Текст книги "История семилетней войны"

Автор книги: Johann Archenholz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Иоганн Вильгельм фон Архенгольц
История семилетней войны

Предисловие

Барон Иоганн Вильгельм фон Архенгольц (Johann Wilhelm von Archenholz), один из самых известных немецких историков рубежа XVIII–XIX столетий, родился в Лангфуре, предместье Данцига (ныне Гданьска), в 1743 г. Как и большинство его сверстников-дворян, он выбрал военную карьеру и, закончив кадетское училище в Берлине, поступил в 1760 году на службу в прусскую армию. На его долю выпало участие в последних трех кампаниях Семилетней войны. По окончании войны Архенгольц вышел в отставку в чине капитана и посвятил свой досуг путешествиям. В течение 16 лет он объехал практически всю Западную Европу. С 1779 года он обосновывается в Саксонии (в Дрездене, Лейпциге, затем переезжает из Саксонии в Гамбург), где публикует первые свои литературно-исторические опыты. Достаточно быстро Архенгольц получает признание как историк и как издатель литературных журналов.

Первые успехи пришли к нему благодаря многотомным заметкам об истории, культуре, нравах Англии (Лейпциг–Гамбург, 1787-1798), переведенным сразу же на несколько языков, в том числе и на русский (СПб., 1801-1805). Не меньшим успехом пользовались «История королевы Елизаветы» (Лейпциг, 1798) и «История Густава Вазы» (Тюбинген, 1801).

Однако наибольшую славу Архенгольцу принесла «История Семилетней войны» (Geschichte des siebenjahrigen krieges in Deutschland von 1756 bis 1763), впервые опубликованная в Мангейме в 1788 г. Написанная по личным впечатлениям, история этой последней великой на памяти поколения современников Архенгольца всеевропейской войны привлекла к себе всеобщее внимание и вскоре была издана на французском, а затем – английском языках. К настоящему моменту только в Германии насчитывается уже более двадцати изданий этой книги.

«История Семилетней войны» – одна из самых блестящих апологий Фридриха Великого, его политики и его полководческого гения. Это – пристрастная книга, однако едва ли можно ожидать чего-то иного от человека, на молодость которого выпала одна из самых героических страниц в истории Пруссии. Несмотря на явно выраженные симпатии автора, публикуемая книга Архенгольца остается тем не менее бесценным свидетельством об истории Семилетней войны и об европейском военном искусстве середины XVIII столетия.

* * *

Текст печатается по изданию: Киев–Петербург–Харьков: Южно-Русское книгоиздательство. Ф. А. Иогансона, 1901.

Все прямые цитаты выделены курсивом.

Сноски автора помечены * и приведены внизу страницы. {А теперь в конце текста книги. – Hoaxer}

Примечания научного редактора в основном тексте помечены арабскими цифрами и приведены в конце книги (нумерация сплошная).

В отношении географических названий и имен собственных сохранена старая орфография. В квадратных {теперь в фигурных скобках – Consul} скобках исправлены явные ошибки автора и опечатки первого издания.

Книга первая

После долгой войны Аахенский мир даровал всем народам Европы спокойствие[1]1
  Речь идет о мирном договоре, заключенном между Францией, Англией и Голландией 30 апреля 1748 г., завершившем войну за Австрийское наследство. В октябре к странам, которые подписали договор, присоединились Испания, Австрия и др. государства, участвовавшие в военных действиях. Фридрих II дважды вступал в эту войну, правда, не столько ради оспаривания прав Марии-Терезии на австрийский престол (претендентом со стороны союзников был курфюрст баварский Карл Альбрехт), сколько ради собственной выгоды. В 1740–1742 гг. он добился округления своих границ за счет присоединения Силезии и Глаца. В 1744–1745 гг. прусские войска снова выступили против Австрии, и Фридрих II добился, что по условиям Дрезденского мира, заключенного 25 декабря 1745 г., Австрия обязывалась не ставить вопроса о возвращении ей Силезии. Для Фридриха II эта война стала первым шагом к всеевропейскому признанию его полководческих способностей. Победы при Мольвице, Чаславе, Гогенфридберге, Зоргау, Хеннерсдорфе и Кессельдорфе сделали прусского короля в глазах Европы опасным противником.


[Закрыть]; снова стали процветать искусства, друзья мира, и все считали, что возобновление кровавых сцен войны удалено на многие годы. Однако самые могущественные государи этой части света далеки были тогда от миролюбивых намерений. Никогда еще кабинеты не работали так усердно над тем, чтобы принести новые жертвы злому духу войны. Старания их увенчались успехом. Стали завязываться союзы, основанные не столько на мудрой политике, сколько на личных страстях; желание делать завоевания совершенно уступило место жажде удовлетворить ненависть и мщение. Две государыни[2]2
  Имеются в виду Мария-Терезия и Елизавета, императрица Российская. Последняя еще в январе 1748 г. послала русские войска на помощь австрийским армиям, действовавшим на Рейне, однако начавшиеся мирные переговоры предотвратили вступление России в войну. Мария-Терезия, естественно, желала вернуть потерянные провинции, Елизавета же ревниво относилась к появлению на западных границах России новой агрессивной силы, которая могла бы начать оказывать нежелательное воздействие на Речь Посполитую – традиционную зону российских интересов.


[Закрыть], управлявшие в то время неограниченно двумя многочисленными нациями, сочли себя оскорбленными монархом, на которого были обращены взоры всех народов, который со славой окончил уже две войны[3]3
  Речь идет об упомянутых выше 1-й и 2-й Силезских войнах (1740–1742 и 1744–1745 гг.), являвшихся составными частями войны за Австрийское наследство.


[Закрыть], высокие дарования которого возбуждали всеобщее удивление и которого все признавали образцом государей, благодаря его качествам правителя. И вот, чтобы унизить его или, вернее, уничтожить самое его политическое существование, начали выискивать самые подходящие средства. Таким образом возникла война, которая по многочисленности армий, составленных из самых различных народов, удивительному неравенству спорящих держав, полководцев и их подвигов, по применению усовершенствованной военной тактики, кровопролитным битвам, осадам на суше и на воде и их последствиям, по странным и разнообразным событиям, по распространению войны этой во всех частях света и во всех морях – стоит наряду с самыми необыкновенными войнами, когда-либо опустошавшими землю[4]4
  Подробнее о причинах этой войны см. ниже, а также в приложении («Мировая Семилетняя война»).


[Закрыть].

Императрица-королева Мария-Терезия никак не могла примириться с потерею Силезии, прекрасной страны, населенной трудолюбивыми жителями, которую завоевал Фридрих II, прусский король, тотчас же после вступления своего на престол и которую он с мечом в руках удержал за собой по Бреславльскому и по Дрезденскому миру. Она была принуждена оставить эту землю победителю, которого считали неопасным монархом, благодаря небольшому объему его владений; дом его только со времени двух последних поколений был включен в блестящий королевский цикл, однако по ее вступлении на престол из всех враждебных ей государей он первый с оружием в руках стал предъявлять к ней неожиданные требования, доказав свои права пятью выигранными сражениями. Потеря Силезии была оценена лишь после того, как Фридрих стал извлекать пользу особого рода из продуктов этой страны и из промышленности ее обитателей. Казалось, что с помощью сильных союзов легко будет снова овладеть ею, и первою союзницею была русская императрица Елизавета, которая считала себя весьма оскорбленной нелестным мнением, высказанным Фридрихом о ее частном характере. Примеру ее последовал король польский и курфюрст саксонский Август III, уже изгнанный однажды из своей столицы[5]5
  29 ноября 1745 г. Фридрих взял Лейпциг, а 18 декабря и столицу Саксонии Дрезден.


[Закрыть] могучим соседом своим и надеявшийся унижением его обеспечить себя в будущем и приобрести новые области; он возобновил теперь союз, заключенный с Австрией в 1745 году. Наконец, число могущественных врагов Пруссии увеличилось еще Людовиком XV, королем французским, за которым последовали шведы, находящиеся в зависимости от него вследствие выданных им вспомогательных сумм[6]6
  В противовес Уайтхоллскому договору между Пруссией и Англией (январь 1756 г.) Австрия и Франция 1 мая 1756 г. заключили Версальский союзный договор, к которому 11 января 1757 г. присоединилась Россия.


[Закрыть].

Союз этот между Австрией и Францией, повергнувший весь мир в изумление и считавшийся величайшим образцом искусства политики, был не что иное, как дело случая. Хотя Франция и была сильно возмущена союзом, заключенным недавно между Пруссией и Англией, а граф Кауниц, в качестве императорского посла в Париже, уже за несколько лет до этого подготовил версальский двор к союзу с венским, но все же Франция тогда еще не помышляла серьезно о том, чтобы окончательно уничтожить прусского короля. Главные планы этого двора касались Англии: Версаль хотел завладеть Ганноверским курфюршеством, чтобы посредством этого привести в исполнение более важные замыслы в Америке[7]7
  Франция намеревалась обменять захваченный Ганновер на ряд английских территорий в Северной Америке. См. об этом в приложении.


[Закрыть]. Так как, благодаря этому союзу с Австрией, Франция получала возможность ввести свои войска в Германию, то она обещала императрице-королеве 24 000 человек вспомогательных войск. Но разные обстоятельства, новые политические основы, перемена намеченных планов, интриги и ход военных событий увеличили эту армию до 180 000 человек.

