Текст книги "Его Муза. Часть 1 (ЛП)"

Автор книги: К. С. Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Внимание!

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим Вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Эта книга способствует профессиональному росту читателей.

Любое коммерческое и иное использование материала,

кроме предварительного ознакомления, запрещено.

Оригинальное название: K.C. Martin «Becoming His Muse»

Название на русском: К.С. Мартин «Его Муза»

Перевод: Оксана Волкова (1-7 главы),

Юлия Убагс (8-10 главы)

Редактор: Леся Мельник

Вычитка: Анастасия Ланцова

Оформитель: Ксюша Манчик

Обложка: Ксения Субботина

Переведено специально для группы:

https://vk.com/romantic_books_translate

Любое копирование без ссылки

на переводчика ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Аннотация

Связи между студентами и преподавателями запрещены. Но когда дело касается любви, правила не так важны.

Логан О'Шейн – мировая знаменитость, автор, ищущий источник вдохновения. Это подталкивает его стать профессором в колледже небольшого городка.

Ава – студентка-художница, грезящая о переезде в Нью-Йорк после выпускного, хотя ее мечты идут вразрез с планами ее консервативных родителей.

Когда Логан встречает Аву, он находит в ней вдохновение, свою музу.

Их запретная связь вдохновляет обоих на страсть высшего уровня.

Их секрет опасен и может разрушить их будущее. Вот только есть ли оно у них?

Глава 1

Логан О’Шейн – знаменитость. Я, Ава Николс, уж точно нет.

Он стоял на небольшом выступе, поставив ногу на ещё одно возвышение. Рука его медленно поднималась от книги до рта, а позади него, на столике, стояла пепельница. Логан О’Шейн настолько знаменит, что они разрешили ему курить в аудитории.

Все, в большинстве своём студенты, в дуэте с факультативными слушателями, наблюдали за танцем сигареты в его руках и за тем, как растворяется дым над его головой, успевая при этом слушать и учтиво молчать. Я ловлю себя на ожидании мимолётных моментов, когда он поднимает свои жгучие зелёные глаза, пристально изучая каждого из нас. Должно быть, это добавляет весомости его словам. Трижды мы встретились взглядами и трижды мне становилось безумно жарко. Я сидела в третьем ряду, слева от центра, с тяжёлым рюкзаком на коленях.

Не могу отрицать, он красив, у него притягивающий взгляд и голос, гипнотизирующий целую аудиторию, но сейчас в моей голове крутится лишь одна мысль: «Логан О’Шейн тот ещё мудак».

Может быть, это потому, что он так самоуверен, высокомерен и, безусловно, как же без этого, самовлюблённый. Хотя, возможно, это его серый костюм создаёт подобное ошибочное мнение. И почему ему так важно, чтобы его чтению внимали, как молитве?

Помимо шляпы он вздумал задушить себя галстуком, а из-под чуть потёртого твидового пиджака сверкала белизной рубашка. Дорогие брюки плотно облегали его ноги, и казались чуть ли не малыми ему в самых интересных местах, когда О’Шейн опирался на подиум при чтении отрывков из своего шедевра.

Когда он поднял голову, я была снова пронзена искрящимися зелёными глазами; глазами, подобными тем, что украшали голливудских красавцев 20-ых годов. Его подача была твёрдой, острой, от его колкостей становилось больно, но, вероятно, сильнейший дух крылся в нем. Какая-то необузданная первобытная энергия будоражила сердца каждого в этой аудитории.

Я старалась сфокусироваться на том, что он читал, и конспектировать… Я слышала, как слова постепенно начали приобретать смысл – провокационный, умышленно заумный или низкий, чуть ли не развлекательный. Он говорил о «правде жизни». Но все его фразы, после торжественного финала (разумеется!) станут просто словами. Эти слова – часть его удивительной карьеры, распутной репутации, индивидуальности и гениальности. Только вот я не уверена, что он гениален. Лишь в его глазах есть жизнь, и их естественное сияние внушает правду, или, может, хоть кто-то не замечает этого. И я ему завидую.

Моя подруга Руби, которая и подсадила меня на его книги, внимательно ловила каждое слово и движение профессора О’Шейна (как и все собравшиеся, по правде говоря).

