Текст книги "Рождение Зверя"

Автор книги: Камли Брайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

* * *

Вот это мощь!.. Ральф почувствовал, как нечто непроницаемое, где его мысли вязли, словно в болоте, заметно придвинулось, угрожая раздавить, сплющить.

Видимо, так же ощутивший возрастающую активность неведомого поля Тэн открыл было рот, собираясь что-то сказать Ральфу, но тот сделал останавливающий жест. К разведчику явно кто-то обращался. Кто-то, без сомнения, обладавший разумом, но диапазон, в котором находились его мысли, настолько не совпадал с человеческим, что пока, несмотря на все усилия, ничего не получалось. Лишь после нескольких отчаянных попыток неизвестному наконец удалось нащупать частоту – некую пограничную зону, где почти заканчивались возможности одной из сторон и только начинался диапазон второй. По существу, это не устраивало ни того, ни другого «собеседника», и все же теперь хотя бы можно было попытаться. (О том, чтобы устраниться, речь даже не шла, ибо разведчик и его друзья полностью находились во власти чужого разума.)

«Человек» – во всяком случае, возникшая перед внутренним взором Ральфа размытая фигура отдаленно напоминала человеческую… А это? Похоже на огонь, но… Ладно, предположим, что «огонь»… Далее появились довольно четкие силуэты деревьев… много деревьев – «лес»? Итак, «человек», «огонь», «лес» – просят загасить костер?

«Нет!»

Похоже, неизвестный собеседник воспринимал мысли человека куда лучше, чем выражал собственные. Может быть, давно изучал?

Ральф сделал очередную попытку понять: если он не выяснит, чего от него хотят, шансов на освобождение не предвидится.

«Помощь…»

Ага, значит кому-то требуется его помощь. Но, все-таки, что это за существо? Человек расфокусировал сознание и, даже не пытаясь теперь распознать долетавшие до него сигналы, начал просто наблюдать – пока полузначимые символы вдруг не превратились во вполне определенные и не сложились в систему…

Трудно было себе такое представить, но к Ральфу обращался… лес – не отдельно взятое дерево, а весь старый дремучий сосновый бор. Мутировавший, как и многие организмы, в результате разразившейся пять тысячелетий назад катастрофы, этот участок Тайга долгое время не испытывал потребности в общении с людьми, затем… Ральф не был уверен, что правильно понял, но, судя по всему, около ста пятидесяти лет назад к Северу от того места, где они находились сейчас, на стволах сразу нескольких деревьев вдруг начали паразитировать неизвестные растения.

По виду – насколько можно было судить по изображению, переданному разведчику – они напоминали обычный плющ. В отличие от разумных сосен, Смерть не одарила его сознанием – лишь усилила естественную способность закрепляться на других деревьях, вплоть до того, что даже свои корни переродившиеся растения пускали не в землю, а прямо в чужие стволы. Высосав очередного «донора», плющ-паразит затем переползал на дерево, росшее рядом, затем на следующее… Поскольку аппетиты непрошеных гостей были не так уж велики, опасность их распознали не сразу. И лишь когда стало ясно, что со временем погибнет весь Лес, разумные сосны попытались бороться: сначала собственными силами, затем, осознав свое полное бессилие перед захватчиками – сосны, в отличие от плюща, не имели возможности передвигаться, – решили искать помощи на стороне. Наиболее подходящим для этой цели был выбран человек.

На протяжении нескольких десятилетий объединенное сознание наиболее развитых деревьев осваивало психологию и образ мыслей абсолютно чуждых им существ. Однако, несмотря на все старания, процесс этот шел слишком медленно – гораздо медленнее, чем представлялось вначале: люди по-прежнему оставались непознанными, а в это время одна за другой гибли великолепные тысячелетние сосны…

«Я – первый человек, с которым вы попытались вступить в контакт?»

«Нет, но ты первый, кто оказался способным нас понять».

«Каким образом я могу вам помочь?»

В ответ появилось изображение огня – теперь в этом уже не было никакого сомнения.

«Это опасно: если я потом не смогу его остановить, то погибнет весь Лес…»

«Попробуй…»

«Что вы сделали с мальчиком?»

«Зеленый (молодой?) человек в безопасности – тот, кто причинил ему боль, сейчас не может до него достать…»

Человеческие лица для Леса, видимо, не существовали: в лучшем случае воспроизводились общие очертания фигуры – он, как и любой телепат, прекрасно различал людей на ментальном уровне. Поэтому не удивительно, что силуэт, воспроизведенный Бором, выглядел совершенно безликим, зато ментальные вибрации, которые исходили от него…

«С'каро!» – мгновенно узнал разведчик.

«Он все время пытается пробиться к твоим мыслям, – пояснил Лес. – Пропустить?»

«Нет, – поспешно возразил Ральф. – Это мой…»

Разведчик слегка замялся, подбирая подходящий эквивалент, и вдруг выдал образ плюща.

«Раздавить его?» – последовал немедленный вопрос.

«Нет-нет! Просто не пускайте!»

«Ты решил верно: нельзя уничтожать собственные корни».

«Корни?» – машинально переспросил Ральф: он с отвращением и ужасом отгонял невольно возникшее в его воображении видение корчившегося на земле С'каро и не сразу воспринял суть услышанного только что.

«Память. Память живущего – всегда продолжение памяти тех, кто жил раньше. Так у деревьев, так и у людей», – пояснил невидимый собеседник, которому общение, похоже, явно шло на пользу: он развивался чуть ли не с каждой минутой, и понимать его становилось все легче и легче.

«Да, но почему собственные»?

«Потому что у тебя с этим человеком общая память».

Это было уже слишком: откуда кандианский Лес, пусть даже и разумный, мог знать о «Sunrise»? У Ральфа тревожно забилось сердце.

«Я не понимаю».

«Сейчас…»

Похоже, требовалось какое-то время. В ожидании ответа Ральф открыл глаза и невольно заморгал от света костра, показавшегося чересчур ярким.

Замерший в своей любимой позе – обхватив колени руками и упершись в них подбородком – Тэн поднял голову и спокойно кивнул.

Риу лежал на прежнем месте, дыша во сне ровно и глубоко.

«Мы не знаем, как объяснить, – снова вырвал разведчика из действительности „голос“ Леса, – смотри…»

И Ральф «увидел», как подхваченные ветром семена летят по воздуху, как падают затем на землю и, сначала совершенно потерявшиеся в пожухлой траве, вдруг прорастают, тянутся вверх…

Он не сомневался в том, что эта ночь будет непростой, однако даже отдаленно не мог себе представить, какой именно. Находившиеся под защитой Леса путники могли спать спокойно, ничего не опасаясь, однако разведчику было не сна. Ему не давала покоя картина, показанная Лесом.

Трудно было себе представить, насколько разумные деревья разбирались в человеческих взаимоотношениях. И Ральф, который в первый момент воспринял все «увиденное» в чисто символическом, метафорическом смысле, теперь, по прошествии нескольких бессонных часов воспринимал все совершенно иначе.

Нет, даже сделавший несомненные успехи в постижении человека и его деятельности Лес, пожалуй, вряд ли настолько разбирался в общественной жизни и менталитете чуждых ему существ, чтобы оперировать сложными аллегориями. Его образ, несомненно, коренился в самой природе, и трактовку, конечно же, имел самую простую, естественную: «Sunrise» и прочие человеческие заморочки его не касались, а потому и понимать его следовало буквально, что означало…

«Да ты прямо второй Карлос!»

Тогда, двадцать с лишним лет назад, юный Михаэль воспринял слова инструктора как высшую оценку своим успехам. Однако сейчас это воспоминание, уколов ядовитой занозой, застряло где-то в груди, и вслед за ним из памяти одно за другим потянулись еще…

«Второй Карлос – вот уж похвала всем похвалам!» – И отец (до сегодняшнего дня Ральф и не подозревал, что Харольд, возможно, вовсе не родной его отец) громко и нарочито весело засмеялся. Или это показалось Ральфу только сейчас…

Человеческая память – вещь непостижимая: то не можешь вспомнить целый день вертевшегося на языке слова, то никак не избавишься от надоедливой мелодии, а то вдруг как бы сами собой начинают всплывать подробности событий невероятной давности, причем, такие, на которые тогда, в прошлом, совсем не обратил внимания…

Глаза матери. Непривычно тусклые, с набрякшими от слез сероватыми кругами… Хотя погибшего Карлоса оплакивала не только она…

За хрупкими стенами шалаша резким пронзительным криком одного из своих обитателей напомнил о себе непривычно безопасный ночной Тайг.

Ральф перевернулся на живот, через простреленное отверстие вгляделся в темноту. Она казалась бархатной и вместе с легким прохладным ветром, казалось, вливалась в нагретый костром и дыханием людей шалаш.

«…А если не попадусь?» – «Тогда передай от меня привет своей матери…»

«Не делай так: ты становишься, совсем как он».

– «Я похож на С'каро?» – «Когда смеешься вот так… издеваешься…»

«До встречи… Михаэль. И постарайся подольше не попадаться…»

От дуновения вдруг встрепенувшегося ветра мелко-мелко затрепетали рваные края отверстия: поврежденные выстрелом и теперь беспомощно болтавшиеся, словно на ниточках, хвоинки отзывались на малейшее движение воздуха.

Ральф глубоко вздохнул. Итак, именно Карлосу, который, оказывается, продолжал за ним следить, он обязан тем, что пистолет пробил дыру всего лишь в стене шалаша, а не в его собственной груди.

И С'каро-Карлос – его отец…

Теперь, когда Ральф уже в этом уверился, сразу возникло множество вопросов. Почему глава Серебряного Круга его отпустил: действительно развлекался или пытался помочь? Почему не дал выстрелить сейчас?

Что он спасал: жизнь собственного сына или жизнь разведчика из «Sunrise», который был ему еще нужен? А знает ли он вообще, что Ральф – его сын: ведь это вполне могло оставаться для него тайной.

Вопросы, которых становилось отнюдь не меньше по мере того, как разведчик пересматривал в памяти события последних дней, упорно не давали заснуть, терзая своей неразрешенностью. О завтрашнем – нет, теперь уже о сегодняшнем – дне некогда было даже подумать.

Наконец Ральф дошел до того, что ему стало все равно; навалившаяся усталость словно отодвинула казавшиеся еще недавно такими важными проблемы, и они вдруг представились совсем маленькими, незначительными. Он был жив, был в безопасности, и где-то очень далеко, за тысячи миль его ждала та, которая – Михаэль больше в этом не сомневался – его любила.

* * *

– Значит, уже поздно, – задумчиво произнесла Анна, глядя на игравших невдалеке лошадей.

– Поздно? – не поняла Амалия.

– Он с тобой прощался. – Анна как ни в чем не бывало покусывала травинку.

Это спокойствие и эти травинки – сколько их было оборвано, обкусано и выброшено за то время, пока Амалия рассказывала! В общем, эти травинки начинали уже ее порядком раздражать…

– И вы так спокойно это говорите?

– Спокойно? – Анна повернулась. – Спокойна я буду, только когда увижу кого-нибудь из них в гробу. Вот тогда я смогу, наконец, наплакаться вдоволь, а потом спокойно ходить на его могилу.

Амалия посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

– Тридцать два года назад, когда мне сказали, что Карлос не вернется, – с тем же хладнокровием продолжала Анна, – я билась в истерике. Потом вырос Михаэль, и я хоронила его по несколько раз в году. А теперь вот оказалось, что Карлос жив, а Михаэль примеряется, как бы половчее себя угробить. Думаешь, он всерьез опасался, что не сможет доставить в Центр важную информацию? – Анна нехорошо усмехнулась: – Сказал бы лучше, не мог утерпеть!

– Что вы такое говорите? Он боялся, что его могут убить по дороге.

– Боялся?! Да эти самоуверенные черти не боятся ничего! Можешь мне поверить: стоит им только вернуться чуть ли не с того света, как они уже начинают скучать и думают, как бы снова угодить в самое пекло. Он боялся… Не сомневайся: о своей смерти и о тех, кто их ждет, они думают в самую последнюю очередь. Имя ему не дает покоя – имя Карлоса…

– Мне кажется, вы несправедливы.

Анна истерически засмеялась.

– У меня их было трое: Карлос просто жил, а Харольд и Михаэль, точно полоумные, все пытались до него дотянуться. И что? Харольд уже доигрался: он, как узнал, что с ним, оказывается, сделали в Канде, так с тех пор и не выходит из своей комнаты. Теперь не терпится Михаэлю… поскорее свернуть себе шею…

– Вы совсем в него не верите.

– Просто слишком хорошо знаю Карлоса: Михаэлю с ним не справиться. Карлос всегда был особенным: то, что мог он, не мог больше никто! Ему даже никто не смел завидовать… А сейчас все, как собаки, рвут его память на части… Михаэль, да простит тебя Господь, что ты натворил… Ему не справиться, но он не отступится. И когда они ухлопают друг друга… Боже, если бы кто-нибудь знал, как я ненавижу «Sunrise» – всю душу из меня вытащили, всю душу…

Сейчас Анна уже точно напоминала безумную: она говорила то громче, то тише; обращалась то к Амалии, то вообще неизвестно к кому, однако больше всего потрясало, что глаза ее были совершенно сухими – Анна и хотела, и не могла заплакать.

«Так вот, значит, от чего пытался уберечь меня отец…»

– Михаэль вернется – я знаю.

– Да? – Анна странно улыбнулась. – Была бы у меня лучше дочка. Такая, как ты… – Она осторожно убрала волосы с лица Амалии и вдруг спросила: – Любишь его?

Амалия кивнула.

– Бедная девочка.

Они немного помолчали.

– Скажите, – первой заговорила Амалия. – Карлос… каким он был?

– Каким? – Анна пожала плечами. – Каким… Смешливым! – Она улыбнулась. – Не знаю… Иногда мне его очень сильно напоминал Михаэль.

– Мы были с ним вместе шесть часов…

– Вот как? Ну, если ты до сих пор его не забыла – значит, он действительно похож на своего отца…

Сейчас рядом с Амалией сидела словно совсем другая женщина: глаза из серых и бесцветных неожиданно стали ярко-голубыми, почти синими, даже морщины как будто разгладились.

– Смотри. – Она сняла висевший у нее на шее медальон, раскрыла его и протянула Амалии: – Вот Карлос. Ему здесь лет тридцать.

– А сейчас? – Как и всегда, глядя на родственников своих знакомых, Амалия в первую очередь искала и мысленно отмечала сходство.

– Семьдесят четыре…

Амалия невольно вздрогнула. Она знала, грешно так думать, однако стоило Анне произнести это «семьдесят четыре», и улыбающийся с миниатюры черноволосый мужчина сразу словно перестал существовать.

– А вот – Михаэль. – И Анна открыла медальон с другой стороны.

– Ой…

Интересно, почему так приятно видеть тех, кого мы любим, совсем маленькими? Амалия снова посмотрела на Карлоса. Господи, как жаль…

– Мы можем что-нибудь сделать?

– Нет. – Анна покачала головой. – Когда два камня катятся друг другу навстречу, лучше не становиться у них на дороге.

– Я могу попробовать связаться с Карлосом и…

– Это опасно, – перебила Анна. – Можно сделать еще хуже… – И уже совсем другим тоном добавила: – Ладно, мне пора. Харольд там один – как бы чего-нибудь не случилось еще и с ним…

Она подозвала лошадь и с удивительной для своего возраста легкостью вскочила в седло.

– Если Михаэль вернется, родишь мне внучку? – без малейшего усилия удерживая гнедого, с улыбкой спросила Анна.

«Она, наверное, сама его вырастила… Ну, конечно, он отзывается на малейшее движение – должно быть, очень нежные, неиспорченные губы…» Дочь Координатора сама обожала и всегда берегла лошадей – Анна сразу точно выросла в ее глазах.

– Постараюсь… – Амалия помахала рукой и еще долго смотрела туда, где скрылась одинокая всадница.

«Если вернется… А если нет… Господи, да что за ужас такой… – Амалия попыталась мысленно представить себе лицо Карлоса. – Смешливый…»

Одного изображения для телепатической связи, конечно, было недостаточно, но когда она глядела на портрет, в сознании отчетливо промелькнуло одно воспоминание. Все произошло настолько быстро, что Амалия запомнила лишь фрагмент: музыка, люди в карнавальных костюмах, высокий широкоплечий мужчина в маске…

«Карлос! Да это же Карлос!» – пользуясь тем, что она находилась одна в лесу и ее все равно никто не мог услышать, Амалия засмеялась и чуть не захлопала от радости в ладоши.

Если крошечное изображение из медальона и мысленная картинка (тем более что лицо находилось под маской) воспринимались одинаково – значит, у них, несомненно, один источник, а это означало, что теперь можно установить контакт с Карлосом. Необходимо лишь… Стоп! Сначала надо как следует подумать. Чего боялась Анна? Чего еще можно бояться, когда все и так хуже некуда? Или она чего-то недоговаривает? Возможно… А что, если рискнуть…

Пока Амалия думала о контакте с Карлосом, как о некой потенциальной возможности, было еще ничего, однако стоило ей всерьез представить, как она вот сейчас сосредоточится – и ей вдруг ответит находящийся за тысячи миль совершенно незнакомый человек, как Амалию сразу затрясло, точно от холода. Она попыталась успокоить себя мыслью, что можно ведь этого не делать, но было поздно: ее охватил какой-то лихорадочный, болезненный азарт, справиться с которым она уже не могла…

«Кто это?»

Откликнувшийся «голос» (про себя Амалия называла это голосом, потому что впечатление создавалось именно такое) прозвучал равнодушно и очень холодно, однако чуть ли не в следующий миг все изменилось, и перепуганная Амалия поняла, что представляет для его обладателя определенный интерес.

«Так кто ты? – совсем с другой интонацией переспросил Карлос. – Сейчас посмотрим…»

Амалия инстинктивно подалась назад, но ее словно удержали чьи-то руки – необыкновенно сильные, и от них будто бы шло тепло.

«Тихо-тихо-тихо, ты ведь не хочешь, чтобы я что-нибудь испортил в твоей очаровательной головке… Другое дело… умница – и не шевелись… так… так…»

Это было ужасно. Нет, Амалия даже ничего не чувствовала, просто она знала: этот человек, будто бы какую-то книгу, просматривал сейчас ее память – всю ее жизнь, – и с этим ничего нельзя было поделать…

«…ишь ты! – засмеялся он. – Ну, вот и все… героиня… И о чем же мы с тобой будем говорить?»

«А разве еще осталось что-нибудь такое, чего вы обо мне не знаете?» – со всей злостью, на какую только была способна, спросила Амалия.

«Конечно, – словно ничего не замечая, весело откликнулся Карлос. – Ты красивая?»

Кажется, Амалия впервые была довольна тем, что он сейчас читал все ее мысли – в том числе и так называемые тайные, не для передачи… Однако Карлос и не думал обижаться:

«А что мне, старику, – он выделил это „старику“, показывая, что, действительно, все „слышал“, – что мне, старику, еще остается? Только подглядывать за вами, молодыми, да завидовать… по своей слабости…» – Карлос явно кокетничал: то, что ощущала сейчас Амалия, она даже не назвала бы силой – скорее, чудовищной мощью, которую генерировал его могучий интеллект.

«Оказывается, мыслью запросто можно убить…»

«Совершенно верно», – жизнерадостно согласился Карлос.

И Амалия вдруг поняла кое-что еще, сбившее ее с толку уже окончательно: человеку, с которым она сейчас находилась в телепатическом контакте, было лет тридцать пять – от силы сорок. Причем, ни объяснить себе, почему она так в этом уверена, ни опровергнуть это Амалия не могла – просто знала и все.

«Ну, что, девочка, – подождав, пока собеседница немного придет в себя, продолжал Карлос, – расхотелось играть в большую настоящую жизнь? Хочешь домой?»

Он был прав: Амалии, действительно, сейчас больше всего хотелось побыть одной и переварить свои впечатления, однако стоило ей только услышать это «играть», как она тут же вспомнила о том, ради чего все, собственно, и затеяла.

«Настоящая жизнь? И это говорит человек, который сам играл в игрушки всю жизнь – то придумывал себе пугало, то с ним боролся! А вы знаете, что от ваших игр у Анны даже больше нет слез…»

«Перед Анной я чист: я всегда говорил ей: „Не жди!“»

«Вы – возможно, но только не Михаэль».

«Разведчики не всегда возвращаются, – жестко возразил Карлос. – Анна должна это знать».

«Один разведчик пропал тридцать два года назад, но она до сих пор не хочет этого знать».

Он впервые не ответил; его сознание словно вдруг закрылось и на несколько секунд стало абсолютно непроницаемым. Не чувствовалось даже эмоций – но разве сама по себе эта поразительная тишина ничего не значила?

«Ну да… Да! Зацепила, – стоило Амалии так подумать, откликнулся Карлос. – Ты ведь этого и добивалась? И насчет „Sunrise“ – твоя правда: действительно, есть на свете игры, в которые лучше не играть… А знаешь, – после небольшой паузы продолжил он: – Я, пожалуй, сделаю тебе подарок».

«Подарок? – растерянно переспросила Амалия. – Но…» – Мысли Карлоса, как и в начале разговора, снова будто заискрились весельем, и это почему-то ее испугало.

«Не бойся – тебе понравится».

«О, Господи!.. Подождите, но ведь от подарка можно и отказаться», – наконец нашлась Амалия.

«Разумеется, – уже откровенно засмеялся Карлос. – Разумеется, ты можешь его не брать».

«Тогда я отказываюсь».

«Можешь просто не брать, – повторил Карлос. – Я ничуть не обижусь. Тем более, что это всего лишь благодарность за оказанную услугу. Ну что, договорились?»

«Услугу?» – ужаснулась Амалия.

Отец Небесный! И почему она не послушалась Анну? Сейчас Карлос скажет что-нибудь, вроде «все в порядке: женщины как раз и существуют для того, чтобы делать глупости» и…

«Нет, ты прелесть! На месте Михаэля я бы ради тебя прибежал хоть с другого конца света. Думаю, он так и сделает…»

Ну, вот и добилась… Амалия понимала: необходимо собраться, что-то сказать – нечто такое, способное как-то исправить ситуацию, но мысли лишь беспорядочно метались, бестолковые, беспомощные… Карлос словно стоял в стороне и улыбался…

«Сколько вам лет?»

«Что?» – Он даже не сразу понял, о чем Амалия его спросила.

«Анна сказала – семьдесят четыре, но этого не может быть».

«А ты проницательна».

«Неужели вам действительно доставляет удовольствие смеяться над людьми?» – в полном отчаянии Амалия говорила уже все, что придет в голову.

«Относись я к ним серьезно, я бы не прожил столько лет».

«Так сколько?»

«Ты опять скажешь, я над тобой смеюсь».

«А все-таки?»

«Двести семьдесят четыре…»

Странно: шевельнувшееся было чувство досады тут же исчезло. Амалия слышала – отец говорил, – что существуют мутанты, живущие очень-очень долго.

«Подождите, но тогда… Господи, как же вам тогда, должно быть, тяжело… скучно!»

«Мне очень скучно, – согласился Карлос. – Но уж зато и развлекаться я буду так, как мне захочется».

Амалия вздрогнула: до этого момента Карлос то пугал ее, то удивлял, то даже восхищал, но сейчас… Она вряд ли смогла бы объяснить, что вдруг почувствовала: нечто нелогичное, какой-то непонятный срыв и вслед за этим – четкое осознание, будто бьется в стену, за которой… ничего нет… И точно в подтверждение этому странному впечатлению, Карлос неожиданно прервал контакт…