Текст книги "Импортный свидетель (сборник)"

Автор книги: К. Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Не какие-то мелкие недостатки были скрыты от глаз общественности – целый город в городе, по сути, вне сферы влияния Советской власти…»

Давиджанрв улыбнулся:

– Вот так-то, и это сотая часть.

– А вы не боитесь за свою дочь? – выслушав его, спросил Нестеров.

– А вы не боитесь ли за свою? – спросил в свою очередь Давиджанов. – Или вы думаете, до Москвы эпидемия безвластия, начавшаяся у бывших российских окраин, еще не дошла?

– А вы знаете, может быть, что делать, о вы, великий борзописец?

– Знаю, – просто сказал Давиджанов, – надо решать в органах кадровый вопрос так, чтобы офицерский состав милиции не нуждался в одноцветном кубике Рубика, а сержантский – в монолитном. Вы понимаете, что я имею в виду?

17

– Приготовьтесь, – сказал Нестеров журналисту, – что следователи на ближайшее время станут чуть ли не единственными вашими собеседниками. При этом позволю себе напомнить, что я приехал сюда из Москвы для того, чтоб спасти вас и вашу душу, а не вешать дополнительных кошек на тех, кто отомстил вам, спровоцировав преступление, к которому вы не имели отношения.

– Неужели я похож на человека, который мог совершить над кем-либо насилие? У меня ведь есть дочь и мать – две святые женщины…

– Это мы с вами и должны будем доказать.

– Стоит ли доказывать очевидное? Довольно странно получается: журналист разоблачает мошенника, и вдруг имеет какие-то амурные дела с его сестрой. Так бывает?

– Бывает, конечно. Он может сказать, что вы занялись его разоблачением, потому что вам отказала его сестра, из мести, скажем.

– В таком случае нет ничего проще, как опросить сто подруг его сестры по поводу того, для чего все это было сделано, и если хоть одна из них скажет, что я мог, как говорят материалы следствия, осуществить факт насилия, я готов нести ответственность безропотно. Впрочем, я и так был готов, но вы потревожили меня, а потревожив, уж давайте доказывайте.

– Вы можете назвать этих подруг?

– Я никогда в жизни не видел даже его сестру, она не пришла в зал суда под предлогом того, что находится в психическом шоке. О, они создали превосходный спектакль. Меня чуть не разорвала толпа, всерьез думающая, что я – насильник. Прямо в зале суда угрожали мне, моей матери, обещали изнасиловать мою дочь. Судьи, кстати, не реагировали на все это.

– Вы в самом деле не видели сестру Цусеева?

– Честное слово.

– А она вас видела?

– Может быть, на фотографии.

– Но позвольте, в деле ясно сказано, что, по ее показаниям, вы с ней жили и обещали жениться, бывали в доме, а потом вдруг изнасиловали ее.

– Не вижу логики. Бывал в доме и обещал жениться, а потом вдруг изнасиловал!..

…Нестеров возбужденно ходил по комнате. Ждал кого-то. В кабинет вошли три человека, не похожие на Да-виджанова.

– Будете делать опознание?

Нестеров не ответил. В камере появилась стройная женщина.

– Вот, гражданка Цусеева, – обратился к ней Нестеров, – один из этих людей изнасиловал вас полгода назад. Вы его не можете не узнать; судя по вашим показаниям, он был другом дома. Так прошу вас показать его нам еще раз, чтобы окончательно решить его судьбу.

Вошедшая посмотрела на Нестерова.

– Да, – сказал Нестеров, – должен вас предупредить: постарайтесь не ошибиться, потому что ошибка будет стоить вам доброго имени, ибо я немедленно вынужден буду возбудить дело по статье, карающей за заведомо ложный донос, соединенный с обвинением в тяжком преступлении, а это, знаете ли, до семи лет. – Нестеров посмотрел на нее.

Все мужчины, находившиеся в комнате, тоже посмотрели на женщину.

– Всем поднять глаза вверх, – скомандовал Нестеров, потому что знал по опыту, что существует на свете силовое поле, которое может помешать в данном случае работе.

