на расстоянии. Но эта трудолюбивая и надежная женщина была очень предана жене.

– Луиза называет ее Леной. Мне бы никогда не хватило бы храбрости так обратиться к ней.

Когда Мег очутилась в доме, ей очень захотелось увидеть фотографию Луизы. Фотографии должны быть обязательно, не говоря уже о портрете. Клайв никогда бы не женился на женщине, которая не могла бы вдохновить художника. Мег уже достаточно хорошо знала хозяина дома, чтобы быть уверенной в этом. Она так и не могла избавиться от смутного подозрения, что Луиза была на самом деле Анжеликой, но Клайв по какой-то причине держал это в секрете. Возможно, ему хотелось предать забвению тяжелое и трагическое детство Анжелики. Мысль о том, что женитьба на Золушке станет достоянием гласности, была ему невыносима.

– Как себя чувствует миссис Уилтон? – спросила Мег Лену, когда та проводила ее в спальню, которая оказалась одной из лучших комнат в доме.

– Она уже поправляется, спасибо, мисс.

Несмотря на явное нежелание экономки отвечать на вопросы, Мег решила расспросить ее обо всем.

– Она уже может принимать кого-нибудь? Я имею в виду незнакомых людей. Мне бы очень хотелось навестить ее.

– Надеюсь, вы скоро встретитесь. Можете пользоваться ванной для гостей, мисс. Я приготовила полотенца. Вторая дверь направо.

Лена собиралась уходить. Она так ничего и не сказала Мег.

– Мне не хотелось спрашивать мистера Уилтона, но скажите, пожалуйста, его жена сильно пострадала?

– Она пострадала так, как кому-то хотелось.

Теперь экономка действительно направилась к двери. Она ничего не сказала, и в то же время сказала все, подчеркнув слово «кому-то». Конечно, речь шла о Клайве. А может быть, судя по тому, как гневно сверкнули ее глаза, она имела в виду саму Мег?

При всем желании полюбить новую работу и окружению, Мег стало не по себе. Неужели эта несносная подозрительная женщина в самом деле полагала, что Мег приехала с намерением занять место Луизы?

Но Клайв действительно никогда раньше не привозил секретаршу в дом. Он сам говорил ей об этом. Но он сказал также, что у него такой объем работы, что не сможет навешать жену, если останется в Лондоне. Клайв ее не обманывал. Но, хотя он был очень мил с Мег с того совместного ленча, она постоянно ощущала его отчужденность.

Нет сомнений, что о них пойдут сплетни. Судя по тем ужасным рассказам о Клайве, которые Мег уже услышала, посплетничать тут любили. Ей придется приложить все усилия, чтобы рассеять подозрения. К тому же ей очень хотелось подружиться с Луизой – или Анжеликой. Бедная девушка, пострадавшая так сильно, что никто не осмеливается сказать ей правду, должна была нуждаться в людях, способных стать ей друзьями.

Мег распаковала вещи в маленькой, но симпатичной спальне. Окна выходили в поле, за которым виднелись деревенские крыши. Затем она приняла ванну и оделась к обеду.

Клайв сообщил, что пригласил Ганса Кромера. Ганс обязательно захочет увидеть Мег, раз так ей восхищался. Кроме того, у них небольшое торжество по случаю продажи одной из акварелей Ганса.

– Не смущайтесь, если Ганс будет слишком эксцентрично вами восторгаться. Он всегда такой в присутствии красивых женщин. У него есть только одно желание – запечатлеть их на полотне. Но, к сожалению, желание гораздо больше его таланта.

– Он хочет меня писать? – спросила Мег.

– Вполне вероятно. Но не позволяйте ему досаждать вам. Мы все стараемся веселить его, памятуя его трагическое прошлое. Он пережил оккупацию и был единственным из семьи, кто выжил. Все это накладывает глубокий отпечаток на человека.

– Вы так добры к нему, мистер Уилтон.

– О, нет. Не более, чем кто-либо.

Клайв действительно казался открытым, добрым и честным. Мег не хотелось судить о нем превратно, но в памяти все еще крутился подслушанный разговор, когда Ганс просил Клайва сделать что-то, уверяя, что риск был ничтожным. Речь шла о ней? Но на следующий день Клайв все-таки позвонил ей и так поразил приглашением на ленч.

Все происходящее было как раз тем, что хотела получить Мег, чтобы забыть Дерека: все немного интриговало и казалось загадочным. Дерек казался ей уже очень далеким, хотя в сердце еще оставалась боль. Внезапно в голове Мег промелькнула мысль, что Саймон Сомерс знал лучший способ лечения разбитых сердец, чем интриги Клайва или Ганса. Просто Саймон не желал, чтобы его игнорировали и все.

Мег уже была готова к обеду, и если суровая Лена находилась на кухне, как тому положено быть, то можно пройти по нижним комнатам в поисках фотографий.