Могучий союз столь сильных держав, заключенный против молодой монархии, возникший не на почве политических соображений, а лишь благодаря придворным интригам, был недостоин просвещенной эпохи и беспримерен в истории в течение многих веков. В ряд с ним нельзя поставить ни большого союза, известного под именем Камбрейской лиги, заключенного в XVI веке против богатой и воинственной республики Венеции[8]8
  Заключен 10 декабря 1508 г. между папой Юлием II, императором Священной Римской империи Максимилианом I, французским королем Людовиком XII, испанским королем Фердинандом I и итальянскими государствами (Флоренция, Мантуя, Феррара и др.).


[Закрыть]; нельзя его также сравнить с союзом, заключенным столькими европейскими государями против могущественного короля Людовика XIV[9]9
  Речь идет о Большом альянсе – союзе, который заключили 7 сентября 1701 г. в Гааге Англия, Голландия и Священная Римская империя против Людовика XIV, собиравшегося объединить с Францией Испанию. Военные действия против Франции начались де-факто еще до заключения этого союза. Большой альянс превратил войну за Испанское наследство во всеевропейский конфликт: несколько позже к Гаагскому союзу присоединились Дания, Бранденбург, Португалия и Савойя.


[Закрыть]. Тут держава противостояла державе, и нации, восставшие против французского властолюбия, встретили сильный отпор со стороны могучих сил величайшего в мире королевства. И Мария-Терезия в самую критическую минуту первой войны[10]10
  Войны за Австрийское наследство.


[Закрыть] могла еще воспользоваться значительными средствами к спасению: при всей многочисленности своих врагов, потеряв целые области, она положилась на Венгрию, богато одаренную золотыми россыпями и храбрыми воинами, на английских солдат, на их военные корабли и гинеи. Все это были сильные источники помощи, не обманувшие возлагаемых ею надежд.

Теперь в Вене искали повода к войне и нашли его скоро, благодаря незначительному спору, возникшему между прусским королем и герцогом Мекленбург-Шверинским по случаю того, что король набирал рекрутов. Фридрих ссылался при этом на известные права своего дома, которые он установил по собственной инициативе. Австрия усмотрела в этом нарушение Вестфальского мира[11]11
  Заключен в 1648 г. по итогам Тридцатилетней войны. Согласно его положениям, раздробленность Германии на мелкие государства-княжества была усилена, при этом гарантом их независимости стал император Священной Римской империи, фактически сосредоточивший в своих руках внешнюю политику большинства немецких князей.


[Закрыть] и заговорила о воззвании ко всем державам, поручившимся за прочность его. Таков был оттенок, который сумели придать этому тайному большому договору, причем все могущественные государи, участвовавшее в нем, стремились к тому, чтобы лишить слабого короля почти всех его земель; по этому поводу кто-то сострил, что одна часть союзников вела войну из предусмотрительности, а другая – из спекулятивных видов.

Гибель Фридриха была бы неизбежна, если бы один саксонский секретарь канцелярии не выдал ему тайны столь опасного для него союза. Человек этот, по имени Ментцель, доставил прусскому послу в Дрездене, Мальцану, оригиналы самых тайных депеш для того, чтобы тот снял с них копии. Они сохранялись в шкафу, к которому посол велел изготовить в Берлине поддельные ключи. Никогда измена не оказывалась более благодетельной для целого государства; мудрый правитель его не предчувствовал даже, что едва народившаяся прусская монархия была так близка к гибели. Разрозненные владения его, открытые почти со всех сторон, и его беспечность побуждали союзников начать кампанию, которая вместо тягостной войны обещала ряд легких побед. Но вовремя открытые замыслы союзников значительно уменьшили опасность, грозившую Фридриху; он и в самое мирное время всегда был готов к войне – чего до него не делал ни один государь в Европе. Кроме того, он в высокой степени обладал талантами полководца, имел в своем распоряжении богатую сокровищницу и 160 000 человек самого отборного войска. Его могучий гений сумел воспользоваться этими преимуществами, и, так как венский двор несколько раз уклонялся от подтверждения требуемых им миролюбивых договоров, и даже когда прусский посол Клинггреф заявил, что тайна заговора известна, возобновил свой отказ, отрицая все, – Фридрих решился предупредить своих врагов и первый взялся за оружие. В этом случае война была как нельзя более справедливой: у него не было иного средства для избежания опасности или ослабления ее, как только самому идти ей навстречу.

