Текст книги "The Мечты. О любви (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Юля тяжело поднялась. Поставила на место стул и, предприняв еще одну попытку, хрипло проговорила:

– Я не знала, Дим. Я только несколько дней назад узнала. Называя Андрея твоим – я тебя не обманывала, потому что я сама… долго не понимала. Я виновата перед тобой, ужасно виновата, но давай как можно скорее разведемся… так будет лучше.

– Как будет лучше, я сам разберусь, – сказал Ярославцев и отчеканил: – Пошла. Вон.

Она кивнула. Что ей еще оставалось?

Вынула ключи от машины, положила на журнальный столик. И молча вышла, будто из нее выпустили все оставшиеся силы. Зато голова не в песке.

Не привык прятать голову в песок и Яр.

Клокотавшая в нем ярость искала выхода. И нашла.

Стул, который Юлька оставила за собой, он резко схватил за спинку и швырнул на другой конец комнаты.

От этого не отпустило – только скрутило еще сильнее. Изнутри прожигала желчь. И ненависть. И желание отыграться. За рога. От кого рога, господи! От Моджеевского?!

Через полчаса Ярославцев обнаружил себя сидящим в машине и заводящим двигатель.

Радио – погромче, чтобы не думать. Взгляд в зеркало заднего вида – глаза все еще налиты. Желанием убивать. В остальном – Яр как Яр. С иголочки.

В здание «MODELIT» он влетал, уже в целом разбирая дорогу. Даже мог бы сказать, что контролирует себя. А вот в приемной не удержался от язвительного замечания в сторону секретарши, предложившей подождать, пока у Богдана Романовича закончится планерка:

– Кофе не буду, у вас он так себе получается.

– Тогда чай, – невозмутимо ответила Алена и принялась хозяйничать у кофемашины.

Пока ждал, думал – по стенам ходить начнет. «Отец Андрея – Богдан», – непрекращающимся рефреном крутилось в его голове, вслед за ложкой, которой он помешивал сахар. За последние десять лет – первый раз сладкий чай, и то по недосмотру. Хотелось вылить его на голову секретарше, деловито сидевшей за компьютером и, возможно, даже работавшей.

«Отец Андрея – Богдан». Пацан, которого он растил как своего и которым он гордился совершенно искренно – Юльке его сделал Богдан. Когда, черт подери, успел только!

Яр негромко выругался, пролив чертов кипяток себе на брюки, и почти одновременно с этим из кабинета ясновельможного господина Моджеевского повалили подчиненные. Он вскочил на ноги, но Алена остановила его коротким жестом, прошмыгнув мимо толпы к Богдану. Дима скрежетнул зубами. И не стал ждать. Как только последнее тело покинуло приемную, наплевав на помощницу, ломанулся в дверь и жизнерадостно рявкнул:

– Ну привет, дружище! Скучал?

– Привет, – невозмутимо отозвался Богдан, откидываясь на спинку своего кресла. – И нафига, чтобы я скучал по тебе?

– Ну как же! Дружим с детства! Работаем вместе! Проект у нас общий, опять же. Я вот вчера только приехал ночью, и сразу к тебе, с результатом!

– Тогда излагай, – пожал плечами Моджеевский и повернулся к Алене. – Принесите два кофе, пожалуйста.

– Я не буду, спасибо, – ухмыльнулся Яр.

– Еще чаю? – с каменным лицом переспросила Алена.

– Чай у вас тоже не того сорта.

– Как скажете, – кивнула она и вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

Одновременно с этим звуком, Яр наклонился через стол и, заговорщицки подмигнув, проговорил громким шепотом:

– Я с Центрального переманил режа. Бергент когда узнает о такой подставе – закажет наше с тобой убийство. И закопают нас точно рядом.

– Круто. Весь бюджет на него угрохал или что-то осталось?

– Осталось, не боись. На шикарные похороны хватит. Так что ты думаешь насчет могилок рядом, а? Ну чтоб Юльке было удобно там… это… проведывать, убирать… Андрюху к нам водить, рассказывать, что тут его папы.

Мысленно послав космосу проклятия, а Юльке – злобный рык, Моджеевский и бровью не повел в сторону Яра.

– Не надейся, – отмахнулся Богдан. – У отца свое видение захоронения Моджеевских. И ты в этот проект точно не попадаешь.

