355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Johann Archenholz » История семилетней войны » Текст книги (страница 5)
История семилетней войны
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 23:35

Текст книги "История семилетней войны"


Автор книги: Johann Archenholz


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Книга третья

Между тем во Франции всерьез решились энергично начать войну. Здесь, как и в Австрии, частные интриги все еще оттесняли политику на второй план. Помпадур, польщенная вниманием Марии-Терезии, военный министр Аргенсон, стремившийся к увеличению своего авторитета, слезы неутешной и взывающей о помощи супруги дофина и, наконец, сам король Людовик, завидующий значению Фридриха, – все соединилось для того, чтобы погубить прусского монарха мощью всех сил Франции. Зависть Людовика соединялась, кроме того, с ненавистью против Фридриха, который несколько раз выразился о нем насмешливо. Жизнь версальского Сарданапала представляла необыкновенный контраст с жизнью философа из Сан-Суси[53]53
  Многие из своих сочинений Фридрих II подписывал как «Философ из Сан-Суси». Сан-Суси – королевский дворец около Потсдама; обстановка и образ жизни, заведенные в нем Фридрихом, были достаточно скромными.


[Закрыть]
; отвергнуты были все политические соображения, которые так умно и красноречиво доказывал противник войны, кардинал Берни[54]54
  Видимо, речь идет об аббате Берни, министре иностранных дел Франции.


[Закрыть]
, бывший любимцем короля и его любовницы. Напрасно ссылался он на самые неопровержимые доводы: на доказанные долгим опытом мудрые принципы двора относительно иностранных дел, на политические дела Германии, на плохое состояние французских финансов и отсутствие полководцев. Этим доводам противопоставили могущественных союзников, с помощью которых можно будет побеждать легко и скоро; при этом ссылались на вероятную надежду отнять в несколько месяцев у английского короля столь дорогое ему курфюршество ганноверское; возвращая же его обратно, можно было вынудить у британцев веские обязательства при заключении мира и таким образом обречь на погибель Великобританию и Пруссию.

Большое французское войско выступило в поход. Предводителем его был маршал д’Этре, внук знаменитого при Людовике XIV министра Лувуа. Он отличился своими военными дарованиями в Нидерландах, и великий маршал Саксонии считал его тогда лучшим французским генералом[55]55
  Имеется в виду Мориц Саксонский (1696–1750), побочный сын Августа II Саксонского, генерал-фельдмаршал Франции. В войне за Австрийское наследство командовал французскими армиями. Во время наиболее удачных для Морица Саксонского кампаний в Нидерландах (1745–1748 гг.) под его началом служил д’Этре.


[Закрыть]
. Он вполне оправдал эту славу. Переправившись через Рейн и Везер, он взял покинутую пруссаками крепость Везель, герцогства Клеве и восточную Фрисландию, прошел через всю Вестфалию, завоевал лишенные защиты кассельские области и обложил контрибуциями Ганновер.

Здесь плохо были приготовлены к сопротивлению. Хотя весной еще была организована обсервационная армия, состоявшая из жителей Ганновера, гессенцев, брауншвейгцев и ряда батальонов готских и бюкебургских войск, к которым примкнуло несколько сот пруссаков, она составляла в общем 40 000 человек и, конечно, не могла противиться 100-тысячному французскому воинству. Невыгодное положение этой немецкой армии увеличивал еще плохой ее предводитель, герцог Кумберлендский; принц этот не отличался военными дарованиями; его считали опытным полководцем вследствие победы, одержанной им над шотланд скими мятежниками при Куллодене[56]56
  16 апреля 1746 г. при Куллодене английские войска разгромили шотландских ополченцев, выступивших на стороне Карла Эдуарда Стюарта, внука Якова II. Эта битва завершила т. наз. «восстание яковитов», являвшееся последней попыткой Стюартов вернуть себе английский престол.


[Закрыть]
; величайшая его заслуга состояла, собственно говоря, в том, что он был сыном Георга II. Ганноверское министерство, не имея никаких военных познаний, составило операционный план, совершенно не соответствующий цели; он был одобрен герцогом Кумберлендским, но весьма не понравился прусскому королю. Тщетно посылал Фридрих британскому монарху свой глубоко обдуманный и необыкновенно выгодный для общего дела план. Хотя Георг и присутствовал при Деттингенской битве[57]57
  В 1743 г. во время войны за Австрийское наследство англо-германская армия, возглавляемая королем Георгом II, одержала победу над французским корпусом генерала де Граммона. Георг II проявил во время сражения недюжинную полководческую решимость, удачно воспользовавшись разделением численно превосходящих французских войск.