В гостиной фотографий не оказалось. В строго обставленной комнате не было никаких признаков симпатий хозяина. Интересно, любила ли Луиза современные картины над камином с их яркими кричащими красками или холодные линии удобной, но неуютной мебели. Здесь ни к чему не прикасалась женская рука, во всем чувствовалось влияние Клайва. В этой комнате не было места сентиментальным фотографиям. Мег должна была поискать их в другом месте.

Ей очень хотелось попасть в спальню Луизы. Если бы ей удалось убедиться, что Лена на кухне, а Клайв внизу…

Как только Мег подумала об этом, до нее донесся голос Клайва, разговаривавшего с кем-то по телефону в своем кабинете, а звон посуды свидетельствовал о том, что Лена действительно на кухне.

Мег понадобилось мгновение, чтобы быстро проскользнуть наверх и пройти по коридору в поисках спальни. Окна ее должны выходить в сад.

Мег глубоко вдохнула и открыла дверь.

Внутри стояла двуспальная кровать, покрытая тяжелым стеганым атласным покрывалом. На полу лежал роскошный тяжелый ковер. Рядом с кроватью стоял белый туалетный столик. На полу Мег увидела открытый чемодан Клайва.

На столике оказалась фотография в рамке. Мег быстро подошла, чтобы взглянуть на нее, но, к великому разочарованию, на фотографии был только Клайв. Он не улыбался и казался еще красивее, чем в жизни. Фотограф нашел способ польстить своему элегантному клиенту. Он также запечатлел определенную жестокость. А может быть, то было простое тщеславие?

Мег огорченно посмотрела вокруг. Больше фотографий в комнате не было. Если у Клайва и оставалась фотография жены, то держал он ее где-то в другом месте.

Устыдившись своего любопытства, Мег на цыпочках вышла из комнаты и направилась вниз. В конце концов, если бы она случайно обнаружила, что Луиза действительно была Анжеликой, то что она должна была делать или говорить? Это не ее дело.

Тем не менее эта мысль не давала ей покоя. Клайв зашел в гостиную и предложил выпить коктейль.

– Что будете пить? Смешать вам мартини?

– Да, спасибо. Очень милая комната.

– Вам нравится? У меня страсть к комнатам, в которых царит порядок. Я отдаю предпочтение современным дизайнерам. Надо дать им шанс. Что сталось бы с Уильямом Моррисом или Чиппендейлом, если бы их современники не дали им шанс творить. Большинство женщин, конечно, не любят крайностей.

– Ваша жена тоже? – осторожно спросила Мег.

Клайв казался спокойным.

– О, Луиза очень молода. Она все предоставила мне. Мы не могли воссоздать классический итальянский стиль в английской деревне, поэтому она доверилась моему вкусу.

Анжелика тоже была молода, промелькнуло у Мег в голове.

– Ваша жена красива? У вас есть ее портрет?

Клайв сосредоточенно смешивал коктейль.

– Нет, здесь нет. У меня есть несколько фотографий в Лондоне. Здесь у меня есть сама Луиза. Попробуйте и скажите, нравится ли вам это.

Мег послушно взяла стакан и сделала глоток. Она поняла, что Клайв уклонится от всех вопросов, и ей ничего не удастся узнать.

Несколько минут спустя появился Ганс. Мег услышала его разговор с Клайвом в передней.

– Как хорошо, что ты вернулся, Клайв. Надеюсь, путешествие было приятным?

– Да, спасибо.

– Как Луиза? Какие новости?

– Как и ожидалось, хорошие.

У Мег зародилось подозрение, что эта обычная вежливая беседа предназначалась для нее, потому что через мгновение Ганс понизил голое и что-то быстро сказал.

Клайв коротко ответил:

– Это тебе решать.

Ганс, вновь заговорив внятно, продолжал:

– Все в порядке. Я не мог ошибиться. Я знаю.

Как только они подошли к двери, Клайв отчетливо произнес и опять для Мег:

– Как чудесно, что нам удалось продать твою картину. Ее купила жена биржевого маклера из Суррея, хвала ей. Заходи, посмотрим, помнишь ли ты еще мою новую секретаршу. Думаю, должен, раз ты так восхищался ею на выставке.

Оба вошли в комнату. Ганс поприветствовал Мег. Он удерживал ее руку в своей мгновение дольше положенного.

– О, приятно видеть вас здесь, мисс Берни. Я ставлю себе в заслугу, что открыл вас для Клайва.

– Спасибо, старина. За мной долг, – весело ответил Клайв и перевел разговор на выставку.

Хотя Ганс делал вид, что внимательно слушает друга, он не сводил глаз с Мег.

