Текст книги "Ангел тьмы"

Автор книги: Калеб Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Глядя на них, доктор мгновенно бросил:

– Наверх, – и мы как один рванули по одной из чугунных лестниц в центре на другой этаж, к художественным галереям. Продвигаясь через залы той же торопливой рысью, мы в результате дошли до экспозиции, посвященной американской живописи, – там было пустынно.

– Прекрасно, – подытожил доктор, быстро пересекая паркетный зал и устраиваясь на смотровой банкетке перед громадным полотном мистера Лойце «Переправа Вашингтона через Делавэр». [19]19
  Эмануэл Готтлиб Лойце (1816–1868) – американский художник немецкого происхождения. Одна из самых известных картин в американской исторической иконографии «Переправа Вашингтона через Делавэр» была завершена им в 1850 г.


[Закрыть]Дернул головой в сторону, заслышав чьи-то шаги, однако то оказался по-прежнему клохчущий мистер Мур. – Продолжайте, Маркус, – велел доктор.

Тот извлек еще несколько страниц из свой стопки.

– Мы… позаимствовалиэти материалы на Малберри-стрит. Доктор Маркоу, по всей видимости, написал донесение на миссис Хантер – к слову, она замужем, – после того, как несколько других сестер высказали подозрения касательно опекаемых ею пациентов.

Заслышав последние слова Маркуса, мистер Мур придвинулся к нам ближе, весь подтянувшись настолько внезапно, что нам стало подозрительно: столь быстрая перемена значила, что близится что-то действительно ужасное.

– Вам лучше приготовиться, Крайцлер, – сказал он, одним тяжким вздохом избавившись от остатков веселья.

В ответ доктор лишь предостерегающе поднял руку.

– Пациентов? – переспросил он. – Вы говорите о матерях?

– Не о матерях, – отозвалась мисс Говард. – Об их детях.

– По всей видимости, – продолжил Маркус, – за те восемь месяцев, что сестра Хантер провела в «Родильном доме», она присутствовала при необыкновенно высоком числе детских смертей… главным образом новорожденных, несколько недель от роду.

– Смертей? – вырвалось у доктора – тихо, но словно бы в изумленном разочаровании. Будто ему дали клочок информации, никак не укладывающийся в уже сложившуюся мозаику идеи. – Смертей… – повторил он, на мгновение переводя взгляд себе под ноги. – Но… как?

– Точно затрудняюсь ответить, – сказал Маркус. – Полицейские отчеты оказались не слишком подробны. Чего не скажешь о самих сестрах. Они утверждают, что дети… там было четыре случая, по которым они едины во мнении, и несколько более спорных… в общем, сразу после родов все дети были совершенно здоровы, но вскоре у них обнаруживались проблемы с дыханием.

– Необъяснимые затруднения, – вставил Люциус, – в итоге прогрессировавшие в цианоз.

– Чё? – буркнул я.

– Характерное посинение губ, кожных покровов и ногтевого ложа, – пояснил Люциус. – Каковое вызывается нехваткой гемоглобина в тонких сосудах, что, в свою очередь, указывает на удушье. – И он вновь посмотрел на доктора. – Два-три предварительных приступа и следом – финальный, когда младенец умирал. Но вот в чем зацепка: всякий раз, когда ребенок действительноумирал, сестра Хантер либо с телом на руках со всех ног неслась к врачу, либо оставалась с ним одна в ординаторской.

Доктор Крайцлер по-прежнему не отрывал глаз от паркета под ногами:

– И врачи в больнице даже не попытались связать между собой эти события?

– Ну вам же известно, как обстоят дела в таких учреждениях, – сказала мисс Говард. – Порой матери немедленно покидают больничные стены, бросая своих детей. С учетом этого уровень смертности среди младенцев всегда высок и не вызывает вопросов властей. Доктор Маркоу обратился в полицию лишь потому, что на это его внимание обратили сестры – не то чтобы сам по себе он был дурной человек, просто…

– Просто, когда при такой нехватке коек и персонала у тебя на руках оказывается мертвый младенец, – произнес мистер Мур, – проще отправить его на кладбище для бедняков и заняться делами.

