Текст книги "Я знал его (СИ)"

Автор книги: Kadmon Adam

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Он не идеален. Я знаю это. Но никто не идеален. Он человек. Но он отличается от остальных. Он не погружён в себя. Ему не нужны поздравления или похвала за то, что он сделал. Он не делает что-то только для того, что бы его восхваляли, как все остальные. Он даже не делает что-то потому что это правильно. Нет. Он делает всё, что делает, потому что думает, что мы этого хотим. Это... это героизм. Он всегда ставил себя на задний план.

Он вновь покачал головой. Он вновь почти улыбнулся.

– Вы хоть знаете, почему его держали в отдельном доме, а не военной базе? Они боялись его. Того, что он может сделать. Или того, что он мог сделать, если они опять его разозлят. После трагедии в Токио-2 никто не хочет рисковать.

– Что?.. – спросила Мана.

– Вы не знаете? Правда не знаете? – Кенске усмехнулся. – Армия или ООН, сами угадайте, нашли ещё одну Еву, построенную перед Ударом. Я всё ещё не знаю, откуда они достали её, но очевидно почему. Они хотели силы. Силы, которую может дать только Ева. Чтобы они могли править всеми остальными странами. Контролировать весь мир, как NERV во время войны.

Тогда у них были и Аска и Синдзи. Они решили сначала засунуть туда Синдзи, потому что я слышал, что Аска совершенно спятила. Так что они засунули его внутрь. И потом... он, должно быть, увидел что-то, или сделал что-то, или они сделали что-то... Ева взорвалась, уничтожив весь город.

Глаза Маны сузились из-за злости. Вот что уничтожило Токио-2? Почему никто не сказал ей?

– Прямо перед взрывом было засечено АТ-поле, – сказал Кенске. – Оно спасло его. Не знаю, уцелела ли Ева, но знаю, что Синдзи никогда не хотел этого. Никогда. Его заставили, как и всегда. Это не его вина.

Послушайте, да, я знаю, что порой он злился, но блин. Вы бы не злились? И к тому же, его гнев был направлен только на Ангелов. И никогда на людей. Никогда. Он знал, как выбирать врагов. И он никогда не видел никого как настоящего врага.

Так вот, причина, по которой они держали его там, в этой тюрьме, и больше ничего не делали с ним после того взрыва... чёрт, вы и впрямь не знаете?

– Я... нет, – признала она.

– Хорошо, – сказал Кенске. Он наклонился к ней, словно ребёнок, готовый поделиться большой тайной. – Я не знаю подробностей, или времени, когда это произошло, но однажды, когда он был в том доме, они засекли голубой спектр.

– Голубой спектр? – шепотом повторила Мана.

– Опять же. я не знаю подробностей. Но знаю, что это было после Токио-2. Вот и всё. Поэтому они стали держать его подальше от больших шишек и их игрушек. То же самое с Аской и прочими людьми из NERV. Будто все они были каким-то образом опасны, или он мог узнать, как с ними обращались и сделать что-то. Часть меня не может их винить. Военные всегда ссались в штаны из-за любого, что было связано с Евами.

– Голубой спектр, – вновь прошептала она.

– Ага. Видимо, какой-то остаточный след от Евы или всего времени, что он провёл у Ангелов. То есть, один из них проглотил его. Но голубой спектр, из тех обрывочных отчётов, что у меня были, появился во время некого события, и после него, я слышал, что он изменился. Один отчёт гласил, что он стал "другим человеком".

"Его попытка самоубийства, – мгновенно поняла Мана. – Господи Боже. Значит ли это, что..."

– Даже если они так говорят... – Кенске решительно покачал головой. – Нет. Я не верю в это. Он мог немного измениться, это естественно, что он не будет точно таким же, как тогда, но говорить, что он был "другим человеком"... чушь. Ничто не могло заставить его преобразиться так.

"Он не знает, – поняла она. – Он не знает об его попытке самоубийства или безумии. Или.. может быть, не хочет знать".

– Ничто не могло заставить его преобразиться, – повторил Кенске. Он повернулся к ней. – Кого вы увидели во время Удара? – внезапно спросил он.

