Текст книги "Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза"
Автор книги: К. Бринев
Жанр:
Языкознание
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Оскорбление как действие, квалифицируемое в качестве правонарушения, входит в содержание следующих норм:
Уголовный кодекс РФ:
Статья 297. Неуважение к суду
Статья 319. Оскорбление представителя власти
Статья 336. Оскорбление военнослужащего
Статья 107. Убийство, совершенное в состоянии аффекта
Статья 113. Причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта
Статья 130. Оскорбление
Кодекс об административных правонарушениях:
Статья 5.26. Нарушение законодательства о свободе совести, свободе вероисповедания и о религиозных объединениях (оскорбление религиозных чувств граждан либо осквернение почитаемых ими предметов, знаков и эмблем мировоззренческой символики).
Уголовно-исполнительный кодекс:
Статья 116. Злостное нарушение установленного порядка отбывания наказания осужденными к лишению свободы (неповиновение представителям администрации исправительного учреждения или их оскорбление при отсутствии признаков преступления).
Семейный кодекс:
При осуществлении родительских прав родители не вправе причинять вред физическому и психическому здоровью детей, их нравственному развитию. Способы воспитания детей должны исключать пренебрежительное, жестокое, грубое, унижающее человеческое достоинство обращение, оскорбление или эксплуатацию детей.
Трудовой кодекс:
Статья 336. Дополнительные основания прекращения трудового договора с педагогическим работником (применение, в том числе однократное, методов воспитания, связанных с физическим и (или) психическим насилием над личностью обучающегося, воспитанника).
Необходимо отметить следующее. Наличие действия оскорбления, во-первых, способно являться не только фактом, который является элементом состава правонарушения, но и фактом, имеющим доказательственное значение по отношению к составу [Шляхов, 1979, с.5] или доказательственным фактом [Белкин, 1966, с. 19]. Например, ст. 336 Трудового кодекса[28]28
Педагогический работник подал иск в суд в связи с необоснованным увольнением. Основанием для увольнения послужили высказывания преподавателя в адрес одной из учениц. В судебном порядке на основании объяснения лиц и свидетельских показаний был установлен факт, что в адрес ученицы педагогическим работником были высказаны следующие фразы: 1) «Извини, ну ты и свинья»; 2) «И. выйди из класса, а то у меня булка в горле застрянет». При увольнении педагогического работника работодатель, в том числе, руководствовался п.2 ст.336 ТК РФ:
В комментариях к ТК РФ данный пункт трактуется следующим образом: «однократное применение к обучающемуся, воспитаннику методов физического насилия (применение физической силы, принудительного физического воздействия, в том числе и преднамеренное нанесение физических повреждений, причиняющих физическую боль, различной степени тяжести, принудительная изоляция обучающегося, воспитанника и т.п.). Факт применения физического насилия может быть установлен не только по внешним признакам (наличие на теле обучающегося кровоподтеков, синяков, ссадин и др.), но и по состоянию психики пострадавшего; однократное применение методов воспитания, связанных с психическим насилием над личностью обучающегося, воспитанника (воздействие на обучающегося, причиняющее ему душевное страдание, проявляемое в форме угроз в адрес обучающегося, предъявлении к нему чрезмерных требований, не соответствующих возрасту, оскорблении и унижении достоинства, систематической необоснованной критике ребенка, выводящей его из состояния душевного равновесия, демонстративном негативном отношении к обучающемуся, запугивании ребенка и др.). Подтвердить факт применения психического насилия можно при помощи медицинского заключения, свидетельских показаний и др.» [Анисимов, 2006]. Суд, рассмотрев обстоятельства дела, пришел к следующему выводу:
«При применении дисциплинарного взыскания к работнику, допустившему дисциплинарный проступок, действует общий принцип применения закона – соразмерность взыскания. Суд приходит к выводу, что факт высказывания адресованного И. выражения – «Извини, но ты и свинья», – имел место, но не может быть расценен в данной конкретной ситуации как применение, в том числе однократное, методов воспитания, связанных с физическим и (или) психическим насилием над личностью обучающегося, воспитанника.