– На деле же, – продолжил Маркус, – врачи всякий раз считали усилия сестры Хантер в спасении синюшных детей вполне… героическими, что ли. Им казалось, что она самоотверженно сражалась за детские жизни.

– Понимаю… – Доктор встал, подошел к полотну напротив и заглянул в глаза одному из застывших гребцов генерала Вашингтона. – И что же тогда заставило сестер заподозрить в ее действиях нечто предосудительное?

– Ну, – отозвался Маркус, – они сравнили похожие случаи и решили, что слишком много между ними совпадений…

– А сестру Хантер в больнице не особенно любили? – спросил доктор.

Маркус кивнул:

– В том-то и беда – судя по всему, она была крайне надменной и ревнивой особой, мало того – особой довольно злопамятной, если кто-то ей перечил.

Доктор вслед за детектив-сержантом тоже кивнул.

– Если верить прочим сестрам, во всяком случае. Боюсь, Маркус, эти утверждения должно принимать с некоторой долей скепсиса: медицинская профессия порождает мелкие распри и соперничество во всехсвоих областях.

– Значит, вы не склонны верить рассказам других сестер? – поинтересовалась мисс Говард.

– Не то чтобы не склонен, – ответил доктор. – Не вполне. Просто все это не… – Он энергично тряхнул головой. – Ладно… Продолжайте.

Маркус пожал плечами:

– Как уже заметила Сара, другие сестры помчались докладывать доктору Маркоу, тот обратился в полицию, и сестру Хантер вызвали на допрос. Она истово отстаивала свою невиновность – иными словами, была так возмущена, что практически немедленно уволилась. И дело не в том, что эти преступления – если это действительно преступления – можно было бы доказать. В каждом случае налицо был только внезапный дыхательный паралич у ребенка. А по утверждению сестры Хантер, она лишь делала все от нее зависящее, чтобы продлить жизнь младенцам. Маркоу был склонен поверить ее словам, но… в общем, его сильно заботило финансирование. Нельзя было допускать даже намека на скандал.

– Верно, Маркус, – сказал доктор Крайцлер. И предупреждающе воздел палец. – Однако вам следует помнить, что факты вполнемогут толковаться так, чтобы подкрепить утверждения сестры Хантер.

– И доктор Маркоу, как я уже сказал, видимо, с ними согласился. Он не пожелал выяснять обстоятельства дела после ухода сестры Хантер, так что полиции тоже ничего не оставалось. Хантер вернулась домой свободной.

– А у нас, кстати, есть представление, – выдохнул доктор, – о том, где именноэтот дом?

– Есть… точнее, где он был, – отозвался Люциус. – Это есть в полицейском отчете. Э-э… – Он забрал одну из страниц у брата. – № 39 по Бетьюн-стрит. Гринвич-Виллидж.

– У реки, – вставил я.

– Нам следует проверить, – сказал доктор, – хотя скорее всего она переехала. – Он вновь опустился на банкетку и с искренним и, по-видимому, горьким ужасом окинул взглядом всю вереницу ранних американских портретов. – Смертей… – повторил он, все еще не отойдя от услышанного. – Исчезновений– это я еще мог предположить, но – смертей…

Мисс Говард опустилась рядом с ним:

– Да. Не очень стыкуется между собой, так?

– Это просто за гранью, Сара, – отозвался доктор, обреченно разводя руками. – Это… положительно парадокс. – Вслед за этими его словами в зале воцарилось безмолвие, нарушаемое лишь отголосками веселья, учиненного детьми этажом ниже; спустя пару мгновений доктор все же очнулся: – Ну-с, детектив-сержанты? Зачем же, обнаружив все это, вы призвали всех нас сюда?

– Чтобы во всем разобраться, это место подходит не хуже прочих, – ответил Люциус. – До сих пор у нас не было возможности тщательно изучить район или пройти по следам этой Хантер. А поскольку сегодня воскресенье, мы можем не так много…

Доктор пожал плечами.

– Справедливо, – произнес он, поднимаясь на ноги. – С таким же успехом можно понять, что нам предлагает механический метод. Сеньора Линарес говорила, что девочка любила бывать в скульптурной галерее, не так ли?

– Совершенно верно, сэр, – подтвердил Люциус. – Первый этаж, северное крыло.

– Что ж, – и доктор жестом показал в сторону лестницы, – приступим. Детектив-сержант? Не оказали бы вы такую любезность…

– Заметки для нашей доски, – подхватил Люциус, доставая блокнотик. – Разумеется, доктор.

Мы спустились в то место, которое здешние гиды обычно называют «скульптурной галереей», хотя здесь, как объяснил мне доктор в один из наших первых визитов, большинство фигур – всего лишь гипсовые копии огромных статуй из других галерей и музеев мира. Их выставили в Нью-Йорке специально для тех, кому навряд ли когда посчастливится пересечь океан и увидеть оригиналы. Поэтому большинство их отличалось одинаковой белизной, а то, как они были свалены вместе, больше напоминало склад. Солнечный свет, проникавший в зал сквозь большие прямоугольные окна, отражался от потолка и лепнины, также ослепительно белых, и красного мрамора, коим был вымощен пол. Деревянные панели стен, напротив, были темны, и в сочетании с арками дверей зал производил впечатление какого-то величия. Что же до самих скульптур, они – равно как и прочая ерунда, занимавшая южное крыло, – на меня особого впечатления не производили, и я сомневался, что оригиналы смотрелись бы иначе. Греческие и римские боги, богини, чудовища и короли (или куски оных, неважно); странные твари и пустоглазые вавилоняне; кроме того – обнаженные фигуры, чаши и вазы со всех уголков света… Представить себе не могу, что тут могло увлечь четырнадцатимесячную девочку. Но самым главным, пока я прислушивался к разговору остальных, казалось мне другое: что же все это могло означать для Элспет Хантер?

– Исходя, разумеется, из того, что она положила глаз на сеньору с Аной именно здесь, – говорил мистер Мур, – а не в парке.

– Как, Джон? – съязвила мисс Говард. – Ты вдруг назвал девочку по имени? Это, безусловно, прогресс. Однако, боюсь, предположение твое маловероятно. Если мы придерживаемся той версии, что похитительницу впервые привлекли живость и непоседливость Аны, по всему выходит, что заметили девочку именно здесь, где ей больше всего нравилось.

– Точка зрения Сары вполне обоснованна, Джон, – поддержал ее доктор. – Это место почему-то было ее персональной игровой площадкой. Интересно другое: что привело сюда оклеветанную сестру милосердия? – И он посмотрел по сторонам на эту помесь мавзолея и зверинца. – Что именно тянуло сюда Элспет Хантер?

Вопрос повис в воздухе без ответа и висел так добрых четверть часа, пока все мы не признали, что ответить на него не в состоянии, и не решили перейти к следующей точке, которую, как нам было известно, навещала сестра Хантер: строительной площадке рядом с Пятой авеню, где она предположительно подобрала кусок свинцовой трубы. Выбравшись на воздух и пройдя немного к востоку, я помахал извозчику, сторожившему наш экипаж, давая понять, что мы скоро вернемся. После чего я догнал доктора и мисс Говард, шедших по мощеной дорожке, пока Айзексоны, мистер Мур и Сайрус, развернувшись небольшой цепью, прочесывали замусоренный и заросший травой участок, прилегавший непосредственно к стройке. Которая на тот момент представляла собой просто огромную яму.

– Вы уже видели эскизы нового крыла? – спросила мисс Говард у доктора.

– М-м? – отозвался тот, погруженный в раздумья о другом. – Ах да. Я видел оригинальные эскизы еще до смерти старшего Ханта. И последнюю редакцию сына тоже… весьма эффектно.

– Да, – кивнула мисс Говард. – Моя подруга у них работает. Это действительно будет нечто… множество скульптур…

– Скульптур?

– Они украсят фасад.

– Ах… ну да.

– Я знаю, доктор, прозвучит нелогично, – засмеялась мисс Говард, – но связь между тем, что мы обсуждаем и на что смотрим, действительноесть. Все эти аллегорические статуи на фасаде – четыре основополагающих направления искусства, четыре величайших его эпохи – все они будут женского пола. Не заметили? Только небольшие каменные медальоны будут мужскими – портреты знаменитых художников.

Доктор подступил ближе к ней:

– Я усматриваю здесь смысл, Сара.

Та пожала плечами:

– Боюсь, немного затасканный. Символы – женщины, люди – мужчины. И то же самое – у статуй в том зале. Случайная богиня или какой-нибудь безымянный идеал красоты и женственности, произрастающий из мужской головы, – вот и все женские формы. Фигуры же с именами, изваяния личностей, оставивших след в истории? Одни мужчины. Скажите мне, чему это может научить маленькую девочку, когда та вырастет?

– Ничему путному, боюсь, – смущенно улыбнулся доктор, нежно обнимая ее за локоток. – А совокупный эффект минувших тысячелетий только усугубляет положение. Женщины на пьедесталах… Перемены близятся,Сара, хотя и, как мне представляется, со скоростью ледника. Но они придут. Не век вам пребывать идеализированными, поверьте.

– Но это же извращеннаяидеализация, – воскликнула мисс Говард, слегка топнув ногой и вскидывая свободную руку. – В ней столько же диффамации, сколько и преклонения. Послушайте, доктор, я не воспринимаю это как сугубо философское обсуждение. Я пытаюсь понять, что же могло привести сюда эту Хантер. Вавилоняне и ассирийцы с их богиней Иштар, матерью всего сущего, – и в то же время богиней войны, жестокой карающей стервой… – Она мельком глянула на меня. – Ой, извини, Стиви…

В ответ я мог только заржать:

– Будто бы я ничего хлеще не слыхал.

Она тоже ухмыльнулась и продолжила:

– А греки и римляне с их богинями-интриганками, изменницами? Или индусская Кали, эта их «Священная Матерь», сеющая смерть и порок? Эта извечная дву-ликость…

Глаза доктора сузились:

– Вы думаете о явных противоречиях в поведении Элспет Хантер?

Мисс Говард кивнула, хоть и медленно:

– Полагаю, что да. Хотя я не до конца уверена в такой связи. Но… сеньора Линарес сказала, что женщина в поезде, как ей показалось, являла искреннюю заботу к Ане. И при этом походила на хищное животное. Сейчас мы выясняем, что она была сестрой милосердия и работала в одной из самых трудных – и уважаемых – областей. Врачи считали ее героиней, другие сестры – убийцей.

В этот момент к нам трусцой приблизился Сайрус, оставшаяся троица шла за ним.

– Ничего интересного, доктор. Хотя детектив-сержант желает пройти до конца.

– Хорошо, – ответил доктор. – Передайте, что мы к его услугам. – И, уже обращаясь к мисс Говард: – Пока что запомните все, о чем сейчас размышляли, Сара. Я тоже что-то ощущаю, однако все еще слишком смутно.

Тут к нам присоединились Айзексоны и мистер Мур. Люциус занял место в центре круга, по-прежнему записывая.

– Так, – начал он, указывая на ступени «Метрополитэна». – Сеньора Линарес с Аной покидают музей около пяти часов. – Он показал на гигантский котлован строительной площадки. – Рабочие уже ушли или уходят. Это четверг, так что они намерены вернуться утром, а значит, не особо утруждают себя уборкой, как перед выходными, следовательно вокруг больше беспорядка, чем сейчас. – Он шагнул к сваленным в кучу водопроводным трубам, частично огороженным бесполезным деревянным заборчиком. – Сестра Хантер знает, что собирается делать, – по крайней мере, в общих чертах. Она ищет оружие и замечает кучу труб. Это уводит ее в другую от сеньоры сторону, что объясняет, почему ей удалось не попасться на глаза жертве. – Здесь Люциус двинулся на запад, обратно к египетскому обелиску. – Она выжидает, когда сеньора достигнет обелиска. – Мы последовали за детектив-сержантом. – Это единственное место, где есть хоть какая-то растительная маскировка, – единственный шанс атаковать, если ее вообще заботит предстоящее отступление. И вот – начало шестого. Через пятнадцать, максимум тридцать минут здесь пойдут люди – с работы или же просто на вечернюю прогулку; хотя вроде собирался дождь, значит, последний вариант скорее всего отметается. Но в любом случае – весна и достаточно тепло, множество людей с зонтиками наверняка будут возвращаться домой через парк. Стало быть, ей нужно действовать быстро.

К концу его речи мы уже почти достигли восьмигранника скамеек, окружавшего 70-футовый монумент. По сути, это было единственное место, целиком укрытое растительностью: обелиск из красного гранита (так нам сообщил Люциус), стоявший здесь с 1881 года, когда его подарил Соединенным Штатам глава Египта.

– Тучи удерживают людей от этого места, – продолжал Люциус. – Оно в стороне от привычных маршрутов, сюда приходят только отдохнуть – мимоходом здесь не пройдешь, придется идти специально. – И он был прав – обелиск стоял на холмике, в стороне от главных парковых дорожек. – Сестре Хантер известно, что у нее есть только одна попытка. Она заходит за спину сеньоре, когда та готова присесть на скамью, и наносит ей единственный удар в основание черепа. Хватает ребенка и уходит – куда? – И детектив-сержант с любопытством осмотрелся. – Быстрее всего будет вернуться на Пятую авеню, однако не исключено, что ей не хочется раньше времени быть замеченной. А чтобы вернуться на Бетьюн-стрит, ей необходимо добраться до Вест-Сайда – до станции линии Эл на Шестой либо Девятой авеню, при условии, что ездит она обычно поездом.

– Если она теперь безработная, – добавил Маркус, – то поезда – просто экономическая необходимость.

– Да, но сеньора видела ее на линии Третьей авеню, – возразил мистер Мур. – А это говорит о том, что с Бетьюн-стрит она съехала.

– Возможно, Джон, – медленно произнес доктор, разглядывая обелиск. – Однако мы тут с Сарой обсуждали кое-что, возможно имеющее отноше…

Тут доктор осекся, взгляд его уперся в подножие гранитного шпиля. Он медленно приблизился к памятнику, не сводя глаз со щели у основания огромного каменного блока. Заглянул внутрь, занес руку, словно желая запустить ее внутрь; затем обернулся к братьям Айзексонам.

– Детектив-сержанты… – Голос его выдавал начинавшееся волнение. – Вас не затруднит подойти сюда? Внутри,похоже, что-то есть.

Братья кинулись к доктору, Маркус на бегу извлекал из складок платья маленькие стальные щипцы. Он заглянул в щель, медленно ввел туда инструмент, зажал в нем что-то и, наконец, вытащил на свет. То был крохотный комок легкой бумажной ткани.

Он положил находку на дорожку, огибавшую основание обелиска, и быстро натянул на руки тончайшие перчатки. Мы все сгрудились вокруг, глядя, как он разворачивает желто-белый, грязный и влажный комок. Форма предмета становилась все более очевидной.

– Похоже на… крохотную шляпку, – заметил мистер Мур.

– Детскую шляпку, – ответила мисс Говард, указывая на две тонкие хлопчатобумажные косички завязок и кружевную ленточку спереди.

– Тут еще кое-что, – добавил Маркус, разглаживая находку. Он отвернул заднюю сторону, явив нашим взорам золотую вышивку. – А-Н-А, – прочитал он по буквам.

Мы завороженно уставились на эту вещь, а детектив-сержант оглядел парк.

– Ага… похоже, на запад. Она избавилась от шляпки на тот случай, если кто-то ее остановит. Скорее всего, девочку опознать можно было только по шляпке.

– Не спеши с выводами, Маркус, – сказал Люциус. – Она могла ее припрятать здесь, а сама пойти в другую сторону.

– Я не знаю, – начал мистер Мур, стоя между обелиском и скамейками. – Это добрых тридцать, если не сорок футов в сторону от предполагаемого маршрута – пряча здесь что-либо, она бы потеряла время. Если бы она пошла на восток, там тоже есть где спрятать – на той же стройплощадке, к примеру.