Союзники к тому времени едва только начали свои приготовления; во всем недоставало им денег, а войска, предназначенные для войны, были рассеяны гарнизонами от Пиренеев до Каспийского моря, когда король прусский в августе 1756 года, подобно исполину, двинулся с 60-тысячной армией на Саксонию[12]12
  Вторжение в Саксонию, открывшее военные действия, началось 28 августа.


[Закрыть]. Ему необходимо было занять эту область, чтобы после проникнуть в Богемию и завладеть Эльбой. Обстоятельство это давало ему большие преимущества: все вооруженные отряды противника быстро отступили назад, а значительные города Виттенберг, Торгау и Лейпциг были взяты без сопротивления.

Важный этот шаг Фридриха сопровождался манифестом, изданным им собственноручно для своего оправдания, и мирным заявлением его посла при саксонском дворе о необходимости похода в Богемию. У него не было другого союзника, кроме короля английского, Георга II: тот, опасаясь за свое Ганноверское курфюршество, заключил с ним союз, пользы от которого можно было ожидать лишь в далеком будущем[13]13
  Имеется в виду Уайтхоллский договор.


[Закрыть]. Итак, спасение прусского монарха зависело всецело от быстроты и энергии его военных действий. Вступление в Саксонию, мастерски проведенное, благодаря соблюдению дисциплины и мудрым распоряжениям относительно прохода войск, совершено было тремя колоннами, предводителями которых были король, герцог Фердинанд Брауншвейгский и герцог Бевернский; они долж ны были соединиться под Дрезденом.

При первом известии о выступлении Фридриха к Дрездену двор был страшно поражен. Не медленно составились тайные совещания под пред седательством графа Брюля; министр этот просла вился не глубокой политикой, а своим безумным мотовством и умением неограниченно управлять своим ленивым государем. Этим искусством он владел настолько, что был любимцем двух королей, отца и сына, отличавшихся совершенно различными характерами и склонностями; это, может быть, единственный пример такого рода в истории[14]14
  Речь идет об Августе II Сильном (правил в 1697–1733 гг.) и Августе III (правил в 1733–1763 гг.), курфюрстах саксонских, являвшихся одновременно польскими королями. Август II был деятельным государем, всячески укреплявшим свою власть в Польше.


[Закрыть]. Носил он многозначащий титул первого министра и ненавидел прусского короля за то, что тот, по вступлении своем на престол, стал стремиться приобрести его благосклонность, – но тщетно. Фридрих желал добыть для этого министра весьма желанный им княжеский титул от императора Карла VII; но Брюль не хотел при этом посредничества Пруссии. Таким образом возникла взаимная ненависть; с одной стороны, она сопровождалась бессилием и интригами, с другой – силою, мудростью и приближавшимся войском, привыкшим к победам.

Саксония была настолько мало подготовлена к войне, что Брюль не подумал даже вызвать войска, находившиеся в Польше; напротив, он незадолго до этого сократил постоянные войска, чтобы удовлетворить свою жажду роскоши. Не позаботились ни о продовольственных складах, ни о многочисленных нуждах войск для похода. В таком критическом положении решились на самую безрассудную меру: саксонские войска были поспешно собраны, что составило армию в 17 000 человек, и расположены лагерем на границе Богемии, недалеко от Пирны. Местность эта, с одной стороны, примыкала к Эльбе, круто поворачивавшей здесь и бурно протекавшей между утесами, с других сторон окружена она была почти сплошь горами и цепью крутых скал, к тому же поблизости находились крепость Кениг штейн и форт Зонненштейн. Местоположение по природе было удивительно крепко, а благодаря искусным сооружениям стало неприступным, и выбор лагеря был бы весьма удачен, если бы надо было отрезать австрийцев от Саксонии, но об этом не подумали относительно пруссаков, которые завладели Дрезденом и целым курфюршеством. Однако пространство, занимаемое саксонским лагерем, было слишком велико для армии, потому удовольствовались тем, что укрепили и без того недоступные проходы засеками, редутами и частоколами, для чего воспользовались лесами, покрывавшими площадь лагеря. Но, думая лишь о том, как защитить себя от прусского оружия, забыли о гораздо более страшном неприятеле, который издавна побеждал целые армии, обращал в бегство стольких великих полководцев, делал бесполезными самые замечательные победы и прекращал мгновенно самые продолжительные войны. Слово «голод» и страшные действия его были неизвестны министру, привыкшему к азиатской роскоши и не умевшему предусматривать никакого недостатка. Он принял самые незначительные меры для обеспечения продовольствием своих храбрых войск и во время самого бедственного положения их имел у себя постоянно роскошный стол. Провианта в лагере было запасено всего на две недели; все заботились о частоколах, а не о хлебе, и рассчитывали на императорские войска, которые поспешно были собраны в Богемии под начальством фельдмаршала графа Броуна.