[Закрыть]
, но он ничего не смыслил в деле войны, а так как ему пришлось сделать выбор между проектом великого полководца и проектом, составленным несколькими юристами, которые, быть может, никогда в жизни не видели лагеря, то он отдал предпочтение последнему, ограничивающемуся лишь охраной Везера. При этом, правда, он вернул в Германию ганноверские и гессенские войска, которые плохо организованное английское министерство сейчас же в начале войны потребовало в Англию, мотивируя это смешными опасениями за безопасность англий ских берегов. Фридрих сделал последнюю попытку и откомандировал в Ганновер генерала Шметтау, который, наряду с военной опытностью, в высшей степени обладал даром красноречия; но и это не подействовало на ганноверских министров; обманутые обещаниями французов, обязавшихся вознаградить их бездеятельность своим нейтралитетом, они остались верны своему плану[58]58
  С самого начала похода французской армии происходила сложная дипломатическая игра: до последнего момента французы старались создать у правительства Ганновера впечатление, что их целью являются исключительно прусские владения, – и преуспели в том.


[Закрыть]
.

Теснимый французами, герцог Кумберлендский все отступал со своей армией. Наконец, 26 июня при деревне Гастенберг недалеко от Гамельна произошло сражение. Соединенная армия стояла на высотах между Везером и лесом, здесь французы атаковали ее, завладев после жаркой битвы батареями и одной из высот. Герцог Кумберленд ский потерял мужество и растерялся до того, что отступил к Гамельну, поспешно оставив поле битвы; в это время победа начала склоняться на его сторону: наследный принц Брауншвейгский[59]59
  Имеется в виду Генрих Брауншвейгский, племянник знаменитого Фердинанда.


[Закрыть]
отбил взятую неприятелем главную батарею, а полковник, командовавший ганноверской пехотой, приобрел величайшие выгоды, до ночи отстаивая поле битвы, после чего присоединился к бежавшему герцогу, увозя добытые орудия и знамена. Теперь Кумберленд плакал в отчаянии из-за своих ошибок, число которых скоро возросло еще больше. Он потерял 327 человек убитыми, 907 ранеными и 220 пленными[60]60
  Оправданием герцогу Кумберлендскому может быть то, что численное превосходство французов – при чуть более решительном образе их действий – позволило бы его противникам раздавить англо-германскую армию еще до захода солнца.


[Закрыть]
.

Большей частью приобретенных преимуществ французы обязаны были генералу Шеверу, который перед атакой схватил за руку командовавшего под его начальством маркиза Брео и, воспламененный героическим энтузиазмом, сказал ему: «Поклянитесь мне честью честного человека, что вы со своим полком предпочтете смерть отступлению». Брео поклялся и сдержал слово; офицер этот был полковником пикардийского полка. Для вознаграждения за отличное поведение Людовик XV велел ему назначить содержание в 2000 фунтов. Брео отвечал, что он не желает денежных вознаграждений, и просил распределить эту пенсию между наиболее нуждающимися офицерами своего полка. Тогда его просили назвать тех из них, кто особенно отличился в битве. Он ответил: «Никто из нас не отличался. Все сражались храбро – и все готовы вновь начать. Потому мне придется выписывать имена всех по полковому списку».

Впрочем, эта победа, сама по себе незначительная, не сопровождалась бы никакими последствиями, если бы опасение утратить ганноверский архив и другие ценные вещи, помещенные для безопасности в Штаде, не побудили герцога к энергичному шагу; несмотря на все представления своих генералов, он двинулся на север для защиты этого города. Последствия этого действия вскоре обнаружились: Гамельн, снабженный в избытке продовольствием и снарядами, сдался при первом же требовании, крепость Миндена потребовала сдачи на капитуляцию, а город Ганновер выслал депутатов для урегулирования контрибуции; Фридрих также отозвал свои войска отсюда. Пораженный всем этим герцог был между тем заперт французами, отрезан от Эльбы и стеснен до того, что ему оставалось лишь капитулировать. Капитуляция эта была заключена 8 сентября у Севенского монастыря при гарантиях датского короля. Главным условием ее был роспуск войск, принадлежавших Гессену, Брауншвейгу, Готе и Бюкебургу, ганноверские полки же должны были сосредоточиться в окрестностях города Штаде.

Датский посол, граф Линар, был посредником этой не обыкновенной конвенции, в которой не обнаружилось политическое искусство восемнадцатого столетия; да и сам Линар приписывал успех ее не своим политическим знаниям, а какому-то небесному внушению. В письме своем, сделавшемся знаменитым, он приписывал славу этого политического шедевра Святому Духу, который, по словам его, дал ему силу удержать французскую армию, как некогда Иисус Навин остановил солнце.