Следовательно, применение, в том числе однократное, методов воспитания, связанных с физическим и (или) психическим насилием над личностью обучающегося, воспитанника со стороны Петровой, не нашло своего подтверждения в ходе судебного разбирательства.
Кроме того, суд считает, что увольнение П. не основано на законе в виду несоразмерности проступка и примененного к Петровой дисциплинарного взыскания в виде увольнения» (Цит. по материалам дела, представленным специалисту для исследования, в частности, данный фрагмент извлечен из Решения Ленинского районного суда г. Барнаула от 26.04.06.).
[Закрыть], а также ст. 151 ГК РФ.
28
Во-вторых, оскорбление как действие входит в состав некоторых правонарушений на альтернативной основе. Примером этому служит ст. 107 УК РФ. («Убийство, совершенное в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения (аффекта), вызванного насилием, издевательством или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего либо иными противоправными или аморальными действиями (бездействием) потерпевшего, а равно длительной психотравмирующей ситуацией, возникшей в связи с систематическим противоправным или аморальным поведением потерпевшего, – наказывается ограничением свободы на срок до трех лет или лишением свободы на тот же срок»).
В-третьих, оскорбление как определенное действие является обязательным элементом состава объективной стороны ряда правонарушений (ст.ст. 130, 297, 336).
Необходимо подчеркнуть следующий факт, именно действие «оскорбление» как явление объективной действительности (=определенная фактическая ситуация) входит в состав правонарушения. Таким образом, неопределенность употребления слова «оскорбление» в частном случае (ст. 130 УК РФ) послужила причиной дискуссий по поводу оскорбления. Содержание этих дискуссий сводится к тому, что термины «оскорбление», «честь», «достоинство», «неприличная форма» недостаточно определены в законодательстве. Действительно, данные термины употребляются как слова естественного языка, которые неточны (объем этих понятий не определен) и неясны. Это не означает, что для права не существует такого реального феномена, как оскорбление, и что феномен оскорбления релятивен относительно какого-то языка. Релятивность, действительно, присутствует, но не по отношению к указательной или описательной функции языка, а по причине различного статуса функций языка лингвистики и языка права. Описательная функция языка права подчиняется цели эффективности принятия решений (прагматическая функция) и нормативным принципам права (право – это решение), описательная функция языка лингвистики подчиняется цели истинности такого описания (отражательная функция). В языке лингвистики формула оскорбления выглядит примерно следующим образом: «Это оскорбление, потому что Х обладает такими-то и не обладает такими-то свойствами», в языке юриспруденции – «Это оскорбление, оно обладает следующими признаками, относительно конкретной нормы такой-то признак несуществен, а потому должна применяться эта, а не другая норма или санкция».
Таким образом, мы исходим из предположения, что юридическое тождество оскорбления базируется именно на дескриптивном компоненте значения, на указании на определенное действие. Юридические же конструкции оскорбления, другими словами, оценки этого действия и юридические последствия этого действия варьируются в зависимости от отрасли права и, соответственно, предмета правового регулирования – системы определенных общественных отношений, от объекта правонарушения, характера правового регулирования и т.п. Охарактеризуем эту вариативность.
Ι. Межотраслевое варьирование.
1. В уголовно-правовом аспекте действие «оскорбление» оценивается с точки зрения его общественной опасности, общественно опасные действия или бездействия признаются преступлениями и подлежат уголовному наказанию, в данном случае юридизируется один из видов действия оскорбления, а именно содержащий неприличную форму, все остальные действия не могут быть признаны преступлением. Для квалификации действия или бездействия как преступления важно наличие вины субъекта этого действия, вина в уголовно-правовом аспекте возможна в форме умысла и неосторожности, данная категория достаточно детально разработана в теории и практике уголовного права.