– Да? Жаль. А то все-таки я твоего сопляка отцом считаюсь. Да и это… Юльку основам полового воспитания обучил, прежде чем она с тобой спуталась. В общем, мы почти родственники.

– Мы вообще не родственники. И давно не друзья, если ты еще не заметил.

– Разве? – оскалился Яр. – А почему тогда твой приплод мою фамилию носит? Что? Тебе не нужен, так мне спихнул? Ладно, она – дура. Всегда была дурой. Но ты-то – молодец! Я тебе тут полжизни расписал, а ты все это слушал… Моджеевский, мать твою, как?!

Богдан сцепил пальцы в замок, положил их перед собой на стол и, не отводя взгляда от Ярославцева, медленно проговорил:

– Развод, отказ от отцовства Андрея и ты снова свободен. Как-то так.

– Ты ее все эти годы трахал?

– Я не буду это с тобой обсуждать, – жестко отрезал Моджеевский.

– На правах мужа – имею право знать! Бл*дь! Как это вы умудрились? Как это у вас все происходило? Ветвистые у меня рога?

– Не истери, как баба, Яр, – рявкнул Богдан.

Дима вздрогнул и уставился на Моджеевского с такой неприкрытой ненавистью, которая и с ног бы сшибла. Но на большее, чем смотреть, Яр был не способен.

– И как она тебе? – охрипшим голосом спросил он. – Такое же бревно, как со мной? Или для тебя старалась?

– Заткнись, – сдерживая ярость, прошипел Богдан. – И лучше обеспокойся тем, чтобы закончить это все побыстрее.

– Хер тебе, а не быстрее, – хохотнул Яр. – Допустим, я хочу дать своей семье еще один шанс. А может, два. Все-таки ребенок!

– И результат теста ДНК.

– Да похер на результат! В его свидетельстве о рождении моя фамилия. Я отцом записан. Я Юляна беременного по больницам тягал. Я из-за этого сопляка ночами не спал, все прелести жизни молодого папаши на своей шкуре испытал. Я его даже люблю, все-таки растил. И отказываться от него не собираюсь.

– Все? – насмешливо поинтересовался Моджеевский.

– И развода не дам. Как-то так.

– Тогда до встречи в суде.

– Договорились, – хохотнул Димон и подхватился со стула.

Его шаги по кабинету в направлении двери были уверенными и решительными. Вовсе и не скажешь, что еще не так давно он был растерян или подавлен. Несмотря на эмоции, в голове его зрело. Вызревало. Формировалось то, что завтра станет его основным планом. Потому что даже на такой дерьмовый случай обязательно должен быть план. Не впервой.

Уже на выходе, взявшись за ручку двери, Яр обернулся и посмотрел на Богдана, все еще сидевшего в кресле. Криво усмехнулся и сказал:

– А каково это? Она тебе со школы нравилась, а ее первым был я. Ты ее хотел, а жила она со мной. Сына ей сделал, а фамилия у него Ярославцев. Неприятно, да?

Моджеевский подавил вздох. Димон нифига не менялся, его главной целью всегда было – выбиться в люди. Ну, как он это понимал. Друзей искал выгодных, собственной бабки стеснялся. И Юльку под ту же гребенку.

– Я точно знаю разницу между участием и победой.

– Да мы еще не знаем, кто победил, Богдан. И пока не дойдем до конца – не узнаем. Она мне изменяла. Где гарантия, что завтра на моем месте ты не окажешься? – фыркнул Ярославцев.

– Моя гарантия в том, что я всегда на своем месте.

В ответ Димон приподнял бровь, но и слепой бы заметил, как потяжелел его взгляд. Моджеевский сработал филигранно – попал точно в цель. Когда всю жизнь живешь на чужом месте – сам об этом знаешь. Комплекс самозванца – самый правильный диагноз. Яр почти слышно скрежетнул зубами, вышел из кабинета, а потом шарахнул дверью со всей дури.

Скрежетал зубами и Богдан, набирая Юлин номер. Ему очень хотелось пришибить эту упрямицу, потому и воспользовался телефоном. Ведь, как известно, посредством телефонной связи не удалось пришибить еще ни одного человека, а Юлька ему еще пригодится. И, к некоторому его облегчению, очень скоро, буквально через пару гудков, он услышал спокойную Юлькину речь, по которой нельзя было понять, что там у нее происходит.

– Привет! Ты что-то хотел?

– Привет, – хмуро рявкнул он в ответ. – Хотел. Хотел узнать, как провела утро.

– Что с голосом? – заботливо поинтересовалась Юлька.

– Не меняй тему.

– Не меняю. Отвезла Андрюшку в сад, съездила к Диме, объяснилась с ним. Сейчас в магазинчике, работаю… И… и мне все же очень не нравится твой голос.

– Мне тоже кое-что не нравится, – хмыкнул Моджеевский. – Ну и как прошло?

На мгновение ему показалось, что она расколется, потому как на том конце повисла некоторая пауза. Незначительная, скорее запинка. Но все же Юлька была Юлькой. И потому уперто проговорила:

– Для первого раза нормально. Могло быть хуже.

– Первого?

– Ну… нам же еще нужно будет… все-таки решить с разводом, – чуть менее уверенно, но все же заявила она.

– И как же вы договорились решать с разводом?

– Мы не договорились. Потому придется разговаривать снова.

– То-то я смотрю, что Ярославцев под сильным впечатлением, – снова рявкнул Богдан. – Юлька, блин! За каким дьяволом ты поперлась к нему одна?

– Он что? Он был у тебя? – тут же всполошилась она, очевидно, вычленив главное.

– Юлька! – одернул ее Моджеевский, на секунду завис и выдал: – А тебе, похоже, тоже понравилось. Ну так и что у вас произошло?

Она помолчала. Вариантов не оставалось. По всему выходило, что придется представить какую-то лайт-версию безобразной сцены, которую разыграл ее супружник с ее же подачи. Но врать – мягко выражаясь, не вариант, потому что это тоже означает прятать голову в песок. А Юлька почему-то решила для себя, что будет Богдану говорить правду. Они и без того заигрались.

– Ну а ты как думаешь? – устало, уже совсем иначе, чем начинала этот разговор, спросила она. – Я ему сказала, что ухожу, он не воспринял всерьез. А уж когда про Андрея озвучила… согласись, у него были причины вспылить. В общем, он психанул, а я свалила огородами.

– Ты как будто специально нарываешься, – хмуро проговорил Богдан. – Только я не понимаю – зачем.

– Я не нарываюсь. Моджеевский, как бы там ни было, но Дима – мой муж. И все, что случилось с нами в браке, – касается только нас. Кроме прочего, это я все разрушила и совершенно ужасным способом. Как ты себе представляешь свое участие в подобном разговоре?

– Да ты вообще ни в чем моего участия не представляешь, – хмыкнул Богдан. – Но в который раз предупреждаю: меня это не устраивает. И продолжаться так не будет.

– Нет, мне вот даже интересно, – в тон ему проворчала Юлька, – чем ты мог бы помочь в случае с Димкой! Сидел бы на соседнем стуле и слушал, как он орет? Причем, заметь, имея к тому все основания. Мало того, что я ему изменяла, так еще и ребенка на него чужого… повесила. И именно так это выглядит со стороны! А уж для него – подавно.

Богдан вздохнул, испытывая на себе ее излюбленную тактику «лучшая защита – это нападение». И будь другой причина, он бы, наверное, посмеялся. Сейчас же было совсем не до смеха, даже если она в чем-то и права.

– Во-первых, при мне он бы не орал, – сказал Моджеевский. – И ты сама это прекрасно знаешь. А во-вторых, любые конфликтные ситуации лучше разруливать на нейтральной территории. И это ты тоже прекрасно знаешь. Но когда включаешь упрямство, то отключаешь мозги!

– Да я вообще ходячий косяк! Не привык еще?

– Хочу, чтобы ты отвыкла.

– Вопреки твоим ожиданиям, я не намерена прятаться за тобой от своих проблем!

– Я и не собирался тебя прятать.

– Невозможно от всего уберечь. Живая осталась – и ладно.

– Не ладно, – жестко отрезал он. – То, что ты не умеешь «вместе», не означает, что не нужно этому учиться. Но если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, то уже мне придется действовать самому.

– Что ты имеешь в виду под «действовать самому»?

– Без твоего участия.

Юлька на некоторое время зависла, очевидно, пытаясь уразуметь сказанное им.

А когда уразумела, вспыхнула и выдала:

– Ты знаешь, с тобой было значительно проще иметь дело, пока ты не знал про Андрея!

– Чем это? – поинтересовался Моджеевский.

– Тем, что ты куда меньше лез туда, куда тебя не просят.

– Тогда, может быть, ознакомишь меня с идеальной картиной твоего мира?

Юля снова замолчала. На этот раз надолго. Смотрела на окно. В нем расцвечивало цветными солнечными зайчиками помещение старое витражное стекло, которое, наверное, не могло ответить ни на один вопрос, но наверняка и было той самой идеальной картинкой ее мира.

А перед ее носом, на столе – так и не отснятые украшения, привезенные из Парижа. Зеркальце. Несколько серебряных чашек. Красиво. Тоже часть ее мира.

И спрятанные подальше, в бюро, запонки и зажим для галстука от Тиффани пятидесятых годов в оригинальном футляре. Для него.

И еще перед глазами – мальчик, целовавший ее у маяка в прошлой жизни. Сейчас он вырос и ничего идеального в нем не было. Как и в ней. Как и в ней, черт подери. А ведь когда-то они мечтали быть вместе всегда-всегда. Смогли бы тогда? А сейчас – смогли бы?

У нее все еще дрожали руки после разговора с Ярославцевым. До сих пор. Не помогал ромашковый чай, заботливо приготовленной Машкой, понявшей все по-своему, когда она, перепуганная и почти плачущая, влетела в помещение магазина. По-своему – не значит, неправильно. Просто у каждого своя картинка мира.

– Я хочу, – начала Юля и запнулась, но все же продолжила: – я хочу сама понять, Богдан. Каким я вижу его сегодня. И каким его видишь ты.

– Исчерпывающе, – коротко отозвался Моджеевский.

– Значит, поговорили?

– Если ты о своей встрече с Ярославцевым, то, вероятно, да. Тебе виднее.

– Ну хочешь – прибей меня. Я понимаю, что и ты будешь прав, как прав Дима. Всем жизнь перегадила.

– У тебя приступ самобичевания? – самым серьезным тоном спросил Богдан.

– Ну ты же именно так и думаешь. Винишь меня. Ок, я виновата. Дальше что?

– Дальше? – он ненадолго задумался. – Дальше понять бы, в чем ты виновата.

– Хватит, – выдохнула она в трубку. – Хватит вытаскивать из меня нутро наружу. Ты и сам знаешь в чем. Препятствовать твоему общению с Андреем я не буду. Убегать – тоже. Мой новый адрес тебе известен. На развод подам. Но выворачивать меня наизнанку – не смей.

– Юль, ты сейчас что-то пытаешься доказать себе самой, не мне.

– Зачем ты звонишь?

Богдан откинулся на спинку кресла и уставился в потолок. Трудно объясняться, когда адресат объяснений закрыл руками уши.

– Хотел услышать от тебя, как прошла встреча с Ярославцевым, – медленно проговорил он. – Хотя я бы предпочел, чтобы ты меня предупредила, что собираешься сделать. Еще лучше было бы, если бы все же не пошла к нему в одиночку.

– Услышал? – глухо отозвалась она.

– То, что ты захотела мне рассказать, – да, я услышал. Но я уверен, что это не все.

– А за остальное ты его пришибешь, – грустно хохотнула Юлька. – Но учитывая, что вы оба – пострадавшая сторона, идея так себе.

– Хочешь, пообещаю, что не буду его… пришибать?

– Хочу. Но не поверю. Ты же тоже… упрямый.

– А еще я эгоист, – довольным тоном сообщил Богдан.

– Не делай так.

– Как? – искренне изумился он.

– Не включай этот тон.

– Ничего не понятно, но очень интересно, – хохотнул Моджеевский. – Ок, как скажешь.

– Этот – тоже не включай. Когда мы ругаемся – это запрещенный прием.

– И какой прием разрешенный?

– Орать – можно, – разрешила она. – Арктический холод включать – тоже.

– Обязательно учту, – заверил Богдан, – в следующий раз.

– Это когда я в следующий раз пойду разговаривать с Ярославцевым? – хмыкнула Юлька, сама того не замечая подхватив его интонации.

– В такой следующий раз я обязательно пришибу тебя!

– Оставишь ребенка без матери?

– У него отец есть.

И все. В этом самом месте что-то ухнуло вниз внутри нее. Юля перевела дыхание и негромко, придушенным голосом сказала:

– Только ты не забывай, пожалуйста, что сейчас отцом значится Дима. И пока это так, тебе не выгодно меня пришибать. А то совсем без нифига останешься. Как бизнесмен ты должен это понимать.

– Почти все и всегда решается объемом инвестиций, – парировал Моджеевский, – это я тебе как бизнесмен говорю.

– Мне кажется, не там, где касается живых людей с их чувствами.

– Ты все-таки идеалистка…

– Это плохо?

– Это не рационально.

– Я пыталась быть рациональной, закончилось дерьмово. Так что нечего было и начинать.

– Больше не будешь?

– Не буду. В своей шкуре жить легче, чем в ослиной.

– И к Яру больше сама не пойдешь?

– Яр – это его школьная кличка?

– Не знала?

– Нет. Сегодня мне показалось, что я вообще его не знала.

– Но ты опять ушла от ответа, – хмыкнул Богдан.

– Мне работать надо. Думаю, тебе тоже. А что до Димы… мне самой еще нужно переварить то, что было сегодня, прежде чем что-то отвечать.

– То есть ты не исключаешь, что пойдешь к нему снова, – проворчал он. – Прекрасно!

– Жизнь загадочна и непредсказуема! – пропела Юлька в трубку.

– Ну я так и понял.

– Тогда пока?

– Пока, – попрощался Моджеевский.

В трубке стало тихо. Отбросив телефон в сторону, Богдан закинул руки за голову и крутанулся в кресле. Тормознул каблуками брендовых туфель в тот момент, когда оказался лицом к панорамным окнам. Погода была ясной, и вид на маяк, который он искренне считал лучшим достоинством своего кабинета, открывался потрясающий. Только и наслаждаться, если бы не Юлькина строптивость. Впрочем, он по-прежнему ловил кайф от их препирательств. И от воспоминаний об их встречах на маяке. И от предположений, чем она может сейчас заниматься.

И черт его знает, сколько еще он мог так витать в облаках, если бы на пороге кабинета не нарисовалась вечная Алена с расписанием на сегодня и чашкой крепкого кофе.

Рабочий день, наконец-то, вошел в привычную колею.

Ему даже удалось вполне себе продуктивно поработать почти до самого обеда и разгрести пару куч завалов, накопившихся за последние неспокойные дни, в абсолютной уверенности, что ни одного из этих дней он никогда не променял бы ни на какой другой, в котором не было бы его бестолковой и удивительной Юльки.

А ближе к обеду дверь кабинета, сегодня, очевидно, доступная всем желающим, распахнулась путем приведения ее в движение посредством руки Романа Романовича. Алена вряд ли могла этому помешать – да и вообще присутствие отца здесь было не таким уж и частым. Он по-прежнему недолюбливал высоту, и стало быть, сюда, на самый верх, его загнала необходимость срочно увидеть свое чадо.

Роман Романович остановился почти на пороге, не снимая пальто, оперся спиной о косяк, сложил обе руки на груди и добродушно прогромыхал:

– Между прочим, у тебя обед через десять минут.

Чадо оторвало внимательный взгляд от монитора, не менее внимательно воззрилось на предка и незамысловато поинтересовалось:

– И че?

– И то, что испорченный желудок ближе к моему возрасту даст о себе знать, потому лучше начинать заботиться о нем смолоду.

– Если я правильно понимаю, ты собираешься проследить, чтобы я пообедал, – озвучил догадку Богдан.

– Именно. И заодно разделить с тобой трапезу. Как ты смотришь на то, чтобы сделать это в «Соль Меньер»? Они к весне меню меняют.

– Ну давай пообедаем, – согласился Моджеевский-младший, пружинисто поднялся из кресла, подхватив со спинки пиджак. – На твоей, на моей?

– А пройтись ножками – не? – хохотнул Роман Романович. – Давай на твоей, только кликни Петра, чтоб был готов, а то вдруг обед пойдет не по плану.

– Не переживай, – отмахнулся Богдан, – если пойдет не по плану, тогда и разберемся.

