Текст книги "Он, она и Анжелика"

Автор книги: Кара Колтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Из окна очень дуло, Тони дрожала от холода, но закрывать окно не хотелось – воздух такой кристально чистый, что от него даже щекотно в носу. А еще слышно, как они там веселятся. Ночью звуки разносятся далеко, особенно здесь.

Вся компания сидела в павильоне – пила пиво и пела. Кто-то играл на гитаре, и, в конце концов, песня потонула в общем хохоте.

Анжелика решила перебраться на раскладушку в дядин кабинет, подальше от мадам Йелтси.

– Она мне не нравится, – сказала она Тони. – Она мне не нравится из-за тебя.

Это можно было понять двояко: или она думает, что Тони ее начальница тоже не нравится, или считает, что Тони и мадам Йелтси не подходят друг другу.

В любом случае выяснять это Тони не собиралась.

После ужина – Чарли приготовил такую вкусную лазанью, что мадам Йелтси тут же предложила ему работу еще раз, а он еще раз отказался, – они вернулись домой.

Тони ужасно не хотелось покидать веселую компанию. Особенно Анжелику. Особенно дядю Анжелики. Но мадам Йелтси не спускала с нее глаз и потребовала, чтобы они пошли домой вместе. Хоть и пришлось подчиниться, будь ее воля, она осталась бы и мыла со всеми вместе посуду, а потом, сидя за столом, слушала бы их рассказы о разных случаях во время экспедиции.

Когда они уходили, Фрей, решивший, как видно, окончательно выкинуть из головы мадам Йелтси, кинулся за Петти с тазом с мыльной водой. Надевая куртку, Тони обернулась как раз в тот момент, когда он плеснул-таки грязной водой на Петти. Анжелика закатилась смехом, а Гаррет улыбнулся, глядя на суматоху. И Тони с удивлением почувствовала, что единственное, чего ей сейчас хочется, – это принадлежать к миру этих людей, а вовсе не к тому, в который ей предстояло возвратиться.

Мадам Йелтси беспокойно металась по дому, как плененная пантера, пока Тони не пришла в голову спасительная мысль отвести ее к Кенди и показать куртку с замечательными аппликациями.

Мадам пришла в восторг и потребовала, чтобы Кенди показала ей и другие свои работы. Оказалось, что Кенди прекрасно шьет. Но особенно хороши были аппликации – яркие, живые фигурки, которые украшали детскую одежду. Улыбающиеся киты смотрели с комбинезонов, пухлый ребенок выглядывал из-под громадного зонта на купальнике.

– Детский стиль, – бормотала мадам, лихорадочно перебирая и рассматривая вещи.

Кенди угостила их булочками с корицей, только что вытащенными из духовки.

Мадам Йелтси с аппетитом принялась за булочку.

– Мистер Бойд наверняка их любит, да?

– Мистер Бойд? – переспросила Кенди. – О, вы имеете в виду Гаррета. – Она бросила взгляд на Тони. Мадам Йелтси кивнула. Вид у нее был чрезвычайно довольный. – Он обожает, как я готовлю.

Тони незаметно вздохнула: не быть Кенди поваром при мадам Йелтси.

– А мистер Бойд нравится вам… ну… в том смысле? – На лице мадам заиграла хитрая улыбка.

Кенди покраснела до ушей.

– Чтоб мистер Бойд да не нравился нашей сестре в этом самом смысле… – выпалила она, глядя на Тони.

Мадам Йелтси, развернувшись, уставилась на Тони немигающим взглядом.

– Но ведь тебе он не нравится в этом смысле, не правда ли, дорогая?

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, – с напускным спокойствием сказала Тони. У нее перед глазами, словно освещенное внезапной вспышкой, возникло его лицо, каким она его видела всего несколько часов назад.

Гаррет занимался с группой и объяснял, как делать укрытия в снегу. Потом они все строили эти укрытия, и Тони сделала несколько снимков. Потом она вместе с Анжеликой лепила снежную бабу и не заметила, как Гаррет подошел сзади.

Обернувшись, Тони увидела, что он что-то прячет за спиной.

Что взять с калифорнийской девушки? Естественно, она подумала, что это букет.

Букет оказался своеобразным. Это была пригоршня снега, которую он и сыпанул ей за шиворот. И рассмеялся, запрокинув голову назад. В этот момент он был так прекрасен – блестящие белоснежные зубы, темные пряди волос, упавшие на лоб, мальчишеское веселье в синих глазах, – что она на какой-то миг остолбенела.

Но только на миг. Осторожно положив фотоаппарат на снег, Тони под восторженное визжание Анжелики бросилась за Гарретом. Как он ни увертывался, она его все-таки поймала, сбила с ног и, усевшись верхом, принялась безжалостно совать снег ему за воротник парки, в брюки, за голенища сапог.

От смеха Гаррет был не в силах даже сопротивляться.

Тут их кто-то взял и сфотографировал.

Тони догадывалась, что будет на снимке. Если только она когда-нибудь осмелится проявить пленку.

А сейчас было уже почти одиннадцать. Мадам Йелтси легла спать ровно в десять, и вскоре весь дом затрясло от могучего храпа. Просто удивительно, как такая хрупкая женщина может так храпеть. Конечно, у нее был трудный день: она проделала долгий путь до Элизы, продумала контракты с Петти и Кенди, ну, и наверняка с Чарли. Потом выгнала Гаррета из его собственного дома и теперь благополучно храпит у него в спальне.

Тони почувствовала, что измучена до крайности. А еще подавлена, одинока и не знает, что делать.

Единственное, чего ей хочется, – это быть сейчас там, вместе с ними.

Нет. С ним.

А почему бы и нет? Почему не сделать то, чего она хочет всей душой? Потому что это глупо и опасно? Или потому, что это приведет в бешенство мадам Йелтси?

Решено. Тони на цыпочках, стараясь не шуметь, вышла в прихожую, надела куртку и выскользнула во двор. Это ее собственнаяжизнь, и что ей делать, решает она сама, а не мадам Йелтси.

Небо очистилось. Полная луна поделила засыпанный снегом мир на глубокие черные провалы теней и искрящиеся серебром вершины.

Снова заиграли на гитаре. Кто-то пел старую народную песню «Четыре сотни миль», и эта меланхоличная мелодия как нельзя лучше отвечала настроению Тони.

Она пошла туда и вдруг увидела его. Он стоял один в тени огромной ели и смотрел на луну. Он почему-то не остался со всеми, а предпочел одиноко стоять в стороне.

Впрочем, он же руководитель. Еще днем Тони заметила: хотя он и возился вместе со всеми в снегу, от подопечных его все же отделяла невидимая черта, которую никому не дозволено было переступать.

Гаррет не пошевелился, когда она подошла сзади, и Тони поняла: он ждал.

– Я думала, вы там, поете со всеми, – сказала она.

– Что-то мне сегодня не поется.

– Что так?

Ей ужасно хотелось услышать, что он думает только о ней. Но он, конечно же, заговорил о другом:

– Мы завтра начинаем учиться снимать людей с крутого склона, а снег только что выпал, еще не слежался, и это создает дополнительные трудности.

– Это опасно?

– Нет, если я буду делать все как надо.

Естественно, он сделает все как надо.

– В принципе это полезно – тренироваться в неблагоприятных условиях. Когда действительно будет необходимо, парни будут знать, что делать. И девушки. То есть женщины.

Тони засмеялась.

– Вы сегодня такой вежливый.

Гаррет кивнул.

– А что вас привело сюда?

– Не могла уснуть.

Он пристально посмотрел ей в глаза, как будто прочел ее мысли и понял, что она думает только о нем.

– Это из-за мадам Йелтси, – поспешно начала объяснять Тони. – Она так громко храпит, что кажется, на дом вот-вот наедет товарный поезд.

Гаррет улыбнулся – то ли тому, что мадам Йелтси храпит, то ли тому, что он прочитал мысли Тони.

– Мне ужасно понравились ваши берлоги в снегу, – жизнерадостно проговорила она. Надо все время поддерживать разговор, никаких пауз, и не смотреть на его губы, не смотреть ему в глаза, которые сейчас совсем не такие, как днем, – серебрятся, как снег в лунном свете. – А в них действительно тепло?

– Вполне. Хотите посмотреть?

– Хочу.

Быть с ним – вот чего она хочет. В лесу, в берлоге, под елкой – неважно. Быть рядом с ним, пока они не расстанутся навсегда.

Ноги проваливались в глубокий снег, и Гаррет, не оборачиваясь, протянул ей руку. Ну да, конечно, здесь под снегом лед, скользко. Днем было проще, а сейчас ничего не видно.

Они уже миновали опасный участок, а он все не выпускал ее руку. Через шерстяную перчатку Тони чувствовала тепло его крепкой ладони. Вот как раз этого она и хотела. Весь день. А может, всю жизнь. Он и она, вместе, и больше никого. Как сейчас.

Издалека донеслись голоса, пели «Я и Бобби Макги». Тони на ходу незаметно для себя стала подпевать, то и дело сбиваясь с дыхания.

Гаррет с улыбкой обернулся.

– Неважная из меня певица, да?

– А вы сами как думаете?

– Думаю, неважная. Но я обожаю петь.

Он засмеялся и сжал ей руку. Тони осмотрелась – оказывается, они уже пришли.

– Куда пойдем? – спросила она.

– Давайте посмотрим укрытие, которое строили Фрей с Петти. – Гаррет тряхнул головой. – Кажется, они забыли все наставления и построили настоящий ледяной дворец.

Тони поискала глазами вход. Снежные укрытия делались по образцу эскимосских иглу: чтобы попасть внутрь, надо было пробраться через длинный тесный коридор в снегу. Тони протискивалась первая, Гаррет за ней. Нора была такая узкая, что Тони нервно хохотнула. Да еще темно хоть глаз выколи.

– Это главный лаз, – сказал Гаррет.

– Да уж, дворец. – Тони чувствовала, как сквозь брюки к ногам подбирается холод.

– Секундочку.

Вспыхнула спичка, Гаррет зажег свечу, которая стояла в маленькой нише в снегу.

– Я думала, будет как в сказке, – сказала Тони, осматриваясь. – Думала, все будет сверкать и переливаться, а тут так мрачно.

По стенам хижины тянулись длинные тени.

– Человек порой должен сам придумывать себе сказку.

– А здесь действительно можно провести ночь и не замерзнуть?

– Вполне. Вот, смотрите, в стене ниша, можно лечь. Не пройдет и десяти минут, как тут станет жарко от этой свечки.

– Очень мило, – сказала она. – Настоящее приключение для калифорнийской девушки. Ничего более далекого от жизни, которой я живу, просто не придумаешь.

– Ну и как же развлекаются калифорнийские девушки?

У него в глазах плясало пламя свечи, губы иронически скривились.

– Ну, не знаю…

– Гоняют на «БМВ»? Ходят на пляж?

– Нет, не угадали.

– Что, вы не ходите на пляж?

– Посмотрите на меня. – Как будто он не смотрит на нее во все глаза! – Я же обгораю. С моей кожей ходить на пляж? Полчаса, и я буду красная как рак.

– А «БМВ»? Я так и вижу, как вы мчитесь в спортивной машине с откинутым верхом и волосы развеваются на ветру.

– Фильмов вы насмотрелись, вот что. Открытые автомобили не для меня.

– Это почему же?

– Да все потому же – я обгораю на солнце. Я, конечно, ездила на такой машине, но у меня волосы так путаются, что потом их неделю не расчесать.

– Вы шутите?

– Какие шутки?

– Ну ладно. А на чем вы тогда ездите?

– На стареньком мамином седане. Там даже нет кондиционера, но я так к нему привязалась. Мадам Йелтси видеть его не может.

– Значит, вы иногда все-таки осмеливаетесь ей перечить.

– Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что вы с ней совершенно разные люди.

– Она мой шеф. Именно она поддержала меня в трудную минуту, когда рядом никого не было.

Наверное, Гаррет понял, что Тони готова обороняться, и круто сменил тему разговора:

– Вы так и не ответили на мой вопрос. Как вы развлекаетесь?

– Я вам покажусь скучной.

– И все же?

– Читаю.

– Только и всего?

– Я люблю читать. Времени у меня, конечно, немного, но, когда выпадает возможность, ложусь на кушетку, включаю стерео и читаю.

– И что вы читаете?

– А вы не будете смеяться?

– Только если это окажется поваренная книга.

– Детективы. Убийства и кровь.

– Ну-ну. А романы?

– Нет. – Она не скажет ему, почему не читает романов. Потому что они заставляют ее мечтать о том, что никогда не сбудется.

Однако сейчас вовсе так не кажется. Она в тесной хижине, рядом с ним, и так близко, что чувствует его запах. От него пахнет так, как и положено пахнуть мужчине, с которым в романе целуются в снежном убежище.

– Иногда я читаю книги по фотографии, – добавила Тони, стараясь прогнать мысль о поцелуях.

– А о моде?

Она не ответила.