– Что? – она в замешательстве отвела взгляд. Об этом не разговаривали. Если у тебя был выбор. – Я не знаю, о чём вы.

– Вам не надо говорить мне. Ничего страшного, – он неожиданно начал улыбаться. – После того, как это произошло, когда я вернулся, я думал, что должен был увидеть мою мать. Или дедушку, который умер, когда я был маленьким. Хех, я даже думал, что должен был увидеть Кацураги. Но я увидел его. Перед смертью я увидел Синдзи.

Мана молчала. Это должно было удивить её? Он пытался выбить её из колеи, рассказав ей кучу информации, чтобы удержать контроль за ситуацией? Или, может, он выдумал это, пытаясь заставить себя и всех остальных верить, что он искренне заботился о Синдзи? Кто-нибудь вообще искренне заботился о Синдзи? Хоть когда-нибудь? Вся его жизнь была лишь инструментом других для осуществления их целей и желаний. Это заставило его ощущать себя как нечто, меньшее, чем человек. Нечто, единственным желанием которого стала смерть.

Кого он увидел, когда умер?

– Я провёл расследование на эту тему, – продолжил Кенске. – Уверен, и вы тоже. Большинство говорит, что видели любимого человека или того, с кем им было комфортней всего. Немногие даже говорят, что видели девушку в школьной форме. Я всегда думал, что она была странностью... некоторые говорят, что не могут вспомнить, или не хотят. Да, это тяжело, по сути, это как вспоминать последнее увиденное перед смертью. Но я никогда не забывал, – он усмехнулся. – Даже если не говорил вам.

– Почему сейчас говорите? – она сверлила его усталым взглядом. – Я не ваш личный диктофон. Я не священник, который пассивно выслушает вас и отпустит все грехи. У меня не появится неожиданное сочувствие к вам.

Не к нему. Но получать знания никогда не было лишним. Теперь она понимала Кенске, его мотивацию и причины. Она наконец почти могла понять, почему он делал это. И... даже если Синдзи был опасен... он не был монстром. Он был человеком.

Но просто говорить, что он опасен, было полуправдой. Хотя знания, которыми он владел, были опасны, сам Синдзи, как человек, не мог быть таким. Он не ранил людей нарочно. Это ему не подходило. Не могло.

– Я знаю, что мы не будем друзьями, – сказал ей Кенске с насмешливой искоркой в глазах. – И я знаю, что я не самый лучший человек на свете. Но я не какой-то бешеный террорист или безумец, жаждущий конца света. Всё, что я делал, было для того, чтобы воплотить это мгновение в жизнь. Не с вами, а с ним.

Он, видимо, любит его, поняла Мана. В сексуальном или братском, или каком-то другом смысле, смешивающим эти два. Всё, что он делал...

Дверь открылась без стука. В комнату вошёл устало выглядящий человек. Тёмные волосы падали на тёмные глаза.

– Кенске. Нам надо ехать, сейчас же.

Он вздохнул, но это звучало так, будто он того ожидал.

– Хорошо. Давайте уходить отсюда, – в его голосе не было ни капли волнения. Он встал и протянул руку Мане. Она поднялась самостоятельно и посмотрела на него тяжёлым взглядом.

– Чего вы хотите? – спросила она. Она знала, что это не могло длиться вечно. Эти прыжки из одной дыры в другую. Было неясно, спланировал ли он что-то так далеко наперёд после спасательной операции. Даже если и да, он сражался в битве, которую не мог выиграть. – Чего вы действительно хотите добиться всем этим?

Во взгляде Кенске была доброта, увидеть которую она никак не ожидала. Он тепло улыбнулся.

– Я хочу, чтобы он был свободен.

Как все остальные

Быть свободным

Принимать свои собственные решения

Быть счастливым

Быть с

Быть свободным.

***

Они выехали на рассвете. Солнце было блестящей алой дымкой между зданий на горизонте; облака и кровь вторгались в его сияние подобно руке, окружающей огонь свечи.