Между тем Фридрих проник в Саксонию и завязал переписку с королем польским. Август, укрывшийся в лагере под Пирной со своими сыновьями, Ксаверием и Карлом, и в сопровождении своего министра Брюля, в письмах своих говорил лишь о нейтралитете, а Фридрих требовал положительных доказательств его, от чего Август и Брюль были весьма далеки. Прусский монарх, по достоинству ценивший это нейтральное предложение, приготовлялся между тем к тому, чтобы упрочить Саксонию за собой, – в виде залога, как он уверял; это было изобретением новейшей политики, чтобы придать иной характер вооруженному нашествию в соседнюю землю; впрочем, неприятель именовал его обыкновенно надлежащим образом. Для содержания прусской армии были вытребованы большие партии зерна, скота и фуража; город Торгау был укреплен и снабжен орудиями, доставленными из различных саксонских городов. Несколько тысяч граждан и крестьян должны были воздвигать укрепления, за что вначале все-таки получали плату. В городе был учрежден прусский генеральный военный комиссариат и походное военное казначейство, куда должны были поступать все контрибуции, собираемые в этой стране.

10 сентября сам король прусский без сопротивления вступил в Дрезден, где совсем не было войск, и занял город и королевский замок. Поведение его и его солдат при этом было характерно для духа текущего столетия, когда даже на войне, при самых тяжелых унижениях, при самых оскорбительных, даже страшных сценах, стараются проявить утонченные нравы, сострадание и учтивость. Фридрих избрал себе главную квартиру в одном саду предместья, поблизости от которого стояла лагерем его армия. Все меры были приняты к тому, чтобы смягчить в глазах пораженных саксонцев грозную картину войны и выставить нового повелителя в привлекательном свете. Он желал, чтобы в нем видели друга, будущего союзника и гостя. Поэтому он старался со всеми быть любезным; иностранным послам была дана аудиенция, во время которой много шутили и острили; почти все знатные лица, находившиеся в Дрездене, засвидетельствовали королю свое почтение, примеру их последовало городское начальство: все были хорошо приняты. Король даже посетил, против своего обыкновения, церковь и подарил проповеднику несколько бутылок шампанского. Он обедал открыто, и саксонцы присутствовали при этом, как зрители; он послал фельдмаршала Кейта[15]15
  Имеется в виду фельдмаршал Дж. Кейт – шотландец по происхождению, 20 лет проведший на российской службе (являлся генерал-поручиком, одно время был послом в Швеции, губернатором Ревеля и Риги), но из-за трений с Бестужевым-Рюминым вышедший в отставку. Спустя некоторое время поступил на прусскую службу.


[Закрыть] с приветствием по адресу королевы и всей остальной королевской семьи, которая не осталась в долгу и любезно пригласила его даже к обеду, предложив своих камергеров для дежурства при этом, – но то и другое было отклонено. Несмотря на все эти любезности, канцелярии в Дрездене были опечатаны, коллегии закрыты, монетный департамент упразднен, некоторые из знатнейших гражданских чинов уволены от должностей, вся артиллерия и снаряды вывезены из столичного арсенала в Магдебург, саксонско-швейцарская гвардия, составлявшая стражу замка, обезоружена, курфюршеская казна была секвестрована; при этом прервали всякое сообщение между Дрезденом и саксон ским лагерем, за исключением транспортов, следовавших с провизией для стола польского короля, а также курьеров и трубачей, которых оба короля посылали друг другу. Самый же лагерь под Пирной был замкнут со всех сторон прусским войском в 32 000 человек, а другая почти столь же сильная армия, под начальством фельдмаршала Кейта, была расположена перед входом в Богемию, чтобы следить за могущими подоспеть вспомогательными войсками. Между тем герцог Фердинанд Брауншвейгский пожал первые лавры в этой войне: он проник с авангардом в Богемию и прогнал австрийского генерала Вида, который расположился с восьмитысячным войском у Ноллендорфа.