– Господи, да эта старая ведьма из вас веревки вьет, или я не прав? Вы не должны чувствовать себя виноватой из-за того, что чего-то там не читаете.

– Никакая она не старая ведьма.

– Старая ведьма и есть. А какую музыку ставите, когда читаете?

– А вы не будете смеяться?

– Постараюсь.

– Вы, наверное, думаете, что я слушаю классическую музыку… Да?

– Девушка лежит, уютно свернувшись, и читает книгу под звуки «Четырех времен года»… – Гаррет посмотрел на Тони как бы в раздумье. – Нет. Что-то не вяжется. Не знаю почему. Может, из-за волос…

– Боба Сигера – вот кого я слушаю. Это моя слабость, – призналась Тони.

– О, так, значит, вы любите старый добрый рок! Не слишком ли вы молоды для него?

– Мужчина и должен быть старше женщины.

– А в вашей жизни вообще есть мужчины?

– Пока что их двое. Один – это Боб, о котором мы только что говорили. А еще есть Брюс, с которым я сплю.

Молчание.

– Спите с ним? – послышалось наконец.

Конечно, ее опыт в таких вещах невелик, но, если она не ошибается, он как будто расстроен, что она с кем-то спит. С чего бы это?

– Это тряпичная обезьянка. Я сплю с ней с трех лет.

– Ее сделала ваша мама, – догадался он.

Нет, шутка не получилась. Наоборот, почему-то стало грустно оттого, что она спит с тряпичной обезьянкой, сшитой в тс далекие времена, когда в ее жизни была любовь.

– Сейчас ваша очередь, – сказала она. – Как вы развлекаетесь?

– Мне кажется, я этим самым сейчас и занимаюсь.

Тони засмеялась.

– Правда?

– Правда.

Но взгляд у него был серьезен. Тони отвела глаза.

Она хочет его, она готова отдаться ему прямо сейчас.

Довольно странное желание для девушки, которая ничем подобным никогда не занималась.

– А что еще? В свободное время? – Тони показалось, что голос у нее прозвучал хрипло, словно воронье карканье. Если он только скажет то, о чем она думает, она пропала.

– Ну, я тоже читаю. В основном литературу по спасательному делу. А вообще-то все совершенно изменилось с тех пор, как появилась Анжелика. Леплю снежных баб…

– О, это такая прелесть! – живо откликнулась Тони.

– Живете рядом с Диснейлендом, а снежные бабы для вас – прелесть?

– Я ни разу не была в Диснейленде.

– А я был. Хотя, можно сказать, живу отшельником. Но вы-то почему ни разу туда не ездили?

– Я оставила это на потом.

– Как это – на потом?

– Ну, когда у меня будут дети. – Тони почувствовала, что краснеет, как будто выдала какую-то глубокую личную тайну.

– Дети… – повторил он задумчиво. – Мне почему-то казалось, что это не входит в ваши планы.

Когда-то это как раз и входило в ее планы. Тони мечтала, как она вырастет, закончит художественное училище, станет знаменитым фотографом, встретит прекрасного человека и у них будут дети.

Мечта о художественном училище развеялась как дым в день смерти мамы, а с ней незаметно ушло и все остальное.

– Вы расстроены? – Гаррет легонько провел пальцем по ее щеке.

– Нет. А как насчет вас? Почему вы одиноки?

– Я не одинок. У меня есть Анжелика.

– Я имела в виду другое.

– Как вам сказать… Мне всегда казалось, что если чему-то суждено случиться, то так оно и будет. Специально я никого не искал, но в душе в общем был готов, что когда-то женюсь, заведу семью. А потом вдруг обнаруживалась еще одна непокоренная вершина… Но сейчас мне иногда приходит в голову, что это необходимо Анжелике. Было бы хорошо, если б у нее были мать, братья, сестры.

Необходимо Анжелике. А не ему самому. Не хотела бы она, чтобы ее выбрали вот таким манером.

– Ей не это нужно, – проговорила Тони. – Любовь, которой ребенок окружен в семье, – вот что ей надо. А то, что делаете вы, превыше всяких похвал.

– Спасибо. Я действительно люблю ее больше всего на свете.

– А что вы делали в свободное время до Анжелики?

– Поднимался в горы, ходил в пешие походы, иногда охотился, катался на лыжах. Я и сейчас, когда время позволяет, этим занимаюсь.

– Сплошные приключения.

– Вы так считаете? Не знаю. Мне это никогда не казалось чем-то уж очень захватывающим. У меня спокойно на душе, когда я всем этим занимаюсь. Вот как сейчас.

Что ж, хорошо, что хоть ему спокойно. Потому что у нее сердце готово выпрыгнуть из груди.

– Слушайте, – сказал он негромко. Из павильона доносилась песня «Кум-ба-я».

Тони прикрыла глаза. Далекие голоса, ее и его дыхание – и больше ни единого звука.

Они замолчали. А потом она почувствовала прикосновение его губ.

– Я весь день только об этом и думал, – прошептал он хрипло.

– Но мы же решили больше этого не делать, помнишь? Только один раз. Только…

Он прервал ее поцелуем. Такие теплые губы…

– Я не умею готовить, – сказала Тони, чуть отстранившись.

– Знаю.

– И коса у меня рассыпается.

Он хмыкнул.

– И о горах я ничего не знаю.

– Я научу.

– Но я не могу остаться!

– Почему?

Вопрос остался без ответа. Тишину прорезал пронзительный крик. Мадам Йелтси.

– Вот почему, – сказала Тони, выскальзывая из его рук.

Снова крик.

– Просто это, наверное, кот напал на ее шубу.

Тони выбралась наружу и застыла на месте. Свеча внутри погасла. Появившийся следом Гаррет сунул ей в руку огарок.

– Все равно там крыша стала подтаивать, – сказал он.

– Что? – Тони сунула огарок в карман.

– Было слишком жарко. – Они поняли, о чем идет речь. – Она знает, что вы со мной, потому и кричит.

– Она тревожится за меня.

Гаррет поднял бровь.

– С чего бы это?

– Ну, я ведь из Калифорнии. Неизвестно, как на меня подействует снег. Опять же, я из города. Неизвестно, смогу ли я жить в безлюдном месте. Я – деловая женщина. Печь домашнее печенье – это хорошо, но долго ли я смогу жить этим?

– Ну, знаешь, нам всем не суждено долго жить, если ты будешь печь печенье.

Он смеется. Так ей и надо – слишком много о себе вообразила. Он же не спросил, почему она не может остаться навсегда.

И вообще, обещать остаться навсегда человеку, которого знаешь всего три дня, – что может быть глупее? Даже если бы он спросил.

В доме снова закричали.

Гаррет презрительно мотнул головой. Тони бросила на него жалобный взгляд и ступила в снег. Он и не подумал ей помочь. Без него идти было намного труднее.

Пожалуй, теперь вообще каждый шаг ей будет даваться намного труднее. Ведь ее рука хранит тепло его ладони, губы – вкус его поцелуя, а сердце нашло то, чего ему, оказывается, так недоставало.

Тони совсем задохнулась, пока добрела до дома. Остановившись, она оглянулась. Гаррет стоял неподвижно на пригорке – темный силуэт, очерченный лунным светом. Одинокий волк.

Он повернулся и исчез, слился с горой…

Не успела она открыть дверь, как мимо нее с громким мяуканьем прошмыгнул взъерошенный кот, а в сантиметре от кончика его хвоста ударилась о косяк метла.

– Пристрелить его мало, – прорычала мадам Йелтси. Вид у нее был странный: волосы сбились набок, пеньюар располосован сверху донизу, явно кошачьими когтями, на лице пластырь, почему-то зеленый. Ни дать ни взять злая колдунья из сказки о Гансе и Гретель.

Хорошо, что тут нет Анжелики, – она бы со страху умерла.

– Как он забрался в дом? – спросила Тони, с трудом сдерживая смех.

– Через окно, паршивая тварь! Ты бы видела, что он творил с моей шубой.

Тони стиснула зубы, чтобы не рассмеяться.

– Знаю я их, этих самцов. А ты где была? – Суждение о самцах вполне естественно перетекло в вопрос о Тони.

– Я просто гуляла. Никак не могла уснуть.

– Гулять одной ночью – это небезопасно. – Мадам ловко прощупывала почву.

– Это же не Сан-Диего.

– Да и не одна гуляла, так?

– Встретила Гаррета.

– Он тебе не пара.

– Почему?

– С этими симпатичными надо быть поосторожнее. К ним бабы липнут как мухи. Рано или поздно они все равно срываются с привязи.

– Вот уж не знала, что вы такой специалист в этих делах.

– Может, по мне этого и не скажешь, но у меня тоже кое-кто был.

– Похоже, он вам дорого обошелся, – сочувственно сказала Тони.

– Ай, брось.

– Отбил у вас всякую охоту даже думать о любви.

– Не будем, я сказала.

– Я только сейчас поняла, что как раз это и нравилось мне в вас больше всего.

Мадам Йелтси открыла рот, чтобы что-то сказать, но Тони, не слушая ее, прошла в свою комнату и решительно закрыла за собой дверь.

Она никогда прежде не задумывалась о своих отношениях с мадам Йелтси, но теперь все стало на свои места.

Смерть матери была для Тони страшным ударом. Ей казалось, что мать бросила ее, и в отчаянии она восстала против всего, что мать любила и ценила. Она решила, что любовь, семья – это все ничего не значит. И словно само Провидение свело ее тогда с мадам Йелтси. Эта сильная женщина прекрасно обходилась без любви, без семьи, без всего, что может закончиться такой болью.

Ничто в мире, казалось, не могло смутить ее душевный покой. Видно, слишком сильна была предавшая ее любовь, чтобы она смогла отважиться на нее еще раз. Мадам Йелтси предпочла карьеру.

А она, Тони? Разве не уподобилась она мадам Йелтси, не думая ни о чем, кроме этой самой карьеры, которая в конце концов затмила ей весь белый свет?

И все-таки, счастлива ли мадам Йелтси? Или она уже просто забыла, что это такое, заменив счастье удовлетворенным тщеславием?

Ну а у нее что? Несколько поцелуев украдкой в снежном убежище – и вся жизнь под откос. Только из-за того, что он, видите ли, спросил, почему она не может остаться.

Вконец измученная всеми этими мыслями, Тони легла в постель в полной уверенности, что не заснет. Но едва она закрыла глаза, как почувствовала его губы на своих губах, стало тепло и уютно, и она незаметно погрузилась в сон.

Гаррет остановился у походной кровати, на которой спала Анжелика. Настроение у него было паршивое. Анджи очень нравится спать у него в кабинете. Ему – ничуть. Кто знает, каких только гадостей не понарасскажет Тони про мужчин эта старая карга, устроившаяся у него в спальне.

В павильоне было тихо, голоса смолкли, свет потушен. Завтра трудный день.

Гаррет поднял с пола плюшевого мишку, пристроил его рядом с Анжеликой и лег на свою раскладушку.

Конечно, всякое бывало. Однажды осенью он ночевал под открытым небом в одной куртке – в горах бушевала непогода, и идти дальше было опасно. Пришлось устраиваться на довольно крутом склоне. Он всю ночь ворочался, стараясь улечься среди острых камней, впивавшихся то в бок, то в спину, и ему все время казалось, что он вот-вот покатится вниз. Случалось ночевать и в протекающей палатке. Бывало, что палатка неожиданно падала на голову под тяжестью выпавшего ночью снега. И все-таки никогда не было так плохо, как сейчас.

Черт, опять он ее поцеловал. Никакой силы воли. Размазня, а не мужик! Хотя при чем тут размазня? И сила воли тут ни при чем? Нет, честное слово, он сошел с ума.

Это стало ясно в тот миг, когда она сказала, что не может остаться, а он не нашел ничего лучшего, как спросить: почему?

Как будто и так не ясно. Потому что у него в таблице она не получает ни одного очка. Ни единого. Хотя нет, одно есть.

За красоту. И еще одно – за то, как она целуется.

Будем считать, все к лучшему. Эта ведьма не успокоится, пока не увезет Тони обратно в Сан-Диего. И он тоже не будет знать покоя, пока это не произойдет.

Ему представилось лицо с широко открытыми, как у ребенка, глазами, в которых играет пламя свечи. Ее губы. И как они целовались. Черт, несколько поцелуев украдкой в снежном убежище – и вся жизнь под откос.

«Я научу», – так, кажется, он сказал в то ослепительное мгновение.

И вдруг перед глазами сами собой поплыли картины. Вот он ведет ее за руку и показывает ей свой мир. А вот они стоят вдвоем на Опаловой горе, вокруг – цветущий бело-розовый вереск и, куда ни посмотришь, сплошное море цветов.

Наверное, она запела бы «Я и Бобби Макги». Нет, лучше не эту песню про человека, который упустил самое драгоценное в своей жизни и понял это, когда было слишком поздно. Боб Сигер тоже не подходит – у него грустные песни. «Кум-ба-я» – эта годится. Это песня надежды. Стоя среди цветов, Тони будет петь ему песню надежды.

С мыслью об этом Гаррет заснул.