Женщина указала на стоявшего ближе к ней мужчину.

– Я думал, ты кинолог, Володя, а ты – насильник, – насмешливо сказал Нестеров сотруднику и, обратясь к женщине, добавил: – Вот так, гражданка Цусеева, вершится правосудие. Можете идти, – сказал он остальным. С участниками опознания вышел и Давиджанов.

– Что ж, начнем с подписки о невыезде.

Женщина смотрела на него широко раскрытыми глазами и молчала.

– Давайте знакомиться, – сказал вершитель правосудия, следователь по особо важным делам, старший советник юстиции Нестеров…

Женщина не проронила ни слова.

– Итак, почему вы молчите? – спросил Нестеров женщину.

– Но что я могу сказать, вы же все знаете, вы же следователь!

– Следователь, но я не люблю незаслуженных комплиментов.

– А я не люблю, когда мужчина спрашивает меня о вещах, которые его не касаются.

– Позвольте, вы же сами сказали, что я следователь.

– Я знаю это, – вдруг сказала женщина, – но если вы помните Уголовно-процессуальный кодекс, то позвольте вам сказать, что вы не орган дознания и допрашивать меня, прежде чем будет возбуждено уголовное дело по статье, карающей за заведомо ложный донос, не имеете права.

«Знает законодательство, – подумал Нестеров. – Я действительно не имею права допрашивать ее до возбуждения уголовного дела. А вдруг ей почему-то выгодно это?»

Нестеров с пристрастием разглядывал женщину. Перед ним сидела невысокая, стройная, хорошо сложенная блондинка, с подведенными глазами, ухоженными руками, она произносила слова медленно, мягко и даже томно.

– Я вынесу постановление о возбуждении уголовного дела, – сказал Нестеров.

Блондинка пожала плечами.

– Не будете ли вы так любезны, – нарочито церемонно проговорил Нестеров, – подписать вот этот документ?

– Подписка о невыезде? – улыбнулась блондинка.

– Есть чему радоваться!

– Есть более строгие меры пресечения.

– Есть, – согласился Нестеров, – но нет пока оснований для их применения.

– Будут, – пообещала блондинка и спохватилась: – Я свободна?

– Относительно, – сказал Нестеров, – я вас жду завтра в десять утра.

– Позвольте занять вас еще на несколько минут.

– Пожалуйста.

– Дайте мне лист бумаги.

Нестеров дал ей лист бумаги и тридцатипятикопеечную шариковую ручку. Блондинка что-то писала, а он в это время стал листать уголовное дело Давиджанова. Потом она кончила, положила перед ним лист, бросила ручку и, распрощавшись, удалилась.

Нестеров посмотрел ей вслед, взял со стола то, что она написала, и прочел странные слова:

«Горилла свивала гнездо на зеленой опушке и страшно боялась коллизий презумпции невиновности».

Это послание не в шутку встревожило Нестерова, но, почитая несолидным бежать за девушкой и спрашивать ее о том, что бы это могло означать, Нестеров соединился с Медведевым, и уже через некоторое время на его столе лежала информация, из которой явствовало, что дама, оставившая столь странную записку, вполне нормальна, имеет высшее юридическое образование, по специальности не работала, не замужем, детей не имеет. Впрочем, Нестеров и сам знал это.

«Но завтра, – утешал себя Нестеров, – все прояснится, ведь не могла же она, юрист, не знать ответственности за ложный донос, это же не шуточки: человек просидел ни за что полгода».

Рабочий день давно кончился, но Нестеров не спешил уходить из прокуратуры. Он все листал и листал дело Давиджанова. Он сравнивал заявление потерпевшей с тем странным посланием, которое оставила допроданная им дама. Даже на глаз было видно, что эти два документа писаны не одним человеком.

Нестеров дурно спал в эту ночь, а утром он едва дождался начала рабочего дня, чтобы прояснить то странное, что не давало ему уснуть. Но давно пробило десять – назначенное время, а вчерашняя дама все еще не появлялась. В половине одиннадцатого Нестеров уже нервно ходил по кабинету. В одиннадцать он ругал себя последними словами.