Та почувствовала себя неловко от его пристального внимания. Разве Клайв не замечал, как Ганс смотрит на нее? Самым странным было то, что внимание это казалось скорее оценивающим, чем восторженным. Он как будто прикидывал, сумеет ли она пройти какую-то проверку. В Лондоне Ганс выглядел безобидным и довольно патетичным с его огромными восхищенными карими глазами и смирением перед неудачами. Но сейчас в нем не было и намека на неудачника. Наоборот, перед Мег стоял триумфатор.

Лена уже ждала их возле стола, как всегда хмурая, но расторопная. По выражению ее лица Мег подумала, что экономке и дела нет до Ганса. Но она вообще, казалось, направляла все свое внимание на хозяйку. Возможно, она ненавидела других людей за то, что они были здоровы и могли наслаждаться искусно приготовленными ею блюдами в то время, как Луиза была больна.

Несмотря на блюда и напитки, которые могли бы помочь Мег расслабиться и получить удовольствие от приятного вечера, у нее возникло чувство неопределенности, подавленности и тревоги. Или тому виной были эти двое мужчин?

Во что она ввязалась? Оба друга, – Ганс открыто уставившись на нее, а Клайв незаметно, – наблюдали за каждым ее жестом, вызывая в ней сравнение с двумя большими котами, следящими за беззащитной мышью… Вслед за этим появилось глупое предположение, что и Луиза была для них такой же мышью.

– Давайте выпьем кофе в другой комнате, – сказал Клайв. – Я не предлагаю вам, Мег, больше вина, потому что хочу еще немного поработать.

– Сегодня вечером? Ты заставишь ее работать сегодня вечером? – недоумевал Ганс.

– Это несправедливо, Мег? Я люблю работать по ночам. По этой причине я и захотел, чтобы секретарша жила у меня дома.

В это время раздался телефонный звонок.

– Я должна ответить, мистер Уилтон? – спросила Мег.

– Если хотите. Лена, мы будем пить кофе в гостиной.

Мег поспешила в холодный кабинет, откуда раздавались настойчивые звонки. Она услышала в трубке чей-то резкий голос.

– Это дом мистера Уилтона? Скажите, пожалуйста, могу я поговорить с мистером Уилтоном?

– А с кем я разговариваю?

– Это больница города Рай. Старшая сестра хотела бы поговорить с мистером Уилтоном.

Мег положила трубку и поспешила к хозяину с сообщением. Клайв встревожился, Ганс тоже. Мег заметила, как они переглянулись.

– Плохие новости? – спросил Ганс.

– Надеюсь, нет, – ответил Клайв и вышел из комнаты.

Ганс посмотрел на Мег; он явно был озабочен и встревожен заботами Клайва.

– Видимо, что-то неприятное? – поинтересовалась Мег. – Мистер Уилтон кажется очень взволнованным.

– Еще бы. Это его жена. Ему пришлось столько пережить. Если у Луизы рецидив, он сойдет с ума. Клайв такой чувствительный. Он мучается вместе с женой.

– Она сильно пострадала?

– О, да очень серьезно. Но сейчас это, скорее всего, последствия действия шока. На ее мозг, вы понимаете?

– О! Так это поэтому… – Мег замолчала, как только до нее дошел смысл слов Ганса: если у Луизы был поврежден рассудок, то ничего удивительного, что Клайв избегал расспросов о ней. Они угнетали его. – Мистер Уилтон во всем винит себя, добавила она.

Ганс кивнул.

– Но это был просто несчастный случай. Это могло произойти с каждым. И она была так прекрасна! Ничего удивительного, что Клайв в отчаянии.

Ганс говорил это и прежде всего с такой же меланхолией в голосе. Но он, конечно же, был одержим женской красотой. Потеря красоты ему, несомненно, казалась более трагичной, чем потеря разума.

Клайв вернулся обратно.

– С ней все в порядке, – сообщил он. – Ничего не случилось. Луиза просто знает, что я буду дома сегодня вечером, и хотела передать что-то.

– О, как замечательно, Клайв! Я так рад. Как она?

– Сестра говорит, что ей лучше. Немного бренди, Ганс? Мег?

Только тот, кто хорошо знал Клайва или был так же любопытен и наблюдателен, как Мег, уловил бы напряжение в его спокойном голосе. Он зажег сигарету и нервно курил, крепко держа ее пальцами.

Если с больницей так легко было связаться, почему Луизе приходилось звонить? Почему сам Клайв не позвонил жене?

– Нет, бренди я не буду. Спасибо, мистер Уилтон. Ведь мы собираемся работать, – сказала Мег.

– Да, я собирался, – ответил Клайв, возясь со стаканом возле бара. Он даже не повернулся к ней. – Но я передумал. Немного устал. И вы тоже, как я вижу.