Однако маршал д’Этре не удостоился чести добиться этой капитуляции, так как незадолго до этого главное начальство было у него отнято, благодаря придворным интригам принца Субизского. Принц этот, бывший не только креатурой, но и любимцем маркизы Помпадур, получил от двора назначение командовать отдельным от главной армии корпусом, находящимся, однако, в зависимости от маршала. Вскоре начались разногласия между этими двумя полководцами, и д’Этре стал их жертвой. Один только страх восстановить против себя всех маршалов удержал королевскую любовницу от назначения главнокомандующим ее любимца Субиза. Ее уговорил министр дю Верней передать начальство герцогу Ришелье, которого она ненавидела, но который обещал делиться доходами от военных поставок, чтобы заручиться ее благосклонностью; предложение это произвело желаемое впечатление. Полководец этот нашел в армии готовые победы, и ничего не было легче, как пожинать посаженные на полях славы и уже поспевшие плоды[61]61
  На самом деле Луи Франсуа Арман дю Плесси, герцог де Ришелье, имел определенные военные заслуги. Именно его экспедиционный корпус в апреле–мае 1756 г. оккупировал остров Менорку, что произвело сильное впечатление среди европейских дворов. Таким образом, ожидалось, что назначение Ришелье оживит франко-имперские войска.


[Закрыть]
.

В короткий одиннадцатимесячный срок уже вторая армия, хорошо дисциплинированная и состоящая из храбрых солдат, принуждена была сдаться на капитуляцию для спасения своей жизни. Но при Пирне и монастыре Севен поступили совершенно различно. Фридрих не разделял освобожденных саксонских воинов и определил их на свою службу. Ришелье, командовавший теперь вместо маршала д’Этре, поступил так же с ганноверцами и брауншвейгцами, но не позаботился об их будущей участи. Они не считались военнопленными, не были уволены, не получили отпуска, но и не были разоружены; составили план походов этих войск, но не назначили им ни жалованья, ни способа их распределения, ни даже места для постоев. Легкомыслие французского полководца было таково, что он надеялся одним своим авторитетом удержать в бездействии несколько тысяч вооруженных германских воинов, ненавидевших его народ. К этой ошибке присоединилось еще и то обстоятельство, что Ришелье, который вправе был считать конвенцию положительной военной капитуляцией, превратил ее в неопределенную политическую негоциацию, предоставленную на усмотрение дворов.

Из всех западных провинций и городов короля прусского только Гельдерн не был еще во власти его врагов. Французы, под предводительством графа Бозобра, блокировали эту крепость. Осада представляла большие затруднения из-за рек и глубокого рва, окружавших стены. Поэтому хотели попытаться напасть врасплох, для чего были сделаны необыкновенные приготовления. Известное число французских солдат должно было ежедневно упражняться в плавании и нырянии и уметь в порядке и быстро бросаться в воду и выходить из нее. План штурма состоял в том, чтобы эти водолазы перетащили на веревках вплавь и без шума суда, нагруженные войсками, под самые стены крепости. В этой последней находилось множество как французских, так и австрийских перебежчиков и других весьма недовольных солдат; роптали также очень многие граждане, которым наскучила долгая блокада. Чтобы побудить их к мятежу, Бозобр хотел объявить прощение первым и переманить обещаниями остальных; с этой целью он велел изготовить в Люттихе необыкновенной величины рупор, посредством которого должен был одновременно переговариваться с гарнизоном и отдавать приказания войскам. Однако прусский комендант, генерал Сальмут, не стал дожидаться этой попытки. Он выдержал блокаду в течение 15 недель без надежды на освобождение, все время должен был следить извне за врагами, а внутри подавлять мятежи. Теперь положение его стало безвыходным и он сдался на капитуляцию. Гарнизон его, состоявший из 800 человек, получил право свободного выхода со всеми почестями, после чего крепость была занята французскими войсками.

Вследствие Севенского соглашения Фридрих вдруг лишился вспомогательной армии, которая до сих пор отвлекала французов в поле; теперь же они могли обратиться со всеми своими силами против него одного. Фридрих, еще тяжело испытывавший последствия Коллинской битвы, так был огорчен этими соображениями, что в письме своем к английскому королю горько упрекал этого последнего в намерении оставаться нейтральным. «Никогда не отказался бы я от союза с Францией,– писал он, – если бы меня не побудили к этому заманчивые обещания вашего величества. Я не раскаиваюсь в заключении договора, но, сэр! не бросайте меня из малодушия на произвол моих врагов, после того как вы восстановили против меня всю Европу». На это письмо ответа не последовало. Георг предложил ему субсидии, но Фридрих отверг деньги и потребовал высылки английских солдат, но английское министерство тогда еще никак не могло на это решиться.