Руби – любитель литературы, а Логан О’Шейн творит эту самую литературу. Хотя лично меня ничего так и не впечатлило, так что я впустую трачу свое время. Это, скорее всего, потому что я художник, а не писатель. Мне нравится видеть то, что я создаю, игра света и тени, теней и цветов. Словами легче управлять, и это уже не то; стрелы вонзаются в смысл, но ни один писатель не чувствовал этого сам. Я могу передать свои эмоции, не думая о правилах пунктуации. Я пишу картины. Писатели же описывают их словами. И чем же тысячи слов лучше материализованного вида? Выражаюсь я не ахти, но повторюсь, я – художник.

Я выдохнула и стала терпеливо ждать окончания лекции. У нас с Руби взаимовыгодное сотрудничество: я составляю ей компанию на некоторые мероприятия, а она компенсирует мне потраченное время позированием в студии. Живые модели слишком дороги для начинающих художников, и я не могу упускать такой шанс – и пускай её книжный клуб самая нудная организация на свете.

Во время очередного эмоционального пассажа, мистер О’Шейн изящно снял с себя шляпу и запустил пальцы в свои густые, тёмные волосы. Он приподнял брови и усмехнулся, когда персонажи его творения от ссоры перешли к занятиям... любовью. Я бросаю взгляд на аудиторию. Женщины в удивлении разинули рты, мысленно уже изнывая от восторга, но тщательно скрывая это. Мужчины взметнули брови, копируя самого чтеца, им тоже понравился психологический ход мастера.

Я смотрю за спину О’Шейна, который, казалось, забыл о своей сигарете. И в этот момент его гений расцвёл, а мир на страницах ожил в речи мужчины. Я замерла.

Темные пряди волос упали ему на лицо, он откинул их и вздохнул. Затем посмотрел на страницы и продолжил чтение:

– «Её губы перекрыли мне дыхание, остановили мои тирады. Оказавшись в ней, я почувствовал себя орудием её воли, её духа, её свободы. Я в её вкусе. Я сопротивляюсь этому факту. Я хочу, чтобы ненависть питала её страсть. Хочу, чтобы она отступила. И она не сможет устоять».

Все выдохнули. Он перевернул страницу, чтобы описать новую главу этой печальной и темной любви, являющейся лишь частью более крупной истории, включающей войны, парашюты, шпионаж и семейные предательства. Он не придаёт своим словам особого смысла, связности. Я снова жалею, что сейчас здесь.

Он перекладывает шляпу, закуривает очередную сигарету (будто сам участвовал в половом акте), но все это выглядит настолько наигранно, будто отрепетировано. Интересно, заметил ли это кто-нибудь? Похоже, нет.

Он меня заинтриговал, и мне стало неудобно; мне это не нравится. Когда мы встречаемся взглядами, я ещё сильнее стискиваю коленки, мне не хватает воздуха, и я стараюсь медленно дышать, чтобы успокоить сердцебиение. Это часть его очарования. К тому же, Руби сказала, что своими романами Логан О’Шейн очаровывает как женщин, так и мужчин. Он пишет жёстко и понятно, этакий Хемингуэй 21 века. Неудивительно, что он так самовлюблён.

– «Мы провели закат и встретили рассвет вместе. Но мы не спали. Мы были обнажены, обнажены телами и душами. Клянусь, сама Атлантика была расположена к нам – серое небо над водной гладью успокаивало бурлящие, кипящие характеры. Мы стали такими… одинаковыми, похожими. Многие проводят жизнь в поисках этого. А мы так неожиданно… нашли».

Логан О’Шейн закончил своё выступление и зал взорвался аплодисментами. А вот я не посчитала нужным опустить свой рюкзак, чтобы освободить руки. Это, конечно, грубо с моей стороны, но не страшно. Он не нуждается именно в моих овациях.

Я смотрю, как он надевает шляпу, и затем его взгляд скользит по восторженной аудитории и останавливается на мне. Его довольная улыбка спадает, когда он видит мои неподвижные руки.

Несколько секунд спустя он выдохнул в микрофон финальное «спасибо» и захлопнул книгу, затем сложил свои бумаги и замер, ожидая окончания аплодисментов.