– А я должен идти домой, выпускать кошку, – сказал Ганс. – Моя экономка очень нервная женщина, – пояснил он Мег. – Она боится открывать дверь после десяти вечера. Днем она не выходит на улицу: боится, что солнце ослепит ее. У нее это превратилось в манию. Очень эксцентричная женщина. Но она так много делает для меня, нищего художника.

– Не верьте ему, Мег, – вставил Клайв. – Он самый настоящий благодетель для мисс Берт. Кроме него ее никто не взял бы.

Ганс замахал руками.

– Она просто живет в одной из моих комнат. Вместе с кошкой. Мисс Берт почти всегда помнит о том, что надо прибраться и приготовить обед. Если она забывает, я делаю все сам. Она не доставляет хлопот, эта бедная одинокая душа. К тому же, я не могу позволить себе такую искусную экономку, как твоя Лена, Клайв. Я боюсь ее и должен признаться, что предпочитаю свою глупую мисс Берт, которая почти ни с кем не разговаривает, кроме своей кошки. Я так рад, что Луизе лучше, – Ганс поднялся, чтобы уйти. – Спасибо за прекрасный обед, Клайв. Надеюсь, что ты когда-нибудь отпустишь мисс Берни ко мне на несколько часов.

Мег удивленно посмотрела на него. Клайв улыбнулся.

– Ганс хочет написать ваш портрет, Мег.

– Сейчас я работаю над портретом маленькой Дженни Хауэрд из библиотеки. У нее потрясающее лицо елизаветинской эпохи. Мисс Берни будет представлять здесь итальянский Ренессанс. В ней столько покоя и чистоты. Пожалуйста, не принимайте меня за сумасшедшего, мисс Берни. Мои портреты отвратительны. Но я все равно должен стараться. Когда-нибудь все получится, говорю я себе.

– Я уверен, Мег не откажется уделить когда-нибудь тебе немного времени, – сказал Клайв.

– Да, – отозвалась Мег. Она не понимала, что происходит. Если портреты Ганса были так плохи, почему Клайв поощряет его? Но если она согласится, то увидит мастерскую Ганса и выжившую из ума мисс Берт с ее кошкой. И может быть Дженни Хауэрд. Это было так необычно и волнующе. Мег не могла вообразить, что с ней могло бы случиться что-то более интересное. Она готова была согласиться на что угодно.

Когда Ганс ушел, Клайв сказал:

– Идите спать, Мег. Мы начнем рано утром. Хорошо выспитесь. Не пугайтесь, если услышите ночью какой-нибудь шум. Я иногда гуляю по ночам. Лена делает то же самое.

– Да, мистер Уилтон.

Он все еще был поглощен своими мыслями и выглядел усталым. Мег решила, что он думает о жене, и добавила:

– Я так рада, что вашей жене стало лучше. Надеюсь, что смогу скоро ее увидеть.

– Конечно, это пойдет ей на пользу. Луизе нужны молодые друзья. Мы очень хорошо поладим. Я уверен.

Казалось, он успокаивает ее. Или это только игра ее воображения? Клайв был беспокоен и напряжен, ему не терпелось, чтобы Мег ушла наверх и оставила его одного.

– Заприте дверь, Мег, чтобы мы не потревожили вас.

– Хорошо, мистер Уилсон. Спокойной ночи.

Поднявшись к себе в спальню, Мег неторопливо разделась, бросив одежду на стул. Серьги и золотой браслет она оставила на туалетном столике. Мег достаточно устала, чтобы сразу уснуть, но все произошедшее с ней за день было таким странным и необычным, что сон не шел к ней.

Мег уже лежала в постели, когда услышала, как остановилась машина, а затем хлопнула дверца. Окно спальни выходило на задний двор, и она не могла узнать, к этому ли дому подъехала машина или нет. Но в любом случае, это было не ее дело. Подавив в себе порыв открыть дверь и прислушаться, Мег перевернулась на другой бок и твердо решила уснуть.

Ей почти удалось это сделать. В полудреме она услышала чьи-то голоса – может быть, это кричали совы – потом ей показалось, что кто-то отпер дверь спальни. Мег тут же проснулась, при слабом свете луны ей удалось рассмотреть, что дверь закрыта. Поднимающийся ветер раздувал занавески. Кто-то возился за дверью.

И тут Мег увидела, что ручка двери поворачивается! У девушки перехватило дыхание, когда дверь открылась. Ей хотелось крикнуть: «Кто это?», но она не могла произнести ни звука. Оцепенев от ужаса, Мег продолжала лежать в постели и наблюдать за призрачной тенью, появившейся в комнате.

Кто это был? Мужчина? Женщина?

Существо, кажется, не имело лица. Только неразличимое бледное пятно. Белая гладкая голова была похожа на яйцо. У Мег из груди вырвался сдавленный крик. Возле двери кто-то ахнул и пробормотал: