Текст книги "Сказка Востока"

Автор книги: Канта Ибрагимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

* * *

– О-о! Мой дорогой друг, мой единственно достойный соперник! Как я соскучился по тебе. Устал с дороги? А выглядишь молодцом, – так, то ли искренне, то ли с издевкой, встречал Тамерлан только что прибывшего из Тебриза Моллу Несарта. – Ну, не надо этих церемоний, не надо из-под палки льстить, я ведь знаю, что ты гордый и чванливый кавказец и заслуженное мною коленопреклонение не признаешь. Хватит, хватит, вставай, больно долго лобзаешь мой ковер. Лучше расскажи, как мой сын Мираншах поживает-царствует?

– О Повелитель, – как положено, в почтенной позе застыл Молла. – Имею честь лицезреть тебя и быть принятым тобою. Хвала Всевышнему, ты вечно велик и солнцеподобен.

– Боже, – небрежно перебил его Тамерлан, – вижу ты не зря время с сыном провел, наконец-то научился почтению.

– Ты – Властелин, ты – прав. Однако я позволю заметить: в раннем возрасте я лишился отца и матери, да успели они меня как положено воспитать. А то, что я долго на коленях стоял, – объясню: этот ковер на родном Кавказе соткан и я вдыхал аромат безмятежного детства. А то, что долго лобзаю, – чуму от твоего сынка привез.

Лицо Повелителя невольно скривилось, вытянулось, глянул он недовольно в сторону визиря воды. Тот сделал знакомый жест: мол, проверено, продезинфицировано. После этого Тамерлан облегченно вздохнул, вновь, величественно улыбаясь, как бы по-отечески покровительствуя, обнял Моллу Несарта и со степным прищуром, заглядывая в его глаза:

– Возблагодарите Аллаха, везде мор, однако с тех пор, как я воссел на трон Самарканда, в моем государстве этой напасти нет.

Потупив взгляд, тут же Молла заметил:

– У Аллаха хватило ума не послать Самарканду сразу два несчастья.

– Ха-ха-ха, опять дерзишь? – у Великого эмира явно хорошее настроение.

– Ну, а как мой любимый сын Мираншах?

– О Властелин! О Повелитель! – декламационно воскликнул Несарт. – Можешь гордиться, твой отпрыск явно превзошел тебя.

– Хе-хе, слышал, слышал, в шахматы он всегда обыгрывает тебя.

– А как иначе? – развел руками старик. – Нечаянно выиграешь – голову потеряешь.

– Гх, мир от этого не опустеет, – Великий эмир стал хромой поступью топтать кавказский ковер. – А я и мои дети, и внуки, и правнуки никогда не будем проигрывать.

– Все в руках Всевышнего, хвала Ему, – вознес руки Несарт.

– Хм, – на это ухмыльнулся Властелин. – А как насчет обсерватории?

– Великий эмир, – тон Несарта стал серьезным. – Единственная на весь мир Марагская обсерватория твоими воинами разрушена до основания. Если ты соизволишь построить такую же обсерваторию – тогда твое имя останется в веках.

– Считай, что соизволил, – выпалил Повелитель. Несарт тронул за живое. – Она будет построена здесь, в Самарканде, и ты назначаешься ответственным за это дело.

– О Повелитель, – вновь в почтенной позе склонился Несарт, – Правитель Тебриза, Кавказа и всех западных земель! Твой достопочтенный сын Мираншах по злому науськиванию придворных невежд заключил многих достойных мужей – ученых, поэтов и ремесленников – в заточение. Прикажи освободить их, они тебе здесь нужны.

В великих делах Великий эмир принимал решение молниеносно:

– Наделить Моллу Несарта особым статусом, – указал он пальцем главному визирю, – и выделить мою казначейскую пайзцу. ^[120]

Это была если не наивысшая, то очень значимая привилегия, так что от такого поворота судьбы вся свита Повелителя была вынуждена преклониться пред новым назначением. Сам Молла Несарт веса своего положения еще не знал, знал лишь, что на него официально легла большая ответственность не только перед царем, но и перед историей.

– Когда я могу отбыть в Тебриз? – теперь в его голосе одна лишь покорность.

– Ну, зачем так спешить, – добр Повелитель. – Побудь со мной, отдохни. Устроим пир, сразимся в шахматы, пока твоя дерзость вновь не надоест мне. Тут играть даже не с кем, а я без шахмат думать не могу.

– Что ты теперь задумал? Опять в поход? – тревога в глазах Несарта. – Подумай о Боге, о себе и что нас ждет в неотвратимый Судный день, который недалек. Ты, как и я, уже стар, а за душой – пусто: сплошная нищета и откупиться нечем.

– Хе-хе, сам ты стар и нищ, – вместе с подбородком высоко вздернулась рыжеватая с проседью бородка Повелителя. – Идем, я тебе кое-что покажу. Они прошли через длинную, сказочно обустроенную роскошную галерею, вышли в уютный тенистый сад, где ласково журчали фонтаны и заливались диковинные птицы, вошли в другое помещение, внешне скромное, да сразу видно – крепкое, могущественное, еще более охраняемое. Здесь тихо, пусто, безлюдно, каждый шаг, даже шелест халатов отдавался эхом. Это был огромный зал и посреди него гора – гора сияющих алмазов, великолепных рубинов, ослепительных изумрудов.

– Хороши мои камешки? – воскликнул Повелитель. Он любил хвастаться своими богатствами и водил иногда особо избранных в свою потайную сокровищницу. – Разве я нищий?! Нравятся они тебе?

Молла Несарт почтительно прижал руку к сердцу и спросил:

– Мой Повелитель, сколько стоят эти камни и какую они приносят пользу?

– Стоят они столько, сколько стоит полмира от азиатских пустынь до самого Черного моря. Ну, а насчет пользы – пользы они не приносят, ибо лежат здесь в сокровищнице, дабы увеселять и ласкать мой взор.

– А я тебе сейчас покажу камешек, который почти ничего не стоит, но польза от которого очень велика, – Несарт достал из кармана оселок. ^[121]

– Каждому свое, – удовлетворенно развел руками Повелитель.

– Туда с собой ничего не возьмешь.

– Это ты не возьмешь, а я. – Повелитель надолго задумался. Чувствовалось, в нем шла непростая борьба, и ее итог: – Ты видел, какие усыпальницы я для жен и сыновей воздвиг?

– Боже, Повелитель, и не думай! – в каком-то порыве искренности Молла Несарт посмел схватить его больную руку. – Ты истребил мой народ, однако в сердце моем, как Всевышний сказал, хвала Ему, нет места мести, вражде и зависти. Я свыкся с тобой и судьбой. Но ты подумай о будущем.

– Я только о нем и думаю, – процедил Повелитель.

– Вспомни, что рыжий Малцаг предсказал, что в вещем сне ты видел.

– Замолкни, урод, – Повелитель грубо выдернул руку, а здоровой так ткнул Несарта в грудь, что он провалился в гору сокровищ.

– Ха-ха-ха, – натужно захохотал Молла, – мало кто такое испытал… даже ты, – он с трудом выбрался. – Фу ты, остры как щебенка, а вонь – как город после твоей осады, – он стал отряхивать одежду, – не дай Бог, в карманы попали – страшный харам.

– А мой хлеб есть – не харам? – другой горой встал над ним Повелитель.

– Взяв в плен – корми, не хочешь – убей, но куском хлеба не попрекай, тем более что я его заработал.

– Это как же ты его заработал?

– Хотя бы этим советом.

– Каков же твой совет? – как обычно, надменен голос Властелина.

Молла Несарт без опаски подошел поближе к Тамерлану и, строго всматриваясь в сощуренные глаза:

– Ты ревностно относишься к Чингисхану, во всем следуешь ему и пытаешься держаться его Яса. Так его могилы до сих пор не нашли и не найдут.

– Молчи! – оборвал Тимур. – Ты думаешь лишь о смерти, а я – о величии и бессмертии.

– Смерть неминуема.

– Мои потомки будут чтить меня и вечно охранять. Ты видел раньше Самарканд? И посмотри теперь – такого чуда в мире нет! И никто – ни Чингисхан, ни Искандер, ни Дарий – такого не смогли. Они лишь разрушали, а я в пустыне рай возвел. Пошли, я покажу тебе свой город, что я за сказку сотворил!

Самарканд, чьим древним центром являлся холм-городище Афрасиаб, полностью разрушенный чингисидами, еле-еле отстраивался, и до прихода к власти Тамерлана представлял собой заурядный азиатский городишко из саманных домов. Беззаветно любящий свою столицу Тимур задался целью превратить Самарканд в метрополию, достойную его величия.

После каждой победы не только сам Повелитель, но и его военачальники и сотни тысяч воинов возвращались домой с огромной добычей. В Самарканде и в его окрестностях скопились несметные богатства. Сюда потянулись со всех концов света караваны купцов. Город буквально на глазах стал строиться, расти. Этот был спонтанный, взрывной бум, без планомерной архитектуры и цельного градостроительства. На узких грязных улочках теснились базарчики и многоликий люд. Здесь, в этой новой столице зарождающейся империи, в коловерти излишеств, смешались все расы, языки и религии. Был полный хаос и кавардак: там, где богатые, – там и нищие, попрошайки и воры.

Всему этому пришел конец, и начался подлинный расцвет Самарканда в июле 1396 года, когда Тамерлан, разгромив Золотую Орду, с несметными богатствами вернулся домой. Он провел в Самарканде безвыездно более двух лет, и именно в это время шло самое широкомасштабное строительство.

Тимур ненавидел нищих, попрошаек, боролся с этим злом, но избавиться не смог, ибо сама мусульманская религия предполагает давать милостыню, значит должны быть и те, кто ее берет. А вот воровство он искоренил как никто иной. И рук не отрезал, а сделал это очень искусно. Каждый факт воровства по закону Тимура должен был докладываться местному судье-кадию. Последний, по указу того же Тимура, безапелляционно возлагал всю ответственность на местного правителя, который обязан был восстановить ущерб из личных средств. Воров практически не стало.

В природе пустот не бывает. Тамерлан, разрушив многие города, стал возводить свои, и это не только Самарканд, но и Хива, Бухара, Карши, Шахрисабз и другие. Что касается столицы, то Самарканд, как город-град, он воздвиг за очень короткое время. Как и в ратных делах, и здесь гораздо преуспел, лично сам весь процесс строительства контролировал. И есть сведения, что, будучи недовольным, он приказал разобрать до основания два уже построенных дворца и начать строить заново.

Самарканд, как мыслил Повелитель, раем на земле не стал, но город-сад, оазис в степи, он сумел в кратчайшие сроки соорудить. Так, на севере города находился Баг-и Шамаль (Северный сад), где в 1397 году по приказу Тамерлана построили павильон, облицованный фаянсовой плиткой. По свидетельству летописцев, это сооружение по своему великолепию равных не имело. В том же году Тимур приказал разбить сад в степи Кани Гуль. Тот сад был назван открывающим сердце (Баг-и Дилафша), подарен очередной жене. А еще был Новый сад сплошь из длинных тутовых и фруктовых аллей, которые сходились в центре, где стоял белокаменный дворец с золоченой крышей, под которой Повелитель обычно принимал послов. Чуть позже были заложены платановый и райский сады, посредине которых красовались прохладные водоемы.

Однако главная достопримечательность Тимуровского Самарканда – это существующая и поныне центральная площадь Регистан, от которой подобно лучам расходятся проспекты. И существует поверье, что, стоя именно на этой площади, Повелитель с надменной гордостью спросил у Моллы Несарта:

– Ну, как тебе мой город? Потрясен?

На что Молла, дабы хоть как-то досадить, не без ревности заметил:

– Город ты возвел чудесный. Но вот эта улица вроде и центральная, да очень узкая, не твоего размаха.

Это был бульвар, который проходил от Регистана до реки. Щуря на солнце глаза, как на поле боя внимательно осмотрел Повелитель эту многолюдную улицу и сказал:

– Действительно узка, – он усмехнулся, – как ты думаешь, шелудивый пес, за какой срок я ее сумею преобразить?

– Ну, – призадумался Несарт, – зная твой нрав, месяца за два-три.

– Ха-ха-ха, – властный смех. – Командиры, ко мне. – Два высших военачальника из свиты Тамерлана спешно приблизились, склонились в почтении. – Приказ! Вот эту улицу вы должны расширить в два… нет, в три раза. Все перестроить, чтобы был блеск, простор и величие. Срок – месяц… нет, двадцать дней. Не уложитесь вовремя – казню.