Хотя тайна союза, составленного для уничтожения прусского короля, и была открыта этому монарху, и хотя он имел даже копии многих важных документов, все же многое оставалось еще непонятным. Но для принятия надлежащих оборонительных мер ему необходимо было вполне ознакомиться с планом действий союзников; притом и политика налагала на него обязательство оправдать самыми ясными доводами вторжение в Саксонию, повергшее в изумление все европейские дворы, а для этого необходимо было овладеть саксонским архивом. Эта государственная святыня хранилась в трех комнатах королевского замка, примыкавших к собственным покоям королевы польской; у нее одной был ключ от архива, который она берегла, как драгоценнейшее сокровище. Она явно питала враждебные чувства к королю прусскому и потому на его просьбу выдать архив ответила решительным отказом. Однако прусский генерал Вилих, комендант Дрездена, имел точный приказ овладеть им и послал к королеве с этим поручением майора Вангенгейма. Когда тот потребовал ключи, королева явилась сама и положительно заявила, что не разрешает этого; Вангенгейм удалился, и сам комендант отправился к королеве. Но все его просьбы были тщетны; она энергично протестовала, причем грозила, что заслонит собою входную дверь. Вилих бросился перед ней на колени, говорил о настоятельной необходимости точно и безотлагательно исполнить приказ своего монарха, между прочим намекнул на то, что в крайнем случае ему придется прибегнуть к наси лию. Тогда ключ был принесен и Фридрих получил же ла емые документы; они были переданы тайному советни ку, впоследствии государственному министру, графу Герц бергу, который составил по ним замечательные политические сочинения, совершенно оправдавшие поступки прусского монарха в глазах беспристрастных людей всех национальностей[16]16
  Имеется в виду «Memoire raisonne» – брошюра, напечатанная в Берлине и разосланная ко всем европейским дворам. Главным аргументом Герцберга были копии секретных договоров о разделе Пруссии, приложенные к этой брошюре.


[Закрыть].

В этом непочтительном и принудительном поведении относительно королевы – хотя оно совершенно оправдывалось обстоятельствами – все увидели особый род редкой жестокости, которую усилило еще то обстоятельство, что саксонские конференц-министры несколько часов спустя были уволены от службы королем прусским. В тот же день королева призвала к себе всех послов и в патетической речи представила свое печальное положение, причем явно высказала, что ее интересы связаны с интересами всех королей. Слух об этом происшествии с большими прибавлениями был распространен пострадавшими по всем дворам, а поведение Фридриха в Саксонии, представленное в самых черных красках, немало способствовало увеличению числа его врагов и охлаждению многих его друзей. Известно, что жена дофина, впоследствии мать французского короля, бывшая дочерью оскорбленной польской королевы, в слезах бросилась к ногам Людовика XV, умоляя его спасти ее родителей и отечество[17]17
  Имеется в виду жена третьего сына Людовика XV, дофина Людовика, Мария-Йозефа Саксонская, мать будущего короля Людовика XVI (1754–1793).


[Закрыть]. С тех пор при версальском дворе забыты были основы политики, и Франция, без того уже постоянно подстрекаемая Австрией, воспользовалась теперь предлогом, что Вестфальский мир был нарушен вторжением пруссаков в Саксонию, и объявила себя формально защитницей этого мира против Фридриха, побуждая вместе с тем и шведов к войне. Таким образом, Франция стала серьезно принимать участие в войне, которая сильно противоречила ее истинным государственным интересам и которую поэтому в Париже считали до тех пор какой-то политической шуткой. Теперь в этой столице мод стало вдруг модным унижать короля прусского и превозносить до небес союз с Австрией, ради его новизны; даже французская академия не постыдилась назначить публичный конкурс на лучшее хвалебное сочинение в стихах в честь этого союза; однако это поэтическое состязание было воспрещено правительством. Теперь только был отозван из Берлина французский посол Валлори и уволен прусский посол при версальском дворе, Книпгаузен. Фридрих точно так же поступил с французским министром, графом Брольи, которого до сих пор терпели в Дрездене, несмотря на его высокомерное поведение и интриги.

Но, с другой стороны, все же усердно старались примирить прусского короля с польским. Английский и голландский послы, граф Штормонт и Калькоэн, употребляли все усилия для приведения в исполнение этого благодетельного шага. Фридрих требовал от польского короля, в доказательство полнейшего нейтралитета, чтобы саксонские войска были распущены и разошлись по своим квартирам. Август обещал соблюдать нейтралитет, однако отказался подтвердить свое уверение действием. Вскоре по прибытии в лагерь он обратился к своим войскам с патетической речью, требуя, чтобы они с ним пробились до самой Богемии, невзирая на силу врагов. Он говорил, что готов при этом жертвовать собственной жизнью, так как она принадлежит его подданным, а Провидение уж позаботится об остальном. Когда же ему доказали невозможность этого, он, вместе с принцами и министром, отправился в крепость Кенигштейн. Отсюда Август послал новое воззвание к армии, прося ее спасти честь своего короля и защищаться до последней капли крови. Преданные саксонцы, отличавшиеся тем, что страшно любили своих государей, какими бы они ни были, выказали готовность оправдать большие надежды Августа. Но в его лагере вскоре наступил такой недостаток провианта, что людям и лошадям стали выдавать лишь одну треть положенного продовольствия. Впрочем, мужество войск возросло, так как они узнали о приближении австрийской армии, которая, хотя и двигаясь разрозненными корпусами, уже имела более 70 000 человек в Богемии.