В половине двенадцатого ему подали письмо, сказали: «Какая-то девчонка принесла, сунула дежурному и убежала, прежде чем он успел что-то спросить».

Письмо было следующего содержания:

«Уважаемый следователь Нестеров! Я пишу вам с вокзала, я уезжаю навсегда, куда – знаю об этом только я. Я уезжаю потому, что боюсь брата, который не остановится ни перед чем, как он не остановился перед смертью пастуха Караева, перед смертью учительницы и преступлением против правосудия, совершенного против ее сына, которого, я надеюсь, вы теперь освободите.

Мой брат в колонии, но у него длинные руки и его распоряжения постоянно выполняются теми, кто на свободе. Я не знаю, почему я с вами откровенна, может быть, потому, что хочу детей, хочу замуж, хочу забыть кошмарный сон, который продолжается уже много лет. Я пишу так подробно, потому что знаю, вы будете делать экспертизу почерка, сравнивая его с той дурацкой фразой, которую я написала вчера, уходя от вас. Она ничего не значит, но, листая дело, вы дойдете вскоре до заявления потерпевшей и не сможете не удивиться несхожести почерков. Да, все было подстроено под страхом моей смерти. Давиджанова я никогда не любила, но он честный человек; он боролся с братом, брат оказался сильнее. Надеюсь, вы окажетесь сильнее брата. Больше я ничего не знаю. А что произошло со мной после вашего ухода, не знает, кроме меня, никто».

Подписи на письме не было. Но написано оно было явно рукой «потерпевшей».

Это подтвердила экспертиза.

18

Следующий день начался с того, что Нестеров получил конверт, в котором обнаружил собственную фотографию, разрезанную пополам. Он дал почитать послание Медведеву. Медведев поцокал языком…

В этот же день, основательно пообедав, Голубочек в несколько улучшившемся настроении проследовал в свой рабочий кабинет. Он думал о том, что отныне можно до бесконечности находить и еще и еще опрашивать свидетелей, и теперь уже он был уверен: все они будут показывать на Рагимова, как на человека, совершившего преступление. Их было много – тех, кто его видел на проезжей части дороги в то время, когда мимо проходил автобус. "

«Дело в том, – думал Голубочек, – что человек, совершивший преступление и чуть не убивший учительницу, не просто был похож на Рагимова, он сознательно был на него похож».

По всей вероятности, за домом учительницы постоянно следили преступники. И они обнаружили, что часто рано утром, в одно и то же время, на автобусной остановке садятся в автобус человек, который едет к своей дочери пестовать ее младенца, и решили на этом сыграть. Настоящий преступник был, естественно, моложе, проворней Рагимова, но он был не просто загримирован под Рагимова, он даже назвался фамилией Рагимова.

А почему он стал душить учительницу в то самое время, когда приехали на машине Нестеров с Медведевым? (Врачи, во всяком случае, утверждают, что это было как раз в то время.) Почему он не сделал это ночью или, скажем, перед самым рассветом, когда легче всего это сделать и когда сон учительницы самый глубокий? Может, он все-+аки не хотел убивать совершенно? Но позвольте, а как же тогда полоса на шее?

Ну, это несложно – полоса остается и при незначительном сдавливании шеи. В чем же тут дело? Случайность?

Может быть, с момента наступления необходимости или желания совершения преступления до момента его реализации произошло нечто, что остановило преступника или сильно поколебало его уверенность в том, что преступление вообще стоит совершать? Но не совесть же в нем проснулась, а впрочем, почему бы и нет? Кто отменял фактор совести?

И тут еще одна мысль, быть может, более правдоподобная, пришла в голову следователя: что, если преступник, находясь в страшном напряжении, вдруг заснул, а проснулся, скажем, от шума машины и, проснувшись, вспомнил, что ему поручено «убрать» учительницу Давиджанову? Короче говоря, сплоховал, а тут возможность безнаказанно убежать, да еще все заранее спланировано и подготовлено: и сапоги, и автобус, и настоящий Рагимов, который, сам того не ведая, должен был повести следствие (и повел) по ложному следу.

Но почему в таком случае не вскрикнула учительница? Ведь вскрикни она, увидев чужого человека, милиционеры непременно услышали бы ее голос и пришли бы на помощь.

И тут Голубочек вспомнил (как все-таки срабатывает, когда надо, мозг), что недавно на исполкоме разбирали заявление граждан – жителей как раз той улицы, где жила учительница. Там находилось одно из крошечных предприятий, которое шумит и мешает жить тем окрестным гражданам, чьи окна выходят на улицу. А когда предприятию на локомотиве подвозят сырье, локомотив, перед тем как остановиться, трижды гудит, и за его шумом можно было и не услышать сравнительно тихого вскрика испуганной женщины.

Голубочек представил себе человека, столь точно, по минутам, рассчитавшего все свои действия, и пришел к выводу, что перед ним изощренный враг. Такой преступник, конечно же, не придет каяться. Его надо искать, и искать как можно скорее, пока он не натворил новых бед. Потому что умный преступник, хотя и подогревает кровь следователю, но все же он преступник, и надобно бороться с ним, осознавая всю ответственность дела и, конечно же, не расслабляясь.

Впрочем, Голубочек и не расслаблялся. Ему вдруг все стало окончательно ясно: человек, который не стирает в квартире учительницы отпечатки своих пальцев, делает это потому, что их нет в картотеке МВД, то есть их не с чем сравнить. А значит, и особенно прятаться не будет. Знает, непрячущегося труднее искать. Надо искать человека, Голубочек на секунду испугался собственной мысли, которого наверняка не будет искать уголовный розыск… Что же это за человек?.. Сотрудник уголовного розыска.

Понимая, что поступает в ущерб собственному самолюбию, Голубочек вдруг подошел к Нестерову и попросил его помочь, подсказать что-то, чтобы хотя бы выйти из профессионального тупика.

И хотя Нестерову было не до того, он вспомнил себя – недавнего желторотого – и согласился.

– Но готового решения не будет, – предупредил он.

– Естественно, – согласился Голубочек.

Нестеров отправился в кабинет и подошел к столу Голубочка. На столе он увидел такой ералаш, что не преминул сделать молодому следователю замечание:

– Разве можно сосредоточиться, когда на столе стадо переночевало. Сколько дел у вас в производстве?

– Два.

– Два? И вы хотите раскрыть их одновременно? Знаете поговорку о двух зайцах?

Голубочек угрюмо молчал.

– Какого дела сроки поджимают?

– Не этого, не нашего. Тут по сельпо недостача.

– Сколько дней осталось?

– Восемнадцать, да оно легкое, я справлюсь, а вот убийство, вернее покушение…

– Что есть по делу?

Голубочек разложил перед Нестеровым все, что было по делу учительницы: протоколы допросов, обыска, материалы розыска и дознания.

– Вполне достаточно, чтобы думать. Кстати, я бы тоже пошел по тому пути, что и вы, – сказал Нестеров, читая материалы. – Преступник изощренный, сработал так, что следствие повел по чужому руслу. Заведомо рассчитал, что вы задержите Рагимова.

– А может, он ее не хотел убивать?

– Ждете, что придет с повинной?

– А думаете, не придет?

В дверь кабинета Голубочка постучали.

Голубочек бросился к двери. Нестеров не поднял головы от документов, разложенных на столе. Некто незнакомый ошибся дверью. Голубочек сконфуженно присел рядом с Нестеровым. Нестеров рассмеялся:

– Если б они приходили, нам с вами тогда и работать не нужно было бы. Само бы все делалось. Ну слушайте, что мне пришло в голову. Прежде всего нас на данном этапе не волнует тот факт – хотел он убивать или не хотел. Это вы выясните у него, когда он будет сидеть перед вами. Сейчас важно другое: независимо от того – хороший он или плохой, раскаявшийся или нет, важно выяснить, член ли он преступной группы, ясно? Или он действовал в одиночку?

– В каком смысле?

– Объясню. Человек такого плана, как ваш преступник, не работает в одиночку: он не карманник, не медвежатник и не мокрушник. Он на кого-то, кого нам еще предстоит обезвредить, работает. А раз это так, то, независимо от его собственных эмоций, хотел он или не хотел убивать, он не выполнил приказа, учительницу не убил, а значит, над ним вскоре последует расправа, если уже не последовала. Мой совет: почитайте сводку по области, посмотрите материалы. Если он жив, значит, он сам дрроже не выполненного им задания.

– Два вопроса.

– Слушаю.

– Первый: а пропавших без вести посмотреть?

– Не думаю. Легальность в виде конторы по заготовке рогов и копыт им ни к чему. Второй?

– А вдруг у него вообще не было указания убирать учительницу, а только попугать?

– Учительницу еле откачали. Так что составчик сто второй он уже заработал…

Голубочек после ухода Нестерова удивился, что тому так понятны вещи, о которых сам Голубочек еще только начинал догадываться.

Через пятнадцать минут сводки о совершенных за последние дни преступлениях лежали у Голубочка на столе. Ни одного убийства, если не считать гнусного происшествия, которое произошло только что, буквально три часа назад. Нападение с целью ограбления на женщину. Потерпевшая скончалась, как было написано в сводке, от испуга, хотя вскрытие еще не производилось.

А впрочем, зачем оно Голубочку, при чем здесь эта женщина (кстати, из той же сводки явствовало, что у потерпевшей не было документов)? Ею пусть занимается тот, кому поручат это нехитрое дело.

Вечером Голубочек случайно встретил Нестерова.

– Ничего не получается, Николай Константинович.

– Что, нет убийства?

– Да нет фактически.

– Как это фактически?

– Да там дамочку какую-то ограбили, она вроде скончалась от испуга. Ну, словом, не наше это дело.

– Не наших дел не бывает, Голубочек, но это не суть важно, а насчет испуга… У женщин сил больше, чем у мужчин, эмоций тоже. Это доказано наукой. Так что перед нами чрезвычайный случай, чтобы женщина умерла от испуга. Молодая?

– Молодая, судя по описаниям.

– Странно. Не в службу, а в дружбу узнайте, от испуга ли? А вскрытие было? Если от испуга, я из Москвы патологоанатома вызову; чрезвычайно любопытный случай. Скажете, а?

– Скажу, но что же делать?

– Подумаем завтра с утра на свежую голову, ладно?

– А сейчас вы заняты?

– Когда Медведеву было сорок, я в последний раз был на его дне рождения, сегодня ему сорок восемь.

– Хорошая дата! А посему счастливо повеселиться… Наверное, вы правы, кто-то очень дорожит убийцей, не убрали же его… Николай Константинович, мне почему-то кажется, что убитая – сестра Цусеева, ну та дама, которую вы вчера допрашивали.

19

Утром, только-только проснувшись, Нестеров вздрогнул почему-то от телефонного звонка, снял трубку и услышал бесстрастный голос Медведева:

– Сообщает МВД республики: только что арестовали убийцу сестры Цусеева, признался сразу во всем. Впрочем, может, врет.

Первое, о чем попросил преступник, в сопровождении оперативников входя в кабинет Нестерова и оценив, видимо, что в допросе принимает участие товарищ из Москвы, – это довольно рискованно и грубо, – предложил «лимон» только за то, что его дело будет рассматривать не Верховный суд РСФСР, а Верховный суд республики.

– Что такое лимон? – Нестеров повернулся к Медведеву, пожелавшему присутствовать при допросе. Он не знал местных жаргонизмов.

– Это миллион, – кивнул тот, как будто речь шла о двадцати рублях.

Нестеров во все глаза смотрел на Медведева. Медведев был бесстрастен.

– А ты знаешь, на чем мы его застукали? – спросил вдруг Медведев. – На том, что он пальчики убитой – имеются в виду отпечатки ее рук – переносил на предметы, могущие со временем стать орудием преступления. На ножи и тому подобное. И знаешь для чего? Чтобы совершать дальнейшие преступления руками убитой. Остроумно?.. Это же полное алиби.

