Текст книги "The Мечты. О любви (СИ)"

Автор книги: Jk Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

… и на мечту можно опереться

***

Все мы мечтаем. Кто-то о маленьком, а кто-то о великом. Кто-то о мире в доме, а кто-то о мире во всем мире. Кто-то о том, чтобы найти себя, а кто-то о том, чтобы остаться собой. Мы мечтаем о разном: о комфорте, о путешествиях, о семье, о романтике, о втором шансе, о невозможном.

Обо всем сразу или хотя бы о том, чтобы не толстеть, поедая пирожные после шести вечера.

Иногда же мы перестаем мечтать. В какой-то момент мы утрачиваем то, что прежде помогало жить с верой в лучшее. Или в Деда Мороза. И тогда забываем свои крылья в самых темных углах нашей души. Или того, что от нее осталось.

Одни из нас становятся стариками, скептично глядящими на мир. Других навсегда меняет приобретенный опыт, превращая в прагматиков. Третьи – боятся снова рискнуть и обжечься, ведь нет ничего страшнее разбитой мечты.

И даже если жизнь уберегла от разочарований, то как отличить мечты от желаний? Ведь если не научился мечтать, желаний все равно может быть много. Закончить престижный вуз, сделать хорошую карьеру, открыть анчоусную, отдохнуть на Мальдивах и просто идти своим собственным путем.

А еще бывает, что бежишь от мечты. Днями, годами, что есть силы. Потому что мечта кажется неправильной и совершенно недостижимой. Потому что исполнение мечты – причинит боль другим. И потому что мечта – это непозволительная роскошь, если ты – замахнулась на что-то, что тебе не по зубам.

Юля Малич, без малого двадцативосьмилетняя совладелица магазина винтажных украшений, была слишком молода для скепсиса и прагматизма, но достаточно твердо стояла на ногах, чтобы признать: она трусиха, по глупости едва не променявшая свою мечту на рутину. Штука была в том, что на ногах она теперь стояла не потому что сама такая уж молодец. А потому, что оказалось, что и на мечту можно опереться. И эдак мир вокруг значительно меньше шатается.

Юля улыбнулась собственным мыслям и застегнула сумку. Часы показывали совсем еще немного времени. Она сегодня закрывала магазинчик пораньше, потому что ей не сиделось на месте. Но ближайшие полчаса – еще здесь.

Впереди – забрать Андрюшку из сада. Он теперь в другой ходил, частный, построенный лет восемь назад для обитателей «Золотого берега».

Потом – приготовить ужин.

А после – она не имела ни малейшего представления, но рядом будет Богдан. А значит, обязательно что-то хорошее.

От этого нечто безымянное сладко трепетало в солнечном сплетении, и ей почему-то казалось, что это крылья. Вернее, крылышки. Тех самых бабочек, которым полагается порхать, когда влюблена. Любила она всегда. Его одного. А влюблена была второй раз в жизни. И снова в него же.

Не работалось.

На столе – колье Трифари от Альфреда Филиппа 1948 года, если верить присланному каталогу. С красными и голубыми камнями, поблескивавшими под лампой дневного света. Полчаса. И нужно отснять. Юлька вздохнула и потянулась за перчатками. Одновременно с этим в помещении зазвонили колокольчики.

«Только покупателей мне тут не хватало!» – с досадой подумала совладелица магазинчика.

– Кофе пахнет, – раздалось от двери.

Юля быстро подняла глаза и наткнулась на фигуру мужчины в дверном проеме. А у нее перехватило дыхание, как с самого первого дня, когда он появился на пороге ее маленького винтажного мирка.

– Хочешь? Я сделаю, – приподняла Юля уголки губ. И даже не догадывалась, каким теплом сейчас наполнился ее взгляд.

– Некогда рассиживаться, – деловито заявил он, в несколько шагов пересекая небольшое помещение и уверенно направляясь в подсобку. Через мгновение снова явился пред ее очи с пальто в руках. – Собирайся!

– За Андреем? Да я бы сама. И время есть.

Богдан склонился, так что почувствовал легкий запах жасмина. Живанши. Эти ее духи ему особенно нравились. И шли. Ей шли. Его Юльке шли. Он сделал серьезное лицо и уточнил грозным шепотом:

– То есть будем спорить?

– А что мне будет за покладистость? – прищурилась Юля.

– Вау! – искренне удивился Бодя. – Юлька торгуется.

– Ты сам мне толковал про индивидуальный подход к клиентам. Видишь, я стараюсь. Предлагаю тебе кофе и быть паинькой. Надолго ли хватит – пока непонятно, характер у меня скверный. Но зато совершенно искренний.

– Тогда одевайся и погнали!

– Ты так и не сказал, что взамен, – шевельнула она бровью.

– И не скажу, – пожал он плечами. – Едешь?

Третий раз спрашивать ему не пришлось. Юля фыркнула и подхватилась с места, стягивая с рук белые перчатки. Потом спрятала колье в футляр и глянула на Богдана. Тот встряхнул ее пальто, явно демонстрируя намерение впихнуть ее в него, и она послушно повернулась спиной, вставляя руки в рукава, таким образом оказавшись в его полуобъятии.

– На самом деле, я уже почти собиралась, – пробормотала она. – Давай еще заедем в книжный, я там в обед присмотрела одну книгу Андрюхе, но у них свет отключили, не работали терминалы.

– Завтра купишь, – рассмеялся Богдан, подталкивая ее к выходу.

– Что? Начинаешь не выдерживать строя семейной жизни? А я предупреждала!

– Топай, – продолжал тащить ее Моджеевский. – В машине будешь мне бухтеть о том, что я неправильный семьянин.

Юля погасила освещение в магазине одним щелчком. Огоньки над их головами потухли. Колокольчики еще не звякнули. Дверь не распахнулась. На его щеке оказались ее губы.

– Нет, в настоящее время меня все устраивает. Пока ты срываешься с работы пораньше ко мне – очень устраивает.

– Тогда потерпи немного и еще чуток побудь паинькой, – он перехватил ее губы своими, быстро поцеловал и обнял за плечи. – Релаксируй.

И она согласилась релаксировать.

Только сперва заперла свои владения – от происков злоумышленников.

После устроилась в салоне его белого, как положено принцам, автомобиля и, пристегнувшись, откинулась на спинку кресла, повернула голову так, что различила свои почему-то чуть шальные глаза в зеркале заднего вида. И почти не узнавала себя. Они вместе всего ничего, а у нее даже лицо будто бы незнакомое. Хотя это ведь именно она и есть. Она вот такая. Отвыкла.

«Релаксируй», – мысленно напомнила себе Юлька, наблюдая за Бодиными пальцами на коже руля и за тем, как свет с улицы, попадая к ним через стекло, скользит по его светлым волосам. Потом он свернул не на том перекрестке, и она слегка вернулась в реальность.

– Моджеевский, детский сад – в другой стороне.

– Я в курсе, – невозмутимо отозвался он, продолжая уверенно гнать автомобиль по ровному полотну, убегающему на окраины города. Несколько секунд она рассматривала его профиль, как ни странно, совершенно расслабленно. И ни единая сигнальная лампочка над макушкой не замигала. Но, будучи все же по своей природе ежиком, она не могла не колоться. Ну или прикалываться.

– И это ты за день сад собственноручно перенес к побережью, чтобы мелкий дышал морским воздухом?

– Почти, – в тон ей сказал Богдан. – Сад находится на прежнем месте, а вот Андрюшка – у моря. Новоиспеченный дед радостно воспользовался возможностью пообщаться с внуком.

– То есть ты его уже забрал?

– Ага.

– И отправил к Роману Романовичу?

– Удивительная догадливость, – рассмеялся он. – К Роману Романовичу, Жене и Лизке.

– Но мы при этом едем не к ним? – продолжала Юлька задавать дурацкие вопросы.

– Да в общем-то, они тоже по-прежнему живут там, где и жили. Соответственно, в другой стороне.

– Это звучит каким-то продуманным заранее планом, – проявила Юлька чудеса дедукции.

– Бинго! – продолжал веселиться Моджеевский. К этому времени они уже выехали за пределы города, но почти сразу Богдан свернул на неширокую дорогу, которая действительно вела к самому морю.

К маяку.

Тот, как и десять лет назад, пускал луч далеко-далеко, указывая путь кораблям, затерявшимся в сумраке. То гаснул, то снова зажигался, освещая водную гладь, сегодня почему-то и правда тихой, мирно дремлющей стихии.

Юля чуть слышно перевела дыхание, сообразив, в каком направлении они двигаются. И только пальцы чуть крепче сжали сумочку.

– Значит, ты меня умыкнул, – проговорила она, теперь не отрывая взгляда от их общего прошлого, прямо на ее глазах неожиданно превращавшегося в будущее.

– Ну вообще-то это определенно случилось не сегодня или опять станешь спорить?

– А вот буду. Сейчас ты меня умыкнул ото всех. А раньше – вернул на место. Там, где мне положено быть.

Они въехали во двор небольшого двухэтажного здания, приютившегося на некотором отдалении, но все же под боком у маяка.

– Мне очень нравится твоя концепция, – сказал Богдан, заглушив двигатель и повернувшись к Юле. – Мы приехали.

– Сюда?

– Именно.

– Ну, похоже, котлеты сегодня жарить мне не придется, – усмехнулась Юля и приоткрыла дверцу, вдруг самой себе рассмеявшись: приключения так приключения! Этому способствовали шепот моря, теплый-теплый вечер, напоминающий своей атмосферой то ли «Золушку», то ли «Алые паруса», льющийся из окон домика свет, который освещал площадку вокруг.

Дом был ладный, даже какой-то стройный, по-средневековому фахверковый, что, конечно, было имитацией настоящего средневекового фахверка. Но от этого он не менее живописно смотрелся, будто бы идеально вписываясь в мыс. Вокруг росли какие-то вечнозеленые растения, обрамляя его в цвета жизни, а она почему-то плохо его помнила. Была здесь каких-то пару месяцев назад, и не помнила, будто он не произвел на нее тогда впечатления. Надо же…

– … ничего не видела, – пробормотала Юля себе под нос.

– Я понял, – Богдан оказался рядом, взял ее за руку и повел по мощеной неровными камнями дорожке ко входу. – В следующий раз отвезу тебя к Реджепу. Пусть устроит тебе экзамен по жарке котлет.

– Я его сделаю, – отмахнулась она, с любопытством осматриваясь. Жизнерадостные фонарики, стилизованные под факелы, впечатляли и радовали больше всего. – И что здесь находится? Ресторан? Клуб? Библиотека?

– Отель. Отец на старости лет вспомнил, что вообще-то он архитектор.

– Я думала, он по крупняку. Ну там… стадион, бизнес-центр, фабрика какая-нибудь. Он вообще всегда страдал гигантоманией.

– Можно подумать, ты знаешь его тысячу лет, – рассмеялся Моджеевский, переступая порог небольшого холла. Швейцар, обряженный в темно-зеленый жиппон и отчего-то немного похожий на Робин Гуда, придержал для них дверь. Внутри же их встретил администратор – молодая женщина, как ни странно, в обычном строгом платье, в каких и ходят обычно администраторы.

И пока она о чем-то говорила с Богданом, вежливо величая его господином Моджеевским, Юля продолжала озираться по сторонам, приходя во все больший восторг – от стилизации, так необычно сочетавшей какой-нибудь тринадцатый век с современностью. Впрочем, сильнее всего ее восхищало обилие зелени в помещениях и, опять, снова, количество света от необычных светильников, выполненных в том же ключе, что и фонари во дворике.

Потом они поднимались наверх по чуть поскрипывающим, не иначе как для создания атмосферы, деревянным ступенькам винтовой лестницы, а Юля, держась рукой за Бодину ладонь, негромко и с улыбкой проговорила:

– Кажется, кто-то когда-то рыцарских романов начитался.

– Ты сейчас про сестру? – поинтересовался Богдан, останавливаясь у деревянной двери, покрытой темным лаком, и вставил в обычную замочную скважину металлический ключ, напоминавший о навесных замках на сараях Гунинского особняка. К некоторому удивлению, тот, несмотря на свои размеры, бесшумно повернулся, и Моджеевский отступил в сторону, пропуская Юлю в номер.

Она шагнула через порог, на ходу бросив:

– Я сейчас про твоего папашу.

Но последнее слово замерло у нее на языке, когда оказалась в комнате. Просторной, светлой, с высокими потолками и огромным арочным окном, за которым угадывался полукруглый балкон с замысловатым каменным бортиком.

Юля шумно втянула воздух и вгляделась в то, что видела за стеклом. Маяк. Ее маяк. Их маяк. И, кажется, сотни роз в вазах, то тут, то там расставленных на всевозможных поверхностях. Как тогда. Как когда они выбирали цветы на пляже.

Она медленно прошла вглубь, едва замечая и только краем глаза выхватывая большое зеркало, свечи на столе, сервированном на двоих, небольшой камин с пышным мохнатым ковром, на котором положено валяться вдвоем, пить вино и говорить обо всем на свете. И изумительной красоты кровать, правда, без балдахина, но зато со светлыми резными деревянными спинками.

Но по-настоящему видела она только этот ярко выделяющийся маяк в окне, все так же пускавший луч в море, как сотню лет до этого, охраняя вход в залив. И оберегая маленький солнечный городок от всех бед и напастей. Неужели все-таки уберег…

Юля медленно повернулась к Богдану и тихо сказала:

– Все предусмотрел, да?

– Надеюсь, – Богдан легко пожал плечами. Скинул пальто, оставшись в одной рубашке с закатанными до локтя рукавами. Он подошел к Юле и заключил в объятие, прижав ее спиной к своей груди. Теперь они вместе смотрели на маяк. Вдох. Выдох. Яркий луч. Богдан улыбнулся. – Между прочим, мой папаша назвал отель именем твой сестры.

– Да он романтик. Красиво. Сколько здесь номеров? Два? Три?

– Вообще пять. Все разные по планировке. Но сдается четыре. Этот отец оставил за корпорацией.

– Отец или ты?

– Не веришь?

– Номер с видом на маяк? – Юля откинула голову назад, прижавшись затылком к его плечу и глядя теперь уже на его профиль снизу-вверх. – Это же твой номер. Без вариантов.

– Совпало.

– Не водил сюда других девчонок?

– Конечно, водил! – невозмутимо сообщил Бодя.

– Пыль в глаза пускал, да?

– Ну ты же и сама знаешь, правда? – рассмеялся он.

– Ульке твоей понравилось?

– Кому?

– Панкратовой Ульяне, – терпеливо повторила Юля, пытаясь удержаться, чтобы не рассмеяться. – Была у тебя. Блондиночка. Из вашей школы, что ли.

Удивленно вскинув бровь, Богдан развернул Юльку к себе лицом и уточнил:

– В смысле «у меня была»?

– Любовь-морковь-романтика, – легкомысленно повела плечиком она, при этом внимательно глядя ему в глаза.

– С кем? С Ульяной? – охренел он. – Ты что? Ты все это время серьезно?! Не прикалывалась?

– С чего бы?

– Ну это даже не смешно, – прыснул Моджеевский. – Я и Улька. Капец!

– Скажешь не было?

– Того, на что ты пытаешься намекать – не было.

– И в Лондон она к тебе не ездила? – прищурилась Юлька.

– И в Лондон она ко мне не ездила.

– Моджеевский, я почти год изучала ее слюнявый Инстаграм, потому что меня каждый посвященный тыкал. И про Лондон знаю точно! – победоносно объявила она. – И про первый поцелуй. И про то, что ты секси.

– Ты в моей инсте ее видела? – фыркнул Бодя. – Маньячка!

– А вот видела! В Альпах! Вы на Новый год кататься ездили компанией, когда ты просрал поступление! Кстати, полжизни хотела тебе по этому поводу сказать, что ты балбес.

– Стоп, – он мотнул головой, отчего волосы растрепались и в неярком освещении он словно сбросил эти чертовы десять лет, которые их разделяли. – Слишком много предъяв одновременно. Давай по очереди.

А по очереди у нее не получалось. Никогда не получалось, ни тогда, ни теперь. Юлька мечтала стать актрисой, чтобы однажды поступить на бухгалтерский учет. Работала аудитором, чтобы теперь вести блог о винтажных украшениях. Какая уж тут очередность?

Она медленно подняла лицо и коснулась легким, чуть ощутимым поцелуем уголка его губ. Таких же, как тогда.

– Ты встречался с Ульяной, – утвердительно заявила Юля. – И прогулял тестирование. Ни то, ни другое о большом уме не свидетельствует. И я злилась. Ужасно злилась, потому что считала тебя гораздо умнее, чем я. А ты… вел себя, как пустоголовый мажор.

– Можно подумать, ты вела себя, как умная! – беззлобно возразил Моджеевский.

– Ну, по крайней мере, с такой дурой, как Панкратова, я не гуляла. «Я и секси-Моджиевский!» – с придыханием перекривляла воображаемую Ульянкину интонацию Юля, подкатив глаза. – Она даже твою фамилию правильно ни разу не смогла написать, между прочим. Как только не извращалась.

– Поэтому ты нашла себе умного препода. Ну да…

– Какого еще препода?

– Тебе виднее какого. Тоже, походу, секси.

Юля несколько минут внимательно смотрела на Богдана, пытаясь хоть как-то врубиться, о чем он. Потом, сведя брови, уточнила:

– Это я так писала, что секси?

– Это ты так намекала, – хохотнул он.

– Ничего я не намекала. У меня был план!

– Маршалла?

– Круче. Малич! И судя по всему, он сработал.

– Я нихрена не понимаю из того, что ты говоришь, – рассмеялся Бодя. – Объясни по-человечески.

Юля и сама едва сдерживалась, так ей нравился его смех. И его растрепанные волосы нравились. С ума сходила по его растрепанным волосам. Подняла ладонь, зарылась пальцами в кудри. И промурлыкала в ответ:

– Объясняю. Ты все лето обрывал мой телефон. И осенью тоже. Потом твой отец бросил Женьку, и я напоролась на Нину Петровну. Согласиться с ней – я, конечно, согласилась. А вот ты от этого трезвонить меньше не стал. И я… ты думаешь, так легко было игнорить, а? В общем, придумала найти объект для воздыханий, но только не взаправдашних, а чтоб ты увидел. Я даже его фамилию уже не помню. Понятно?

Богдан некоторое время обдумывал услышанное, а после хмыкнул и проворчал:

– Ну вот мне просто интересно, и как при этом ты поверила Ульке?

– А ей врать – какой смысл?

– Женская голова – это другая планета. Откуда ж мне знать, что там у нее происходило в ее башке. Но папашу своего она на меня натравливала.

– Как это?

– Та что-то ныла ему. Тот ныл моему. Пришлось объяснять ему про френдзону, когда он попытался меня воспитывать.

– И ты с ней правда не встречался? – навострила уши Юля.

– А ты правда думаешь, что я мог с ней встречаться?

– Мужская голова – это другая планета. Ты же поверил, что я могла бегать за преподом на пятнадцать лет старше меня. Поверил же?

– Ты не хотела со мной разговаривать. Тут поверишь во что угодно.

– А ты ездил с Ульяной в Альпы. А потом она к тебе в Лондон осенью. После этого я Инстаграм снесла и все аккаунты удалила. Класс? – прошептала Юля.

– В Альпах нас было человек пятнадцать, – улыбнулся Богдан. – А если тебе и правда интересно послушать про всех, кто был у меня в Лондоне, то я обязательно тебе расскажу. Но Ульяны среди них не было.

– Нет. Не хочу ничего знать. Хватило того, что видела. В тебя, говорят, даже мужики влюбляются.

Богдан скорчил озабоченную мину.

– Кто слил инфу?

– Таня в твой день рождения. Я была под большим впечатлением. В общем, при твоей популярности – куда мне пробиваться, а?

– Юлька фигню говорит, – улыбнулся он и крепче прижал к себе. – Тебе и не надо никуда пробиваться. Ты всегда отдельно от всех.

– В действительности Юлька часто говорит глупости, – сообщила она ему на ухо, будто признавалась в страшной тайне. – Только что с умным видом. А на самом деле Юлька хочет простого женского «выйти замуж за олигарха, красивое платье и… и Мальдивы». Последнее не обязательно.

– И с Мальдивами разберемся, – заявил Моджеевский. Нашел ее губы своими и прижался к ним долгим поцелуем, ловя ее дыхание.

Она отвечала ему – медленно, наслаждаясь каждой секундой, вкладывая всю нежность, что в ней была. И зная точно, что спешить незачем, что больше не придется ловить крохи, вырывать их у судьбы, терзаться совестью, бояться, что однажды все закончится. Юля устала бояться. И знала, что он никогда не позволит, чтобы снова пришлось.

Отстранившись, она облизнула горевшие от его прикосновений губы. Внимательно смотрела в его глаза. Потом повернула голову и обвела чуть посоловевшим взглядом комнату. Улыбалась. Улыбалась и разглядывала – и их отражение в зеркале, в котором они казались такими красивыми и такими настоящими, и стол со свечами, еще не зажженными, ожидавшими своего часа. И эти розы – сколько их было… И огонь в камине, весело плясавший и подглядывавший за ними тоже.

Взгляд ее остановился на большой коробке, лежавшей на кровати и перевязанной пышным бантом.

Хмыкнула.

Кивнула.

Спросила:

– А там что такое?

– В следующий раз приклею стикер «Открой меня», – пошутил Богдан, размыкая объятия.

– Мне? – как-то по-детски получилось у нее.

Он кивнул и подтолкнул ее к кровати.

Коробка была здоровенной, но легкой. И Юлины пальцы живо забегали по банту в поисках концов ленты. Нашла. Дернула. Развязала. Подняла крышку, убрала в сторону жемчужно-серебристую упаковочную бумагу и приоткрыла губы, будто бы произнесла неслышное: «О-о…»

Внутри – легкая-легкая, тонкая пепельно-розовая ткань, воздушная, как паутинка. Юля осторожно коснулась ее ладонью. Приподняла за края, вынимая. И неяркий теплый свет скользнул по драпировке. Это было платье. Того самого оттенка, который нравился ей сильнее всего. И напоминало оно чем-то старые фильмы с Ритой Хейворт, которые Юля очень любила, почти так же сильно, как марвеловских супергероев.

– Как ты… откуда ты… – подняв лицо к Богдану, бормотала она: – Я примерю, да?

– Было бы неплохо, – улыбнулся он, подошел к столу и щелкнул зажигалкой, зажигая свечи.

– Ванная там? – она указала на одну из дверей, подхватывая всю коробку разом.

– Вполне возможно.

– То есть девчонок водил, а где ванная – не знаешь?

– Юлька! – рыкнул Моджеевский. – Первый раз я был здесь сегодня в обед, когда привез платье. Прости, туалет точно не искал.

– Бодька! – счастливо хихикнула она и скрылась за дверью.

А судя по тому, что отсутствовала за ней добрых пятнадцать минут, с назначением данного помещения угадала. Впрочем, четверть часа – не так уж много после десяти лет.

И когда снова раздался шорох, Юля опять показалась на пороге комнаты, осторожно придерживая юбку. Из-за спины пробивался свет электричества, чуть более яркий, чем в комнате. И оттого силуэт был четче, контрастнее. Оно ей шло, это платье, подчеркивая ее стройность, длину и изящный поворот шеи, тонкость плеч и ключиц. Оттеняя цвет кожи на открытых его взгляду участках груди и рук. Волосы она распустила, слегка вспушив. Но главным украшением все еще оставалась улыбка. Прежняя, такая, какой семнадцатилетняя Юлька улыбалась семнадцатилетнему Боде.

Она шагнула к нему, демонстрируя босую узкую ступню с розоватым лаком на ногтях. И важно сообщила:

– А туфель нет. Сойдет? Буду как Жека, помнишь?

– Не будешь, – рассмеялся Богдан. – Женя не позволила. Сказала, это ее идея, а мы должны свои придумывать. Поэтому она помогла мне выбрать туфли из твоего гардероба.

С этими словами он подошел к шкафу и выудил из него обувную коробку. Юля внимательно наблюдала за ним, потом будто включилась сама. Прошла к кровати. Уселась, придержав ткань юбки. Вытянула вперед ноги, зажав пальцы, и проговорила:

– То есть вы провернули целую операцию, заговорщики?

– Ну вряд ли твой отец успел бы сшить тебе обувь за пару дней, – усевшись на пол, Богдан надел ей на ноги туфли и посмотрел в лицо. – Принц из меня хреновый, поэтому мне очень хочется, чтобы ты не оказалась Золушкой.

– Не окажусь. Золушка спорить не умела, а я обожаю. И она со всем соглашалась, а меня уговаривать долго. И еще я тебя люблю. А у нее Принц.

– Не сбежишь?

– Уже сбегала. Но не от тебя, а от себя. Столько лет изображать… дуру, которая ждет трамвай. А мечтать о прямо противоположном, – Юля обвела глазами комнату и снова вернулась к нему, к его чертам, к его чертям в небесно-голубом взгляде. – О своем месте рядом с тобой.

– Тогда давай ужинать.

– Давай, – улыбнулась Юля, и он, легко поднявшись, взял ее за обе ладони и потянул на себя.

Провел к столу. Отодвинул стул.

Налил вина. Изображал принца, которым ни Юля, ни он сам человека по имени Богдан Моджеевский не считали. Но это вовсе не значило, что ему не хотелось ее баловать. Невозможно ничего наверстать, но можно продолжить строить на старом фундаменте, если он достаточно крепок, а их фундамент оказался крепче земли, по которой они ходили.

Можно разговаривать целый вечер обо всем, что взбредет в голову. Вытряхивать из себя самое потаенное, чтобы озвучить его тому, кто рядом. Можно, как в кино, целоваться у камина, устроившись на полу с бокалами. И смотреть друг на друга. Молча, но так, будто бы произносишь нечто важное. Вполне вероятно, что самое важное.

А потом удивляться фейерверку в окне, рассыпавшемуся тысячей искр над их маяком. Стоять обнявшись и удивляться:

«Моджеевский, ты что?!»

«Но тебе же нравится, Малич!»

Ей нравилось. И целоваться с ним нравилось.

И чувствовать его ладони на своем теле, которое было будто бы вылеплено для них.

И стоном выдыхать его имя, утопая среди простыней.

И засыпать, будто впервые, в его объятиях, зная, что утром – в них и проснется. Рано-рано. Потому что ушли мигрени. Потому что она снова становилась жаворонком. Потому что ей жизненно важно было встречать рассветы, имевшие смысл только возле Богдана.

Потому что, даже крепко зажмурившись, узнавала его по теплу дыхания на своей коже и по пальцам, чертившим узоры на ее теле.

Чертили невидимые узоры, обещая счастье, и птицы в небе над морем, когда еще позднее, позавтракав, они сидели, обнявшись и кутаясь в пледы, на любимой предпоследней от берега плите с видом на любимые арматурины у маяка. Щурились от солнца и пили кофе, который в отеле «Евгения» оказался отменным. Необычным. С трюфелями, шиитаке и ежовиками. Необычным и ни на что не похожим. Грибами пахнул. Весной. Лесом. Свежестью. И почему-то солнечным городом после дождя, в котором никогда не случится беды, ведь его охраняет старый коренастый маяк, похожий на гнома.

– Не хочу в реальность, – близко от Бодиного лица пробормотала Юля. – Не хочу, не хочу, не хочу…

– Э-э-э-э, – Моджеевский нахмурил брови и проворчал: – Что значит «не хочу в реальность»? Все вокруг очень даже реальное. Это наша с тобой реальность.

– Это Моджеевский обхаживает девочку из шестнадцатой школы. Деловую, как колбаса.

– Ты против?

– Я – очень даже за. Но туда, – она повела подбородком в сторону залива, в котором живописно расположился городок, – не хочется.

– Не бойся, – Богдан сильнее притянул Юлю к себе, поправил слегка сбившийся плед. – Нам выпал редкий шанс исправить все ошибки, чтобы стало так, как должно было быть давно. И какая разница – где? Важно, что вместе.

– Не боюсь. Вот уж что точно – это что не боюсь. Надоело. Смешной у них кофе, а?

Богдан кивнул и снова завозился, теперь выуживая из внутреннего кармана небольшую квадратную коробку оранжевого цвета с коричневым оттиском запряженного экипажа, перевязанную лентой в тон.

– Это тебе, – просто сказал он, протягивая коробку Юле.

Она взяла ее свободной рукой почти автоматически. Губы шевельнулись, читая вслух, но чуть слышно название бренда. А потом шевельнулась бровь.

– И зачем ты? У меня же еще не день рождения… скоро, но не… Или ты перепутал? Забыл?

– Я прекрасно помню, когда у тебя день рождения, – улыбнулся Бодя, – но разве для подарков нужен повод?

– Не знаю. Не рассматривала этот вопрос с такой точки зрения.

Юля отставила стаканчик с кофе рядом с собой и занялась ленточкой. А потом ей на колени легла тонкая шелковая косынка. Кремово-розовая, нежная, легенькая, совершенно невероятная на ощупь. Юля зависла над рисунком в центре. Лошадка, стоящая на задних ногах и словно бы вытканная из цветков. Тысяч крошечных цветков самых разных оттенков. Неукротимая лошадка, вставшая на дыбы, разбрасывая вокруг соцветия. Лошадь как цветочная полянка на нежно-розовом.

Юлькины пальцы заскользили по ткани, очерчивая силуэт. Потом она негромко сказала:

– Спасибо. Это очень… как будто весна, да?

– Похоже, – согласился Бодя и прижался губами к ее щеке. Она была прохладной. – Ты не замерзла?

– Не очень. Здесь хорошо. Значит, это все – это свидание просто так, без повода, да?

– Ну-у-у, – протянул Моджеевский, подняв глаза к небу, – не совсем чтобы без повода.

– И какой же повод?

– Усыпить твою бдительность.

– И зачем тебе это нужно?

– Чтобы ты еще сильнее влюбилась в меня.

Юля фыркнула и подкатила глаза. Потом на всякий случай спросила:

– А ты в меня?

– А я от тебя не бегал.

– Всю жизнь будешь припоминать?

– Не буду.

Юлька нахохлилась в пледе, как птенец, и улыбнулась. Потом взяла косынку и решительным образом накинула на голову, убирая под нее волосы, которые слегка трепал ветер. Завязала узелок под подбородком и достала из кармана телефон. Включила фронтальную камеру, разглядывая себя, как в зеркале. Изображение ей неожиданно понравилось, и Юля вдруг глянула на Моджеевского.

– Исполнишь еще одну мою мечту?

– Оглашай, – кивнул Бодька, щурясь от солнца.

– Можно я нас в сторис закину? На моей странице. Она не личная, это блог, но… Можно?

– У-у-у-у… – рассмеялся Моджеевский, – мне надо подумать.

– Я так и знала!

– Ну вот а я не знаю, что ты мне там за компанию подобрала.

– Какую еще компанию! Какую компанию! – шутливо возмутилась Юлька. – Это ты вечно в компании… со своими девушками! Джеймс Бонд из солнечногорской гимназии номер двадцать три!

– Мне и Моджеевским неплохо, – пожал плечами Богдан и, повернувшись к Юльке, усмехнулся: – Ладно! Ваяй уже свою сторис. Еще одна блогерша на мою голову.

– Какая это «еще одна»? – сощурилась Юлька.

– Вредная.

– Бодя!

– А?

– Не смей меня сравнивать со своими бывшими!

– Юлька, ты вне конкуренции, – пылко заявил Богдан и торжественно кивнул головой, прижав руку к сердцу. – Клянусь!

– Ну и дурак! Я не блогерша, я – эксперт!

Богдан рассмеялся и снова коснулся губами ее щеки.

– Хорошо, ты – эксперт, а Танька у нас блогерша.

– Таня? Твоя Таня?

– Ну она скорее своя собственная и немного Реджепа, потому что вредная.

Юлька зажмурилась и потерлась носом о его щеку, важно сообщив:

– Ну я тоже Андрюшина и немножко твоя.

– Потому что вредная, – кивнул Богдан.

– Улыбнись, – скомандовала Юля, вытянув вперед руку с телефоном и направляя на них камеру. Моджеевский с готовностью расплылся в самой что ни на есть настоящей голливудской улыбке во все тридцать шесть зубов. Ей сделалось смешно. Телефон издал характерный щелчок. И удалять или повторять этот кадр, чтобы выглядеть хоть немного приличнее, Юля не стала. Но несколько секунд рассматривала этот, получившийся. Первый снимок, на котором они вместе, если не считать снесенных со всех носителей десять лет назад, на которых они еще дети, и тех, что сделал профессиональный фотограф на Жениной свадьбе, где они стояли каждый по свою сторону от молодоженов и будто в разных измерениях.

Наверное, тогда – и правда в разных. Чтобы сейчас оказаться в одном, том, которое… вымечтано.

Юлька положила голову Богдану на плечо и запустила приложение. Директ маячил красным – писали. К черту писали. Она коснулась значка со своим аватаром – фирменным лейблом магазинчика. И добавила туда фотографию. Как была, без фильтров, чуть подсвеченная солнцем, живая.

Подумала, как подписать, не изобрела ничего лучшего, кроме как: Б+Ю=

И отправила ее, свою маленькую мечту, во всемирную сеть. Пусть там заставляет взрываться галактики.