Текст книги "ЛИМОН"

Автор книги: Кадзии Мотодзиро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

5

Это произошло в тот день, когда я решил написать Вам письмо. Первый раз за долгое время я повесил полотенце на шею и направился в общественную баню. Прошел дождь. Дерево лимона подле изгороди струило приятный и сильный запах.

В бане я встретился со стариком, которого время от времени видел там, с маленькой девочкой, наверное, его внучкой. Такая милая девочка, что хотелось бы даже отвести ее в парк Кагэцуэн. Я рассматривал пейзаж, нарисованный краской над купальней с горячей водой. «Хотели, чтобы было похоже на горячие источники», – сделал я маленькое открытие и улыбнулся. Горячая вода поступает из природного источника, но кроме этого установлено специальное устройство, так называемая «электрическая ванна».[57]57
  Ванна, в которой устанавливаются пластины, подающие низкочастотные электрические импульсы напряжением 3–5 V.


[Закрыть] Днём здесь мало людей, в купальню забралось двое молодых парней, я забрался туда вместе с ними, и только чуть-чуть согрелся, как включился электрический агрегат и сдал попискивать.

– Ух ты, электричество включили, – сказал один из парней.

– Да нет, это не электричество, – ответил другой.

Выйдя из воды, я поставил скамеечку неподалеку от деда с внучкой. Я стал мыться, и время от времени поглядывал на девочку. Какое же миленькое личико! Старик домылся и принялся мыть ребенка. Полотенце для мытья, которое намылили неумелые детские ручки, взял старик. Старик отвернулся от меня, поэтому я в упор смотрел на девочку, надеясь поймать ее взгляд. Наконец девочка обернулась, и я улыбнулся. Однако девочка не улыбнулась в ответ. Настал момент для мытья шеи, и хотя смотреть в мою сторону стало неудобно, она продолжала подсматривать исподлобья. В конце концов она что-то пробормотала: «ууу…», – продолжая грустно смотреть исподлобья на то, как я улыбался ей. Это «ууу…» было очень милым.

– Давай-ка, – с этими словами рука старика, не подозревавшего о нашей игре, наклонила голову девочки.

Через некоторое время она смогла опять поднять голову. Я ждал этого момента. На сей раз я скорчил ей смешную рожу. И чем дальше, тем больше кривил лицо.

– Дедушка, – наконец-то заговорила девочка. Она посмотрела мне в лицо. – Откуда вон тот дядя?

– Это чужой дядя, – сказал старик, и, даже не обернувшись в мою сторону, продолжал усердно мыть девочку.

Просидев в воде бесконечно долго, я вылез наружу с ощущением легкости. Пока я сидел в купальне, я нашел решение одной проблемы, отчего в настроении появилась легкость и беззаботность. Вот над чем я размышлял. У одного из моих друзей кожа на руках была покрыта какими-то болезненными трещинками; как-то раз мы сравнивали чья рука толще, и я обратил на это внимание. Тогда приятель сказал, как отрезал: «Иногда даже думаю, может, лучше умереть». Сказал, что невозможно терпеть, когда в тебе что-то безобразно. Это были просто трещинки. Хотя со временем они вряд ли пройдут. Но ведь пустяк сущий. В этот момент я почувствовал, что и меня что-то задело за живое. И у меня, бывало, появлялись такие мысли. Наверняка появлялись, однако никак не вспомнить, в связи с чем. От этого вдруг стало грустно. А в горячей ванне я вдруг вспомнил. Попробовал вспомнить, и вот: у меня было то же самое. Сколько мне тогда было лет, не знаю, я вдруг понял, что у меня некрасивое лицо. А потом еще нашествие клопов в нашем доме. Хотелось сжечь весь дом дотла. Или еще один пример: берешь новый блокнот, и сразу же делаешь ошибку в слове. Хочется выбросить блокнот. В конце концов я подумал, что в ответ на критичное отношение моего друга к самому себе надо напомнить ему при случае о том, каким изяществом обладают старые предметы, к которым относятся с большим вниманием, подправляя, если они ломаются. Бывало же, что мы на два голоса хвалили чайную чашку, покрытую трещинками.

На покрасневшем теле слегка проступили тонкие сосуды. Я потянул обе руки вверх, пока сосуды не проступили на руках и плечах. Мое отражение в зеркале выглядело даже здоровее, чем я сам. Я попробовал в шутку скорчить рожу, как делал это незадолго до этого.