2. В гражданско-правовом аспекте оскорбление как действие рассматривается в качестве инструмента причинения морального вреда, при этом признак неприличной формы не имеет того значения, которое он имеет в уголовно-правовом аспекте, в гражданском праве наличие / отсутствие данного признака может оказать влияние на определение степени морального вреда и, соответственно, размеров компенсации.
3. В трудовом праве оскорбление как действие наносит ущерб трудовым отношениям и является дисциплинарным проступком, а также, возможно, одним из оснований увольнения. Необходимо также отметить, что признак неприличной формы не является определяющим (он необязателен).
ΙΙ. Внутриотраслевое варьирование. Концепт «оскорбление», в состав которого входит оскорбление как вид действия, варьируется в уголовном праве, вариативность наблюдается относительно объекта преступления (общественных отношений, которым причинен вред действием или бездействием). Статьи УК РФ, в которые входит признак «оскорбление», как раз варьируется относительно общественных отношений, на которые посягает деяние:
1. Преступления против личности (Ст. 130. УК РФ Оскорбление).
2. Преступления против государственной власти:
А) Преступления против правосудия (Ст. 297. УК РФ Неуважение к суду).
Б) Преступления против порядка управления (Ст. 319. УК РФ Оскорбление представителя власти).
3. Преступления против военной службы (Ст. 336. УК РФ Оскорбление военнослужащего).
Варьирование категории оскорбления обусловливает следующие ее свойства: «Уголовные дела о преступлениях, предусмотренных статьями 115 частью первой, 116 частью первой, 129 частью первой и 130 Уголовного кодекса Российской Федерации, считаются уголовными делами частного обвинения, возбуждаются не иначе как по заявлению потерпевшего, его законного представителя, за исключением случаев, предусмотренных частью четвертой настоящей статьи, и подлежат прекращению в связи с примирением потерпевшего с обвиняемым. Примирение допускается до удаления суда в совещательную комнату для постановления приговора» (ч. 2 ст. 20 УПК РФ.).
Уголовные дела, предусмотренные статьями 319, 297, являются делами публичного обвинения, для которых предусмотрен особый порядок возбуждения в связи с тем, что объектом преступления является власть в форме правосудия или в форме порядка управления и функционирование этой власти, а также военная служба. (Ср. «Основной объект преступления – общественные отношения в сфере правосудия, дополнительный – честь и достоинство участников судебного разбирательства, судьи, присяжного заседателя или иного лица, участвующего в отправлении правосудия, Непосредственный объект – авторитет суда, честь и достоинство участников судебного разбирательства как условия нормальной деятельности по отправлению правосудия), такие дела не могут быть прекращены в связи с примирением сторон [Артеменко, Минькова, 2007]). В данной категории дел варьируется также и содержание умысла. «Субъективная сторона характеризуется прямым умыслом. Лицо осознает, что, оскорбляя участников судебного разбирательства, высказывает неуважение к суду, и желает совершить такие действия» [Наумов]. Вариативность юридической конструкции оскорбления наблюдается также относительно состава преступления – формальный / материальный состав. Различие этих двух типов составов проводится в следующем аспекте: в материальных составах преступлений для признания преступления оконченным необходимо наступление общественно опасных последствий, в формальных – достаточно совершения общественно опасного деяния независимо от наступления последствий такого деяния.
Относительно статей 297, 319, 336 вопрос, по нашему мнению, решается однозначно – состав этих преступлений является формальным: правосудию, власти и военной службе не нужно «дожидаться», чтобы наступили факты их дискредитации.
Относительно же статьи 130 УК РФ возможны различные решения. Отметим, что в большинстве случаев состав данного преступления трактуется как формальный [Наумов]. Но если «всякий раз, т.е. по любому уголовному делу, тот или иной состав преступления "извлекается" из соответствующей уголовно-правовой нормы, выраженной в тексте уголовного закона» [Наумов], то ничего не мешает понимать норму статьи 130 УК РФ в результативном аспекте: «Если в наличии факт умаления чести и достоинства, и это умаление осуществлялось в неприличной форме, то…». А из этого следует, что при разрешении данной категории дел необходимо доказать наличие причинно-следственной связи между действием или бездействием и фактом наступления состояний объекта преступного деяния.
Описанная выше вариативность вытекает из относительной независимости отраслей права, специфики предмета их регулирования, так что понятие оскорбления может в результате иметь различный объем. Так, для ущерба, нанесенного трудовым отношениям, встает вопрос об обязательном / факультативном наличии неприличной формы, тогда как для признания осужденного к лишению свободы злостным нарушителем достаточно наличия оскорбления представителей администрации исправительного учреждения при отсутствии признаков преступления (см. приведенную выше ст. 116 УИК РФ).
Таким образом, событие «оскорбление» входит в состав различных по своей природе правонарушений, признаки которых релятивизируются относительно отрасли законодательства, объекта правонарушения и типа его (правонарушения) состава. Иными словами, событие «оскорбление» является для права определенной фактической ситуацией. Отсюда можно сделать следующий вывод, задача лингвистической экспертизы заключается не в том, что она помогает определять термин «оскорбление» в праве (в его различных отраслях), а в том, чтобы давать описание событию, которое содержит признаки правонарушения, это, конечно, не исключает того, что термин при этом получает все-таки свое определение.
Самым важным тезисом, который, по нашему мнению, вытекает из проведенного анализа, является следующий: «Лингвист способен указать на то, что какой-то речевой акт является речевым актом оскорбления, описать саму ситуацию использования речевого акта, другими словами, то речевое событие, которое имело место в действительности и называется в лингвистике словом «оскорбление», и нет никаких оснований помимо собственно лингвистических, которые связаны с отсутствием описания оскорбления, исключать квалификацию конкретного речевого поведения как оскорбления». Юрист оценивает при этом не термин «оскорбление», а то, что произошло, и оценивает произошедшую ситуацию юридически, другими словами, он вынужден решать следующий вопрос: «Достаточно ли тех признаков, которые были выявлены лингвистом и называются словом «оскорбление», для квалификации данной ситуации как преступного деяния, которое в юриспруденции называется словом «оскорбление?». Конечно, можно создавать эвфемизмы, говорить не «оскорбление», а «оскорбительно» или «инвективный речевой акт», но это уже сугубо технический момент, который связан с облегчением взаимопонимания между лингвистом и, например, судом.
3.1.3 Феномен оскорбления в правосознании лингвистаВ правосознании лингвистов сложилось следующее устойчивое представление о делах, связанных с правовой защитой чести и достоинства, и месте в них лингвистической экспертизы. В лингвистике противопоставляется оскорбление как уголовное преступление «гражданско-правовому» умалению чести и достоинства, которое имеет форму распространения не соответствующих действительности порочащих сведений[29]29
Проблеме защиты чести и достоинства посвящена обширная юридическая литература, в которой указано, что опровержение не соответствующих действительности сведений является всего лишь одной из форм защиты права [Анисимов, 2001; Бродская, 2000; Власов, 2000; Гаскарова, 1999; Гниломедова, 2006; Гусев, 1999; Демещенко, 2001; Кузнецов, 2008; Марченко, 2004; Мироненко, 2007; Фетисова, 2004; Черников, 2003; Юдин, 2006].
[Закрыть]. Таким образом, считается, что от умаления чести и достоинства, выраженного в неприличной форме, «защищает» отрасль уголовного права, а от распространения порочащих сведений, не соответствующих действительности, – отрасль гражданского права. (Ср. «Гражданско-правовые ограничения на запрет перверсивных высказываний касаются только порочащих сведений, которые: 1) распространены в СМИ; 2) не соответствуют действительности»… (выделено нами – К.Б.) [Кусов, 2005, с. 52]). Такое понимание, безусловно, порождено текстовыми факторами, а именно названием ст. 152 ГК РФ «Защита чести, достоинства и деловой репутации». В результате сопоставления названной статьи со ст. 130 УК РФ правосознание лингвиста приходит к заключению, что умаление чести и достоинства в гражданском праве отождествляется с распространением не соответствующих действительности порочащих сведений. Ранее мы считали, например, что оскорбление – это уголовное преступление, для того чтобы компенсировать моральный вред, причиненный оскорблением, необходимо в уголовном процессе доказать факт оскорбления.
Нужно сказать, что для такой интерпретации нет правовых оснований – оскорбление также является и гражданско-правовым феноменом, и умаление чести в неприличной форме может быть защищено и в гражданско-правовом порядке в рамках ст.ст. 150-151 ГК РФ. Поясним данный тезис. Право на защиту чести и достоинства относится к конституционным правам человека: «Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления» (ст. 21 (ч.1) Конституции РФ), «Каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени» (п. 1 ст.23 Конституции РФ). Причинение ущерба чести и достоинству влечет за собой санкции. Данное положение конкретизируется в гражданском кодексе, где фактически перечислены формы защиты нематериальных благ, к которым (нематериальным благам) относится честь и достоинство гражданина. В гражданско-правовом аспекте предусмотрены следующие способы защиты нематериальных благ:
1. Компенсация морального вреда ст. 151 ГК РФ. («Если гражданину причинен моральный вред (физические или нравственные страдания) действиями, нарушающими его личные неимущественные права либо посягающими на принадлежащие гражданину другие нематериальные блага, а также в других случаях, предусмотренных законом, суд может возложить на нарушителя обязанность денежной компенсации указанного вреда»).
2. Опровержение порочащих не соответствующих действительности сведений ст. 152 ГК РФ. («Гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности. По требованию заинтересованных лиц допускается защита чести и достоинства гражданина и после его смерти»).
3. Ответ в том же средстве массовой информации, при условии ущемления законных прав и интересов п.3 ст. 152 ГК РФ («Гражданин, в отношении которого средствами массовой информации опубликованы сведения, ущемляющие его права или охраняемые законом интересы, имеет право на опубликование своего ответа в тех же средствах массовой информации»).
Таким образом, статья 152 ГК РФ не является определением способа нанесения вреда чести и достоинству, но является, наряду со статьей 151, определением формы защиты от посягательств на нематериальные блага [Кирилин, 2002; Кречетов, 2000]. Оскорбление же является всего лишь одной из форм причинения морального вреда личности, эта форма квалифицируется законодателем как общественно опасная, а потому признается преступлением (ст. 14 УК РФ). Иными словами, оскорбление выделяется в отдельную группу правонарушений по признаку степени общественной опасности[30]30
Мы осознаем условность этого тезиса.
[Закрыть], с этой точки зрения признак объективной стороны названного преступления – «неприличная форма» выступает в качестве критерия этой степени. Таким образом, в правовом аспекте доказанность факта причинения морального вреда является основанием для его компенсации (в том числе и при оскорблении). Подчеркнем, что юридически категория морального вреда вариативна, и вариативна она, прежде всего, в аспекте степени. Степень морального вреда может быть разная. «При определении размеров компенсации морального вреда суд принимает во внимание степень вины нарушителя и иные заслуживающие внимания обстоятельства. Суд должен также учитывать степень физических и нравственных страданий, связанных с индивидуальными особенностями лица, которому причинен вред» ст. 151 ГК РФ. В праве соблюдается баланс между дозволенными способами коммуникации и способами, которые приносят ущерб, факт доказанности морального вреда совместно с фактом доказанности дозволенности действия или бездействия (в частном случае, речевого поведения) означает, по нашему мнению, с точки зрения юриспруденции отсутствие причинно-следственной связи между обозначенным действием и состоянием субъекта, состояние которого является состоянием морального вреда. Сказанное позволяет сделать следующие выводы:
1. Законодательство предполагает различные степени и формы причинения морального вреда.
2. Оскорбление является преступным деянием ввиду его общественной опасности, признак «неприличная форма» как признак объективной стороны состава названного преступления является признаком, который отграничивает (несмотря на его оценочность) речевые (и неречевые) действия от остальных правонарушений, связанных с причинением морального вреда.