20

Московский следователь, занимавшийся делом убийства Назарова, возвращался в столицу.

Уже в самолете он прочитал документ, переданный ему Медведевым. Им, как он уже это знал от заместителя министра, оказалось письмо погибшего от рук бандитов Назарова секретарю городского комитета партии, в котором Назаров очень подробно рассматривал ситуацию, сложившуюся в республике. Это письмо он рискнул отправить и сообщал в нем, что едет в Прокуратуру СССР заявить об имеющихся у него фактах нарушения социалистической законности.

Секретарь горкома получил письмо и тотчас дал указание прокурору республики пригласить Назарова по возвращении, чтобы решить поставленный им вопрос по существу.

А тут это уголовное дело, связанное со смертью Назарова.

«Неужели, – думал следователь, – и туда пролезли мерзавцы и дали знать в Москву своим преступным коллегам, чтобы те остановили Назарова любым путем?»

21

В Москве следователь решил действовать таким образом, чтобы пройти по следам Назарова. Едва он начал делать это, как следы привели его в Прокуратуру СССР, в приемную. И там уже девушка Наташа, дежурная, которая записывает на прием к прокурорам, опознала на фото Назарова и сообщила нашему следователю еще, что некий работник милиции тут же, в приемной шепнул ей, что Назаров сбежал из сумасшедшего дома, даже показал об этом документ, и после этого повел Назарова на улицу, кстати, с помощью других граждан. Назарова и работника милиции ждала во дворе какая-то машина. Дежурный сержант тоже видел эту машину, но номера не запомнил.

Лицо милиционера, который увел Назарова, девушка не запомнила, да это и не свойственно девушкам – запоминать лицо, тем более у человека в форме. Помнит только, что, когда он нагнулся и развернул перед ней справку из сумасшедшего дома, ноготь большого пальца был у этого милиционера словно бы разрублен вдоль.

…В тот же день в МВД республики на имя Медведева ушла шифрованная телеграмма…

22

Было это полгода назад. Как-то Евгений Васильевич Любушкин сидел дома и пил чай. За окнами квартиры шумел большой город, а в стеклах отражалась такая хорошая погода, что она вовсе не вязалась с отвратительным настроением. Рядом с Евгением Васильевичем в глубоком кресле сидела девушка с заплаканными глазами и смотрела в яркое окно. Евгений Васильевич продолжал пить чай, а девушка, всхлипывая, требовала, чтобы он признался.

Но Любушкину, респектабельному человеку, в сущности, признаваться-то было не в чем. Он любил сидящую перед ним девушку, любил так, как не любил никого и ничего в жизни, но он был человеком долга и вот именно сегодня, когда настал наконец кульминационный момент для объяснения, вынужден был уезжать в далекую и опасную командировку и оставить свою возлюбленную.

– Ну скажи, скажи мне, что у тебя за работа такая, что именно теперь, – она снова заплакала, – именно теперь мы должны расстаться?

Любушкин смотрел на девушку, гладил ее по волосам, по мокрому лицу.

– Радость моя, – говорил он, – я скоро вернусь.

Девушка заплакала еще горше.

– Ты мне будешь писать? – спросила она.

– Нет, – честно признался он.

– У тебя есть кто-то еще?

– У меня нет в этом мире никого, кроме тебя, пойми это и на всю жизнь запомни, слышишь, на всю жизнь. Я не знаю, когда я вернусь, может быть, через полгода, а может быть, и раньше, будешь жить здесь, в этой моей, нашей квартире, ты будешь здесь хозяйничать, чтобы, когда я вернусь, сразу бы почувствовал, что ты у меня есть. Ты обещаешь мне жить здесь?

– Обещаю, – не сразу ответила она.

И Любушкин ушел, как уходили когда-то на фронт любящие и любимые мужчины…

Ушел рано-рано утром.

После его ухода девушка понежилась еще немного и приподнялась. С удивлением и некоторым испугом она оглядела комнату, вдруг вспомнила: она жена, прожившая с мужем всего-то месяц и теперь оставшаяся одна, без него, неизвестно насколько и почему. Главное, даже штампа в паспорте нету. Не успели.

Впрочем, вскоре она отогнала неприятные мысли, умылась, оделась и принялась… скучать. За полгода ухаживаний она не раз задавалась вопросом, чем занимается ее обожатель, и каждый раз фантазия рисовала ей новые видения.

Она про него знала только, что он детдомовец, как и она, у них обоих было страшно обостренное чувство справедливости, оба были сентиментальны – сошлись и решили не расставаться. Нашли друг друга, и вдруг – на тебе – он куда-то уехал, но ведь оставил и деньги, и ключи от квартиры. Но не миллионер же он, чтобы оставлять деньги и квартиру, когда хочет «навострить лыжи»?

Девушка принялась рассматривать книжный шкаф – нет ли там чего-нибудь интересного. Интересного не было. Все какие-то книги по психологии. Одна была даже непонятная – «Психология преступности».

Девушка прочитала первую фразу и, захлопнув книгу, снова расстроилась, но потом взяла себя в руки и открыла другую: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая несчастлива по-своему». Книга была зачитана, обложки у нее не было, и девушка, подумав, что «вроде и не читала», уселась поудобнее в кресло и погрузилась в чтение.

А в это время ее любимый Женя Любушкин, загримированный под рецидивиста Пернатого, вступал в исправительно-трудовую колонию строгого режима – в третий отряд. Зная особые законы зеков, Пернатый, за которым только что затворилась дверь камеры, оглядел одиннадцать своих новых соседей-осужденных. Смотрел на них долго, пока один из молодых не спросил?

– Сука?

– Пахан, – ответил Пернатый.

Под ноги ему бросили чистое вафельное полотенце.

Он наступил на него, вытер ноги, отшвырнул…

Три месяца проползли долго и утомительно. Девушка Любушкина Ольгушка почти не выходила из квартиры. Она перечитала все книги и питалась… мороженым, которое продавали на углу в киоске.

Однажды, когда она опять подошла к киоску, ее окликнули. Она увидела незнакомого мужчину.

– Вы Ольга Ивановна? – спросил он.

– Да, – удивилась и почти испугалась она, – откуда вы знаете?

– Мне вашу фотографию муж ваш показывал. Уж извините, я вас здесь давно жду: мне он говорил, вы мороженое любите. А я к вам с поручением – вам от него привет и записка.

Оля развернула записку. Действительно, рукой Жени написано, что любит, а вот когда вернется – не знает.

– Как он, где он, когда вернется?

На эти вопросы незнакомец ответить не мог. Он только сообщил, что если она по-прежнему любит Женю, то незнакомец может помочь ей оформить брак.

– Как это?

– Поставить вам в паспорт брачный штамп, выдать свидетельство.

– Нет уж, я лучше подожду его.

– Как у вас с деньгами?

Девушка вспыхнула:

– Сама как-нибудь решу эту проблему.

– Я могу вам помочь устроиться на работу.

– А что за работа?

– Придете – увидите, вот мой телефон, а пока прощайте. Мужчина протянул Оле визитную карточку, на которой было написано: «Медведев» – и пятизначный номер телефона.

«Как все таинственно», – подумала Оля, а так как она весь вечер читала найденного в шкафу Эдгара По, то ночью заснуть не могла. Утром, устав от книги и одиночества, она позвонила Медведеву, и он пригласил ее поговорить о работе.

Ольга Ивановна с удивлением узнала, что Медведев полковник милиции. Если бы он сказал ей, что он заместитель министра внутренних дел, она бы просто не поверила.

О том, что ее Женя – сотрудник органов, ей еще предстояло узнать.

23

В назначенный час на стол полковнику Медведеву легло специальное донесение:

1. Установлены лица (перечень фамилий), которые под прикрытием официальных учреждений, пансионатов, домов отдыха содержат подпольные публичные дома, где бывают несовершеннолетние.

2. Имеется информация, что за определенную мзду можно получать увольнение из колонии в город на срок до трех суток. Глава преступной группы осужденный Цусеев, по кличке Хан, – бывший руководитель потребкооперации республики, неоднократно покидал колонию для совершения преступлений и возвращался в колонию, пребывание в которой являлось для него полным алиби.

3. Имена сотрудников колонии, потворствующих нарушителям режима, будут сообщены в следующем донесении.

4. Завтра в 21.00 на конспиративной квартире под кодовым названием «Свищ» состоится слет главарей преступной группы, будет присутствовать и Хан. Квартира «Свищ» не расшифрована.

5. Фамилия сотрудника ОВД, находящегося в связи с преступниками, устанавливается. Мобилен, грамотен. Элегантен. Бывает в командировках, в том числе в столице, хорошо знает юридический мир. Кличка – Коготь.

6. Информация о дочери Давиджанова Смеральдинке отсутствует.

24

– Все это чрезвычайно интересно, – сказал Нестерову Медведев, – но вся прелесть заключается в том, что нам неизвестен объект «Свищ». Установив его, мы, я так думаю, в первую очередь найдем Смеральдинку. Мои сыщики пока не видят ни одной нити. А я уверен, что объект «Свищ» – это клубок нитей: там и рэкет, и кид-нап. Кстати, похищение детей в республике до этого случая не практиковалось.

– Ну и где же его искать? Я не поверю, чтобы ты – гениальный сыщик – и не имел хотя бы каких-то предположений по поводу этого объекта.

– Нет, не имею, и в первый раз слышу.

– Ну, может быть, порассуждаем, что такое «Свищ»? Это…

– Это, когда горло не заживает или… Дай-ка словарь.

– Слушай, – вдруг сказал Медведев, – есть один незаконный способ получения информации о том, что такое объект «Свищ». Простишь?

– Нет. Незаконного способа не прощу!

– Ну тогда сиди без «Свища».

– А что за способ? – спросил Нестеров, прекрасно понимая, что бывают ситуации, которые важнее абстрактной законности.

– А в КПЗ, то бишь ИВС, никак не привыкну к этому названию, сидит сейчас один деятель из АПУ, архитектор, подрался. Так к нему подсадить человека…

– Ни-ни, законность прежде всего, «утку» подсаживать не дам.

– Ну извини, а в это время будут резать и убивать…

– Ну если преступники порежут друг друга и перебьют, то тебе же будет меньше работы… Извини, это была шутка, – сказал Нестеров. – г– А что думает по поводу «Свища» твой аппарат?

– Ничего, иначе черта с два я бы тут с тобой точил лясы.

– Ну хорошо, а этот, из АПУ, не может официально поднапрячься и вспомнить, что такое «Свищ«? Так сказать, в помощь правосудию.

Медведев подумал и пригласил в кабинет хулигана из АПУ.

И уже через минуту стало известно, что такое «Свищ». Оказалось, что так в горькую шутку называли новый и далеко не удачно построенный микрорайон в городе. Проветриваемая всеми ветрами улица.

– А дом? – спросил наивный Нестеров.

– А мы Хана, думаешь, без догляда отпустим из колонии? – спросил Медведев – Кстати, мне, если помнишь, сегодня сорок восемь. Ты достал коньяк?

– Коньяк не достал, очереди у вас тут колоссальные. Слушай, а что это там у тебя во дворе министерства? На экскурсию, что ли, собираются твои ребята?

Медведев подошел к окну и тоже увидел множество нарядно и красиво одетых мужчин и женщин, забиравшихся в стоявшие здесь же, во дворе министерства, автобусы.

– На экскурсию, – коротко сказал он – Между прочим, я женю сегодня одного своего сотрудника. Любушкина. Твое присутствие в сем ритуале обязательно.

Если бы Николай Константинович Нестеров только мог себе представить, что это будет за экскурсия и свадьба, он зауважал бы своего сорокавосьмилетнего коллегу еще сильнее.

25

То, что было дальше, могут себе хорошо представить лишь любители киносупервестернов, потому что во многих из них справедливые силы побеждают.