– Мы можем, наконец, уйти? – одёрнула я Руби.

Та отрицательно покачала головой.

– Сейчас время «Вопросов и ответов». Я должна поучаствовать. Хочу задать пару вопросов, и ещё купить его книгу.

Я закатила глаза. Надеюсь, Логан не видел этого (хотя мне казалось, что он просто сверлит меня взглядом после того, как я обделила его аплодисментами). Он в который раз закурил. Черт, как можно быть таким великолепным? Я отвлеклась от своих мыслей, ибо полились вопросы. Обернувшись, я увидела блондинку с галёрки.

– Спасибо вам, – сказала она, – замечательное чтение.

Логан одарил её лёгкой улыбкой. Девчушка прочистила горло. Мужчина ждал.

– Я просто хотела спросить, эм… Откуда вы черпаете вдохновение? – как только она договорила, то тут же передала микрофон дальше, потому что покраснела, как помидор. Логан оперся на трибуну и очень постарался не закатить глаза.

Он взял тайм-аут на раздумье. Насколько я знаю, это один из самых задаваемых вопросов и один из самых сложных. Он запускает руку в карман и вытягивает пачку сигарет, вынимает одну и закуривает. Я слежу за красными бликами на кончике сигареты, и, как и сотни других, жду ответа. Наконец, он выдыхает:

– Я начал трахаться в юности. Продолжил в зрелости. Вот мой секрет – я трахаюсь.

Все начали нервно посмеиваться, особенно парни. Наш колледж имел славную репутацию прогрессивного учебного заведения, но на деле ничем не отличался от своих собратьев, так что местные повесы действительно нервно хихикали.

– Если ты хочешь что-то написать, если тебе нужны идеи, ты должен войти в обычный мир… и трахаться. Я использую только это слово. И очень рекомендую этот способ. Не существует творчества без секса.

Его зелёные глаза вспыхнули, и он снова затянулся. Мне показалось, что он подмигнул мне, хотя это могло быть и игрой дыма его сигареты. Руби посмотрела сначала на меня, потом на Логана и взметнула руку вверх.

– Да-да? – ответил Логан, указывая на неё.

– Моя подруга – девственница, но она прекрасный художник. Так что же, вы считаете, она никогда не является по-настоящему творцом?

Какого черта?

– Руби! – вскрикнула я. Все обернулись. Сдала сама себя с потрохами.

Глаза Логана заплясали. С меня на неё, с неё на зал, с зала – на меня. Он хмыкнул. Я услышала шепотки позади.

– Вы правы, – произнес он, – она никогда не была настоящим творцом.

Ну вот же! Я же говорила, что он мудак.

О’Шейн бросил на меня последний взгляд и переключился на следующего оратора. Я даже не смогла сказать, что Руби соврала!

– Зачем ты это сделала? Ты подставила меня! Я не девственница.

Она весело улыбнулась.

– Два месяца я выслушивала, что у тебя уже Бог знает сколько времени, не было свиданий. А теперь половина аудитории просто ест тебя глазами! Я оказала тебе услугу.

Скрестив руки на груди, я ответила:

– Давление на жалость – часть творческого процесса.

Стоило мне посмотреть на зал, как я замеила, что половина ребят, сидящих возле нас, наблюдают за мной. Однако, это не мешает мне следующие двадцать минут злиться на подругу.

Когда время «Вопроса и ответа» закончилось, Логан обратил свой последний ответ на меня.

– Вернёмся к ситуации с девственностью, – сказал он. Мне захотелось провалиться сквозь землю, придумывая план мести для Руби.

– Если вы держитесь подальше от мира, зовете это «девственность», вы никогда не уловите смысла, пока не почувствуете. Вы снижаете порог боли и поднимаете уровень комфорта. Без боли и страданий не будет искусства. Никакой жизни. Не бойтесь той откровенности, с которой я говорю с вами. Вы закончите колледж, войдёте в обычный мир и…

Он умолк, но за него продолжили несколько парней, хором сказав:

– …будете трахаться!

– Вот именно.

Логан подмигнул и зал снова взорвался аплодисментами. Я закатила глаза и из последних сил попробовала сдержаться от мата, но, признаю, что он прав. Он знает кое-что о творческом процессе. Но этот заносчивый хрен ходит вокруг да около.

Ну и что, что он знаменит? Ну и что, что он чертовски хорош?

Глава 2

Вместе с толпой любителей литературы нашего колледжа мы оказываемся в холле, где организован фуршет. Руби оказалась права. Солгав, что я девственница, она сделала меня популярной. Я никогда не получала столько предложений составить компанию. Отклонив их все, я взяла бокал с вином и подошла к столу с закусками.

Я выбрала смои любимые канапе – кусочки сыра с соленьями (помидоры-черри, корнишоны, кусочки сельдерея). Они напоминают мне о коктейльных вечеринках у родителей, которые я всегда ненавидела. Я смотрю на тарелку с корнишонами и задумалась, смогла бы я их нарисовать, и влияет ли их размер и внешний вид на их вкус. В поле моего сосредоточенного созерцания вторглись длинные тонкие пальцы со следами никотина, чтобы выбрать морковь в соседней тарелке. Я чувствую запах сигаретного дыма. Хмурый О’Шейн стоит рядом, кривя губы, являющиеся единственной мягкой частью на его небритом бескомпромиссном лице.

– Почему вы не аплодировали? – Его зеленые глаза впились в мое лицо.

Он застиг меня врасплох этим вопросом, не говоря уже о его взгляде и близости. Я быстро отвела глаза в сторону и снова сосредоточилась на корнишонах, чувствуя, как моя спина становится влажной от волнения. Я не ожидала этого. Не зная как реагировать, просто пожала плечами:

– Не думала, что вы заметите.

– Конечно, заметил. Я же писатель. – Он продолжил внимательно смотреть на меня.

Я стараюсь собраться с мыслями.

– Кого беспокоит одна нехлопающая рука, когда аплодируют сотни рук?

– Две руки, – поправляет он. – Меня заботит. – И он со злостью откусывает морковь.

Я немного отодвигаюсь от него. Его близость мешает мне мыслить ясно. Но он снова приближается, взяв канапе с сельдереем.

– Это действительно было так ужасно? – Его тон становится мягче.

Я сбита с толку. Ему интересно, что я думаю? Почти сто человек аплодировали ему, почему бы не поговорить с ними?

Его взгляд становится спокойнее, а поза менее напряженной. Он ждет моего ответа. Похоже, ему действительно небезразлично мое мнение.

– В какой-то степени я нашла ваше произведение интересным и проницательным.

– В какой-то степени? – повторяет он.

Я вздыхаю и выкладывая всю правду:

– На самом деле я пришла сюда с подругой. Это она помешана на литературе и писателях. Мне же литература не интересна.

– Вы не должны говорить об этом вслух. Это звучит глупо.

Я поднимаю брови. Да неужели? Он считает меня глупой?

– По крайней мере, в отличие от этой толпы, я не льщу вам.

Он рассмеялся, его явно позабавили мои слова.

– Разве вы не знаете, что мы, писатели, зависим от подхалимов и девственных принципов?

Я хмурюсь и накалываю на зубочистку перец с оливкой.

– Это в продолжение темы девственности, о которой говорила девушка, сидящая рядом с вами, – продолжил он.

– Моя подруга ошиблась.

– В том, что ты девственница или художник?

Мои плечи напряглись.

– Вы ясно дали понять, что для вас эти две вещи несовместимы.

– Значит, вы оскорблены тем, что все говорят о «трахе»? – Он наклоняется ко мне и продолжает шепотом. – Это был спектакль. Я играл роль писателя, и вы единственная это поняли. Я видел это в ваших глазах.

Я в недоумении.

– Зачем играть? Почему нельзя быть просто собой? – шепчу я. От его голоса по моей коже бежит тепло, исходящее от него. Мы стоим так близко, что со стороны, должно быть, кажется, будто мы делимся страшной тайной.

– Если вы задаете этот вопрос, значит, должны знать на него ответ.

Я пытаюсь придумать, что сказать, но как назло ничего не приходит в голову. Он стоит рядом и смотрит на меня. Мой взгляд падает на его губы, и я не могу оторваться от них. Когда я снова поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, он признается мне еле слышно:

– Так легче жить.