– Hysterica Passio,[58]58
  Истерическое чувство (лат.).


[Закрыть] – сказал я и наконец рассмеялся.

Скоро конец самого ненавистного для меня времени года. Вспоминаешь и видишь, что среди множества дней, которые не оставили в сердце никакого следа, были и такие дни, когда я вдыхал тонкий аромат жимолости в садике возле библиотеки Нанкибунко.[59]59
  Библиотека в Токио, открыта в 1908 году.


[Закрыть] Были и такие вечера, когда в Рэйнандзака я ловил запах сорной травы, растущей вдоль железной дороги, и думал, что пройдет лето, да и осень не за горами. Мне так хотелось передать Вам свои пожелания: не подчиняться глупым фантазиям, биться с теми, с кем должно биться, и в гармонии, которая наступит после, найти покой. Вот для чего я и написал Вам это письмо.

Октябрь, 1925 год

МИНУВШЕЕ

Дети вместе с отцом и бабушкой ждали на улице, пока мама погасит лампу и выйдет к ним.

Никто не пришел их проводить. Посуда, сложенная после прощального ужина. Лампа, светившая до последнего момента. Все оставлено в опустевшем доме до завтрашнего утра, пока зеленщик, получивший эти вещи в подарок, не заберет их.

Свет погас. На порог вышла мама, оставляя темноту за спиной. Пятеро ребятишек. Отец и мать. Бабушка. – В путь отправилась шумная, но грустная процессия. С того времени прошло более десяти лет.

Он – один из пятерых братьев – снова приехал в этот большой город. Здесь он ходил в школу. Все вокруг так изменилось. Здесь играют в «го». Бильярдная. Стрельбище лучников. Кафе. Пансионат. Спасаясь от тесноты улиц, он бежал за город. А там все оказалось неожиданно ближе к городу его прошлого. Оттепель. Ночные похолодания. В этих запахах жили воспоминания.

Прошел месяц, второй. Его жизнь, наполненная светом и прогулками, как-то разладилась. Маячившие вдалеке лица родителей и братьев, на которые падала непривычная тень беспокойства, нарушили покой в его душе. Почтальоны, разносившие телеграммы, пугали его.

Как-то утром в своей залитой солнцем комнате он просушивал подушку. Эта подушка была связана с воспоминаниями детства. Тогда постельные принадлежности были из такой же ткани. – И по мере того, как запахи в солнечных лучах поднимались кверху, старая полосатая подушка раздувалась все больше и больше. От изумления он широко открыл глаза. Что это такое? Словно у него не было воспоминаний. Что это за полоски. – Как хочется домой…

Наконец-то настал день, когда он решился на прогулку по кварталу, где раньше жил. В пути он беспокоился, а не изменились ли названия в квартале, и поэтому спросил дорогу у прохожего. Квартал существовал. И чем ближе он подходил, тем тяжелее становилось на сердце. Первый дом, второй дом. Зажатые с двух сторон новыми постройками, они остались такими же, как прежде. Сердце учащенно забилось. Нет, здесь стоял уже другой дом. А квартал, несомненно, оставался прежним. Вот дом друга его детства. Выросло новое поколение, на доме висела табличка с именем друга. Он скрылся от взгляда женщины, наверное, жены, высунувшей голову из кухни. Раз уж смог найти этот дом, значит, он все еще помнит дорогу. Он пошел дальше.

И вдруг посреди улицы он замер. По дороге бежал он сам, такой же, как тринадцать лет назад! – Ни о чем не подозревавший мальчик завернул за угол и исчез из виду. На глаза навернулись слезы. Как хочется домой! Он чуть не разрыдался.

Однажды вечером он вышел на прогулку. Как-то незаметно для себя заблудился и оказался на незнакомой дороге. Ни пути, ни света, сплошная тьма. Блуждая в поисках дороги, он то и дело спотыкался о кочки. Хотелось плакать. Холод окончательно впитался в его одежду.

Порой казалось, что уже очень поздно, порой, что нет. Он смутно представлял, где сбился с дороги. В голове была пустота. Он ощущал только холод.

Он хотел вытащить спичечный коробок из рукава. Скрестив руки, он шарил левой рукой в правом рукаве, а правой в левом. Наконец-то спички. Рука сжимала их. Но он не понимал, какая рука держит коробок, и как его вытащить.

Огонь, вспыхнувший в темноте, зажегся и в его пустой голове. Он словно прозрел.