Эти выводы представляются нам важными с точки зрения определения границ компетенции лингвиста-эксперта по делам об оскорблении и шире – делам, связанным с причинением морального вреда. Вариативность степени причинения вреда снимает необходимость в подведении всех речевых актов, содержащих инвективу, к оппозиции оскорбительно / неоскорбительно. Наличие / отсутствие морального вреда оценивает суд, так что теоретическая возможность совместимости следующих признаков: наличия инвективного (в любом смысле) речевого акта, факта обращения в суд за защитой чести и достоинства и факта отсутствия нравственных и / или физических страданий, влечет за собой отсутствие, по крайней мере, гражданско-правового деликта[31]31
Если признать, что состав преступления ст. 130 УК РФ формальный, то наличие фактического морального вреда необязательно.
[Закрыть], равно как и наличие факта нравственных и / или физических страданий совместно с фактом обращения в суд для защиты чести и достоинства при отсутствии должных форм речевого поведения (например, инвективных речевых актов). Признаки речевых актов инвективы настолько разнообразны, что, по нашему мнению, в будущем позволит юридизировать различные степени причинения морального вреда, а также его отсутствие.
При рассмотрении феномена оскорбления в лингвистике выделяются два подхода: текстоцентрический и лексикоцентрический. Признается, что эти два подхода представляют собой два различных аспекта в описании одного и того же предмета (ср. «Категория инвективности – сложнейшая лингвистическая проблема. Лексический ее выход – наиболее поверхностный. Текстовое (и тем более рече-ситуативное) разворачивание инвективного фрейма – задача более сложная, так как здесь сопрягается множество факторов, некоторые из которых относятся к имплицитным сферам речи» [Голев, 1999, с. 12]). Текстовый подход (отметим, что слово «текстовый» в данном случае мы употребляем нетерминологически, только для того чтобы показать его противопоставленность подходу, в котором базовой единицей анализа является слово) представлен вариантами стилистического анализа (Т.В. Чернышова) и деятельностно-прагматического (Н.Д. Голев, О.С. Иссерс, С.В. Сыпченко). Лексикоцентрический подход был впервые разработан в [Понятие чести…, 1997] и в настоящее время, по нашему мнению, не представляет собой цельного направления, пожалуй, теоретически он разрабатывается лишь Н.Д. Голевым и его учениками [Коряковцев, Головачева, 2004].
Отметим общие для всех типов работ исследовательские установки. Первая установка связана с отождествлением средств деятельности с самой этой деятельностью (процессом или взаимодействием): инвективные средства (лексические, синтаксические, стилистические) отождествляются с наличием / отсутствием инвективного речевого акта[32]32
Данное положение ясно сформулировал Н.Д. Голев: «Презумпции лингвиста-эксперта направляют его на поиски ответа на вопрос: может ли то или иное языковое средство нанести моральный ущерб, что нужно сказать соответствует юридическим презумпциям. По существу, в таком случае экспертизе подвергается (речевое) средство, но не (речевое) действие в целом» [Голев, 2002, с. 22].
[Закрыть]. Это проявляется в следующих фактах.
Во-первых, очевидно отождествление оскорбления с возможностью / невозможностью нанести психологический ущерб инвектуму. Поэтому фактически исследуется потенциальное состояние обиженности инвектума высказыванием / текстом / словом, производимого инвектором. Данный тезис ярко иллюстрируется следующим положением, сформулированным в терминах теории речевых актов: «… успех стратегии дискредитации следует оценивать по результатам речевого воздействия (по перлокутивному эффекту): N обижен, оскорблен, чувствует себя объектом насмешки, причем несправедливо» [Иссерс, 1999, с. 42].
Во-вторых, не подвергается систематическому исследованию возможность отсутствия оскорбления при наличии инвективных средств языка. Отсутствие разработок описания противочлена отождествляет негативную оценку, возможную обиду и факт оскорбления. Базовым понятием лингвистических разработок является понятие «стратегия дискредитации». Под понятие стратегии дискредитации подводимо все, что угодно (так как у нее нет противочлена): от матерной брани до выражения «вы плохой человек», произнесенного в присутствии третьего лица, а при определенном взгляде на вещи – произнесенного и в беседе двух коммуникантов. Таким образом, цель лингвистической экспертизы – обосновать, что какое-то высказывание может быть обидным для предполагаемого инвектума, а точнее сказать – оправдать обиду инвектума (например, участника судебного процесса). В этом смысле в практике лингвистических экспертиз исследуются не речевые взаимодействия, а способы построения инвективных – в широком смысле – речевых произведений (фактически – внутренняя их форма) и способность этих произведений порождать психологическое состояние обиды. Предположим, что, если эксперты принимают данные положения в качестве исходных, то лингвистическая экспертиза в методическом аспекте строится следующим образом. Лингвист интроспективно оценивает речевое произведение с точки зрения возможности нанести обиду инвектуму, отвечая при этом на следующий вопрос: «Если бы я был в позиции инвектума, обиден ли был бы для меня текст?». При положительном ответе на вопрос следующим действием лингвиста является обоснование (еще раз отметим, что в данном случае более уместным было бы слово «оправдание») факта оскорбительности (обидности) исследуемого текста.
Таким образом, без отсутствия противопоставленного «дискредитации» явления концепт «стратегия дискредитации» не является эффективным инструментом, при помощи которого можно было бы признавать речевое произведение «неправовым», это исключало бы негативную оценку в принципе. Наиболее ясно следствия, которые вытекают из логики «от обиды» определил Н.Д. Голев, приведем его высказывание по этому поводу: «Вряд ли эксперт должен абсолютизировать пуристические требования, закрепленные, скажем, в словарных пометах. Он в равной мере должен защищать как нормативную чистоту текста, так и право журналиста на свободное (=творческое) использование языка, иначе публицистические тексты превратятся в дистиллированные отчеты о событиях [Голев, 2002, с. 23]. Кроме того, перлокутивный эффект иллокутивного акта «дискредитация» оценивается по факту дискредитации лица, которое дискредитировалось, и здесь имеются интересные результаты, которые указывают на неоднозначность ситуации дискредитации. В ходе экспертного исследования конфликтного текста проводился следующий лингвистический эксперимент. «В процессе эксперимента были опрошены студенты первого курса географического факультета АГУ в количестве 52 человек. Первоначально мы не задавались целью исследовать инвективный потенциал данной коммуникативной ситуации, предполагалось лишь определить перлокутивный эффект текста, подтверждающий (или опровергающий) факт дискредитации. Поэтому испытуемым был задан следующий вопрос: «Какое мнение о деятельности А.Г. Назарчука складывается у вас по прочтении статьи?»
44,3% опрошенных (23 человека) подтвердили гипотезу о дискредитирующей функции статьи, дополнив свои ответы определениями «эгоистичный», «упрямый», «плохой», «жулик», «преступник», «политикан», «не способен здраво рассуждать» и пр. Однако оставшиеся 55,7 % реципиентов (29 человек) отказались от оценки политика или даже высказали позитивное отношение к нему. Причиной столь парадоксальной, на первый взгляд, реакции послужило недоверие к автору статьи. «Я ничего не могу сказать о деятельности А.Г. Назарчука, так как не знаком(а) с ней. Что же касается автора, то он мне глубоко антипатичен», – такова примерная формулировка ответов второй группы». [Доронина, 2002, с. 76]. Этот результат важен с той точки зрения, что намерение автоматически не влечет результат, в этом смысле потенциальная обидность не влечет автоматически обиду фактическую, даже если лицо обратилось в суд. Принято презюмировать, что факт обращения в суд свидетельствует о том, что лицо чувствует обиду или, другими словами, чувствует нравственные и физические страдания, но, на наш взгляд, это необязательно.