Деятельность и усердие венского двора, желавшего непременно начать войну, были чрезвычайны. Большая часть кавалерии в Богемии не имела еще лошадей и снабжена была ими лишь в конце августа в лагере при Коллине, когда пруссаки находились уже в королевстве; к войне были так мало подготовлены, что не было даже лошадей для доставки артиллерии и снарядов в Богемию[18]18
  Нет сомнений, что союзники не были готовы к войне в 1756 г., отчего обвинения их в агрессивных замыслах несколько блекнут.


[Закрыть]. Тогда Мария-Терезия велела открыть свои конюшни и дала собственных лошадей для перевозки орудий. Австрийское и богемское дворянство старалось наперебой следовать этому великому примеру. Сюда спешили со всех сторон менять лошадей, и транспорт был доставлен с поспешностью, которой нельзя было и ожидать.

Эти обстоятельства и потеря драгоценного времени, в течение которого Фридрих мог бы овладеть Богемией, побудили того изменить свою систему; он не мог уже довольствоваться нейтралитетом Саксонии, чтобы обеспечить свой тыл от врагов, поэтому он настаивал на заключении формального союза с Августом, чтобы тот мог освободить свои войска, причем обещал королю польскому, что ему не придется раскаиваться в этом, если только счастье улыбнется прусскому оружию; если же Пруссию постигнут неудачи, то и Саксония должна будет покориться той же судьбе. Но Август и слышать не хотел о союзе; в трогательном ответном письме от 12 сентября он говорил: «Ваше Величество, Вы, должно быть, считаете, что для Вас нет иного спасения, как только гибель моей армии либо от меча, либо от голода. До последнего еще далеко, а от первого меня, надеюсь, избавит в крайнем случае рука Всевышнего, преданность и мужество моих войск. – Я готов на все, чтобы помириться с Вашим Величеством относительно того пункта, который так важен для Вас, если это не оскорбит моей чести».

Такая стойкость со стороны ленивого от природы монарха была неожиданна. Фридрих сделал еще одну попытку; он послал к Августу своего любимца, генерала Винтерфельда, столь же отличного воина, как и ловкого придворного человека, чтобы тот своим красноречием сделал еще более вескими его собственные письменные представления. Фридрих сильно добивался союза Пруссии с Саксонией еще потому, что «эти две соседние державы (так выражался он в своем письме к Августу) не могут обойтись друг без друга, а истинная польза их состоит в том, чтобы они всегда были в союзе». Но так как и эти аргументы были тщетны и Август ссылался на честь и совесть, то в последнем письме своем от 15 сентября Фридрих выразился так: «Жаль, что я не могу быть еще более предупредительным».

Несмотря на это, Винтерфельд еще раз был отправлен к польскому королю, но его многократные убеждения и новые предложения были одинаково безуспешны. Положение Августа становилось все затруднительнее, вследствие приближения дня польского сейма, назначенного на 4 октября, и потому он просил дать ему пропуск для поездки в Варшаву. Фридрих не соглашался на это, пока не будет решена судьба Саксонии. Просьбы Августа были все настойчивее; великий канцлер Польши Малаховский сам отправился в прусский лагерь и грозил, что Польша не останется безразличной к насильственному удерживанию своего короля. Но Фридрих оставался непреклонен.

Между тем Броун получил от своего двора положительный приказ во что бы то ни стало освободить саксонцев. Соединение обеих армий под начальством опытного полководца, которого Австрия причисляла к величайшим своим сыновьям, тотчас сообщило бы войне иной оборот.

Фридрих был убежден в этом и потому удвоил свою деятельность, чтобы блокировать саксонский лагерь и отрезать находящиеся в нем войска от всякой помощи. Чтобы лучше достигнуть этой цели, фельдмаршал Кейт должен был двинуться с сильным отрядом в Богемию, для наблюдения за движениями австрийцев. Прусский фельдмаршал граф Шверин уже проник с 35 000 человек в Богемию и расположился лагерем близ Кенигсгреца. По плану Фридриха, эти две прусские армии должны были так занять неприятеля в его собственной стране, чтобы он не мог подумать о саксонцах. Сам он ждал со дня на день сдачи блокированной армии, так как до этого считал опасным идти в Богемию, где у него не было продовольственных складов, кроме того, саксонские войска тогда овладели бы Эльбой и остались бы в тылу у короля; у него не было и достаточного количества повозок и судов для перевозки жизненных припасов, а ужасные дефиле, прикрывавшие со всех сторон доступ в это королевство[19]19
  В Богемию.


[Закрыть], требовали еще многих необходимых приготовлений.