Кенске усадил их обоих в грузовое отделение того же самого фургона, не имея времени найти другую машину, чтобы разделить их. Он не надел на них наручники. Но окна были занавешены, а двери закрыты.

Фургон рычал и урчал, грохотал и трясся на дороге. Порой они могли услышать другие машины, но было ещё очень рано и на их пути нормальные люди с нормальными жизнями не попадались.

Мана не могла смотреть на него. Она всё ещё обдумывала слова Кенске. Действительно казалось, что он любил Синдзи. Любовью странной, нездоровой, одержимой, но настоящей. Именно она заставила его провести эту спасательную операцию и Мана начала думать, что это, может, была не такая уж плохая идея. Если Синдзи, нарочно или нет, был причиной взрыва в Токио-2, то давать кому угодно доступ к нему было рискованно. Или, скорее, любому с желанием воспользоваться им.

И если голубой спектр исходил от Синдзи...

Она знала, что это был лишь вопрос времени прежде чем кто-то достаточно смелый или глупый попробует использовать это для военных целей. АТ-поля для сокрушения врагов. До и даже после Удара она потеряла счёт высшим чинам, которые говорили о воссоздании Евы или даже Ангела в качестве оружия. Как будто они смогли бы контролировать их. Или тех, кто их пилотировал.

Всё же, голубой сигнал... от человека... ей пришлось остановить этот поток мыслей. Он был не опасен. Ей надо было напомнить себе об этом. Она покачала головой. Нет, надо было напомнить ему об этом. Мана начала говорить до того, как осознала это.

– Я хотела спросить у вас. Когда началось нападение и та газовая граната влетела в окно... вы выглядели так, словно ожидали этого. Продолжали смотреть на часы. Вы совсем не удивились. Вы... вы как-то узнали, что это произойдёт?

Он просто смотрел прямо на противоположную стенку фургона. Он выглядел так, будто и не услышал её. Она легонько вздохнула.

– Неважно, я... забудьте. Это было глупо.

– Я не знал, – тихо ответил Синдзи. – Я удивился, просто мне было всё равно. Я смотрел на часы, потому что ждал вашего ухода. Это, видимо, было одно из последних ваших посещений, верно?

– Да, – признала она, тихо обидевшись из-за того, какие слова он выбрал. – Меня снимали с дела, на следующей неделе я должна была сдать финальный отчёт. Как вы узнали?

– Вы уже оставались дольше, чем почти все врачи. Я просто догадался.

– Вы действительно так сильно хотели, чтобы я ушла?

– Я считал время, которое мы бы ещё провели вместе, – просто ответил он.

Она медленно отвела взгляд. Она попыталась вызвать в себе смущение, улыбку, чувство теплоты. Не вышло. Фургон продолжал двигаться. Ей внезапно показалось, что она путешествует в катафалке.

– Скоро мы можем погибнуть, – сказала Мана. Синдзи взглянул на её, но промолчал. – Я имею в виду, что армия сейчас уже должна знать о похищении. Они это так не оставят, – она издала долгий вздох. – Те люди в костюмах, которые помогли Кенске, они не из армии. Я не знаю, кем они были. Вы весьма популярны, Синдзи-сан.

Он отвёл взгляд. Мана выругалась про себя.

– Даже если я не знаю, кто они, – продолжила она, – думаю, это не особо важно. Звучало так, словно Айда убил их всех. Так что на обозримое будущее мы будем в руках этих культистов. Не знаю, хорошая ли это судьба. Думаю, вы должны немного волноваться о том, что они будут делать.

Ей не ответили.

– Так вот... этим утром я говорила с Кенске. Не думаю, что он собирается причинить нам вред. Он, кажется, весьма решителен помочь вам. Думаю, он просто захватил меня с собой покататься.

он вам нравится

– Действительно кажется, что он заботится о вас. "Забота" – не то слово. Не знаю, может, обеспокоен. Просто кажется, что он хочет помочь вам. Думаю, это был лучший способ показать вам это, – "Или показать себе". – То есть, он сделал дурацкие вещи, но... он не похож на плохого человека. Он просто хотел помочь вам. И я... я не могу его за это винить.