Огонек одной спички. Пламя погаснет и превратится в уголек, но какой же силой света обладает он против тьмы. Он впервые это осознал. Огонь совсем погас, но еще несколько мгновений воспоминания о нем указывали дорогу.

Внезапно оглушительный рев раздался со стороны поля.

Перед глазами пронеслась вереница ярких огней. Волны света ползли по земле и подступали к его ногам.

Дым паровоза превратился в огонь. Фигура кочегара вся в красных бликах.

Пассажирский вагон. Вагон-ресторан. Спальный вагон. Поезд из света, жара, гомона.

Грохот тяжелых колес пронзил тело дрожью Сначала эта дрожь вероломно напала на него, а потом пробудила странное чувство. Потекли слезы.

Наконец шум смолк. Не медля, не переодеваясь на скорый поезд – и к родителям, – решил он сквозь слёзы.

ПОСЛЕ СНЕГА

1

Коити стоял перед выбором: остаться на кафедре в университете или устроиться на работу. И тогда его профессор предложил ему место, которое, хоть и не в достаточной степени, но все же разрешало эту дилемму, позволяя продолжать исследования и гарантируя завтрашний день. Профессор выделил ему угол в лаборатории, которую возглавлял. Так началась его скромная жизнь ученого. Тогда же началась и его семейная жизнь с Нобуко. Родители и родственники Коити противились их браку. Однако он не знал иного выхода, как просто стерпеть слова родных, обзывавших его своевольным и упрямым, и поступить по-своему.

Они вели размеренную жизнь в пригороде Токио. Дубовая рощица, пшеничное поле, проселочное шоссе, огороды; картины этих мест были разнообразны и наполнены покоем и свежестью. Нобуко любила молочную ферму с коровами. А ему нравились крепкие крестьянские избы.

– Когда навстречу ведут лошадь, то вожжи держат вот так. Опасно, если не обойдешь лошадь с этой же стороны, – объяснял Коити жене.

Время от времени по пыльной весенней дороге медленно проходили лошади, которых за поводья вели конюхи.

Хозяин дома, который они снимали, был одним из крестьян, поселившихся в этой местности. Супруги пришлись ему по душе. Иногда Коити с женой брали к себе его детей, пахнущих теплой землей и солнцем, чтобы те поиграли у них. Уходя из дома и возвращаясь домой, Коити всегда проходил короткой дорогой по маленькому садику крестьянина, окруженному со всех сторон грядками с рассадой.

– Коцу-коцу.

– Что это? Слышишь звуки? – спросил Коити, вопросительно посмотрев на жену, отложил палочки и сосредоточенно прислушался.

Жена рассмеялась.

– Да это воробьи. На крыше я хлебные крошки набросала.

Когда Нобуко впервые услышала эти звуки, она отложила работу, поднялась на второй этаж и крадучись подошла к окошкам в раздвижных дверях. Четыре или пять воробьев не ходили по крыше, а перепрыгивали с место на место и клевали корм. Она замерла, чтобы не спугнуть их, но воробьи все же заметили ее и упорхнули. – Нобуко сказала:

– Так поспешно удирали. Даже лица «чловека»[60]60
  Нобуко говорит на токийском диалекте.


[Закрыть] толком не разглядели…

Коити рассмеялся, услышав «лицо чловека». Такими рассказами Нобуко часто украшала свою монотонную жизнь. Коити подумал, что она умеет жить в бедности. Нобуко ждала ребенка.

2

Небо широко распахнулось, листва опала, коричневые плоды на платане засохли. Зима. Задул холодный ветер, где-то случилось убийство. Поползли разговоры о ворах и пожарах. Дни стали короткие, Нобуко боялась даже кружащейся листвы, когда закрывала ставни.

Как-то утром на жестяной крыше обнаружили следы чьих-то ног.

Коити решил, что их неудобное жилье без водопровода и газа причиняет много хлопот его беременной жене, и начал поиски дома в городе.

– Домовладелец ходил в полицию. Говорят, на их участке, мол, никаких происшествий зафиксировано не было. Всегда одно и тоже говорят, а улицы совсем не патрулируют.

Нобуко просила жену домовладельца присматривать за домом, а сама выезжала в город на прогулки.

3

Однажды с неба обрушился настоящий снегопад, предвещавший раннюю весну.

Утром Коити еще лежал в постели, услышав, как капли талого снега колотят по жестяной крыше.

Он отодвинул ставни, и яркий солнечный свет до краев заполнил комнату. Ослепительный мир. С крытых мискантом крыш, заваленных толстым слоем снега, поднимался густой пар. Новорожденные облачка! В синем бездонном небе сияющие белизной облачка совершали свой красивый полет. Он наблюдал за ними.

– Эх, – кряхтя, поднялась Нобуко с постели, чтобы пожелать мужу доброго утра.

– Как же тепло, – сказала она, вывешивая спальный матрас на перила. Сразу же повеяло теплым запахом.

– Хохокэкё.

– Верно, камышовка поет.

Две камышовки ринулись вниз между ветвей кипарисовика и спрятались в его тени.

– Хохокэкё.

Свист. Не иначе как свистел мальчишка – помощник в парикмахерской неподалеку, державший птиц. Коити почувствовал к нему расположение.

– И, правда, свист. Как-то неприятно.

Утром и вечером старики из секты Омитакэ[61]61
  Одно из направлений синтоизма.


[Закрыть] звонкими голосами распевали молитвы, а потом выходили на поле и по команде делали зарядку. Теперь же они слепили большого снеговика. А рядом табличку поставили.

«Работа секты Омитакэ».

Снежные лепешки на крытых мискантом кровлях напоминали оленью шкуру. С каждым днем пар, который поднимался с крыш, становился все тоньше.

Вечером была ясная луна, Коити вышел на прогулку. На наклонном поле, рельеф которого как нельзя лучше подходил для катания на лыжах, в лунном свете скользили и прыгали два лыжника.

Он рассказал Нобуко, что здесь днем дети друг за дружкой скатываются вниз, как с горки, на самодельных салазках, используя палки вместо руля. Холм, прорезанный туннелем, являлся продолжением этого поля. Он мрачновато поблескивал, словно посыпанный тальком.

Наступая на хрустящий снежный наст, он шел в лунном свете, погруженный в приятные мысли. Вечером Коити пересказывал жене один рассказ, написанный русским писателем.[62]62
  Речь идет о рассказе А. П.Чехова «Шуточка».


[Закрыть]

– Прокатимся! – сказал молодой человек девушке, предлагая санки.

Они долго тащили санки на гору, покрывшись испариной от старания. С горы они покатились вниз. – Санки набирали скорость. Шарфы трепыхались, ветер свистел в ушах.

Вместе со свистом ветра до ушей девушки донесся шепот:

– Я вас люблю.

Однако санки стали останавливаться, свист ветра утих, и к моменту, когда санки остановились под горой, ее охватили сомнения, а не послышалось ли ей.

– Ну, как?

По радостному лицу молодого человека девушка не могла ничего понять.

– Еще раз.

Ей хотелось убедиться в том, что это было на самом деле, и они вновь стали забираться на гору. – Затрепыхались шарфы. В ушах засвистел ветер. Сердце заколотилось.

– Я вас люблю.

Она вздохнула.

– Еще раз! Еще раз, – сказала девушка грустно. Вот теперь. Вот теперь.

Но сколько бы они ни спускались, всякий раз было одно и то же. Она чуть не плакала, когда уходила домой. Они расстались навсегда. – Потом поселились в разных городах, у каждого появилась своя семья. – Они постарели, но так и не забыли катания на санках в тот день.

Эту историю Коити услышал от одного приятеля, который занимался литературой.

– Какая хорошая история.

– Может, конечно, и не точно пересказал.

Случилась беда. Нобуко упала на том самом холме, прорезанном туннелем. Она побоялась сказать мужу. Однако в день визита к акушерке дрожала от страха. Осмотр не обнаружил никаких отклонений. И только тогда Нобуко рассказала мужу всю правду. Еще ни разу прежде Коити не сердился так на жену.

– Можешь меня как угодно ругать, мне все равно, – сказала Нобуко и расплакалась.

Однако успокаиваться было рано. Вскоре Нобуко слегла. Вызвали ее маму. Врач поставил диагноз – нарушение работы почек – и с этим ушел.

Коити стал страдать бессонницей. Бессонница наступила тогда же, когда он приостановил эксперименты в лаборатории. Коити был еще молод, не имел научного опыта и стал дрейфовать на волнах неопределенности, что не свойственно характеру ученого. По ночам он никак не мог заснуть, мучаясь мыслью о том, что Нобуко больше не поправится. Он покорился этой мысли. Он смирился с тем, что она не поправится.

Он услышал, как хлопают крылья птиц. – Ку-ка-ре-ку!

Далеко-далеко появился еще один участник этого состязания. Как же Коити устал. Голос набирал высоту.

«…» – и, наконец, затих.

– Ку-ка-ре-ку!

Один, второй, третий. Все затихло. Все пришли к финишу. Петушиные крики уже давно стали ассоциироваться у Коити со спортивными состязаниями.

4

– Вы не оставите билеты на электричку? – попросила Нобуко слабым голосом, подавая мужу шапку, когда он завязал шнурки на ботинках.

– Сегодня никуда не пойдешь. Я вижу, лицо у тебя по-прежнему припухшее.

– Но…

– Никаких но…

– Но мама…

– Мама поедет.

– Вот поэтому…

– Поэтому я и дам ей билеты.

– Я с самого начала и пытаюсь вам это сказать.

Нобуко улыбнулась, на ее изможденном лице появилось озорное выражение. (Опять муж витает в облаках). Она была одета в кимоно, которое носила еще девушкой. Чем ближе роды, тем шире она расставляла полы кимоно.

– Сегодня я, возможно, зайду в пансион к Оцуки. Если на поиски дома уйдет слишком много времени, не пойду к нему, – сказал он с серьезным выражением лица, передав жене проездные билеты на электричку.

«Значит, здесь», – подумал он. Это был тот самый холм с туннелем, на котором из красной земли торчали корни кустарников и бамбука.

– Когда он приходил сюда, из красной земли вылезали женские ноги. Одна, вторая, третья.

– Что же это было?

– Это корни дерева К., которое господин Н. привез с южных островов в Тихом океане и посадил в своем саду.

Это был голос его приятеля Оцуки, который вдруг оказался рядом. Слова звучали убедительно. Он подумал, что в то время на холме стояла усадьба господина Н.

Он прошел еще немного и оказался на проселочной дороге. Здесь не было ни одного особняка. А из красной потрескавшейся земли опять показались женские ножки, которые тянулись вверх, словно молодые побеги.

– Это не может быть деревом! Что же это тогда?

Приятеля уже не было рядом.

Коити стоял на этом месте и думал о том, что сон, приснившийся ему этим утром, помнится очень живо. Это были ножки молоденьких женщин. Во сне они стали растениями, и странное, неприятное впечатление от этого сна усилилось. На потрескавшейся красной земле сверкали большие ледяные иглы. Они были запачканы землей.

Он не мог вспомнить, кем же был на самом деле этот господин Н. Вроде бы, буддийский монах, известный своим властолюбием и активной деятельностью по распашке новых земель. А дерево К. ассоциативно связалось с панданом, имеющим воздушные корни. И все же, с чего это ему приснился такой сон. Сон не вызывал никаких приятных мыслей, – подумал Коити.

Коити побыстрее завершил свои эксперименты в лаборатории и отправился на поиски дома. И хотя на сердце было тяжело, а дело было не простым, он быстро справился с ним благодаря своему уступчивому характеру. Определившись с арендой дома, он направился в район Хонго, чтобы заказать кое-какой инструмент для своих опытов, а затем зашел в пансион к Оцуки. Они дружили еще в средних, а затем и в старших классах, и в университете. Оцуки учился на литературном факультете. Их интересы и характеры были различны, но, тем не менее, они общались и были неотъемлемой частью жизни друг друга уже много лет. Оцуки намеревался стать писателем, это желание сближало его с Коити, который всегда стремился с головой погрузиться в безбрежный мир науки.

– Как дела в лаборатории?

– Потихоньку.

– Звучит не очень-то впечатляюще.

– Опять застряли на том же месте. На ближайшем научном совете профессор должен был уже выступать с докладом, но доклад еще сырой.

Повели разговор о всяких пустяках. Коити рассказал сон, который видел этим утром.

– Интересно, особенно про пандан, и про Н., который привез растение с островов в Тихом океане, – сказал Оцуки.

– Мне кажется, что это ты же мне и рассказал… Очень на тебя похоже. Вечно про всякую чепуху рассказываешь… – ответил Коити.

– Про что это ты?

– Ты любишь всякие выдумки сочинять, про «бритвы для лисиц» и про «пушки для воробьев».

– Это растение и правда существует.

– Покраснел, что ли?

– Да ну тебя. Во сне часто и реальные люди появляются. Вот расскажу про тебя один сон.

– Какой же ты вдруг серьезный стал.