Чтобы освободить саксонцев, Броуну приходилось переправляться через Эгер, а у него еще не было понтонов; они были доставлены вместе с необходимой артиллерией, и лишь тогда Броун выступил в поход. Фридрих намеревался принудить его к отступлению посредством битвы; передав поэтому начальство над блокированной армией маркграфу Карлу, он отправился к своим войскам, стоящим при Ауссиге, и выступил с ними из лагеря 30 сентября, как раз в тот день, когда Броун действительно переправился через Эгер. На рассвете следующего дня оба войска встретились недалеко от богемского местечка Ловозиц. Австрийская армия состояла из 50 батальонов и 72 эскадронов и имела 98 орудий; прусская – из 24 батальонов, 60 эскадронов при 102 орудиях. Был густой туман, так что в нескольких шагах едва можно было различать предметы. Броун не занял высот Лобош и Радозиц, с которых можно было обстреливать австрийцев. Это обстоятельство заставило Фридриха предположить, что австрийцы переправились через Эльбу и что он наткнулся лишь на арьергард. Несколько тысяч человек хорватов и венгерской пехоты, расположившиеся в виноградниках у подошвы горы Лобош и открывшие ничтожную пальбу по прибли жающимся пруссакам, подтвердили это мнение, по тому что такими легкими отрядами обыкновенно при крывают отступление. Императорская конница, подвер гнувшаяся огню прусской артиллерии и стойко выдер жавшая его, как бы желая исполнить еще другие намерения, довершила заблуждение короля. Сражались в густом тумане, не видя друг друга; между тем король велел занять высоты.

Так как позиция Броуна была обеспечена в центре и на левом фланге болотами и другими недоступными проходами, то Фридрих обратил все свое внимание на город Ловозиц, прикрывавший правый фланг неприятеля, и сосредоточил там лучшую свою пехоту и большое количество орудий; впереди он выдвинул сильную батарею и устроил редуты. К полудню туман рассеялся и обе армии увидели друг друга. Прусская кавалерия произвела правильную атаку, перескочив через широкий ров, и опрокинула австрийскую конницу; но, преследуя ее в горячности, попала под сильный огонь ловозицкой артиллерии и должна была отступить с большим уроном. Не могла она прорваться и через левый фланг неприятельской пехоты, которая была расположена на краю глубокого рва. Тогда пруссаки решили прогнать хорватов из виноградных садов, заборы и плетни которых служили им бастионами; это предприятие удалось, хотя стоило многих трудов. Однако Броун велел теперь лучшей своей пехоте, стоявшей на правом фланге, атаковать высоты; но стоявшие там пруссаки защищались, как львы: несколько полков истратили уже все свои патроны; тогда они бросились в штыки и били неприятелей прикладами, как дубинами. Этот ужасный рукопашный бой длился до тех пор, пока пруссаки не прогнали австрийцев с горы и в самый Ловозиц. Пользуясь их замешательством, они подожгли город и выбили оттуда все неприятельские войска, чем наконец решили судьбу этого дня. Броун совершил мастерское отступление под прикрытием пехоты левого фланга, которая совсем не сражалась и одна только была в порядке. Чтобы обеспечить свою ретираду, он велел сломать мост через Эльбу у Лейтмерица и все мосты через Эгер; таким образом он оставил королю поле битвы, не уступив тому, однако, своих прав на победу. Но победа была несомненна, как и последствия доказали это, хотя прусское войско потеряло больше солдат и с обеих сторон имелись пленные. В Вене отслужены были молебствия в продолжение девяти дней за павших в битве воинов, причем остряки говорили: «Это благодарственный молебен за то, что нам все же не так худо пришлось»[20]20
  Героем Ловозицской битвы стал герцог Бевернский, который лично повел прусскую пехоту в штыковую атаку и открыл пруссакам путь с высот на их левом фланге в долину Ловозица. Сам Фридрих II оставался на правом фланге, ограничиваясь посылкой подкреплений войскам, штурмующим Ловозиц. Осторожная риторика Архенгольца подтверждает сомнительность тактических результатов сражения: несмотря на то, что пруссаки заняли поле битвы, они понесли вдвое большие потери, чем неприятель, – вопреки тому, что автор пишет ниже. Фридрих в какой-то момент решил, что сражение проиграно, и собирался покинуть поле битвы, но был остановлен своими приближенными. В конце сражения прусский король едва не погиб от случайного австрийского ядра и даже не пытался преследовать Броуна. Лишь отсутствие инициативы у австрийского командующего, не рискнувшего идти к Пирне по правому берегу Эльбы, пока пруссаки занимали левый берег этой реки, помешало Броуну освободить окруженных саксонцев.


[Закрыть].