Маленькой процессией – впереди Роман Романович, за ним Богдан Романович – они пересекли приемную.

– В три Карпов просился прийти, – напомнила Алена, возникнувшая из-за монитора эдакой говорящей и вечно занятой головой.

– Придется перенести, – хором проговорили Моджеевские и так же синхронно хмыкнули, глянув друг на друга. Роман расхохотался и легко хлопнул сына по плечу, после чего поднял руки вверх и выдал:

– Прости, привычка!

И даже невозмутимая Алена, глядя на этих двоих, едва-едва сдержалась от того, чтобы позволить себе невероятное и недопустимое – рассмеяться с ними хором. Но недаром она была вышколена Моджеевским-старшим с младых ногтей. Продолжала сидеть безмятежной и невозмутимой до тех пор, пока оба не скрылись с ее глаз, и только после этого выдала себе под нос с коротким смешком:

– Двое из ларца!

После чего быстро глянула на часы и принялась собираться – у секретарш тоже бывают обеды. Разумеется, не в рыбных ресторанах, хотя иногда и в них, но в кафетериях недалеко от работы, куда вовсе не нужно добираться машиной, пусть и всего несколько кварталов.

Февраль, между тем, все сильнее сдавал позиции и уже совсем не походил на себя в привычном значении зимнего месяца. Напротив, если бы не все еще голые клумбы, вполне можно бы было подумать, что на дворе вовсе даже не март, а апрель подбирается в лучшем, солнечногорском виде – теплый и светлый. Впрочем, до весны и правда оставалось совсем немного, и пока Моджеевские ехали в «Соль Меньер», солнечные лучи то и дело мелькали между домов, отчего мир вокруг казался почти до прозрачности сияющим. А может быть, он таким казался потому, что, несмотря на все невзгоды, которые, если подумать – никакие не невзгоды, а наоборот, Богдан чувствовал себя на редкость спокойно – впервые за долгое время покой для него означал не отсутствие бесконечной движухи и незаканчивающейся работы, а что-то совсем другое, что-то внутри него самого. И это тоже не могло ему не нравиться.

Наверное, нечто подобное и Роман подмечал в нем доро́гой. И когда они, уже устроившись за столиком в отдельном кабинете с окном, выходившим на море, и сделав заказ, остались наконец вдвоем наедине с аперитивом, Моджеевский-старший, еще некоторое время помолчав, перекатывая во рту вино, не без усмешки спросил:

– Ну так что, Богдан Романович, как ощущения? Поздравлять мне тебя или наоборот соболезнования приносить?

Брови Богдана взметнулись вверх, а рука, в которой он держал стакан с соком, замерла на полпути. Прикинув пару вариантов, Моджеевский-младший решил не ломать мозги и спросить:

– Может, причину огласишь, чтобы я точно мог ответить.

– Причину? Причину… ну что ж, раз сам не понимаешь, то почему бы и не огласить причину. Каково это – обнаружить, что у тебя есть ребенок? Какое у тебя к этому отношение? Ты уж прости, мне Женя уже сказала, ей Юля разрешила.

Богдан поставил, наконец, стакан на стол и усмехнулся:

– Ну я бы мог, конечно, тебе напомнить, что у тебя и собственный подобный опыт имеется. Но не стану. Так уж и быть – поздравляй!

– То есть, тот факт, что ребенок твой, – тебя скорее радует, чем заставляет думать, как бы отмахаться? – поинтересовался Роман на всякий случай для верности.

– А тебя бы сильно остановило, если бы у Жени, например, был свой ребенок? – недолго думая, брякнул Бодя.

– Значит, для тебя вопрос даже так стоит? – едва ли удивившись, но все-таки уточнил Роман. – Нет, меня не остановило бы. Мы с Женей уже слишком взрослые были, и оба с опытом. Но у тебя другая история. У вас с Юлей… другая история. Юля – Женина родная сестра… И она дочь Малича, моего тестя. Такая же, как Женя… надеюсь, ты понимаешь, что это все слишком серьезно, чтобы относиться к Юле так, как ты относишься к остальным женщинам? Это уже касаться будет не только тебя, но и нашей семьи.

– Я, конечно, подозревал, что ты не ради моего желудка приехал, – весело усмехнулся Богдан. – Но если ты продолжишь в том же духе, то рискуешь услышать от меня какую-нибудь грубость.

– Бога ради, не стесняйся, излагай, – откинувшись на спинку дивана, заявил Моджеевский-старший. – Но предупреждаю, что с Юлькой роман ради романа затевать не стоит. А в остальном – я прекрасно помню, что ты вытворял, когда вы расстались в детстве, потому питаю надежды.

– Ни я, ни она уже давно не дети, – пожал плечами сын. – Мы, конечно, накосячили. Но ты сейчас так говоришь, будто ты Юлькин отец, а не мой.

– Это ты еще просто с Никитичем не разговаривал. Планируешь?

– Планирую, – кивнул Богдан и хохотнул: – Хотя мне кажется, он адекватнее тебя.

– Ну это ты ему омлет не жарил. И на кухне его не пылесосил.

Рядом с ними замельтешил официант, расставляя заказанные блюда. Моджеевский-младший, наблюдая за ним, представил себе отца с пылесосом. Картинка вышла абсолютно фантастической, потому что подобного ему и в глубоком детстве видеть не приходилось. А когда они снова остались одни, заявил:

– А я и не буду.

– Ну это мы еще поглядим, – хохотнул Роман Романович и широко улыбнулся сыну. – И сам-один к нему на ковер не ходи, это тебе мой отцовский завет. Бери ее, ребенка, меня можешь прихватить. Я – Женю. Лизку массовкой возьмем… В общем, один – не вздумай. И это тебе повезло, что Маличу Юлин муж никогда не нравился.

– Ну я понял, – в тон ему сказал Богдан. – Когда я подружусь с Андреем Никитичем, я замолвлю за тебя словечко.

– Ну-ну! – хмыкнул отец и взялся за приборы, после чего, отправив в рот оливку из салата, решительно заявил: – Значит, ты планируешь с ней сойтись?

– Я планирую на ней жениться, – получил он немедленный ответ.

– О как! – восхитился Моджеевский-старший и резко посерьезнел: – Тогда объясни мне, пожалуйста, как так вышло… как вышло, что у вас общий ребенок, но у нее есть муж, а ты до сих пор не с ней? Если уж ты все это время… если все эти годы она тебе не безразлична. Почему ты до сих пор не с ней?

Потому что идиот.

Потому что все это время, несмотря ни на что, злился – бесконечно злился – на нее и на себя.

Много лет назад ему казалось, что если ей не надо, то и ему не надо! Он уедет и будет счастлив. Никогда больше не видеть ее, никогда не разговаривать с ней. Он искал всевозможные способы, чтобы не думать о ней, не просчитывать будущее, не вспоминать об утраченном. Только спустя несколько лет он неожиданно для себя понял, что на самом деле ничего у него не вышло. Слишком не знал себя, слишком глупо верил, что отрезано, слишком привык к слепоте.

Их случайная встреча на свадьбе отца расставила все по местам. Тогда Богдан был в этом уверен. От злости, ревности и впервые затопившей его обиды готов был сметать все на своем пути. И чтобы никого не покалечить в реальности, сбежал на несколько недель из Солнечногорска. Тогда задело не то, что она вышла замуж. В конце концов, ему и в голову не приходило записывать ее в монашки. Не то воспитание, да и вообще не их случай. Но он совершенно не находил объяснения, какого черта она молчала об этом, обратив все в фарс поутру.

И потому нет-нет, а у него мелькала коварная мысль, что Андрюшка как их общий ребенок – неплохая такая месть со стороны Вселенной. Это его утешало, примиряло с Юлькой и двигало вперед теперь уже без каких-либо тормозов.

– Ей надо было повзрослеть, а мне стать старше, – улыбнулся Богдан.

Отец в ответ негромко хмыкнул себе под нос и на некоторое время замолчал, но Моджеевский-младший почему-то отчетливо различал одобрение во всем его виде. А потом с какой-то едва слышной теплотой Роман проговорил:

– Было бы значительно лучше, если бы вы взрослели и становились старше вместе все-таки. Скажи честно, я виноват перед тобой, да? За Жеку, за то, что не вмешался, когда должен был…

– Да ладно, – отмахнулся сын, – вы с матерью были вместе дольше, чем мы с Юлькой врозь. Сильно вам это помогло?

– Ну как сказать… Дело же не в годах. Зато вас двое есть… И ты не думай, что я не любил ее или разлюбил, когда мы разводились. Все это гораздо сложнее. Вообще все сложнее, когда понимаешь, что сам виноват. Я никогда не жалел о том, что у нас с ней было, но я и никогда не жалел о том, что есть Женя. Разве что о некоторых ошибках. И своих, и твоей матери… Просто было бы спокойнее, если бы эти ошибки не распространились на вас с Таней. Танька годами на меня обижалась за мать, а ты из-за моего романа с Женей потерял Юлю.

– Юлька обиделась на меня из-за того, что я сказал ей свою правду. Сказал то, что действительно тогда думал, – задумчиво проговорил Богдан. – Я рад, что у тебя есть Женя. Рад, что я сам смог увидеть дальше собственного носа. Но знаешь… ведь если бы Женя не оказалась Юлькиной сестрой, то мне можно было бы думать и говорить о ней все что угодно. И вполне возможно, что Юлька даже была бы на моей стороне.

– А помнишь, как мы с тобой на даче вдвоем жили? – неожиданно и немного невпопад спросил Роман.

– Помню, – кивнул сын и хохотнул: – Но без тебя прикольнее.

– Я не об этом. Я тогда задурил неслабо и очень ее унизил, но Женя простила. А я с ней обошелся ужасно настолько, что самого себя не смог бы. И Нина… Нина тоже не смогла… я до сих пор не знаю, с кем из них я поступил хуже. В этом отношении ты вряд ли мог так уж сильно накосячить. И всем людям однажды прилетает еще один шанс, главное – не проворонить. Соответственно, повторяю вопрос: если ты ее любишь, почему ты до сих пор один на даче? Вряд ли там хоть вполовину так прикольно без меня, как было бы прикольно с ней.

– Это ты сейчас пытаешься исправить ошибки десятилетней давности?

– Это до меня дошло, что ты десять лет по ней сохнешь. Я думал, перерос давно. А ты дорос, оказывается.

– Ну коль ты это признаешь, то я оставлю за собой право действовать по собственному усмотрению, – заявил Богдан.

– Да бога ради. Вообще моя миссия сегодня заключается в том, чтобы донести до тебя мысль, что… если что – я все еще готов подтирать вам сопли и задницы. В смысле – любую поддержку окажу.

– Для этого у тебя есть Лиза. Ну и, походу, теперь еще и Андрюха, – весело рассмеялся Моджеевский-младший. – А мы сами разберемся.

– Почему-то я даже не сомневался, – следом за ним рассмеялся Моджеевский-старший. – Ты фамилию-то мелкому когда менять планируешь? Не тяни, это важно!

– Со сроками определяться будут адвокаты.

– Ну, правильно, конечно, – удовлетворенно крякнул Роман Романович и принялся с аппетитом жевать, кажется, осознавая, что его-то жизнь точно приходит в полную гармонию.

Официант занес к ним блюдо с устрицами и бутылку его любимого вина, потому утверждать, что это не так, не рискнул бы и самый смелый. А Роман, взглянув в окно на солнечный свет, задумчиво проговорил:

– У нас с тобой карма. Умудряемся делать детей сестрам Малич именно тогда, когда это кажется уже невозможным. Судьба нас любит.

Услышав столь оригинальное умозаключение, Богдан прыснул.

– Не говори это больше никому, – сказал он, отдышавшись. – А то решат, что у тебя ранняя деменция.

– Дык я ж не кому попало, я – тебе. Ты-то понимаешь!

– Ну вот и не развивай тему. Хватит и того, что наши родственные связи слишком запутаны, чтобы сходу в них разобраться.

– В это даже я вникать отказываюсь. Когда до меня дошло, на кого Андрей похож, я думал, у меня мозг взорвется… – легко пожал плечами Роман Романович. – Ты мне его на выходные привезешь-то? Ну, если других планов нет…

– Вряд ли я пока имею право распоряжаться временем Андрея, – развел руками Богдан, – но я поговорю с Юлей.

– Согласен. А вообще еще хорошо, что его реально Андреем зовут. А не… сам знаешь. Горе ты… луковое.

– Как Юля назвала, так его и зовут, – усмехнулся Моджеевский-младший, – я при чем?