потому что я такой же

– Даже... даже если я скоро умру, я готова. И я хочу верить, что всё, сделанное мной в жизни, сделало её ценной. Много людей в наши дни, я имею в виду, с 2000 года, думают, что ты должен что-то делать со своей жизнью, словно это закон какой-то. Жизнь – это не бесплатная поездка, говорят они. Они говорят, что ты должен работать, пытаться сделать мир лучше, помогать восстанавливать его и человеческую расу. Потому что если ты не делаешь этого, то ничем не отличаешься от мёртвых, от тех, кто ещё не вернулся. Ты можешь с тем же успехом вернуться в море.

Её взгляд опустился на пол. Он был серым и грязным. По выемке для левого колеса бежало что-то чёрное и глянцевое. В тусклом свете фургона оно блестело, как утренний снег.

– То, что я делала в армии... я не горжусь всем этим, но я горжусь тем, что я сделала с тех пор, как я встретила вас. Я знаю, что не особо помогла вам, может, вообще не помогла, но вы помогли мне. Помогли понять, что я не могу обойтись только надеждами о том, как дела пойдут лучше. Я должна сама помогать им стать лучше. Вы заставили меня понять это. И в свою очередь, я думаю, что это поможет мне помогать другим людям.

И я знаю, что вы можете так не думать, и хоть вы были так долго взаперти, я думаю, что ваша жизнь тоже была ценной. Вы сражались чтобы помочь нам всем. Вы сражались против ещё одного Удара. Вы пытались помочь нам. Я знаю, что вам не нравится, когда вас называют героем, но... то, что вы сделали с вашей жизнью, это благородней и лучше всего, что я когда-либо делала и когда-либо надеюсь сделать.

Но зная это или хотя бы думая об этом, я чувствую, что, может, всё сделанное людьми со времён Второго Удара было не зря. Что несмотря на всё плохое, мы сделали и что-то хорошее. Я больше не ненавижу быть человеком.

Я перестала ненавидеть людей, которые заставили меня ненавидеть человечество.

Из-за одержимости Евами армия украла её детство. Они взяли её чистоту и невинность и сжимали их кулаке, пока не остался только их идеал. Ребенок-солдат, идеальный кандидат для проникновения в NERV и возвращения на своё место силы, которую правительство и ООН отдали в руки Икари Гендо.

Она никогда не ненавидела армию. Она ненавидела людей, которые приказали сделать это. Этих безлицых, безмозглых бюрократов, не знающих ни жизни, ни боевых условий. Они приказывали и она должна была подчиняться, даже если они делали это только для получения большей силы.

Но это была её работа, как и у военных, обучавших и воспитывавших её. Они подчинялись приказам. Им нельзя было сомневаться в них. Постепенно она перестала гадать, были ли вещи, о которых ей говорили и заставляли делать, неправильными или аморальными, или даже ошибками. У неё было нечто, что она могла делать, на что её тренировали, и она должна была сделать это несмотря ни на что.

И когда она была ребёнком, она видела в Детях родственные души. С рождения их вели к тому, чтобы стать пилотами и воинами. Кроме Синдзи. Его буквально закинули в этот мир смерти безо всякой подготовки или закалки ума. И, встретившись с ним лично, она могла увидеть, к чему это привело.

Неужели её восприятие было так искажено? Неужели ей так сильно промыли мозги, что, увидев обычного мальчика, которого заставили стать солдатом, она почувствовала лишь укол жалости? Но увидев его, став ближе к нему, она постепенно переосмыслила события своей жизни. "Нормальное" детство было столь чуждо ей, что она никогда и не горевала о своём.

Но если бы у неё на самом деле было нормальное детство, она никогда бы не узнала, как справляться с убийством, как выполнять приказы, которых она не хотела или с которыми была не согласна. У неё был бы обычный склад ума, и понятие борьбы за свою жизнь было бы чуждым и пугающим. Только из-за своего обучения у неё были причины и способности справляться с этим существованием. Она внезапно поняла, что не будь их, и на месте Синдзи легко могла оказаться она.