– Верно, Мур, – согласился доктор Крайцлер, не отрывая взгляда от вершины обелиска. – Но кроме того, остается вопрос: гдеона решила спрятать ее, где именно…

– Вы о чем, доктор? – поинтересовался Маркус.

Но доктор лишь обернулся к мисс Говард:

– Египетский обелиск. Один из пары. Второй стоит в Лондоне. Вам известно, как они называются, Сара? – Мисс Говард молча покачала головой. – «Иглы Клеопатры», – продолжил доктор, оглядываясь на обелиск. – Зловещее название – Клеопатра была смертельно опасной женщиной.

– И все же, – подхватила мисс Говард, быстро сообразив, – в свое время ее называли «Матерью Египта». Не говоря уже о том, что она была любовницей Цезаря и Антония – да что там, родила Цезарю сына.

– Цезариона, [20]20
  Цезарион – сын Юлия Цезаря и Клеопатры, родился в 47 до н. э. Первоначальное имя – Птолемей. После смерти матери в 30 г. был умерщвлен по приказанию Октавиана.


[Закрыть]– кивнул доктор.

– Что вы мелете? – вспыхнул мистер Мур.

Но доктор продолжал говорить только с мисс Говард:

– Представьте, Сара, – он подошел к ней ближе, – что этот явный парадокс отнюдь не вопрос, но решение? Нечто объединяет две части характера, две стороны монеты? Нам до сих пор неизвестно, что именно является связующим звеном, однако связь есть. И таким образом перед нами не столько противоречие, сколько запутанная целостность. Аспекты состояния – взаимосвязанные этапы единого процесса.

Мисс Говард помрачнела:

– Тогда я бы сказала, что мы опаздываем.

Доктор бросил на нее быстрый одобрительный взгляд, после чего возвестил:

– Маркус! Дети, за которыми ухаживала сестра Хантер, – сколько, вы говорите, составлял средний интервал между рождением и смертью?

– Не больше нескольких недель, – ответил Маркус.

– Ласло, – настойчиво обратился к доктору мистер Мур – с такой интонацией он говорил всегда, если чувствовал, что его разум ускользает. – Ну же, объясните, о чем вы двое только что говорили?

Доктор снова не обратил на него внимания и принялся загибать пальцы:

– Она похитила ее в четверг – это было десять дней назад. – Он опять бросил взгляд на мисс Говард. – Вы правы, Сара, – эта женщина, возможно, на пороге критической фазы! Стиви! – Я подскочил к нему. – Мы сможем уместиться в коляске?

– Скорость упадет, – прикинул я. – Но других кэбов все равно рядом нет.

– Мне кэб не нужен, – торопливо отозвался доктор. – Нам нужно сесть вместе, чтобы вывести объяснение.

– Ну… движение на пути должно быть не слишком оживленным, – рассудил я. – Наверное, мы даже сможем двигаться приличной рысью. Фредерик пару дней отдыхал – вполне потянет.

– Тогда гони его сюда – немедленно!

Уносясь туда, где я оставил коляску, я еще расслышал, как мистер Мур пытается добиться у доктора объяснений, а тот командует ему поторапливаться и грузиться в экипаж: он все объяснит по дороге. Я подогнал коляску, Сайрус забрался ко мне наверх, а мисс Говард втиснулась на сиденье между Люциусом и доктором. Маркус и мистер Мур повисли на железных подножках тем же манером, коим это пришлось делать детектив-сержантам в ту ночь, когда я вез их с набережной.

– Куда? – крикнул я, хотя прекрасно знал ответ.

– Номер 39 по Бетьюн-стрит, – скомандовал доктор. – Нам очень повезет, если Хантер с мужем оттуда не съехали, а если и съехали, так их соседи, возможно, подскажут нам, куда!

– Через парк быстрее выйдет, – предложил я. – А если еще срезать в паре мест…

– Так, гони же, гони! – возопил доктор, и я погнал через парк по Ист-Драйву и прямо на юг.