Он отходит от меня, стряхивая невидимые пылинки со своего пиджака. Оглянувшись, он замечает, что не вызывает особого интереса, и возвращается ко мне.

Я все еще пытаюсь осмыслить его слова и понять, почему так реагирую на его близость.

– Вы хотите выбраться отсюда? – спрашивает он с видом заговорщика.

– Да!

Я сейчас с удовольствием бы смешивала краски в студии, а не тратила время здесь. Он с дерзкой улыбкой на губах смотрит на меня, удивившись моему энтузиазму, и тут меня осенило…

– О… Вы имеете ввиду… вместе? – я нервно смеюсь.

Он сужает глаза, улыбка исчезла.

–Вы не можете уйти, ведь вам еще нужно раздать автографы.

Логан медленно тянется к вину. Неужели я задела его эго?

– Я думал, вы сможете спасти меня от себя самого, – бормочет он.

Между нами возникает неловкая пауза. Затем он берет корнишон, подносит его ко рту и некоторое время изучает его:

– Знаете, что я думаю о корнишонах? Одни – твердые и большие – напоминают мне член, другие – маленькие и мягкие – набухший клитор. – Он подмигивает мне, скользит по огурцу языком, сосет его и глотает.

На мгновение я теряю дар речи. Не уверена, что кто-то может спасти этого парня от себя самого, но меня ему не запугать.

– Вы можете сексуализировать все овощи или это распространяется только на маринованные огурцы? – произнося это, я тянусь за морковкой.

– Зачем останавливаться на овощах? – Помидор-черри отправляется в его рот.

Он пытается поймать мой взгляд, но я закатываю глаза:

– О, пожалуйста, прошу вас…

– Мне нравится, как это звучит. Я, наверное, сделал бы что угодно, чтобы еще раз услышать это.

Я поперхнулась морковкой.

– Вы девственница? – Логан пристально смотрит на меня.

– А вы? – я встречаюсь с ним взглядом

От смеха в его бокале появляются пузырьки. Я ухмыляюсь и добавляю:

– Насколько мне известно, люди, которые много говорят о сексе, на деле им не занимаются.

Я ставлю пустой бокал на стол. Он задумчиво гладит свой подбородок.

– Теоретически, скорее всего, вы правы, но мой случай – исключение из правил.

Я приподнимаю брови. Неужели он хочет произвести на меня впечатление? Его горячие взгляды и его известность могут соблазнить кого угодно, но сейчас просто разыгралась моя фантазия от выпитого вина.

Я замечаю, что какая-то женщина маячит недалеко от нашего столика и пытается привлечь к себе внимание Логана. Он собирается уйти, но прежде наклоняется так близко, что я ощущаю запах мыла и одеколона (и это завораживает меня) и шепчет:

– Мы девственники друг для друга – вот, что имеет значение.

Он бросает на меня последний жгучий взгляд, прежде чем подойти к женщине, стоящей в трех шагах от нас. У меня создается впечатление, что внутри этого мужчины часы, и он точно по минутам знает, когда и что нужно сделать. Вероятно, это происходит потому, что он часто участвует в подобных мероприятиях.

После его ухода я еще некоторое время пытаюсь привести в порядок свои мысли и эмоции и избавиться от наваждения по имени Логан. Его внешность, его запах, даже его интеллект – от всего этого можно легко потерять голову, но его высокомерие, агрессивность, его «трах» вызывают во мне раздражение. Я окончательно запуталась в своих эмоциях.

Я оглядываюсь и замечаю Руби с Джонатоном, ее бывшим. Вероятно, он пришел совсем недавно. Они оба смотрят в мою сторону, и я направляюсь к ним.

Руби изумленно улыбается.

– Тебе повезло! Логан О’Шейн целых пять минут беседовал с тобой.

Я пожимаю плечами:

– Пять минут, которые я не могу вернуть.

– Ты, наверное, шутишь? Ты представляешь, сколько людей пыталось с ним заговорить, а он просто прошел мимо них, ссылаясь на то, что голоден. И подошел именно к столу, у которого стояла ты. Да и во время чтения его взгляд был сосредоточен на тебе.

– Он определенно запал на тебя, – добавляет Джонатан.

Джонатан – «сладкий мальчик» с волнистыми светлыми волосами и карими глазами. Мне до сих пор не понятно, почему они с Руби расстались, или, как она говорит «взяли перерыв». Они по-прежнему проводят вместе много времени. И, если бы Джонатан успел к началу мероприятия, мне бы не пришлось изводить себя. Зато теперь Руби должна мне два часа в качестве натурщицы.

– Теперь мы можем идти? – спрашиваю я.

Руби с виноватым взглядом сунула мне одну из трех книг, которые держала в руках.

– Я купила каждому из нас книгу, и сейчас мы их подпишем. – Она показала на очередь, похожую на хвост удава.

– А потом мы можем уйти?

– Да. Пить пиво.

Она ведет нас к очереди, и я терпеливо продвигаюсь в толпе людей, желающих познакомиться с Логаном. По какой-то причине, я нервничаю, когда вижу, как он общается со своими поклонниками. Я не отрицаю – он привлек меня и ненавижу себя за это. Я пытаюсь убедить сама себя, что попала под его обаяние, по крайней мере сейчас я ощущала, что это он настоящий художник, а не я.

Когда подошла очередь Джонатана получать автограф, то он довольно скованно общался с писателем, не смотря на то, что обычно свободно общается с незнакомцами.

Джонатан, по словам Руби, спортсменом с душой поэта. И затем я вспомнила о причине их «перерыва». Оказывается, Джонатан стал чувствовать себя по отношению к Руби братом, и секс с ней начал казаться ему кровосмешением.

Пока я обдумывала все это, настала очередь Руби брать автограф.

– Кому я должен подписать книгу, дорогая? – Логан одаривает мою подругу одним из своих «фирменных» взглядов. Очередная часть шоу, как мне кажется.

Он замечает меня, и я не удивлюсь, если часть этого представления предназначена для меня, но тут же одергиваю себя – это шоу для всех присутствующих.

Моя подруга, всегда грамотно и четко формулирующая свои мысли, в этот раз почему-то заикается:

– Р-р-руби.

– Отличный выбор имени, как раз соответствует красивому румянцу на твоих щеках, – говорит Логан, что-то выводя ручкой на развороте книги.

Теперь моя очередь. Я кладу свой экземпляр перед ним. О’Шейн смотрит на меня и улыбается. Его улыбка выглядит дразнящей и очень сексуальной.

– Моя подруга купила мне книгу.

Он смотрит вслед Руби.

– Так вы и она… Вы вместе? – Он щелкает пальцами. У меня уходит меньше минуты, чтобы понять, что он подразумевает. Он так думает, потому что ему не удалось утащить меня для быстрого траха?

– О чем вы? – спрашиваю я его, делая вид, что не поняла его вопроса.

– Удивлен, что вы спрашиваете. Не думаю, что вы захотите знать ответ.

Он открывает книгу. Наконец-то, а то я уже начинаю чувствовать себя не в своей тарелке, чувствуя нетерпеливые вздохи за моей спиной.

– Подпишите это для Ав… – начинаю я, но мои слова заглушает звон разбившегося бокала и мой голос теряется в шуме и последовавшей суете.

Я наклоняюсь, чтобы повторить свое имя, но он обрывает меня:

– Не говори мне.

Я достаточно близко, чтобы ощутить запах его одеколона, смешанный с запахом его тела и сигарет, и это сочетание притягивает меня. Со мной никогда прежде не случалось такого.

Логан шепчет:

– Я не хочу знать твое имя, но хочу знать все остальное о тебе.

Я мигаю и выпрямляюсь, когда он что-то пишет на развороте книги. Возвращая книгу, наши пальцы соприкасаются, и я ощущаю электрический разряд, прошедший по моей коже.

– Что ты собираешься делать? – спрашивает он, включая все свое обаяние.

Осознавая, что он потратил на меня больше времени, чем на остальных, отвечаю честно, на автомате:

– Иду пить пиво с друзьями.

– Где? – Он заглядывает на толпу позади меня.

– В «Микеланджело».

– Я найду тебя там позже. – И он переключается на следующего поклонника, который практически оттолкнул меня в сторону.