Ганновер был теперь оккупирован французами, равно как и очищенное пруссаками герцогство Клеве, гражданское управление которого было, однако, предоставлено австрийцам. Французы притворились, что это покинутая страна, не имеющая владетеля. Согласно операционному плану, герцог Орлеанский должен был с 24-тысячной армией осадить Кассель и вообще завоевать гессенские области; но, узнав, что там хотят сдаваться без сопротивления, он счел, что с его славой не вяжется одно лишь вступление во владение, и потому передал начальство маркизу Контаду. Этот генерал завладел страной и велел известить гессен ских министров, предлагавших капитуляцию, что единственным средством заслужить расположение и милость его монарха является безусловное повиновение его приказаниям. 15 июля столица Кассель[62]62
  Столица ландграфства Гессен-Кассель


[Закрыть]
была формально сдана французам, которые основали здесь продовольственный склад и полевой госпиталь. Но своей добровольной сдачей гессенцы не добились ничего; с ними поступили как с врагами. Тотчас же потребованы были доставки всякого рода, которые вскоре истощили силы этой и без того не богатой страны. Между прочим в течение двух недель потребовано было 24 000 мешков пшеницы, 24 000 мешков ржи, 1 200 000 порций сена и овса и столько же вязанок соломы. Полномочия для совершения этих вымогательств получил старший военный комиссар Фулон. Алчный человек этот правил в Касселе подобно великому визирю. Чтобы не быть свидетелем этой тирании в своей собственной столице, ландграф уехал в Гамбург, где и оставался почти во все время войны.

Правительственные меры французов были, однако, благоразумны, пока маршал д’Этре был главнокомандующим. Во всех случаях он ознаменовал себя благородством и военными доблестями; своим письмом он оказал покровительство геттингенскому университету; письмо это столь же много приносит чести этому полководцу, как и знаменитой академии. Но опала, которой он подвергся, все же возбудила некоторые опасения при дворе. Призывая его обратно среди одерживаемых побед, безо всякой видимой причины, боялись возбудить неудовольствие нации; потому необходимо было изобрести средство, которое побудило бы его добровольно поки нуть армию. С этой целью д’Этре получил королев ский приказ из Версаля, повелевавший ему передать начальство герцогу Ришелье; при этом сказано было, что король весьма будет доволен, если д’Этре и впредь будет оставаться при армии. Д’Этре исполнил лишь приказание Людовика, но не удовлетворил его желания. Как только появился его заместитель, он выехал под предлогом лечения аахенскими вода ми. Никто не слыхал от него ни одной жалобы, и вообще все поведение его в этом случае было так благородно, что все были тронуты, даже сам Ришелье, который писал своему королю, что д’Этре сообщил ему свои военные планы и распоряжения, как другу и гражданину, а начальство передал ему как герой.

Таким образом, Ришелье пользовался мудрыми распоряжениями своего предшественника, когда принуждал стесненных союзников к заранее обдуманной капитуляции. Но никогда еще столь удачная мера не была настолько плохо использована. Пирна определила судьбу Саксонии на семь долгих кровавых лет, так же как битва при Саратоге положила основание североамериканской республики[63]63
  Речь идет о сражении близ Саратоги 7 октября 1777 г. во время войны за независимость Североамериканских колоний Великобритании. Отбив атаки английского корпуса, которым командовал генерал Бэргойн, американцы (генерал Гейтс) преследовали отступающих англичан в течение восьми дней, пока 15 октября те не сдались на капитуляцию. Это сражение стало переломным пунктом в войне – особенно в моральном плане.


[Закрыть]
. Но договор при Севенском монастыре, продиктованный сильнейшими слабейшим, поколебавший лондонский и берлинский кабинеты и погрузивший в отчаяние министров Ганновера, Касселя и Брауншвейга, не доставил никаких выгод, кроме ничтожных преимуществ в момент его заключения. Одной из первых операций Ришелье было овладение Брауншвейгом и Ганновером; эти области сдались так же, как и Гессен, а так как французы заняли города Брауншвейг и Вольфенбюттель, то местопребыванием герцога был назначен город Бланкенбург, объявленный нейтральным. Герцог тотчас же уехал туда со своей семьей и публичным манифестом советовал подданным дружелюбно относиться к французам. Ришелье устроил при въезде своем в Ганновер нечто вроде триумфального шествия. Отсюда он выслал большое количество своих лучших войск, в том числе и жандармов, в армию принца Субиза, который, соединившись тогда с императорской армией, пошел на Саксонию. Сейчас же в начале похода между этим полководцем и его швейцарскими полками[64]64
  Во французской королевской армии по традиции, идущей еще с начала XVI столетия, служило несколько наемных швейцарских полков. Они нанимались на определенных условиях, в том числе определялись и театры военных действий, на которых они должны были действовать в случае войны.