Вот почему он так сильно хотел умереть? У него просто не было дисциплины ума, приобрести которую ей было приказано? Вот почему она не могла полностью понять его и его боль. В этом он действительно был одинок. Она просто не хотела, чтобы он так себя чувствовал.

– Так что я готова умереть, – закончила она. Это было ближайшим сходством между ними, которое она могла провести. – Я готова.

Её речь почти рассеяла всю её недавнюю неуверенность о нём. Она провела параллель аналогии между ними, хоть и неточную, но ясную. Так как она была не опасна, то и он тоже.

Фургон продолжал ехать. Порой дорога была ровной, порой нет. Внутри они чувствовали лишь движение и звук двигателя. Один раз задние колеса подпрыгнули и ось тихо загремела.

– Третий Удар произошёл по моей вине, – спокойно сказал Синдзи.

– Что? – она, должно быть, неправильно расслышала его. Хотя в его духе было брать на себя ответственность за подобное, даже такое. Но она должна была неправильно услышать его. Должна была.

– Это моя вина, – он посмотрел на неё, чтобы увидеть реакцию: полнейшее недоумение. – Запустили процесс люди, которые поддерживали NERV и его цели. Не знаю, кем или чем они были, но они, видимо, спонсировали моего отца, когда тот собирал людей для NERV и проекта "Ева".

Они планировали искусственную эволюцию человечества в предположительно высшее сознание при помощи Удара. Всё, что они делали, всё, что произошло во время битв с Ангелами, всё это было потому что они так спланировали. Этого они хотели. Но финальный выбор был моим.

– Я...

– Я убил Каору-куна. Они говорили мне, все говорили, что я должен был убить его. Словно он был каким-то вирусом или вредителем и я должен был принять это. Каору-кун, он...

– Вы имеете в виду последнего Ангела, – перебила Мана.

– Вы поняли, – прошептал он мгновение спустя. Он продолжал смотреть на пол. – Я знаю, что вы, как и все, никогда не будете думать о нём иначе, чем как об Ангеле, но... он дал мне... больше, чем кто-либо за всю мою жизнь.

Я встретил его на пляже, который появился после того, как Аянами самоуничтожила свою Еву, чтобы спасти меня во время битвы с Шестнадцатым. Он сказал мне, что был Пятым Дитя. Я удивился, но потом подумал, что это имело смысл. Словно я должен был ожидать этого. Евы-00 больше не было, Аска была в кататонии, и я остался единственным дееспособным пилотом. Конечно, NERV нашёл бы ещё кого-нибудь. Он был новеньким и приветливым, поэтому я подумал, что было бы здорово просто забыть и притворяться с ним, что всё хорошо. Что было бы здорово, если бы он позволил мне убежать с ним. Так я и поступил.

Он оставался близок ко мне, говорил, слушал, просто был со мной. Я проводил большую часть времени только с ним. Я не мог больше никого видеть. Все остальные знали меня, делали со мной разное, я делал с ними разное, и я не хотел ничего вспоминать. Поэтому я оставался с ним, потому что он позволял. И мне это нравилось. Он нравился мне. Я знал его только несколько дней, но он был так дружелюбен и открыт, что я никак не мог не почувствовать, не позволить ему быть ближе. Даже после Аски... и Аянами... Я поклялся, что больше никого и ничего не впущу в моё сердце. Но Каору-кун...

Синдзи остановился. Его губы были слегка приоткрыты, зубы сжаты. Взгляд был где-то очень далеко. Его следующие слова совсем сбивали с толку.

– Он сказал, что любил меня. Он сказал это так легко и свободно... но это было не похоже на пустую вежливость, которой он встречал всех остальных. Его слова и эмоции были только для меня. И я знал это. Он любил меня, не требуя ничего взамен. Не прося меня убираться, или готовить, или пилотировать, или убивать... не прося ни о чём. Он просто любил меня.

Я не помню, говорила ли мать когда-нибудь, что любит меня. Знаю, что говорила, просто я был слишком мал, чтобы вспомнить. После её смерти отец покинул меня и я вырос, думая, что не достоин этого. Что никто не мог любить меня. Но Каору-кун любил. Он сказал мне. Он сказал мне и я должен был поверить.

Я даже осознать этого не мог. Это поражало и пугало. Я никогда не думал, что кто-то скажет это, не ожидая чего-то взамен. Повышения самооценки, секса, работы, денег, чего угодно. Но не...

Синдзи резко замолк. Поток эмоций из памяти, который вёл его язык, высох. Его глаза потемнели.

– Нет. Это неправда. Об одном он меня попросил. После... после того, как его раскрыли, он взял Еву-02, как-то взяв её под контроль. Она должна была защитить его, когда я отправился в погоню. Я сражался с ней, когда мы спускались в Конечную Догму. Мы всё ещё сражались, когда рухнули на дно – странное море солевых столбов и крови.

Он прошёл вперёд, в комнату. Внутри был... я всё ещё точно не уверен. Кадзи-сан сказал мне однажды, что это Адам, Первый Ангел. Мисато-сан сказала мне, что это был Второй, Лилит. Я знаю, что это был Ангел. Он был огромный и белый, распят в море LCL, на лице надета маска с семью глазами.

Он был целью каждого Ангела. Причиной, по которой они атаковали Токио-3. Они хотели добраться до него, чтобы начать Третий Удар. Но когда туда попал Каору-кун, он просто... ждал. Меня. Он... он улыбался, когда я взял его в руку. Он...

Синдзи закрыл глаза, чтобы попытаться не увидеть дальнейшего.

– Он попросил убить его. Он сказал, что человечество не заслуживает смерти. Что нам нужно будущее. Что мы заслуживаем будущее. Единственным, о чём он меня когда-либо просил, было закончить его существование. И я подчинился.

Он улыбался. Он всегда улыбался. Он улыбался, когда я раздавил его. Он улыбался, когда его голова упала в LCL. Он улыбался, когда я убивал его.

Он потратил вдох и мгновение, чтобы посмотреть на женщину перед ним. В ней не было ни понимания, ни сочувствия. Он убил очередного Ангела, не более. Облик ничего не значил. Души ничего не значили. Любовь ничего не значила. Синдзи отвёл взгляд.

– Я хотел умереть с ним. Но я был слишком труслив, чтобы последовать за ним. Всё, что я мог... я даже не мог плакать об этом. Я только что убил единственного, кто любил меня, и чувствовал лишь пустоту. Я узнавал эмоции в себе, но ни одна не могла добраться из головы до сердца. Поэтому...

Он замолчал. Мана чуть не закричала на него, чтобы он продолжал. "Не останавливайся! – кричал её разум. – Не сейчас! Пожалуйста!". Даже если ей было всё равно, что последний Ангел сказал, что любил его, или что Синдзи, видимо, любил его, она не хотела, чтобы он останавливался здесь. На мгновение её миссия болталась у неё в горле, но потом она сглотнула её. Она не хотела, чтобы это услышали её командиры.

Он остановился не потому что почувствовал стыд. Он просто не знал, поймёт ли она. Хочет ли она понять. Но сейчас он понял, что из всех, кого он встретил с тех пор, как убил мир, этот человек рядом с ним был наиболее близок к идеалу. Мисато мертва. Аянами мертва. Каору мёртв. Аска уже не Аска. Мать потеряна навсегда. Они не вернутся. У него осталась только эта женщина.

Он продолжал смотреть на пол. Он был грязным и тёмным. Как зеркало.

– На следующий день я пришёл в больницу к Аске, – сказал он. – Я не мог обратиться больше ни к кому. Единственный человек, с которым я мог говорить, был в коме и ответить не мог. Это было безопасно. Я мог вывалить все свои чувства и проблемы и не бояться отвращения или унижения. Совсем как с Каору-куном. Аска была моим последним спасителем. Все остальные начали бы говорить вещи, которые я не хотел слышать. Поэтому я выбрал единственного человека, который не мог.

Я говорил с ней. Я плакал. Я умолял. Я просто хотел чего-то. Кого-то, кого угодно, который бы отправил меня обратно во время, когда всё не было таким ужасным. Который бы заставил её проснуться и обозвать меня идиотом, или извращенцем, или как-то ещё, чтобы мне было лучше. Даже если бы она ответила мне, она не говорила бы со мной на самом деле. Она никогда не говорила. Она просто разговаривала и ничего кроме этого. Она судила, но так легко было притворяться, что она заботилась обо мне, не как о пилоте, а как о человеке. Я просто хотел услышать её голос, вновь притвориться, что она заботится обо мне. Позволить мне убежать от всех чувств.

Когда я вошёл, она лежала спиной ко мне. Я потряс её и она повернулась. Верх её халата раскрылся. Следующее, что я помню – это как в моей руке был член. И я мастурбировал над ней, пока она была в коме.

Мана в шоке уставилась на него. Потом она крепко закрыла рот и постаралась удержать желудок под контролем.

– Некоторое время я бродил по NERV, – с легкостью продолжал Синдзи. – Примерно через час мои ноги устали, и я забился под маленькую лестницу. И просто сидел там. Даже когда прозвучала тревога. Когда началось вторжение. У NERV не было ни единого шанса. И командование обеих сторон знало это. Техники и обслуживающий персонал, их никогда не готовили к такой атаке. Все погибшие умерли, не зная почему.

В конце концов несколько солдат JSSDF нашли меня. Один из них прижал ствол к моей голове. И я подумал, что, может, оно и к лучшему. У меня не было смелости покончить с собой, единственным способом умереть было только от чужих рук.

Я услышал выстрел и больше не чувствовал прижатого оружия. Я подумал, что умер. Но, конечно, я не мог. Мисато-сан нашла меня и убила солдат. Она потащила меня внутрь NERV.

Она рассказала мне многое, пытаясь вывести меня из ступора жалости к себе. Она рассказала мне секреты о NERV, Ангелах, Ударе. Она сказала, что люди, устроившие вторжение, хотят начать Третий Удар. Они же вызвали Второй, потому что должны были ввести Адама, Гиганта Света, в состояние эмбриона прежде чем проснутся прочие Ангелы. Адам... вот из чего были созданы Евы. Клоны Ангелов. Вот почему только они могли выстоять против них.

Почему-то Мана знала, что ей следовало ожидать этого. Роботы, у которых течёт кровь и которые могут пожирать, роботами просто быть не могут. Наихудшим для неё было отсутствие шока. Лишь немое принятие. Монстры для сражений с монстрами. Совсем как люди.

– Мисато-сан повела меня в отсек, – говорил Синдзи. – Дверь была прямо перед нами. Прямо перед нами. Если бы я шёл сам, если бы меня не надо было тащить, как набитый мешок...

Он вздохнул через нос. Его глаза дрогнули. Поэтому он закрыл их.

– Солдаты были ниже нас на балконе. Они заметили нас и начали стрелять. Мисато-сан закрыла меня своим телом и получила пулю в бок. Она всё равно смогла дотолкать нас обоих до двери, ведущей к лифту. Я видел, что ей было больно, что у неё шла кровь, но я просто смотрел. Её кровь на стене и руке не заставили меня сражаться, они даже не могли вызвать обыкновенное беспокойство о ней. Я просто стоял.

Она кричала на меня, упрашивала меня, пыталась сравнивать наши жизни, что угодно, чтобы снова заставить меня пилотировать. Она не поймёт, подумал я. Никто никогда не сможет. Я разозлился. Как она могла быть настолько высокомерна, чтобы думать, будто знала, через что я прохожу?

Она рассказала мне о себе, обо всём, чему научилась в жизни. Она сказала, что ошибки были неотъемлемой частью жизни. Что делая их, мы можем научиться. Не тому, как избегать их, а тому, кто ты как человек, даже если ты повторяешь их снова и снова.

Я сказал, что управление Евой было ошибкой. Всё, что я делал в ней, – это ранил людей. Всё, что я делал вне её, тоже ранило людей, но Ева многократно усиливала это. Но она сказала, что я должен сделать это ещё один раз. Выборы равны. Все выборы равны, даже если не все правильны. И она сказала, что мой выбор был неверным. Я должен был сделать это ещё раз, чтобы найти свои ответы, или те, которые подойдут к её интерпретации, и когда я сделаю это, она сказала мне вернуться к ней.

Она поцеловала меня, словно похоть была достаточным мотивацией, потом втолкнула меня в лифт, но не пошла за мной. Сначала я не понял. Потом стёр кровь со рта. Она не хотела, чтобы я видел её смерть. Она знала, что умрёт, и думала лишь о спасении меня, спасении всех остальных. Она умерла, чтобы спасти человечество.

Мана сжала зубы. Вот почему он брал ответственность. Он убил её.

– Лифт привёз меня в отсек с Евой-01, – продолжал Синдзи. Его глаза по-прежнему были закрыты. – Он был заполнен бакелитом, и я не мог попасть в Еву. Поэтому я сел и, как всегда, начал жалеть себя. Как в каждый раз, когда кто-то зависел от меня и я подводил их, чтобы погрязнуть в жалости к себе. Я сел и слушал по внутренней связи, как Аска сражалась с серийными Евами. Я могу лишь представлять себе это. Как она сражалась, как блистала, как много раз до этого, пока я смотрел с изумлением. Я никогда не завидовал её способностям. Я просто благоговел перед ними.

Я слушал её триумф перед лицом невозможного. Конечно она выиграет, думал я. Её мама приглядывала за ней.

Мана нахмурилась в недоумении и открыла рот, чтобы озвучить его. И по поводу "мамы", и того, как Аска очнулась от кататонии. Синдзи вновь опередил её.

– Но её Ева питалась от батареи, – сказал он. – И потому что командный мостик и NERV атаковали, ей не могли вывести ещё один кабель. Её время кончилось, и я слышал, как она кричала, когда таймер достиг нуля. Серийные Евы достали Копья Лонгиния. Из-за них раны Евы могли проявляться на теле пилота. А у неё был такой высокий уровень синхронизации, что...

Его лоб пошёл морщинами.

– Она потеряла глаз, потеряла руку, она...

Он сжал зубы. Его острые скулы выступили, как лезвия мечей.

– Ибуки-сан кричала на меня, умоляла, как Мисато-сан, но я просто сидел.

Он сделал вдох и ненавидел себя за это.

– И потом моя мать наконец проснулась и дала мне возможность ранить людей, которые ранили нас. Людей, застреливших Мисато-сан. Существ, ранивших Аску. Кого угодно. Всех. Это было...

– Ваша мать мертва, – заявила Мана. Её голос дрожал. Она не хотела перебивать, но это требовало объяснений. – О чём вы говорите?

Синдзи открыл глаза и осуждающе посмотрел на неё.

– Моя мать создала Евангелион, вы знали это? – она покачала головой. – Она создала бога и тот проглотил её. Она была первым пилотом Евы-01, и она поглотила её. Я видел как это произошло. Это не убило её. Это... я не знаю верного слова. Часть её оставалась живой внутри Евы. Её душа, её ум... не знаю. Но в пилотировании от неё было столько же, как и от меня.

"Что за хуйня?!" – мысленно закричала она.

– Во время всех битв, всего этого, она была внутри Евы-01. Даже сейчас... – он прервался и посмотрел куда-то в сторону. – Она была внутри Евы-01. Совсем как мама Аски была внутри Евы-02. Вот так она восстановилась, должна была. И пока Аску били, а я сидел, моя мать проснулась. Всё ещё не знаю, почему. Может быть, из-за моего гнева, моего отвращения к себе, или страха... не знаю. Такое уже происходило, три раза. Каждый раз я был буквально на грани смерти, но она... не хотела, чтобы я умер. Я всё ещё не уверен, почему она проснулась тогда.

Но это было неважно. Она впустила меня внутрь, и я вошёл. Это не было похоже на предыдущие разы. LCL, активация, запуск, всё произошло без внешнего управления. Мостик ничем не управлял. Моя мать хотела, чтобы я был с ней, и сделала это.

И когда я сидел в Еве, я решил, поклялся, что использую её как меч, чтобы разрубить всё, что будет у меня на пути. Заставить хоть кого-нибудь страдать так же, как и я.