Как в тумане я направляюсь к выходу, где меня ждали Руби с Джонатаном. У меня не было возможности отказать Логану и сообщить ему, что, возможно, он не сможет найти меня позже. Во-первых, потому что «Микеланджело» не самый популярный бар, и незнакомцу трудно его найти самостоятельно, а во-вторых, я подумала, что эта часть вечера с пивом не является обязательной, и поэтому решила вообще никуда не ходить.

– Он снова общался с тобой больше регламента, целых пять минут, – сияет Руби. – О чем вы говорили в этот раз?

– Ни о чем…

Я не могу вспомнить его слова. Его запах вытеснил все детали. Я чувствую, что меня втянуло в убаюкивающую мутную глубину, ощущения похожи на те, которые возникают у меня, когда я занимаюсь живописью, и время летит незаметно – ни одному человеку до этого не удавалось меня ввести в транс. Я заставлю себя очнуться от наваждения.

– Ну что? – спрашивает Руби.

– Он спросил, что я делаю позже.

– И что ты ответила? – интересуется Джонатан.

– Я сказала, что мы идем в «Мик» пить пиво, но собираюсь идти домой.

Руби хватает меня за руку.

– Если есть хоть малейший шанс, что он присоединится к нам, ты сейчас не уйдешь.

– Но ты же говорила, что в «Мик» я могу не идти. Я устала, и завтра мне рано вставать, нужно поработать в студии.

– Ава, сделай это ради меня. Пожалуйста. Если он придет, а тебя не будет, он просто уйдет. – Руби умоляюще смотрит на меня.

– Ну не знаю…

– Еще два часа! Я буду позировать тебе голой в течение двух дополнительных часов.

Я смеюсь:

– Отлично. Я иду с вами на час. И этот час ты тоже компенсируешь мне позированием. Договорились?

Она смотрит на толпу вокруг Логана:

– А что если он не освободится через час?

Я смотрю через плечо и сталкиваюсь с Логаном взглядом, он скользит им по нашей группе. Я не хочу, чтобы у него сложилось неправильное впечатление. Оценив оставшихся поклонников, я обращаюсь к Руби:

– Если он не найдет нас через час, значит, он познакомился еще с какой-нибудь поклонницей. Ты должна реально оценивать наши шансы, Руби.

Когда мы забрали наши пальто, Джонатан спросил:

– Что он тебе написал, Ава?

– Не знаю, не смотрела еще.

– Мне вот написал: «Джонатану – богу среди смертных». – Он пожимает плечами. – Это заставляет меня задуматься – может, он гей?

Джонатан сложен как античный бог, так что Логан просто констатировал факт, а говорит так Джонатан для того, чтобы охладить пыл Руби. Но безуспешно.

– Ни в коем случае он не гей! – возражает Руби. – Смотри, что он мне написал: «Руби, свечение которой дороже драгоценных камней.»

– Он может быть бисексуалом, – не сдается Джонатан. Он знает, что Руби волнует вопрос о бисексуальности.

После того как натянула пальто, я открываю свою книгу. Почерк Логана уникален, для меня он выглядит как произведение искусства – очевидно, что он изучал скоропись и стенографию. Сосредоточившись на комбинации букв, соединяющей в себе круги, линии и завитки, я пытаюсь вникнуть в смысл.

– Так что там? – спрашивает Руби, заглядывая мне через плечо.

– «Для девушки, которая видит через дерьмо. Неправильный №1 со мной: я хочу видеть тебя голой».

– Определенно не гей, – говорит Руби нараспев и мы выходим на улицу.

Глава 3

Я вдыхаю насыщенный аромат осени – на улице стоят последние дни «бабьего лета». И стараюсь не думать о глазах Логана О'Шейна и его загадочной связи со мной, в том числе и о странной надписи, которую он сделал на форзаце книги: «Я хочу видеть тебя голой». Что значит эта фраза? Просто констатация факта или в ней скрыт какой-то смысл? Он хочет, чтобы я просто показала ему свое голое тело, или обнажилась перед ним духовно, открылась настолько, чтобы можно было увидеть мою душу и все секреты, которые там скрыты?