[Закрыть]
произошло неприятное столкновение. Они не хотели переправляться через Рейн; особенное сопротивление оказывал при этом полк Лохмана, а когда разгневанный Субиз спросил генерала Лохмана, для чего они, собственно, состоят на службе, швейцарец ответил: «Для прикрытия вашего отступления». Наконец швейцарские кантоны согласились на то, чтобы войска их выступили в поход против Германии; таким образом, большая часть их находилась при армии Субиза, который хотел освободить Саксонию. Сам Ришелье атаковал прусские провинции и угрожал Магдебургу осадой. Фридрих подкрепил гарнизон этой главной крепости теми шестью батальонами, которые находились в армии Кумберленда, но незадолго до знаменитой конвенции были отозваны королем, предвидевшим неудачи в Ганновере ввиду весьма неблагоразумных распоряжений этого полководца.

Война эта длилась год; несмотря на столь различные национальности, появившиеся на полях сражения, она еще не ознаменовалась жестокостями. Но Ришелье первый подал пример, чтобы вынуждать у беззащитных жителей непомерные контрибуции; он либо приказывал грабить и разорять города, либо грозил уничтожить их огнем и мечом. Бесчинства французов, которых теперь ничто не сдерживало, стали походить на ужасные поступки казаков. Исполняя положительные приказания своих знатных офицеров, французские солдаты жестоко били богатых людей, заставляя их уплачивать контрибуции за своих сограждан, позорили женщин и девушек и точно играли с жизнью человеческой. Вешать невинных людей, как шпионов, из-за неосновательного подозрения и без тени доказательства было делом самым обыкновенным для этих войск. Многие немцы, невзирая на их звание, положение, лета и обстоятельства, подвергались в течение войны подобной участи.

Девизом нового французского полководца было вымогательство с помощью угроз, причем добычу он употреблял не для пользы своего короля, а для своих собственных нужд. Пользуясь покровительством королевской любовницы, он совершал самые низкие дела и нередко распоряжался военными операциями так, как того требовала его личная польза. Изо всех полководцев, командовавших в эту войну, никто не обогатился так, как Ришелье. Он настолько не скрывал этого, что даже до окончания войны велел себе построить в столице Франции великолепный дворец, названный парижанами Ганноверским.

Теперь выступил еще новый враг против короля, который не мог отнестись к нему равнодушно. Им был герцог Вюртембергский, владетель прекрасной страны, населенной воинственным народом. Не удовольствовавшись высылкой контингента своих солдат в имперскую армию, он отдал все собственные войска во французскую службу, чтобы сражаться за Австрию. Но солдаты эти, привыкшие, в качестве протестантов, считать короля прусского защитником своей веры, с большим неудовольствием отнеслись к распоряжениям своего герцога. Наконец ропот их превратился в бунт, когда в июле 4000 солдат должны были явиться на смотр перед французским комиссаром в Штутгарте. Они громко восклицали, что их продали, выламывали ворота, стреляли в офицеров, старавшихся их удержать, и уходили целыми толпами среди бела дня. Осталось только 1000 человек. Герцог, находившийся при австрийской армии, поспешил в Штутгарт, приказал вербовать новые войска и вернул прежние, обещав, что будет сам командовать ими; в августе он привел в императорскую армию 6000 человек. Это увеличение вооруженных полчищ, тянувшихся со всех сторон, произошло именно тогда, когда прусские войска значительно уменьшились вследствие битв и многочисленных схваток.

Фридрих составил из своей армии несколько корпусов, чтобы удерживать наступление различных войск, направлявшихся к Саксонии и к центральным областям его королевства. Главную часть своей армии он поручил герцогу Бевернскому для прикрытия Силезии, а себе оставил всего 18 000 человек, причем и это небольшое войско было постоянно ослабляемо отделением от него отрядов, так что, очутившись под Эрфуртом поблизости от французской армии, король располагал всего 10 000 человек. Чтобы скрыть свою слабость перед врагом, король не позволял войскам разбивать лагеря, а приказал им стать по деревням и часто менять квартиры, причем полки каждый раз переименовывались, чтобы обмануть шпионов. Но он не ограничивался одной оборонительной деятельностью и при всяком удобном случае производил атаки. Тотчас же после Пражского сражения полковник Майер был отправлен с 2000 человек во Франконию, чтобы пригрозить тамошним имперским чинам, помешать соединению имперских войск, тянувшихся сюда со всех сторон южной Германии, и обнаружить настоящий дух австрийцев перед неистовствующими в Регенсбурге членами рейхстага. Он проник в Бамбергское епископство, собрал контрибуции, прошел весь франконский округ и явился в Верхнем Палатинате. Эти неожиданные и быстрые маневры до того подействовали на имперский совет, что многие депутаты, горячо восстававшие против Пруссии, должны были спасаться бегством.

