Текст книги "Ангел тьмы"

Автор книги: Калеб Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Люциус хмыкнул:

– Я редко выступаю защитником обычных методов Управления, – пробурчал он. – Но в данном случае был бы не прочь высадить дверь и спуститься туда со старой доброй ищейкой, чтобы взять след малышки.

На минуту или две все замолчали. Я просто сидел на подоконнике, подтянув колени к подбородку, дожидаясь, когда кто-нибудь из них выступит с более практичной идеей. В таком состоянии рассудка негромкий шум я расслышал лишь через несколько минут – Сайрус деликатно покашливал, словно бы обращаясь ко мне. Я поднял взгляд и обнаружил, что он смотрит на меня в упор, подняв брови с таким видом, будто заявляет «Ну?..»Я знать не знал, что он хочет сказать своим взглядом, поэтому нахмурился и пожал плечами, давая ему это понять. Тогда он оглядел остальных, убеждаясь, что они по-прежнему поглощены чертежом, а затем не спеша подошел ко мне, и облокотился на оконную раму, глядя наружу, – так, чтобы незаметно и неслышно было, что он говорит.

– Ты до сих пор водишься с тем мальчишкой? – пробубнил он, будто ненароком опираясь локтем на раму, а ладонью прикрывая рот. – Тем, что со зверьком?

С минуту я пребывал в замешательстве, и даже когда сообразил, кого он имеет в виду, сей факт ничего мне толком не прояснил.

– С Прыщом-Немчурой? – спросил я. – Конечно, я до сих пор его знаю, но…

– И ты видел дом этой женщины, – продолжал Сайрус. – Сможете проникнуть, как по-твоему?

Диковато было слышать подобный вопрос – в смысле, я вроде как совсем позабыл о таких вещах.

– В тотдом? – наконец пискнул я. – Ну да, всяко, вот только…

Сайрус совсем уже убийственно посмотрел на меня:

– Это же твоедело, Стиви. Если хочешь чего-то добиться…

И он снова неспешно отошел, оставив меня в легком ошеломлении. Я торопливо прошептал ему вслед:

– Но, Сайрус! – достаточно настойчиво, чтобы доктор обернулся.

– Стиви? – спросил он. – Хочешь что-то предложить?

Быстро отворачиваясь, я невинно помотал головой:

– Нет, сэр.

Сайрус пробормотал в стену:

– Да, хочешь.

– Нет, не хочу, – выдавил я краем рта.

– Ладно, – отозвался он. – Коли так решил…

– Что такое? – озадаченно осведомился доктор. – Стиви, если у тебя есть предложение по выходу из этого тупика, то, пожалуйста… – И указал рукой на чертеж.

Я не сдвинулся с места – просто сидел, где сидел, и обмозговывал все. Потом застонал и поднялся. Делать нечего. В конце концов, в том, что доктор оказался втянут в попытку спасти дитя Линаресов, была и моя заслуга – и я понимал, через силу пересекая комнату, что если мне известен путь к следующему шагу, я должен поведать о нем этому человеку. Поэтому, бросив на Сайруса быстрый взгляд, говоривший «и на том спасибо» – на что он лишь улыбнулся, – я присоединился к троице у рисунка.

– Э-э… – проблеял я, не зная, с чего начать. – Вам… э-э… может, вовсе и не обязательно поступать, как говорит детектив-сержант Люциус. В смысле, может, выйдет провернуть ту же работенку без всего этого шума. – Я указал на чертеж. – Вы же говорите, что запах малышки в подвале все равно будет, как ни крути, пусть мы даже и не знаем, где именно эта Хантер ее заперла, – ну так вам для этого и не нужно непременно врываться туда с полицией и ищейкой. Кто-нибудь помнит, что там с задними окнами дома?

– Да, – ответил Люциус. – Я специально приметил. У них там решетки. Прутья не слишком толстые, но частые.

– Значит, понадобится распорка, – сказал я.

Люциус кивнул:

– Да, но даже с ней проделать отверстие, достаточное для человека, будет сложновато.

– Для взрослогочеловека, вы хотите сказать, – отозвался я. – Так эти решетки обычно и ставят. Но…

Доктор воззрился на меня – казалось, он не может решить, радоваться ему или хмуриться:

– Стиви – не хочешь ли ты сказать, что сможешь пробраться внутрь?

Я кивнул с видом, как могло показаться, исключительного отвращения.

– Прямо рядом с домом есть конюшни. Я их худо-бедно приметил. Хорошее место, чтоб укрыться, а потом выйти оттуда. Разжать прутья, залезть внутрь и прошерстить подвал. Если найдем девочку, я смогу ее вынести.

– А с чемэто ты ее найдешь? – осведомился Люциус.

Я ответил, пожав плечами:

– У меня есть друг… – и тут почувствовал взгляд Доктора. – Короче, былдруг. Пацан промышляет тем, что лазит по форточкам, как я сам раньше. Мы зовем его Прыщ-Немчура, потому как он заявляет, будто семья его – из немецких аристократов. Хотя на самом деле ничего подобного – голландцы они или кто-то вроде. В общем, есть у него специально обученный хорь. Зовут Майком. Прыщ, когда идет на дело, берет его с собой в мешке. Майк в любую узкую щель может пролезть. – Я снова показал на чертеж. – А я могу его туда пронести. Нос у него – черт знает что такое, а не нос, у зверька этого.

– Но как же он поймет, что надо искать? – спросила мисс Говард.

– Прыщ и этот трюк знает, – сообщил я. – Он кладет Майку в клетку вещицу, которая выглядит или пахнет как то, что ему нужно стащить, и не кормит его, пока тот не научится хватать эту штуку. Тут обычно немного времени уходит. Пара-тройка дней.

Люциус с минуту обдумывал сказанное, потом посмотрел на доктора Крайцлера.

– Доктор, – сказал он, и голос его выдавал, что риск он понимает, но все равно заинтересован не на шутку. – Это может сработать.

– И все же не стоит ли нам придумать, как выманить Хантеров из дома, а? – осведомилась мисс Говард.

– Только жену, – уточнил я. – А раз уж она проводит время с Гу-Гу Ноксом, то… нам надо лишь дождаться, пока она не выйдет из дому как-нибудь вечером. Думаю, муж ее вряд ли заботится о ребенке, если сам настолько плох, как вы все говорите. Так что она, видать, запирает малышку, когда уходит. Я влезу через цоколь – через кухню, пожалуй. А потом прямиком в подвал. Они ж спят на верхнем этаже, верно? Мы слышали ее мужа, пока были снаружи.

– Все верно, – быстро заметил Люциус.

– Так что будет не так уж и сложно вытащить ребенка, если он там. Я такое сколько раз проделывал. Не с младенцем, конечно, только какая разница, ребенок это или мешок с добром?

О самой работе сказать было, в общем, больше и нечего, и я знал, что будет дальше, – доктор объявил:

– Прошу прощения, господа, – и, взяв меня за плечо, отвел в другой угол комнаты. Там он скрестил руки и секунду смотрел на меня, потом отвернулся и уставился в окно. – Стиви, большая часть этого плана меня смущает.

– Меня тоже, – сказал я. – Если у вас есть другое предложение, я всеми руками за.

– В том-то и незадача, – ответил он. – У нас его нет. И ты это знаешь.

– Ага. Но не яэто предложил, а Сайрус. Только это ж по-любому – то есть, все равно – невеликий труд. Приставите ко мне одного из детектив-сержантов, чтоб следил, а если в стойле у нас будет коляска наготове, то все обойдется. Револьвер и полицейская бляха на кого угодно впечатление произведут, кроме Пыльников, а когда те узнают, что творится, если вообще узнают, нас уже и след простынет.

Конечно же, не стоило и надеяться, что доктору принесет радость возможная опасность, которой я подвергнусь, равно как и мое возвращение на былую воровскую дорожку, но, судя по выражению его лица, он понимал – у нас нет выбора. А то, что мисс Говард с детектив-сержантом Люциусом горячо выступали за этот план, лишь подлило масла в огонь. Так что в два часа я снова направлялся в мои старые края, чтобы попробовать разыскать Прыща-Немчуру и его хорька Майка.

Глава 21

Я рассчитывал, что Прыщ, несмотря на холодный для Нью-Йорка летний день, плавает где-нибудь в окрестностях порта на Ист-ривер – этот парень обожал воду, что твоя рыба. Да к тому же там, где водились суда, водился и груз, и не было лучше способа осмотреть доки, чем невинненько поплавать вокруг да около, а заодно взглянуть, что там имеется. Не то чтобы судовой груз относился к привычной добыче Прыща – как я уже сказал, он был форточником, домушником, достаточно хорошим в своем ремесле, чтобы действовать независимо от любой банды, но при этом достаточно уважаемым, чтобы суметь присоединиться к любой бригаде, подходившей для указанной работы. Как бы там ни было, он был чутка отшельник, этот Прыщ – но только если дело не касалось животных. Он жил в заброшенном подвале на Монро-стрит, к северу от Бруклинского моста, с целым зверинцем собак, кошек, белок, змей, енотов и черт знает кого еще. Единственными тварями, которых он не держал, были крысы, и всю прочую свою живность он тоже обучил их травить. Просто когда ему было два или три годика, мать и отца Прыща, иммигрантов, вертевших сигары в доходном доме на Элдридж-стрит, ограбили, а потом пристрелили, и прошло больше суток, прежде чем обнаружили преступление, а заодно и чудом выжившего малыша – у крыс была масса времени как следует потрудиться над телами. Вида собственных родичей, полуобглоданных этими тварями, Прыщу хватило для объявления войны не на жизнь, а на смерть всем крысам, попадавшимся ему на глаза, – а в таком городе, как Нью-Йорк, это означало, что скучать ему никогда не придется.

Ну и, само собой, тем днем Прыщ как раз обретался за рыбным рынком Фултон – большим дощатым зданием с тремя маленькими башенками, которые звались «куполами»: плавал голышом с другими мальчишками. На реке недалеко от пловцов, рядом с переправой Фултон, станция которой стояла рядом с рыбным рынком, была пришвартована пара грузовых шхун да колесный пароход. Двое пацанят поменьше ныряли с бушпритов шхун – и преспокойненько могли переломать себе шеи, проскакивая в считаных дюймах от доков. Но никому, казалось, не было никакого дела, а Прыщу – вообще в последнюю очередь: он часто говорил мне, что как на его взгляд, так любой ребенок, плавающий без присмотра в реке с таким опасным течением, как у Ист-ривер, сам мог решать, где и когда раскроить себе башку.

Я проделал путь через всю пахучую шумную толкучку, продолжавшуюся и за пределами рыбного рынка, потом прокрался вокруг фундамента здания, где в вечно темных, взбаламученных водах плескалась ребятня.

– Эй, Прыщ! – крикнул я, заметив, что голова его показалась на поверхности. – Если решил от воспаления легких помереть – лучше способа не придумать!

Он ухмыльнулся мне, продемонстрировав широкий зазор между передними зубами, оставленный ему на память двумя фараонами, и переспросил:

– Фто ты говорифь, Фтиви? – Шипящие терялись в этой дырке. – Денек – фамое то, фтоб ифкупнутьфя!

– Вылезай давай, – ответил я. – У меня к тебе деловое предложение!

Отбросив назад черные волосы, он быстро и умело поплыл к тому месту, где я сидел.

– Ну вот, фначала ифкупнутьфя, а потом и делом ванятьфя, – объявил он, выскочил из воды бледной белесой вспышкой, подбежал к маленькой горке своих шмоток, вытерся тряпкой, которая когда-то, должно быть, представляла собой полотенце, и второпях принялся одеваться. – Как ты, Фтиви? Фто лет тебя тут не видал.

– Меня тут и не было, – сказал я, заметив, что голос Прыща стал ниже. Он был на год или два постарше меня, но казался маленьким для своего возраста. – Работаю. Честная жизнь, сам знаешь, уйму времени отнимает.

– Вот потому-тоя и дервуфь от нее подальфе, – заявил Прыщ, уже облачившийся в старую рубаху, шерстяные штаны и подтяжки, потом натянул пару поношенных ботинок и пожал мне руку, после чего водрузил себе на голову шапочку углекопа так, что она съезжала ему на один глаз. – Ефли я не фмогу ходить плавать, когда мне вдумаетфя, фмыфла в такой вывни для меня будет никакого. И фто ты там надумал, фтарина?

Я подобрал несколько камешков и начал швырять их в воду.

– Майк до сих пор с тобой?

– Майк? – переспросил Прыщ таким тоном, будто я упомянул члена его семьи. – Ну конефно Майк фо мной! Куда ф мне беф Майка, Фтиви, беф моего мальфика – он ве прировденный крыфолов, мой Майк!

– А ты когда-нибудь его другим одалживал?

– Одалвивал его? – Прыщ скрестил руки, подперев одной подбородок и дотронувшись пальцем до носа, будто обдумывал мои слова. – Нет… нет, я и не думал о таком ни раву. Да и не по дуфе мне это как-то. Знаефь, Майк – он фам по фебе.

Он был убийственно серьезен – и бессмысленно было пытаться убедить Прыща в том, что животные – это всего лишь животные.

– Ну, я мог бы воспользоваться его услугами, – сообщил я. – Скажем, на неделю. И заплатил бы за это как следует.

Палец Прыща продолжал постукивать по носу.

– На неделю. Фто в… – Он внезапно просветлел. – А ефли мы пойдем и фпрофим у него фамого? Ефли Майк тебя примет, Фтиви, это будет фнак, фто он ховет работать – а раф так, то я у него на пути фтоять не фобираюфь!

И Прыщ немедля зашагал к хибаре, которую называл своим домом, – ну вылитый капитан-недомерок преступного мира, – а когда я нагнал его, то подумал, что этого парня ждет блестящее будущее, если ему удастся на шаг опережать пулю из длинноствольного ружья.

Свои дела мы быстренько обсудили по дороге к дому Прыща на Монро-стрит, расположенному в одной из самых старых и страшных частей городских нахаловок. Дом, где обитал Прыщ, как и большая часть соседних, был ветхой деревянной постройкой, оставшейся примерно с прошлого века – а то, что он звал «подвалом», на самом деле больше походило на пещеру. Дотуда мы добрались, свернув в проулок на задах, весь заваленный мусорными кучами и увешанный стираным бельем, а потом спустившись по старинным каменным ступенькам в помещение с земляным полом. Там было темно, если не считать еле различимого света из мутного окна под самым потолком – что не помешало куче собак удариться в лай, едва они заслышали наше приближение. Как только мы вошли, Прыщ зажег керосиновую лампу, и лишь только он это сделал, все ожило: вокруг нас начали скакать и тявкать собаки, кошки шарахались от собак и шипели на них, а рядом кружила дюжинами прочая живность поменьше – да так, что казалось, будто шевелятся сами стены. Прыщ от души приветствовал их всех – на что ушло определенное время, а я пока осторожно ждал, не зная, кто из зверья опасен для посторонних, а кто нет.

Помимо той немногой мебели, которой владел Прыщ, там имелась старая раковина, а под ней – мусорное ведро, содержимое которого было разбросано по всему подвалу; и вскоре из самого ведра вылез средних размеров енот, весьма виновато косясь на Прыща.

– Вилли! – вскричал Прыщ, бросившись к мусорному ведру с такой скоростью, коя делала бегство енота по единственной водяной трубе раковины чрезвычайно сложным (хотя все же возможным). – Фколько раф мне тебе повторять, никакого муфора! – Он поднял глаза вверх, на взобравшегося по трубе моргающего, цепко держащегося зверя. – Ведеф фебя так, будто тебя вообфе не кормят, неблагодарный ты маленький…

Я расхохотался:

– Прыщ, он же енот, апостол Петр свидетель, чего ты от него хочешь?

Мой приятель упер руки в боки, не отрывая взгляда от животного:

– Я хофю, фтобы он вел фебя ф подобаюффей уфтивофтью и благодарнофтью, или он отправитфя фпать на улифу – вотфего я хофю! – Он прошел в глубь подвала, зажег еще одну лампу и принес ее с собой. – Я наввал его в фефть кайвера Вильгельма, тварь этакую, так он хоть бы на фекундофьку вадумалфя о фарфтвенных манерах, – фига ф два… – Прыщ поманил меня к себе поближе – и, заметив, что к моим ногам направляется внушительного размера змея, я решил храбро вынести и остальных зверей, и прошел в дальний угол. – А теперь, – сказал Прыщ, забираясь на огромную кучу старых дорожных сундуков, – иди повдоровайфя ф Майком.

В темноте я смог различить на верху сундуков крупную угловатую конструкцию, а когда Прыщ приподнял лампу, я увидел, что это клетка, сооруженная из старых брусьев два на два дюйма и мелкой проволочной сетки. В клетке возбужденно металась кругами длинная тонкая тень, за которой следовал той же длины пушистый хвост.

– Майк! – Прыщ наконец забрался достаточно высоко, чтобы поставить лампу, и уселся на тот сундук, что рядом с клеткой. – Майк, я привел фтарого друга, который хофет выравить тебе фвое увавение и фделать предловение – ну ве, Майк! – Внезапно лицо Прыща прорезала широкая ухмылка, еще больше выставив напоказ дыру между зубами: – Фтиви! Ты только глянь на это!

С верха клетки Прыщ стащил за хвост дохлую крысу. Вся тварь была искусана, в отметинах когтей, а горло ее пересекала глубокая рана.

– Говорил я тебе? – ликовал Прыщ, вне себя от радости. – Ффапал фволофь прямо ферев проволоку, так-то! Фто до охоты на крыф – тут фо фтарым Майком никто не фравнитфя!

Выкрикнув последние слова, Прыщ швырнул крысу на пол, открыл клетку и, запустив руку внутрь, извлек двухфутового серо-белого хорька. Черные глазки зверя уставились в лицо моему приятелю будто бы с узнаванием – хорь на коленях Прыща перевернулся на спину, а потом вскочил и обвился вокруг плеч хозяина одним плавным, быстрым движением, словно его вылили из бутылки. Прыщ громко расхохотался, и хорек скакнул обратно к нему на колени и принялся чесать свои круглые ушки и заостренный нос короткими передними лапами. Зверек покосился на меня, маленькие кинжалы его острых верхних зубов выглядывали из меха нижней челюсти.

– Поффекофефь меня,а, Майк, мальфик мой? – радовался Прыщ, поглаживая брюшко хоря с настоящей любовью и воодушевлением. – А потом я тебя! – Но хорек, казалось, просто наслаждался касаниями и через несколько секунд настолько расслабился, что Прыщ смог взять его на руки. – Давай, Фтиви, валевай фюда и повнакомьфя ф Майком как фледует! – Он посмотрел зверьку в глаза. – Ну вот, Майк, это Фтиви Таггерт, ты его уве видал, правда, ваф никогда друг другу по вфем правилам не предфтавляли. Это Фтиви – а это Майк. – И прежде чем я успел сообразить, он посадил животное мне на грудь, вынудив меня прижать его покрепче. – Фто фкажефь, Майк?

Хорек какой-то миг смотрел на меня в упор, а потом внезапно перевернулся и стремительно метнулся вверх по моей руке; острые когти протыкали рубашку и слегка царапали кожу. Ощущение было тревожным, поначалу – безболезненным, но странным, а через несколько секунд быстрые движения зверька вокруг моей шеи и плеч ослабли до той степени, что стали и впрямь щекотными.

– Что… что он делает, Прыщ? – спросил я, начиная хихикать.

– Ну, он внакомитфя ф тобой, Фтиви. Он фтрого отфенивает характер, мой Майк, и фкоро решит, фто о тебе думает!

Майк сбежал вниз подругой моей руке, на мгновение спрыгнул на один из сундуков, потом быстро заскочил обратно ко мне на колени. Принюхиваясь к моей рубашке своим подергивающимся носом, он просунул голову между двумя пуговицами – и неожиданно скользнул внутрь. Я резко вдохнул от потрясения, почувствовав голым телом теплый мех и холодные когти.

– Прыщ! – проговорил я изумленно и одновременно испуганно.

– О, вот это редкофть – такая фтука, и в фамом деле редкофть, вот фто, – отозвался тот. – Это внак его выффей привяваннофти. Я бы фказал, фто напарник у тебя уве ефть, Фтиви, фтарина!

Прыщ хлопнул в ладоши, а потом потер их о ляжки, очевидно довольный по уши тем, что я так быстро пришелся Майку по душе. Когда хорь выглянул из-под рубахи, я стал поглаживать ему спинку и почувствовал, насколько быстро бьется его сердце – точно маленький паровой двигатель, так быстро, что, казалось, вот-вот взорвется. Потом Майк перевернулся на спину, позволяя мне почесать ему брюшко, как делал хозяин.

– Майк, Майк, Майк! – вмешался Прыщ с притворным неодобрением. – Я тебе не дам вефти фебя неподобаюффе, так фто не вабывайте-ка о фвоем дофтоинфтве, юнофа! – Посмеиваясь над собой. Прыщ обратился ко мне: – Ф лофадьми работаефь, да, Фтиви?