– Давнишний сон. Был в нем О., а затем подошел С. А потом и мы с тобой. Играли вчетвером в карты. А все происходило в саду перед твоим домом. И вот настал в игре решающий момент, и ты из какой-то кладовки достаешь маленькую будку, что-то вроде тех, в которых билеты продают. А затем ты залезаешь в эту будку, усаживаешься там и из окошечка для продажи билетов кричишь: «Ну-ка, давай сюда». Комичная история, но я от досады начинаю возмущаться, как мне не хочется вставать в очередь к окошку, да к тому же О. забирается в ту же будку и еще одно окошко открывает… Вот такой сон.

– Ну и что?

– Очень в твоем духе… Особенно то, что в твою будку вторгся О.

Коити вместе с Оцуки вышли на проспект Хонго. По небу плыли красивые предзакатные облака. С улиц уже ушел солнечный свет, и начали подкрадываться сумерки. Люди на улице казались очень оживленными. Оцуки на ходу рассказывал Коити про социализм и молодых людей, принимающих участие в этом движении.

– Такого красивого заката теперь уже до осени не увидим. Нужно как следует всмотреться. – Мне последнее время в такой час особенно грустно становится. Такое небо красивое… Однако оно уже не радует, – сказал Оцуки.

– Пустяки у тебя на уме… Прощай.

Коити опустил подбородок в шарф и попрощался с Оцуки.

Из окна электрички он смотрел на последние лучи солнца между ветвей деревьев. Пылающие облака на заходе солнца, словно остывающий пепел, постепенно становились серыми. Возничий, возвращавшийся уже в темноте домой, вел под уздцы лошадь, а в руке держал свечу, обернутую бумагой, словно букет цветов. В электричке Коити вспомнил сегодняшний разговор с Оцуки о социализме. Он ничего не мог возразить. Он был в замешательстве. Дом, которым ему приходилось руководить, напоминал ему билетную кассу, приснившуюся Оцуки. Услышав слова «низы общества», он сразу же вспомнил о женских ножках, которые вырастали из красной земли. Бесстрашный Оцуки не мог понять чувств Коити, у которого есть жена и скоро появится ребенок. Коити оставалось лишь отступить.

Из переполненной электрички на конечной станции вышли все пассажиры, судя по спецодежде, большинство из них было рабочими. Разносчики вечерних газет и продавцы рыбы миновали мостик над тускло освещенной железной дорогой и молча стали спускаться по холму в ярких лучах фонарей. Фигуры были крепкие и коренастые, казалось, что они несут за спинами поклажу. Коити всегда думал: когда спускаешься вниз по холму, звезды прячутся за смешанным леском.

По дороге он догнал тещу, направлявшуюся к ним домой. Коити какое-то время шел, наблюдая за ней, и не окликал. Странное ощущение, когда случайно увидишь кого-нибудь из домашних на улице: «У нее какой-то удрученный вид».

Плечи были устало опущены, ему стало жалко её.

– Добрый вечер.

– Ах, добрый вечер, – она рассеянно взглянула на него. – Вид у вас усталый. Ну, как, нашли дом?

– Дома все сплошь с неудобствами. А как у вас?…

Коити решил, что они дома поговорят обо всем подробно, не решаясь прямо сейчас рассказать о съеме дома с рядом недостатков, который он нашел сегодня. И тут теща перебила его мысли.

– Какой сегодня случай произошел!

Она рассказала, что видела, как прямо на улице корова родила теленка. Эта корова принадлежала возничему и перевозила грузы. И сегодня она несла груз заказчику, как на дороге начались схватки и пока возничий и его семья суетились вокруг, она благополучно разрешилась от бремени. После родов корова долго лежала на дороге до самого вечера. А когда подошла теща, теленочка уже положили на тележку, выстланную циновками, а корова уже была на ногах и шла за тележкой.

Коити вспомнил, какими красивыми были сегодня пылающие облака на закате!

– Вокруг собралось столько зевак. Потом пришел мужчина с фонарем. Говорит, посторонитесь. Те, кто ближе всех стоял, отошли, а мужчина помог корове подняться. Все сбежались посмотреть…

По лицу тещи было видно, какое сильное впечатление произвело на нее увиденное.

«Ну, довольно уж, довольно», – грудь Коити стало теснить от этой мысли.

– Пойду-ка я домой, – сказал он.

Теща сказала, что ей еще нужно что-то купить, он оставил ее у зеленщика, а сам быстро пошел по узкой дорожке, тускло освещенной звездами.