Курфюрст Баварский и некоторые другие имперские князья убедились теперь, что Фридрих способен на все, и стали так же опасаться за себя; уверяя короля, что не желают воевать, они захотели вступить с ним в переговоры. Приближалось то время, когда серьезно намеревались уничтожить имперский союз, заключенный с Марией-Терезией; но Коллинское поражение изменило все. Между тем Майер стал грозить Нюрнбергу. Стесненные граждане обратились к членам округа, испрашивая их заступничества. В этом случай франконский ареопаг обнаружил всю свою мудрость и потребовал от военного полковника Майера оправдания в том, что он вторгся внезапно во Франконию, и вознаграждения всех причиненных убытков. Прусский предводитель не запасся бумагой для письменных ответов, но зато имел при себе порох и ядра, а сопровождали его солдаты, жаждущие добычи. Он с улыбкой указал депутатам на своих вооруженных воинов и спросил: надо ли им еще лучшего оправдания? Он потребовал от города соблюдения нейтралитета, на что тот согласился; да и весь округ объявил бы себя нейтральным, будь прусский отряд лишь немногим сильнее. Но малочисленность его побудила жителей к сопротивлению, и они составили проект отрезать пруссакам обратный путь. Со всех сторон созывали войска, которых Майер не стал дожидаться; достигнув намеченной цели, он вернулся назад, велел сломать мосты за собой, пробился через отряд вюрцбургских и бамбергских войск, намеревавшихся остановить его, и пришел таким образом в Богемию. Уходя из Франконии, он взял с собой заложников, между которыми находились два нюрнбергских патриция. Венский двор очень ловко воспользовался этим, чтобы побудить имперские чины к ускорению военных приготовлений; они, конечно, повиновались его повелению и объявили Майера злодеем, а войска его – мародерами, которых следовало изловить и наказать, как поджигателей.

Императорские войска воспользовались между тем разрозненностью прусской армии, и генерал Гаддик дерзнул подойти к стенам самого Берлина с 4000 человек. Столица эта не была защищена валом, стены были не везде; ограждена она была лишь частоколом. Охранялась она тогда 2000 человек земской милиции, несколькими сотнями рекрутов и солдатами, отставшими от полевых войск. Получив известие о приближении врага, королевская семья тотчас же уехала в Шпандау. Таким образом, нечего было опасаться нападения летучего отряда, который не располагал средствами, могущими угрожать королевской столице, и постоянно опасался быть отрезанным. Гаддик предложил городу сдаться, а сам между тем овладел Силезскими и Котбусскими воротами; при первых частокол был разбит, и вся толпа австрийцев ворвалась в находившееся за ним предместье. Граждане оправдали свое бранденбургское происхождение: целые цеха соединялись между собой, предлагая выгнать врагов, но военная неопытность и малодушие коменданта, генерала Рокова, – которого между прочим осмеяли за это женщины и уличные мальчишки, – не позволило им сделать такую попытку. Дело ограничилось лишь незначительной схваткой в Копеникском предместье между взводом прусских солдат и австрийцами, которая не имела никаких последствий.

Но известие о приближении князя Морица Ангальт-Дессауского необыкновенно обеспокоило врагов. Гаддик, зная, какая ему грозит опасность, если он замешкается, предъявил весьма умеренные требования, на которые город наконец согласился, не столько из страха, сколько из желания поскорее избавиться от беспокойства. Потребованные вначале 600 000 рейхсталеров были заменены 200 000, причем Гаддик получил из них 12 000, а адъютант его, полковник Рид, 3000, кроме различных драгоценностей; взамен этого город получил от Гаддика и за его подписью удостоверение, что австрийские войска никогда более не будут посещать Берлин таким образом. Когда все счеты были сведены, Гаддик просил магистрат дать ему две дюжины дамских перчаток со штемпелем городского герба; он хотел преподнести их своей императрице. Получив деньги и перчатки, он удалился с величайшей поспешностью[65]65
  С перчатками произошел знаменитый забавный казус – когда они были вручены Марии-Терезии, то выяснилось, что все перчатки на одну – левую – руку.


[Закрыть]
. И действительно, нельзя было терять времени, так как несколько часов спустя прибыл в Берлин с 3000 человек генерал Зейдлиц, за которым на другой же день последовал весь корпус принца Морица Ангальт-Дессауского. Король выступил также, чтобы отрезать отступление дерзкому Гаддику, но последнему удалось избегнуть встречи с врагом; избегая проезжих дорог, он благополучно ретировал ся окольными путями, благодаря форсированным маршам.