Он назвал это №1. Интересно, будет ли №2? И хочу ли я это выяснить? Я не уверена, но чувствую, что хотела бы иметь дело с этим №1. Дрожь пробегает по моей спине, но уже не от холода.

По дороге в бар Руби без остановки говорит о Логане.

– Как вы думаете, сколько ему лет?

– Древний, – отвечает Джонатан.

– Ему не может быть больше сорока.

Джонатан вздыхает:

– Всю информацию о нем вы можете найти в интернете. Ему 33 года, но выглядит старше. Наверное потому, что много курит.

– Ты смотрел информацию о нем? – изумленно спрашивает Руби.

– Знай врага, – пожимает плечами Джонатан.

– Что ты имеешь против него? Он прославился благодаря своему таланту, вполне заслуженно!

– Как всегда ты смотришь на все сквозь розовые очки, Руби, – качает головой Джонатан.

– Ненавижу, когда ты так говоришь. Ты просто завидуешь.

Я прикрываю ухмылку. Мне сложно поверить, что Руби пришла к такому выводу.

– Ты просто веришь, что он особенный и не такой как все. Боготворишь его до такой степени, будто он не человек, а божество. Руби, учись реально смотреть на вещи и тогда тебе не придется разочаровываться.

– Не в этот раз, – отвергла и этот аргумент Руби.

Я замедлила шаг, позволяя им уйти вперед – спорить они могут и без меня. Для меня ясно, что Джонатан все еще любит Руби, и ему больно от того, что Руби не хочет реально смотреть на мир, создавая себе проблемы.

Мои мысли опять возвращаются к Логану. Тридцать три? Я не думаю, что он древний, хотя он выглядит взрослым и опытным, в отличие от большинства студентов в кампусе, в том числе и Джонатана. Он не похож на античного бога, но его сексуальность, таинственность, внешний лоск будоражат воображение. Он сказал, что облажался в детстве, но теперь я думаю, что это часть его легенды, создающей интригу в его образе писателя. Но, тем не менее, в глубине его глаз я видела боль. Вероятно, у него было трудное детство, раз повзрослев, он решил, что играть проще, чем быть собой.

Тридцать три. На двенадцать лет старше меня. Слишком стар… Для чего?

Я одергиваю себя. Руби права, у меня слишком давно не было секса, поэтому я все еще нахожусь под воздействием сексуальной и творческой ауры Логана, его гипнотического взгляда. Я рада, что несколько минут была объектом его внимания, и в то же время, знаю, что таким взглядом он смотрит на всех, а мне не хочется быть одной из многих.

Мой мозг и мое тело ведут борьбу – мозгами я понимаю, что ни к чему хорошему это не приведет, но тело хочет ощутить себя в объятиях этого чертовски привлекательного мужчины. Я боюсь этих чувств, потому что Логан уже сегодня будет в Нью-Йорке или где-нибудь еще.

И, не смотря на уверенность Руби, что он к нам присоединится, я не думаю, что оставила такое уж незабываемое впечатление, тем более у него всегда есть выбор из сотен женщин, готовых бросится в его объятья. Не могу отрицать – меня тянет к нему, я хочу иметь личное непредвзятое представление о его душе, о его писательской славе с трудом завоеванной, и, конечно, он для меня привлекателен сексуально.

Ну почему я не могу просто вернуться домой и не думать об этом красивом мужчине, который уверен, что я девственница. Скорее всего этому виной те два месяца, что я не встречаюсь с парнями, и то, что мой единственный сексуальный опыт был в прошлом году.

Я разочарованно вздыхаю, пытаюсь отогнать мысли о Логане, как о Сексуальном Высокомерном возможно Гениальном Писателе и сосредоточиться на его недостатках. И снова терплю неудачу. В этом человеке нет недостатков. Даже курение делает его брутальным и граничит с его сексуальностью. Отсутствие загара можно объяснить тем, что он много работает. Мне понравились его руки, захотелось их нарисовать. Мне понравились его глаза, способные зажечь маленькие пожары и отразить их в глазах присутствующих. Мне понравились его губы, растянутые снисходительной улыбкой, даже если это меня раздражало, но и хотелось попробовать эти губы, созданные для поцелуев.