Естественно, оба военачальника взялись за дело с максимальным рвением. На эту улицу были вызваны две тысячи воинов, как надсмотрщиков, и около трех десятков тысяч ремесленников, мастеровых, рабочих и рабов. Все дома вдоль респектабельной улицы были за сутки снесены. Протестовать бесполезно: все владельцы домов бежали с пожитками, которые удалось унести, пока рушились стены их жилищ. Работы велись круглые сутки, ночью – при свете факелов. И как сообщает летопись, они были похожи на бесов, работающих у адского пламени.

Тамерлан лично почти каждый день приезжал и каждый раз все усложнял и усложнял задание, за невыполнение которого проводилась казнь, и не одного-двух, а целой группы людей, якобы замешанных в казнокрадстве, предательстве, неверности вере и Повелителю. Обычно апогеем этого действа или зрелища было то, что кое-кого Повелитель в самый последний момент щадил. Спасенный, обезумев от счастья, бросался в ноги Великому эмиру, сапоги целовал, обливал их слезами. А завороженная представлением толпа в удовлетворении гудела: «Справедливый суд, справедливый Государь!» и как доказательство – щедрый бесплатный пир, значительный капитал в воздух.

– Тимур велик! Да здравствует наш Повелитель, единственный Государь! – неистовствовала в реве толпа.

А что касается строящегося проспекта, то он был закончен даже раньше двадцати дней. Тимур со свитой проехал по нему. Под ноги его коня сыпалось золото и драгоценные камни. Он выразил свое удовлетворение и, искоса, свысока глянув на Моллу Несарта:

– Ну что, старик, каков я?

– Бог за шесть дней сотворил мир, а ты за двадцать – рай на земле.

– То-то, – удовлетворен Тамерлан, – молодец!

– Спасибо, Повелитель, – в почтении застыл Молла.

– Да я о сыне, Мираншахе. Сумел он тебя к разуму привести.

– То-то и видно – своим поделился. Щедрый – все отдал.

– Но-но, что ты несешь? – возмутился было Великий эмир, но быстро пришел в себя, настроение его сегодня не испортить, праздник какой: его город еще краше стал. – Поехали играть. Проиграешь – десять раз петухом закукарекаешь.

– А если выиграю? – встревожился Молла.

– Все твои выходки прощаю, – даже не смотрит в его сторону Повелитель.

Во время игры настроение у Тамерлана тоже приподнятое: играют в его стоклеточные шахматы, и в них он явно напирает. За игрой наблюдает множество приближенных. И вот главный судья Самарканда решил воспользоваться благоприятной обстановкой. Дело в том, что владельцы снесенных в центре города домов, а это весьма зажиточные и влиятельные люди, пожаловались судье, и он осмелился просить Тимура возместить убытки пострадавшим домовладельцам.

– Что?! – вскипел от ярости Повелитель. – Разве город принадлежит не мне?!

– Да-да-да, все – твоя собственность, все! – заявил судья, спешно ретировался, согнувшись в три погибели.

И тут слово взял Молла Несарт:

– Повелитель, это я подтолкнул тебя на снос домов. Чувствую вину. Если выиграю, возмести ущерб.

Эмир немного поразмыслил и согласился.

На следующее утро Молла Несарт, как и вся свита, был в покоях Тамерлана. Видимо, Повелитель плохо провел ночь: он был в крайне скверном настроении, часто протирал глаза, вокруг него сновали врачи – евреи и китайцы.

– Эй, плешивый старик, Молла Несарт, – вдруг раздался хриплый голос Великого эмира, – ты вроде мудрый человек, якобы все знаешь в отличие от этих знахарей. Что мне делать? Каждое утро, когда я просыпаюсь, у меня полчаса в глазах темно. Ничего, даже твою козлиную бороду не вижу.

– О Повелитель, – несколько выдвинулся вперед Несарт, как положено, руку к сердцу приложил. – А ты, пожалуйста, просыпайся на полчаса позже, только сразу в зеркало не смотри.

– Ха-ха-ха, – все-таки уважал Властелин острослова. – Вот ты нахал. Хе-хе, а в зеркало я давно не смотрю, знаю, что безобразен.

– О Повелитель, – еще раз ниже склонился Молла. – Тебе самому на себя-то смотреть тошно, а каково же нам, твоим подданным, которые очей от тебя отвести не смеют.

– О-о, – Тамерлан грубым движением оттолкнул врачей, тяжело встал. – Давай, давай сквернословь дальше. Вот отправишься вновь к сыну Мираншаху, как шелковый станешь, вмиг обуздает он тебя.

– Теперь у меня пайзца Повелителя, – опять огрызается Несарт.

– Пайзца моя, хочу даю, захочу отберу, – непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез, но тон и взгляд суровы. – Ты меня вчера чуть без денег не оставил: заставил полгорода восстановить. Пошли, покажу, как гора обмельчала.

Тамерлан любил в свою сокровищницу ходить.

– Мой Повелитель, – войдя в закрома, удивился Молла, – вроде как было… даже кажется, гора еще выше стала.

– Хе-хе, так оно и есть, – доволен Властелин. – Пока я живой, ни единого камешка отсюда не вынесут, разве что принесут.

– А как же проспект перестроили?

– Это я подчиненным поручил, – невозмутим Тимур, – они люди богатые. Пусть обеднеют, а то жирком обрастут, воевать более не захотят.

– А гора за счет чего выросла? – любопытствует Молла Несарт. – Вроде налогов в Самарканде нет, да и военных походов тоже.

– Хе-хе, строптивых, зажравшихся министров казнил, их имущество конфисковал. А они должны помогать в строительстве.

– Скажи, Повелитель, – не отстает Молла. – Вот ты каждые два года, а то и год, этих министров сажаешь, вешаешь. А я вот смотрю, на освободившееся место толпами метят, даже через меня пытаются взятку дать, чтобы слово я замолвил. Разве не боятся они?

– Свято место пусто не бывает. Видать, на что-то надеются.

– Что ты околеешь или в поход надолго уйдешь, – рискует Молла и быстро исправляется, – но ты им этой радости не дашь.

– Хе-хе, первого не дождетесь. Ты уж точно, – и совсем иным голосом: – А в поход скоро пойду.

– Снова в поход? – ошарашен Молла. – Вновь истреблять? Зачем тебе все это? Посмотри, у тебя богатств на сто поколений.

– У мужчины один путь – путь войны, побед и славы. Наступила долгая пауза, после которой Несарт выдал:

– Тобой руководит лишь алчность.

Будто не слышит, Тамерлан зачерпнул в ладони камни, – его глаза заблестели, как и эти бриллианты.

– Ты ведь в прошлый раз сказал, что от них тебе пользы никакой нет, – все до чего-то допытывался Молла.

– Правду сказал, – сух голос Повелителя, – мне пользы нет. Но будь они в чужих руках, знаешь, сколько вреда мне могли бы причинить?

– Это как же?

– Гх, – кашлянул Властелин. – Ты, старик, блаженен, к деньгам и мирской суете страсти не имеешь – этим и пленяешь меня. Однако, как ты и сам знаешь, большинство людей лишь на деньги молятся. Тот, кто беднее их на дирхем – ничто, кто богаче – господь. Мне нужна власть, абсолютная власть, а для этого я должен быть самым богатым. Как на небесах – один Бог, так и на земле должен быть один Правитель. Понял?

– Понял, ты просто людоед, – не выдержал Молла.

– Ах ты, старый ишак! – от удара Несарт вновь оказался в горе алмазов.

Что ни говори, а Молле Несарту, как любому из смертных, не хотелось расставаться с жизнью, тем паче средь таких богатств, и он, съежившись, тихо промолвил:

– О Повелитель и Покоритель мира, ты не посмеешь казнить невиновного.

– На сей раз казню, ты меня оскорбил!

– О Властелин, – чуть ли не скороговоркой заговорил старик. – Ты считаешь, что надо снять голову мне за слово «людоед». Но ведь я повторил только то, что до меня о тебе сказали миллионы людей. Будь справедлив, прикажи сначала казнить их, а уж тогда и я сложу голову.

Насупленное лицо Повелителя слегка отошло, какая-то гримаса застыла:

– Вот ты дрянь, – сказал он и продолжил, – живи, пока я добрый.

– И таким войдешь ты в историю, – все-таки не унимался Молла.

– Мц, – как усмешка, выдал губами Повелитель, – а ты в историю точно войдешь как мой придворный шут.

– Ну, – выкарабкался из камней Молла, – рядом с тобой жить – либо шутом, либо дураком быть.

Тамерлан этого не услышал, то ли сделал вид, что не услышал, а сказал о своем:

– Пошли сразимся.

– А на что? – осмелел Несарт.

– На что хочешь?

– Вот на эту гору.

– Чего? – аж остановился Повелитель. – И что ты с ней будешь делать?

– Людям раздам.

– Точно, дурак, – беззлобно постановил Тамерлан.

Как и все великие люди, Властелин способен был делать одновременно несколько дел. Так, во время затяжных игр в шахматы он выслушивал многочисленные доклады, давал указы и распоряжения, а также успевал диктовать «Автобиографию» и личное «Уложение».

– Эй, писарь, не спи, – обратился Повелитель к секретарю. – Записывай. Людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое – не может, из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести. Я всегда был убежден, что занятие, наиболее достойное правителя, – это поддерживать священные войны, истреблять неверных и стараться завоевать мир.

– Что ты пишешь, что ты говоришь?! – в это время в зале появился духовный наставник Саид Бараки. Только он имел право так бесцеремонно входить и тем более перебивать Великого эмира.

Несмотря на почтенный возраст, это был статный, внешне благопристойный, довольно живой, энергичный старик, который на правах главенства стал внимательно читать последнюю запись:

– Я ведь сказал – такое не пиши, – сурово бросил он юному писарю и, быстро уничтожив запись, обернулся к Повелителю. – Мой дорогой сынок Тимур, это в первую очередь будут читать твои дети, внуки и праправнуки. Это останется в истории, а посему ты – не средоточие зла и насилия, а посланник Бога, значит добра и милосердия. Пиши, – он слегка ткнул в затылок писаря. – Уложение Тимура. Моим детям – завоевателям мира.

– Постой, постой, – попытался противиться Повелитель, – о каких завоеваниях ты говоришь? Разве я при своей жизни не завоюю весь мир?

– Сын мой, – очень ласков голос духовного наставника. – Ты и так много свершил. Уже далеко не молод. Пора и о вечном подумать. Нам надобно отныне и денно и нощно молиться, замаливать грехи.

– О каких грехах ты говоришь? – все-таки выразил свое недовольство Тамерлан. – Ведь я помазанник Божий, и ты это не раз утверждал.

– Так-то оно так, – оправдывается наставник, тоже в повинную позу стал. – Однако кто каждую ночь пьянствует, пиры до утра устраивает? А на носу священный месяц рамадан. Будем совершать намаз до самого вечера. Бог милосерден, все нам простит.

– О-о! – взмолился Повелитель. – Я себя очень скверно чувствую, я болен. Иди, помолись за меня, мой любимый учитель, а я, как только мне полегчает, присоединюсь к тебе. Ой-ой-ой, вновь глазам больно и темно.

– Вот видишь, болен, – заботлив духовный наставник. – Я тебе расскажу древнюю мудрость для обретения и сохранения здоровья. Слушай. Четыре вещи прибавляют света глазам – зелень, струящаяся вода, чистая земля и любование лицами любимых людей. Четыре, которые уменьшают его, – прием сухой пищи, обливание головы горячей водой, долгое пребывание на солнце и взирание на врага. Четыре, которые оздоровляют тело и делают его плодовитым, – это удобная одежда, свобода ума от неприятных мыслей, приятный аромат и спокойный сон. Четыре, которые ослабляют его, – употребление несвежего мяса, излишество в совокуплении, долгое пребывание в туалете и ношение плохой одежды. Четыре, которые поднимают дух, – своевременный прием пищи, соблюдение меры во всем, отказ от непосильных работ и умение не поддаваться беспричинной печали. Четыре, которые губят душу: ненужная дорога, езда на норовистом коне, ходьба через силу и совокупление со старухами.

– Боже, какие старухи?! – скрывает едкую усмешку Повелитель, а Молла Несарт как бы про себя прошептал:

– Он больше к мальчикам стал тяготеть.

А духовный наставник, между тем, как проповедь, хорошо поставленным голосом продолжает:

– Четыре, которые возвращают сердце к жизни: практический ум, знающий учитель, верный товарищ и приятная жена. И, наконец, четыре, которые губят его: холод, жара, удушливый дым и боязнь несчастливых чисел.

– Таких как возраст? – спросил Повелитель.

– В том числе, – ответил учитель.

Вопреки наставлениям Великий эмир и последующую ночь провел в привычном безудержном загуле, правда, наутро опять занемог. Вновь знахари кружились вокруг него, многочисленная свита стояла в молчаливом прискорбии, пытаясь всем видом выказать свое сочувствие.

– Мог бы я свои глаза отдать Вам, о Властелин мой, – ни секунды бы не думал, с удовольствием отдал, – так, с яркой пылкостью говорил только что назначенный молодой министр финансов.

– Еще успеешь, – бесстрастно процедил Повелитель и, пытаясь оглядеть свиту: – А где этот старик, Несарт? А-а, иди ко мне, – издевка в его голосе. – Я сегодня на полчаса позже встал, а пред глазами мгла.

– Повелитель, – учтиво склонился Молла. – Всевышний, хвала ему, в Коране сказал, и твой учитель вчера говорил: «Свет моих очей – молитва». Откажись от грешных привычек и все.

– Замолчи! – рявкнул Властелин. – Из-за своих стараний ты, в конце концов, лишишься своего грязного языка.

– «Все старания будут отблагодарены» – записано в Коране, – как обычно, не унимался Молла Несарт.

– Отнять у него пайзцу, вышвырнуть отсюда, – в гневе рявкнул Повелитель. – Я с тобой скоро разберусь, – вслед уволакиваемому старику кричал он.

А старик и в этой ситуации не сдавался.

– О Повелитель, Повелитель, не торопись, – кричал он, – я знаю истинную причину твоей хвори.

– Отставить! – постановил Тамерлан. – Сюда его!

Как его притащили, так и стоял Молла Несарт на коленях, но глаза его прямо глядели в лицо Властелина.

– Не за свою шкуру пекусь, – тихо вымолвил он, – обсерваторию, науку спасать надо.

Несарт еще что-то хочет сказать, но Великий эмир его грубо оборвал:

– Хватит нести чушь! В чем причина? Молла тяжело вздохнул, опустил взгляд:

– Грех на себя беру.

– Говори!

– Хворь – от безделья. Твоя жизнь – поход.

– Ты прав, ты прав, старик! – вскочил Тамерлан, обнял Моллу. – Вернуть ему пайзцу. Расставить шахматы. Военный совет сюда! Будем играть и я буду думать. Хе, а мне уже легче стало.

Сбоку от шахматного поставили еще один роскошный стол, а на нем все яства мира, – Властелин по ходу игры завтракает, тут же ведет совет.

– Впереди священный месяц рамадан, нельзя воевать, одумайся, – на своем настаивает духовный наставник.

– Вот именно, мой учитель, – оправдывается Тамерлан, – на священную войну иду, на борьбу с неверными гяурами.

– Куда ж ты держишь путь?

– Индия, – был сделан приговор древней цивилизации.

– Ведь это мусульманская держава! – воскликнул учитель.

– Они исказили ислам, – тверд ответ Повелителя. – Лучше благослови меня на священное дело.

В период расцвета Халифата арабы дошли только до берегов Инда. Проникновение ислама в Индию произошло гораздо позднее. Это тюрки завладели афганской провинцией Газни, и оттуда потомок Газневи – Махмуд – предпринял множество походов в Индо-Гангскую долину и основал мусульманскую империю со столицей в Дели. Его династии наследовали другие тюркско-афганские феодалы. Потом правили Мамлюки (1206–1290), Хальджи (1290–1321) и, наконец, Тоглукская династия (1321–1414). К концу XIV века власть Тоглуков ослабла. Если до этого они владели почти что всем субконтинентом, то в результате мятежей многие южные провинции отпали.

Посредством своих многочисленных шпионов Тамерлан знал, что в столице Дели сидит слабый, безвольный правитель Махмуд-шах II (1392–1412), который находится в зависимости от собственного визиря Маллу Икбаля.

Без сильного правителя в Индийской империи не прекращались смуты и раздоры. И Повелитель знал, что это уже не великая империя, а ее тень. Делийское царство жило рентой с былого авторитета, а также благодаря своим несметным богатствам, быть может, не имевшим себе равных во всем мире. Вот это и привлекало Великого эмира в столь трудный путь.

В самом Самарканде подготовка к индийскому походу популярностью не пользовалась. Старая воинская элита уже устала от войн: сорок лет в походах, хотелось под старость спокойно пожить. И они, пожалуй, впервые воспротивились, откровенно выступили против похода. Это пассивное сопротивление старой гвардии выводило Тамерлана из себя. Вот что по этому поводу написано в автобиографии Повелителя мира: «Я так сильно желал завоевания Индустана, что ничто уже не могло меня отвратить от этого замысла. Я дал недовольным эмирам такой ответ: ^[122]«Я обращусь к Корану, я хочу знать волю Аллаха относительно ведения войны, чтобы сообразоваться с нею в своих действиях». Амиры одобрили мою мысль. Открыв Священную Книгу, я попал на следующий стих: «Пророк, веди войну с небрежными и беззаконными».

Ученые объяснили смысл этого стиха эмирам. Но последние, опустив головы, не произносили ничего. Их молчание сжало мое сердце. Сначала я хотел лишить их всех должностей. Но так как они способствовали моему возвышению, то не стал губить их; я сделал им только выговор». (Это был приказ: либо – в поход, либо – лишение всего. Выбора не было.)

Зато любимые внуки – дети покойного первенца Джехангира – рьяно поддерживали деда в этом новом начинании. Так, Пир-Мухаммед, которому было всего двадцать три года, говорил:

– Повелитель, когда мы завладеем Индустаном, то золото этой страны сделает нас Властителями мира.

– Молодец, я горд тобой! – восклицал Тамерлан.

А другой внук, самый любимый – Мухаммед-Султан, ему уже двадцать пять, говорил более взвешенно, но о том же:

– Индустан надо завоевать. Но сделать это будет трудно: во-первых, горы; во вторых, леса и пустыни, и, наконец, слоны, которых я еще не видел, но они, говорят, давят людей.

– Все это преодолимо, – уверен Тамерлан. – А слонов мы вот так, – он сделал ход, «съел» одного слона Моллы Несарта и сразу же, сделав еще ход, съел второго.

– Два хода подряд?! – возмутился Молла. – Так нельзя играть, это не по правилам.

– Хе-хе, – усмехнулся Повелитель. – Здесь правила я устанавливал. Вот шах и мат! Так я живу, а посему и правлю!

Пока пораженный Молла Несарт стоял молча в недоумении, последовал приказ:

– Ты, старик, нужен мне, но поход через горы и пустыни не осилишь. Отправляйся на Кавказ, твоя цель – как можно быстрей построить в Самарканде обсерваторию. Вези сюда чертежи, оборудование, специалистов. И еще, по возможности, будь всегда рядом с Мираншахом: тревожные слухи доходят до меня, помоги ему.

Следующий приказ был адресован внуку Пир-Мухаммеду:

– Берешь тридцать тысяч воинов, выдвигаешься на днях – правое крыло, цель – разведка, захватить Мултан. Ты, – обращается он к Мухаммед-Султану, – тоже тридцать тысяч, выдвигаешься через неделю – левое крыло, цель – Лахор. На оба задания времени – два месяца. Я выступаю вслед с основными силами.

Великий эмир никогда ничего не предпринимал, предварительно все тщательно не взвесив. Главная его опора – Самарканд. Во время долгого дальнего похода центр должен быть надежным. Тимур своим визирям никогда не доверял: часто менял, сажал в тюрьму, казнил.

Была еще одна немаловажная проблема. По монголо-тюркской кочевой традиции во время дальних походов правление в столице автоматически переходило в руки матери царя, а если ее нет, то в руки старшей жены. Первая жена Тимура, мать уже покойных Джехангира и Омар-шейха, при непонятных обстоятельствах умерла. Есть версия, что ее, как и первенца, отравили. После этого первой женой стала Сарай-Ханум или Большая госпожа, как ее при дворе нарекли. Она была матерью двух оставшихся сыновей – Мираншаха и Шахруха. ^[123]