Между тем русскими войсками театр военных действий оказался перенесен самым ужасным образом в королевство Пруссию. Хотя Петербургское министерство было предано английскому двору, в особенности же подкупленный великобританскими гинеями, всемогущий в политике великий канцлер Бестужев, но энергичная императри ца Елизавета, оскорбленная, как женщина, и желавшая ото мстить за Саксонию, как монархиня, разрушила все старания англичан и великого канцлера, стремившихся произвести разрыв между Россией и Австрией. Русская политика преследовала в то время главным образом две цели, а именно: унижение Фридриха и завоевание королевства Пруссии; решено было твердо придерживаться этой системы.

Русские прибыли в Пруссию в июне в числе более 100 000 человек под начальством фельдмаршала Апраксина. После пятидневной бомбардировки был взят Мемель[66]66
  5 июля, тогда же были взяты Тильзит, Гумбиннен, Истенбург. Повторимся, что русская армия насчитывала не 100, а 88 тысяч человек, к тому же ее состав постоянно уменьшался – и из-за болезней, возникших в результате плохой организации снабжения, и из-за расхода войск на гарнизоны, оставляемые в тылу.


[Закрыть]
. Гарнизон его в 800 человек, согласно капитуляции, мог свободно выйти из города; но этот военный договор, основанный на честном слове, был нарушен, и обманутых прусских солдат принудили поступить на русскую службу или же переселиться в Россию. Последней участи подверглось также множество мирных обитателей Пруссии, особенно же работавших на фабриках и земледельцев. Русские увели их вместе с семьями, невзирая на мольбы несчастных, которым пришлось покинуть родину и поселиться в пустынных областях варварского народа. На посмеяние челове чества жестокости эти сопровождались манифестами, про по ве дующими умеренность. Враждебные действия оправ дывались в них дружбой, соединявшей обеих императриц. Один из этих манифестов был положительным воззванием ко всем жителям королевства, без различия положения и веры, приглашавшим их переселиться в Россию, где им обещали дать большие преимущества. Король встречным манифестом доказывал, насколько такой образ действий противоречит существующему в Европе военному и национальному праву; он изобразил кроткое правление в Пруссии, а рядом с ним жестокости, употребляемые в России, где кровавые пытки и ссылка в безлюдные степи были обычными наказаниями за ничтожные проступки; он предоставлял своим подданным выбирать – согласятся ли за такую цену изменнически поступить со своим государем?

Между тем легкие отряды русских, в числе 12 000 человек казаков, калмыков и {волжских} татар, производили в стране столь ужасные опустошения огнем и мечом, каких Европа не испытывала со времени нашествия гуннов. Эти изверги убивали и калечили безоружных людей с сатанинским наслаждением. Их вешали на деревьях, отрезывали им носы и уши, отрубали ноги, распарывали животы и вырывали сердце из груди. Они зажигали из дикого сума сбродства села и местечки и оцепляли обреченную на сожжение местность, чтобы люди сгорели живьем. Могилы были разрыты, и кости покойников разбросаны, дворян и священников разрывали на части крюками, клали нагишом на горячие уголья и всячески истязали. У родителей отнимали детей или же убивали их тут же, над женщинами и девушками ругались; многие из них лишали себя жизни, чтобы избегнуть грубости этих палачей. Множество людей бежало в Данциг, куда перевезен был также королевский архив из Кенигсберга[67]67
  Сложно оценить этот рассказ Архенгольца с точки зрения его правдивости. Нет сомнения, что иррегулярные русские части, и прежде всего казаки, отличались отнюдь не цивилизованным нравом – в отличие от достаточно дисциплинированных регулярных частей (такая картина, впрочем, наблюдалась во всех армиях). Однако история о сплошном разграблении Восточной Пруссии выглядит пропагандистским приемом, цитатой из какого-нибудь манифеста прусского двора, имевшего целью привлечь к Фридриху II сочувствие Европы. Если бы все было так, как описывает Архенгольц, то трудно понять то спокойствие, которое царило в Восточной Пруссии в 1758–1762 гг., когда она находилась под русской властью. Тем не менее после Семилетней войны описание казаков как диких орд насильников станет общим местом в западных исторических сочинениях – вплоть до наших дней.


[Закрыть]
.

Фридрих получил эти безнадежные вести в то время, когда каждый день дарил его новым несчастьем. Работая против врагов своих мечом, он не меньше работал против них пером. Вообще, странное смешение манифестов и кровавых сцен составляло особенность этой необыкновенной войны. Были употреблены все средства, какие могут только дать физические и духовные силы. Ни одна война не отличалась столькими битвами, но и никогда не было издано столько манифестов, как в эти годы всеобщего бедствия. Великие монархи хотели этим путем оправдать свои поступки в глазах всех народов, чтобы не потерять уважения даже тех наций, одобрение которых было для них бесполезно. Наступало торжество просвещения, которое к этому времени стало проливать благодетельный свет свой над Европой.