– Ага, – ответил я. – У нас две, кобыла и мерин. А что, никак ты запах учуял?

– Нет, – сказал Прыщ, покачав головой, и кивнул на Майка. – Но он – мог. Любит он вапах лофадей, вот фто. А к тебе этот вапах точно прифтал. Ну, фто ф, Фтиви – фто там у тебя за работа?

Я не знал, чт о стоит рассказывать Прыщу, но должен был объяснить главные детали, чтобы он научил меня, как натаскать Майка на будущую добычу. Поэтому я лишь упомянул, что мы с моим работодателем пытаемся выследить одного человека, который, как мы не без основания полагаем, находится в некотором доме против своей воли, в запертой комнате. Сможет ли Майк узнать, в доме ли на самом деле этот человек, и найти нужную комнату? Конечно, сможет, кивнул Прыщ – вообще-то это пара пустяков по сравнению кое с какой работенкой, что Майку доводилось выполнять раньше. Потом я спросил про обучение, и удивился, узнав, как это просто: все, что мне требовалось, – предмет одежды человека, которого я разыскиваю, и чем интимнее, тем лучше, потому что так он будет глубже пропитан его запахом. Майк уже до того хорошо обучен, что стоит ему сообразить, как нужный предмет или запах связан с кормежкой, он немедля понимает – надо искать нечто выглядящее или пахнущее точно так же; на подготовку ему хватит всего пары дней. Лучше мне забрать его к себе на это время, как сказал Прыщ, чтобы он совсем ко мне привык. Я ответил, что ничего легче не придумать, и спросил, чем именно должен кормить маленького резвого приятеля.

– Он пло-тью-ядный, мой Майк, – сообщил Прыщ тоном эксперта. – Только не вфдумай мне его ифбаловать. Никаких там биффтекфов ф отбивными – профто налови ему мыфей, ефли фможефь, а ефли нет – и вайфатина фойдет. Три-фетыре рава в день во время тренировки, фтобы понял, к фему ты клонифь.

– Мне его в клетке забирать?

– Конефно, конефно, – закивал Прыщ, стаскивая хитроумную штуковину с сундуков и слезая с ней на пол. – Фейфаф найдем только какую-нибудь тряпку ее накрыть, он ведь не флифком-то городфкую фуету увавает.

Прыщ начал рыться в разнообразном мусоре там и тут в комнате.

– А что с деньгами, Прыщ? Плачу что надо, как я и сказал.

Прыщ разыскал кусок старого брезента, но за обладание им пришлось сражаться с одной из собак – среднего размера мастифом.

– Деньги? Хм-м… дай-ка прикину… ну ве, Борегар, давай проваливай ф этой фертовой фтуки! – Наконец он отнял брезент у собаки, а когда вернулся с ним к клетке, я уже спустился с Майком. – В первый раф такое, вот ведь как оно. – Прыщ осторожно забрал Майка у меня из рук и поднял его, чтобы посмотреть ему в глаза. – Фмотри там, поработай как фледует и будь поофторовней, а, флыфифь, фто говорю? – Он поцеловал Майка в темечко и запустил его в клетку, а потом закрыл ее. – Дай-ка подумаю… он ве вуть фколько для меня внафит, Майк-то мой…

Ясно было сразу – Прыщ ждал, что я предложу ему сам, и я, что называется, с потолка взял первую сумму, показавшуюся немалой:

– Что скажешь на пятьдесят зеленых? За неделю?

Прыщ тут же впал в то оживленное состояние, что иногда бывает у торговцев, когда им предлагают больше, чем они рассчитывали, и потому они надеются, вдруг выгорит побольше:

– Фемьдефят, Фтиви, и по рукам – профто фтоб у меня дуфа на мефте была, имей в виду – тогда буду внать, фто ты и впрямь двентльмен, каким я тебя вфегда ффитал.

Я кивнул, и мы скрепили сделку рукопожатием.

– Только тебе придется пойти со мной, забрать деньги, – сообщил я. – А то у меня с собой столько нет.

– Да и я не отдам Майка, пока не пофмотрю, куда ты его вабираефь, – согласился Прыщ. Взял клетку и показал на дверь. – Веди, фтарина!

Мы выбрались наружу и отправились прочь из нахаловки – к Парк-роу, где нетрудно было поймать кэб до северной части города. Веселая вышла поездочка – Прыщ, у которого было пруд пруди историй о наших старых друзьях, хорек Майк, начавший сходить с ума в накрытой клетке, едва почуял лошадь, и возница, недоумевающий, что же, черт побери, задумали два таких типа, как мы, – не говоря уже о том, что у нас такое в странном ящике, покоившемся у Прыща на коленях.

Добравшись до дома на 17-й улице, мы обнаружили, что доктор, Сайрус и мисс Говард уже вернулись – при том что от миссис Лешко до сих пор не было ни слуху ни духу, и факт этот уже заставил доктора гадать, не пора ли звонить в полицию. (Делать этого он не стал, и около половины шестого женщина, в конце концов, приковыляла, шумно неся какую-то чушь о казаках, русском царе и собственном муже. Доктор просто велел ей идти домой и явиться наутро.) Прыщ был, мягко говоря, поражен тем, куда я попал после всех своих лет воровства и мошенничества, и, думаю, на какие-то мгновения вид жилища доктора заставил его гадать: может, честная жизнь и впрямь чего-то да стоит. Сам он тоже произвел немалое впечатление на остальных, в особенности на доктора, который чрезвычайно заинтересовался его доморощенными методами дрессуры.

– Но это же действительно замечательно, – объявил доктор, когда Прыщ попрощался с Майком у меня в комнате, после чего отправился обратно в город. – Знаешь, Стиви, есть один выдающийся русский психолог и физиолог – его фамилия Павлов, – с которым я встречался, когда ездил в Санкт-Петербург. Он работает в том же направлении, что и этот твой Прыщ, – над причинами поведения животных. Полагаю, он бы извлек огромную пользу из беседы с твоим другом.

– Навряд ли, – возразил я. – Прыщ не особо любит покидать старый квартал, даже по делам – и, по-моему, ни читать, ни писать он не умеет.

Хмыкнув, доктор положил руку мне на плечо:

– Я же говорил достаточно гипотетически, Стиви…

Заселение в мою комнату хорька Майка поставило меня в положение, с подобным коему я раньше не сталкивался. Неожиданно у меня появился питомец, сосед, и в последующие несколько дней мои собственные дела в изрядной степени определялись необходимостью тренировать и кормить зверька. Он оказался живой ответственностью, а прежде меня это никогда не привлекало; и все же, очутившись в сей ситуации, я обнаружил, что и вполовину не возражаю. На самом деле Майк стал средоточием всего моего внимания и – принимая в учет его живой, добрый нрав – моего восторга и изумления. В итоге на то, чтобы связаться с сеньорой Линарес, у мисс Говард ушло больше дня, и еще день – чтобы завладеть предметом постельного белья маленькой Аны; а я большую часть этого времени или возился у себя в комнате с Майком, стараясь обнаружить для него мышь у нас в подвале, или просто болтал с животным, словно ожидал, что мне ответят. Я и раньше видал, что люди так ведут себя со своими питомцами, но, никогда не имея такой возможности сам, не понимал подобного поведения – и вдруг эти мотивы стали для меня очень четкими, а со временем я поймал себя на том, что намеренно гоню мысли о расставании с Майком из головы.

От сей печальной перспективы меня отвлекало множество событий. Детектив-сержант Маркус с мистером Муром в конце концов разыскали вдову подрядчика Генри Бейтса, и новость, принесенная ими из Бруклина, оказалась тревожной: вдова Бейтс заявила, что ее муж в жизни ничем не болел, и сердце у него было сильным, как у быка. Более того, умер он не через день или два после окончания работы у сестры Хантер – умер он в тот самый день, около полугода назад, непосредственнов доме № 39 по Бетьюн-стрит. Прихватило его аккурат после чашки чая – немного сдобренного виски, – предложенной ему хозяйкой дома. Очевидно, сама сестра Хантер сообщила все это коронеру, объявив, что приступ у Бейтса приключился, когда он, выходя из дома, взвалил на спину тяжелый мешок с инструментами. Коронер сказал миссис Бейтс, что такое случается, и что у ее покойного мужа мог иметься некий скрытый порок сердца, никак не проявлявший себя до самой его кончины. Он спросил миссис Бейтс, не желает ли та, чтобы для подтверждения провели вскрытие – но она была суеверной и фантастически религиозной женщиной с весьма странными представлениями о том, что произойдет с душой ее мужа, если сердце его извлекут из тела.

С учетом этой несколько безумной позиции мистеру Муру и Маркусу было куда труднее поверить в следующую теорию, коей поделилась с ними миссис Бейтс: о том, что сестра Хантер соблазнила ее мужа, – несмотря на то, что им этого очень хотелось. С другой стороны, ее утверждение о том, что мистера Бейтса направил в № 39 по Бетьюн-стрит его собственный босс, чтобы тот регулярно нанимал и увольнял бригады строителей, казалось не лишенным смысла – сестра Хантер могла пожелать, чтобы как можно меньше людей знало все подробности ее строительства. Единственным, кто пребывал в курсе этого, был мистер Бейтс – и, по мнению доктора и детектив-сержанта Люциуса, если бы мы как следует осмотрели хозяйство Хантер, то, вероятно, обнаружили бы некоторое количество сушеной пурпуровой наперстянки. Сестра Хантер вполне могла выращивать ее даже у себя в саду – впрочем, где бы она ни раздобыла его, цветок этот – источник мощного наркотика дигиталиса, способного остановить сердце даже самого сильного мужчины, – легко можно было заварить для последней смертельной чашки чая, а любой незнакомый аромат скрыть запахом виски.

Все это, возможно, слишком напоминало то, что доктор называл «гипотетическим» размышлением – чем оно, собственно, и являлось. Но никто, хоть раз видевший холодный блеск золотистых глаз Элспет Хантер, ни на секунду не сомневался, что она на такое способна. И все же мысль о том, что мы столкнулись с человеком, который, как теперь у нас были веские основания полагать, убил не только целую группу младенцев, но и по меньшей мере одного взрослого мужчину, была, мягко говоря, пугающей. По сути, мы будто каждый божий день обнаруживали новые откровения о женщине, на практике доказывавшей свою опасность таким образом, который мы не могли предвидеть. Все это отнюдь не облегчало нам подготовку ко вторжению в ее дом. Но сам план нельзя было никак усовершенствовать – разве что прихватить с собой оружия побольше да посерьезнее. А когда мисс Говард появилась в четверг утром с одной из маленьких ночных рубашек Аны Линарес, моя роль в плане стала еще насущнее: теперь мне приходилось по многу часов убеждаться, что Майк обучен правильно, ведь слишком многое было поставлено на кончик его носа.

Вместе с ночнушкой мисс Говард принесла подтверждение того, о чем доктор размышлял во время и после визита в Музей естественной истории: на Филиппинах у сеньора Линареса действительно имелся слуга-абориген. Зловещий человечек, от одного вида которого сеньора покрывалась гусиной кожей, и которому никогда не разрешала спать в доме, заставляя проводить ночи во дворе. Пигмей, известный исключительно как «Эль Ниньо», [29]29
  Малыш (исп.).


[Закрыть]много лет служил семье Линарес, но сеньора так толком и не знала, что входило в его обязанности, – впрочем, когда мисс Говард рассказала ей о наших случайных встречах с этим человеком, сеньора смогла привести куда лучшее соображение. Открытие мисс Говард этой информации лишь добавило очередной штрих к картине брака Линаресов, который, казалось, был близок к распаду: сеньора сказала мисс Говард, что, не будь она доброй католичкой, давным-давно бы уже оставила мужа.

В довершение всего у нас имелись теперь уже ежедневные заголовки «Таймс» о «загадке безголового трупа», следующие за делом по мере его превращения на глазах беспомощного Полицейского управления в некое скучное бытовое убийство – к чему, как и предсказывал с самого начала детектив-сержант Люциус, все и должно было свестись. К четвергу версия о том, что жертва являлась одним из сбежавших с Лонг-Айленда помешанных, была весьма недвусмысленно опровергнута, а полиция вместо этого выдвинула догадку, что преступление сие совершил тот же сумасшедший мясник, который аналогичным образом убил и расчленил молодую девушку Сюзи Мартин, дело которой прогремело несколько лет назад. Этой версии, врученной фараонам, точно рождественский подарок, патологоанатомом, расследовавшим дело Мартин, не понадобилось на развенчание и двух минут: люди, потерявшие своих близких, начали приходить в морг на осмотр обезглавленного тела, и к среде не менее девяти из этих посетителей положительно опознали его как останки Вильяма Гульденсуппе, массажиста из турецких бань на Мюррей-Хилл.