По нашему мнению, стратегия дискредитации не сводима к способу построения текста или высказывания, так как дискредитация – это вид интенции, которая является так же, как и текст (высказывание), составной частью речевого действия, одним из условий его функционирования. Эта стратегия не может в большинстве случаев быть извлечена непосредственно из текста (из того, как он построен). Встает вопрос, при каких условиях высказывание «Создается впечатление, что нам навязывается именно определенная национальная политика – антирусская» (пример из [Гридина, Третьякова, 2002, с. 60]) будет направлено на умаление чести и достоинства лица? По нашему мнению, только при условии неискренности пишущего, только при таком условии данное высказывание может быть порождено с целью дискредитации, в противном случае это искренняя оценка какого-то Х-а, оценки, как известно, допустимы, чего бы они ни касались.
Отметим, что выше мы охарактеризовали логические возможности теории, принимаемой при квалификации оскорбления, следствие этой теории – невозможность обоснования, почему фраза «Вы плохой человек!» не является оскорбительной. Причина невозможности, на наш взгляд, заключается в неясности границ категории «стратегия дискредитации», с одной стороны, и в отождествлении оскорбления с возможностью нанести обиду, с другой. Фактически же вряд ли кто из лингвистов в экспертном исследовании будет доказывать факт потенциальной оскорбительности названной фразы, скорее, он в данном случае примет правило, что данная фраза не является оскорбительной в силу того, что все слова, в нее входящие, в литературном языке нормативны, а потому не могут нанести оскорбление. (Отметим, что в данном случае применяется такая же логика, что и описана выше, а именно средства уравниваются с коммуникативным взаимодействием.)
Вторая черта исследований, связанных с описанием оскорбления, заключается в том, что существующие описания ведут к конвенциональным решениям проблемы. Конвенциональным решениям мы противопоставляем решения описательные. Сущность конвенционального подхода связана с тем, что квалификация тех или иных явлений лишь опосредованно связана с реальными свойствами объектов. Теории, построенные конвенционально, являются теориями с неявным определением терминов. Их сущность наглядно иллюстрируется следующим примером: «высказывание «Точка плавления свинца приблизительно равна 335 ºС» представляет собой часть определения понятия «свинец» (подсказанного индуктивным опытом) и поэтому не может быть опровергнуто. Вещество, похожее на свинец во всех других отношениях, но имеющее иную точку плавления, просто не будет свинцом» [Поппер, 1983, с.107]. Неприличная форма, например, при таком подходе будет представлять собой установленный на основе научной конвенции список слов и выражений. Приличным при этом будет являться то, что не входит в данный список. Разновидности конвенциональных решений могут быть следующими:
1. Квалификация при помощи авторитета.
2. Квалификация путем договоренности.
В первом случае мы сталкиваемся с авторитетом силы, большинства, науки и, наконец, личности, во втором – с прямой или стихийной договоренностью о том, что считать хорошим, а что плохим или что считать приличной формой, а что нет. Достаточно ясно конвенциональный принцип в современной экспертной деятельности сформулирован Н.Д. Голевым: «на практике легитимность оценок «обеспечивается» авторитетностью, которая существует, на наш взгляд, в двух важнейших проявлениях: во-первых, в той или иной форме конвенциальности (или ее функциональными эквивалентами типа официального признания, общепринятости, традиционности, академичности, «центральности» органа, коллегиальности издания, статуса издания, распространенности, в некотором смысле выводимой из массовости тиража, и т.п.) и, во-вторых, в наличии прецедентных процессуальных действий и решений, выступающих опорой для принятия последующих действий и решений» [Голев, 2002, с. 26]. Конвенционализм в лингвистике, по нашему мнению, производен от принципа эссенциализма, где значимыми признаются вопросы о сущности оскорбления, а фактически – об употреблении слова «оскорбление» по отношению к фрагментам реальности, поэтому всегда возникает необходимость в конвенциональном ограничении употребления слов по отношению к этим фрагментам.