Командовавший в Пруссии фельдмаршал Левальд, которого Фридрих уполномочил поступать согласно обстоятельствам, мог противопоставить врагу лишь 24 000 человек. 30 августа он атаковал с ними неприятельские укрепления при Гросс-Егерсдорфе[68]68
  Стратегическая ситуация на самом деле была такой: Левальд занимал укрепленные позиции близ Велау, перекрывая русским войскам прямой путь на Кенигсберг. Апраксин не рискнул атаковать их, вместо этого он начал обход позиции пруссаков с юга, близ Симонена переправился на левый берег реки Прегель и занял прибрежные высоты. Левальд, надеясь разбить русские войска неожиданным ударом, также последовал на левый берег Прегеля и внезапно атаковал русских, когда они несколькими колоннами спускались на Егерсдорфское поле.


[Закрыть]
. Счастье вначале бла го приятствовало маленькому войску, которое сражалось теперь уж не для удовлетворения честолюбия монарха, а дралось с варварами из-за своих родных, за жизнь и благосостояние. Пруссаки были храбры, как львы; даже драгуны их и гусары атаковали неприятельские батареи и старались сравняться с пехотой, которая побеждала все, несмотря на неудобства местности. Храбрые войска эти завладели уже многими русскими орудиями, опрокинули неприятельскую кавалерию; разбили русский отряд гренадеров в лесу и один из флангов главной армии, когда вдруг победа была у них отнята[69]69
  Основной удар пруссаков приняла на себя левофланговая дивизия Лопухина, атакованная главными силами Левальда. Она была приведена в такое расстройство, что несколько батальонов обратились в бегство. Сам генерал Лопухин был убит, что еще более усилило беспорядок. Более того, прусская кавалерия принца Гольштинского прорвалась до деревни Зитерфельд, находившейся за оконечностью русского левого крыла. Находящаяся на правом фланге дивизия Броуна имела дело лишь с конницей пруссаков под командованием генерала Шормлера (двадцать эскадронов), однако последняя действовала настолько энергично, что потеснила передовые части и едва не захватила русские батареи. Осложняло дело то, что Апраксин практически не руководил войсками.


[Закрыть]
. Русские зажгли несколько деревень, расположенных на поле битвы; копоть и дым от пожара ввели в заблужденье пруссаков, которые сбились с пути; они пришли в замешательство, и втрое сильнейший неприятель охватил их[70]70
  Между дивизиями Броуна и Лопухина образовался разрыв, вызванный тем, что здесь Егерсдорфское поле окаймлялось болотистым лесом. Русская дивизия Фермора, находившаяся за этим лесом, начала движение вправо, ее головные части поддержали Броуна и даже угрожали Гросс-Егерсдорфу, на который опиралось левое крыло пехотного строя пруссаков, однако контратакой резервов Левальда были отброшены. Дело решила бригада генерала Румянцева (будущего фельдмаршала, героя русско-турецких войн). Румянцев не стал двигаться следом за Фермором, а по личной инициативе приказал солдатам пройти через болотистый лес, чтобы напрямую вырваться на Егерсдорфское поле. Поскольку в этот момент правое крыло дивизии Лопухина подалось назад, левый фланг атаковавших пруссаков последовал за ним, подставив себя под удар появившейся прямо из чащобы бригады Румянцева.


[Закрыть]
. Однако пруссаки ретировались в полном порядке под прикры тием своих драгунов и гусар. Вторая линия прусса ков, обманутая дымом, открыла пальбу на первую, после чего произошло ужасное замешательство. Левальду удалось беспрепятственно отступить, как Фридриху при Колли не; потери его в этой битве, продолжавшейся 10 часов, состояли всего из 1400 человек убитыми, ранеными и пленными, кроме того, он лишился 13 орудий. Русские, напротив того, потеряли 7000 человек[71]71
  Согласно российским данным, потери были следующими: прусская армия – 5000, из них 600 пленных и 300 дезертиров; русские – 5400 человек. Упорство этого сражения произвело гнетущее впечатление на Апраксина.


[Закрыть]
, но победа эта не принесла им пользы, так как громадная их армия не могла существовать в опустошенной Пруссии. К тому же Апраксин получил к этому времени приказ о возвращении[72]72
  Апраксин 25 августа занял Алленбург, но затем приказал вернуться за Прегель и очистил Восточную Пруссию.


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю