Текст книги "Хрен С Горы(СИ)"

Автор книги: Изяслав Кацман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ну что за люди! Тут думаешь, как половчее свалить отсюда, а Ваторе лезет с каким-то идиотским вопросом насчёт камешка-трофея. Да какая разница, с помощью чего я вынул душу из хулигана?! Ну, ладно, в камушек я её засунул.

А это идея! Я аж вскочил от возбуждения.

Теперь осталось обдумать, как преподнести это заинтересованным сторонам. Вежливо попросив вероятного тестя оставить меня одного, потому как нужно готовиться к возращению души Длинного, я погрузился в составление речи, которую толкну перед местным руководством и роднёй баклана. Заняло это у меня пару часов.

К вечеру дождь, до этого чуть моросивший, опять перешёл в ливень. Не обращая внимания на буйство непогоды, я героически вышел на улицу и пошлёпал к шаману. Моя импровизированная охрана поворчала немного, но последовала за мной.

Непогода разогнала возможных зевак, так что наша компания шествовала по деревне в гордом одиночестве. Даже вечно шатающиеся улицам свиньи куда-то попрятались.

Вокиру был занят составлением каких-то снадобий. Ввалившаяся толпа его не очень обрадовала. Но выслушать меня главный по общению с невидимыми сущностями соблаговолил.

Выдвинутая мною концепция изымания человеческой души из организма путём помещения в камень-талисман и её обратного переноса посредством уничтожения данного талисмана по особой методике возражений со стороны профессионала не нашла. Точно также убедительно я сумел объяснить и ту часть процесса, которая не имела отношения к магии.

И на следующий же день я приступил с точки зрения туземного понимания мира к обряду возвращения вынутой души обратно в тело Длинного. А с точки зрения привычного мне научного мировоззрения – к трудотерапии в сочетании с вдалбливанием пациенту информации об его прошлой жизни.

Первая часть заключалась в том, что пострадавший от моего колдунства должен был работать на мехах, подавая воздух в костёр, на котором в закрытом глиняном горшочке из числа новых образцов грелась смесь толчёного древесного угля и растёртого в порошок талисмана – он же медная руда.

Да, кстати, забыл сказать: претворившиеся со мной неприятности неожиданно оказали причудливое воздействие на мой мозг. Настолько причудливое, что я догадался, как соорудить меха без геморроя со сшиванием шкур, проклейкой швов и размачиванием веток. Надо было просто выкопать и утрамбовать две ямки, вывести из них тростинки-воздуховоды в печь или очаг, а сверху накрыть шкурами с дырками-клапанами, шкуры по краям прикопать глиной и хорошенько притопать ногами. Для обеспечения обратного хода мехов служили те же гибкие ветки (только менять их можно было без проблем). А парность ямок обеспечивала худо-бедно бесперебойную работу устройства.

Вот в качестве бесплатной рабочей силы для моего эксперимента я и решил привлечь Длинного. Шаману, старосте и родственникам пациента я заявил, что вызволение души из каменного плена требует личного участия владельца этой самой души.

Так как надежды на одну трудотерапию было маловато, то я решил задействовать родню и друзей случайно попавшей во "вроде бы малахит" души. Их задачей была как можно жалобнее и многословнее причитать над изображающим бег на месте Длинным, вспоминая его славные деяния, и как все по нему тоскуют и зовут обратно.

Я, конечно, ни фига не врач, тем более не психиатр или невропатолог, но вроде бы, страдающие амнезией могут вспомнить своё прошлое, если им его начать напоминать. Ну, а если память у Длинного и не восстановится, её отчасти заменит та куча сведений, которую на моего пациента вывалят в процессе разрушения душевной (или духовной?) ловушки его родственники и приятели.

В общем, цирк вышел ещё тот.

Для пущего удобства я велел родне Длинного соорудить ещё один навес – вдобавок к имеющемуся у нас с Понапе, под которым хранились инструменты, готовая к работе глина и необожжённая посуда. Под ним я как раз и соорудил меха и очаг. Повозившись немного, я сумел развести огонь и велел пациенту начинать качать воздух. Полчаса ушло на освоение им нового навыка. А потом только оставалось подбрасывать в костёр дрова да изредка пронзительно дуть в свистелку, изображая магические действия.

Группа поддержки Длинного начала на все голоса причитать и звать запертую в камне душу. Я решительно прервал эту какофонию, велев голосить по одному, передавая эстафету по кругу. Ну вот, теперь другое дело: с толком, с расстановкой. Так пациент что-нибудь, да и запомнит.

Мои потенциальные родственники, а также шаман и староста со свитой расположились поудобнее под навесом и с удовольствием наблюдали представление. А что, все три вещи, на которые можно смотреть до бесконечности, присутствуют: вода текущая ручьями по земле, огонь в очаге и обильно потеющий на импровизированной беговой дорожке Длинный.

Увы, всё хорошее когда-нибудь кончается. Я ещё и проголодаться не успел, когда глиняный сосуд пошёл трещинами. Крепкий всё-таки парень Длинный, надо же так раздуть огонь – ни у меня, ни у Понапе, ни у юных наших оболтусов так не выходило. Или дело в непрерывной работе установки? Ладно, потом разберёмся.

Я велел пациенту прекратить работать ногами. Пришлось подождать ещё, пока прогорит огонь. Конечно, не терпелось быстрее узнать, что там получилось, но я заставил себя проявить осторожность: не хватало угробить единственный опытный образец из-за излишней торопливости. Наконец, я снял ещё горячий горшочек, использовав в качестве прихватки кусок "тюленьей" шкуры. На земле сосуд окончательно развалился. Пред мной лежала небольшая кучка угольков и в ней – комок красноватого металла. Бесформенный, с вкрапленьями угля и шлака, размером всего лишь с ноготь – но это был металл. Медь. В висках бешено стучали молоточки. И в этот момент мне было плевать на Длинного, его родню, обвинение в преступном колдовстве. Я получил металл!!!

Впрочем, я быстро вернулся с небес на Землю (или это всё же не Земля?). Публика с любопытством смотрела на меня. Представляю, какое сейчас у меня было лицо. Сгоняя с него остатки восторженности, я обнаружил, что родня пациента прекратила читать тому его биографию. Непорядок. Взгляд мой остановился на матери Длинного – худой и высокой по местным меркам тётке с лицом записной скандалистки. "Душу твоего сына из камня высвободить удалось" – сказал я – "Теперь она ищет новое вместилище. Чтобы она точно попала в него, а не в свинью или мерзнущую крысу, тебе нужно звать его душу. Давай, начинай".

–Это как? – не поняла мамаша.

–Как с утра. Только встань перед ним, чтобы он видел тебя. И говори, что ты его мать, что ты любишь его. Вспоминай больше об его жизни – раздражённо объяснил я – Когда устанешь, путь твой муж начинает то же самое. А потом – прочие родственники и друзья.

А мне пришло время пообедать. Тем более что Алка и её мать о еде позаботились. А поскольку подобного рода колдовское действо происходит не каждый день, обед у нас сегодня шикарный: свинина, рыба, приправленные специями, печёные клубни баки, и даже брага. Что ж, я должен с ними согласиться – сегодняшнее мероприятие заслуживало того, чтобы его сопровождало праздничное застолье, точнее «зациновковье». Пускай совсем по другому поводу.

Наша компания – Я, Алкины родственники, Понапе, примазавшийся к нам Тиворе – за обе щёки уплетали приготовленные женщинами вкусности, запивая брагой. Шамана и старосту со свитой тоже пригласили к столу. Вокиру принял приглашение с удовольствием, ел и пил за двоих. Деревенский начальник со своими приближёнными продемонстрировали меньший аппетит, хотя и их участие в уничтожении двух больших корзин с провизией я бы не назвал чисто символическим.

Ну а группа поддержки Длинного вынуждена была заниматься воспоминаниями и причитаниями натощак. Местные традиции гостеприимства и делёжки конечно Ваторе уважал, но не до такой же степени, чтобы угощать человека, едва не изнасиловавшего его дочь.

После успеха с медью и обеда настроение у меня было вполне благодушное, так что я великодушно отпустил пациента и всю его родню, напоследок велев им и дома звать скитающуюся в поисках тела душу и продолжать пересказывать биографию Длинного её обладателю. Ну, а если до завтра ничего не получится – пусть опять приходят сюда. Всё равно придётся медь ещё раз переплавить, чтобы получить более чистый кусок, так, что пускай парень поработает ещё – не мне или Понапе же топтаться на мехах.

За вечер и ночь чуда не произошло, и на следующий день Длинный опять изображал ходьбу на месте под монологи своей родни, обращённые к его заблудшей душе. А я получил небольшую пластинку красноватого металла – теперь уже практически чистого, безо всяких вкраплений. На этот раз управились совсем быстро: полчаса нагревания, немного рискованных операций с раскалённой до красного каления глиняной чашкой – чтобы суметь слить скопившийся на дне медный расплав в оттиск ножа на сырой глине. Вышло несколько хуже задуманного – лезвие получилось кривоватое, не будь я его сам автором, ни за что бы не решил, что это уменьшенная копия ножа. Ну да ладно, первый блин всегда комом.

Повтор биографии Длинного и перечень его родственников и друзей – уже по второму или даже третьему кругу – мне начал надоедать. И я открыл, было, рот, чтобы скомандовать отправление их домой. Но тут пациент вдруг неуловимо изменился в лице: если прежде он таращился на окружающих, старательно слушая монологи родни, то теперь он глядел ещё более бестолково. Я успел перепугаться, что у пациента произошло разрушение не только памяти, но и вообще способности мыслить и понимать – уж очень бессмысленным был его вид. Но первые же слова, слетевшие с губ Длинного, показали, что он в здравом уме и рассудке, просто не помнит события последних двух суток. Память к пациенту вернулась на тот момент, когда он получил серию ударов палкой по лбу. Потому Длинный вполне естественно недоумевал, почему сейчас день, а не вечер, и почему вокруг всё его семейство, и где трое подростков, которых он надоумил проучить сонавского наглеца.

Поняв диспозицию, я заявил мамаше Длинного, что душа его нашими коллективными усилиями вернулась в тело их любимого сына, брата и прочее. А то, что он не помнит промежуток времени, когда душа блуждала по неведомым мирам – вполне понятно, раз она была неизвестно где. Посему – все свободны. Могут идти по домам и радоваться за получившего обратно душу родича. А я буду отныне следить, чтобы душа пациента ненароком вновь не покинула тело – для этого у меня и амулет уже готов – продемонстрировал я медяшку. На сём и расстались. Надеюсь, намёк насчёт моей способности в любой момент провести с Длинным повторную процедуру они поняли.

Глава пятая

В которой герой хочет дать жителям деревни один из атрибутов цивилизации, а в результате ещё сильнее укрепляет свою репутацию как опасного колдуна.

Пару дней я просто отдыхал, отходя от пережитых неприятностей. Ну, то есть, как «отдыхал»: за это время пришлось поработать на полях, укрепляя дамбы, убирать урожай баки, да и в мастерской тоже приходилось появляться. Зато совершенно не думал о меди, мехах и прочем.

Насчёт выплавки металла, если честно, я просто не знал, как сделать шаг от небольшой пластинки меди к полноценной металлургии, дающей десятки, сотни топоров, ножей, мотыг и прочего. За сырьём нужно отправляться в Сонав, выспрашивать местных о залежах голубовато-зелёного камня, потом копать его, жечь уголь. В одиночку туда не отправишься, значит, требуется подбить на путешествие в горы кого-то из жителей Бон-Хо. И неизвестно, каковы на самом деле запасы медной руды – может быть, там попадаются только отдельные камешки, вроде того, который я уже переплавил. Как я буду выглядеть в глазах окружающих, если наобещаю металлические орудия, а в итоге получится пшик в виде нескольких побрякушек.

Поэтому я решил пока не подымать шума по поводу своего открытия. Единственный, кому я рассказал о материале нового амулета и его связи с заморскими диковинами – был Понапе.

Хромоногий оценил открывающиеся перспективы, но, увы, не мог ничего сказать о возможных запасах медной руды: с сонаями он общался мало, посуда из его рук за пределы нашей деревни, как правило, шла через старосту. Единственное, в чём мой учитель смог помочь – это устроить выжигание новой порции древесного угля.

Тогда я обратился с расспросами к Боре. Лучший деревенский свиновод принял меня радушно, угостил лепёшками из пальмовой муки. Стараясь не обращать на специфический запах, стоящий вокруг, я принял угощение, попутно полюбопытствовав насчёт сонайского камня. Боре ответил, что сонаи частенько носят такого цвета каменные амулеты, а некоторые жители низин меняют на них раковины и рыбу.

Больше ничего интересного по этому поводу он не сказал. Поболтали ещё немного о том, о сём – выяснилось, что в молодости Боре несколько лет прослужил в регоях у местного таки. «Я тогда не таким толстым был» – усмехнувшись, сказал он – «Так что рана и сувана гонять мог».

В изложении толстяка бесконечная война бонко с восточными соседями выглядела тем, чем и являлась на самом деле: серией мелких набегов и стычек с редкими убитыми с обеих сторон, безо всякой эпичности и демонизации врага. Колдовство, правда, рассказчик упоминал, но это вещь житейская, встречающаяся и в повседневной жизни. В общем, будь у Боре кожа посветлее, да вместо набедренной повязки – ватник и ушанка, ничем бы не отличался от тех "справных хозяев", которых доводилось видеть во время пребывания у бабки в деревне на каникулах. Там даже попадались такие же бегемотообразные индивиды.

Подтвердив ещё раз намерение совершить обмен посуды на поросёнка, я оправился к старосте. Здесь пришлось провести времени совсем немного: перекусил в компании хозяина и нескольких наиболее доверенных из прихлебателей, и выяснил, когда в очередной раз в наших краях появятся мои сородичи-сонаи. Оказалось – что могут прийти, когда дожди прекратятся. А по срокам дождливый сезон должен окончиться через пару-тройку недель. Правда, тут же босс добавил, что иногда из Сонава никто вообще не приходит. Но вроде бы в этот сухой сезон они обещали быть.

Оставалось только ждать.

В сезон дождей работа на полях почти затихла. В гончарной мастерской, пока с неба льёт не переставая, делать тоже особо нечего. Поэтому у меня оставалось достаточно времени, чтобы основательно обдумать проблему антисанитарии. Из разговоров с Алкой и осмотра источников, используемых жителями Бон-Хо для питья и приготовления пищи, впечатление сложилось удручающее. Более-менее чистую воду пили только обитатели домов, стоящих на холмах – там они брали её из нескольких ключей, собиравшихся в ручеёк, протекающий по деревне и впадающий в Боо. Жители нижней части Бон-Хо, а это три четверти населения, пили воду из этого ручья, а также из нескольких источников в самой деревне, но по большей части – просто из реки. Учитывая, что народ в стоящих вверх по течению поселениях использовал главную водную артерию области в качестве сточной канавы – точно также, как и мои односельчане – качество речной воды было понятно каким. Да и ключи с ручьями в самой деревне, из которых пьют свиньи, и в которых моются люди – тоже были сомнительной чистоты. Не удивительно, что каждый год желудочно-кишечные инфекции выкашивали немало народу.

Идея моя была проста: бьющие на холмах родники заключить в каменные или кирпичные рубашки, сверху тоже закрыть кирпичом или каменными плитами; провести несколько линий керамических труб, в которые и пустить воду. Заодно решится проблема заболоченности вокруг мест выхода ключей.

Подобное мероприятие требовало мобилизации всей деревни: во-первых, земляные работы, во-вторых, сбор подходящих камней и добыча глины и её обжиг на кирпичи, керамическую плитку и трубы, в-третьих, заготовка дров, в-четвёртых, монтаж трубопроводов и облицовка родников.

Большую часть из этого проще вести будет после окончания дождей, но кое-что можно начинать уже сейчас. Ну и обсудить с народом плачевное санитарное состояние водоснабжения и составить план работ тоже не мешает загодя.

Сначала я решил поговорить с Ваторе. Выкладок насчёт санитарии и бактерий мой вероятный тесть не понял, зато мысль приблизить источник воды к самому дому ему пришлась по душе: таскать воду на кухню, конечно, занятие женское и детское, но и мужику нужно сполоснуться вечерком. И само собой – лучше это делать возле своей хижины, а не тащиться полсотни метров к ближайшему ручью.

Что до женской части Алкиного семейства, то здесь я вообще нашёл полную поддержку. По дождливому времени года прекрасная половина папуасского общества занималась в основном всякими домашними делами под крышей, при этом хозяйки объединялись в некие дамские клубы, участницы которых помогали друг другу, по очереди переходя от хижины к хижине. Потому ничего удивительного, что уже к концу следующего дня весь Бон-Хо знал, что новоявленный колдун Сонаваралинга призывает народ "удлинять ручьи" – да-да, именно такая формулировка приклеилась к моей программе строительства водопровода.

За несколько следующих дней я успел сто раз пожалеть о своём намерении облагодетельствовать односельчан: потому что каждый встречный считал святой обязанностью завести разговор о пресловутом "удлинении ручьёв". Ну почему здесь нет телевидения и детективов!!! Сидели бы себе по своим травяно-лубяным избушкам, смотрели местное "Поле Чудес" и латиноамериканские сериалы.

Но за отсутствием доступных цивилизованному человечеству развлечений папуасы вынуждены были вместо телешоу доставать меня расспросами или критикой по поводу "удлинения ручьёв". Слава Повелителю Бурь и Дождей (опа, я уже начинаю использовать туземные обороты, причём "про себя", а не только вслух), спустя неделю количество желающих высказать своё мнение насчёт моей идеи снизилось до вполне приемлемых одного-двух в день. Причём, теперь в разговоры заводили не просто желающие убить время или показать свой ум, а по большей части люди, готовые участвовать в строительстве. К сожалению, таковых набралось менее десятка на весь Бон-Хо.

Впрочем, зависеть судьба строительства будет от решения деревенского схода. За эти дни я уже успел понять механизм принятия решений туземцами. Если кто-либо вдруг вздумал предложить что-нибудь, касающееся всех и требующее участия всей деревни, то в первую очередь народ обращает внимание на личность автора идеи: слишком молодых или заслуживших репутацию пустобреха, лентяя или неумехи – слушать будут только ради смеха. Затем, если находится достаточно проникшихся предложенным, собирается общедеревенский сход, на котором и принимают решение. Впрочем, староста или шаман, имеют право созвать народ и минуя стадию обсуждения "в кулуарах".

Ну и в исключительных случаях, когда дело касается тяжкого по местным меркам преступления, пострадавшая сторона также может инициировать собрание всех жителей – другое дело, что не всякого люди послушаются и придут. В уголовных и гражданских тяжбах тоже смотрят на стороны. К примеру, у родственников покалеченного мною охламона не было практически никаких шансов собрать сход, чтобы обвинить меня. А вот семейство Длинного, пользуясь авторитетом папаши, вполне могло – другой вопрос, что собрание решило бы, учитывая то, что тот уже успел достать добрую половину Бон-Хо.

Хотя для вдов, сирот и прочих убогих, не имеющих сильных родственников, всё не так уж и плохо. Зачастую находятся влиятельные соседи, готовые заступиться за тех, кто не может сам постоять за себя – и не только из альтруизма, а ради поднятия авторитета или желая подгадить родне преступника из разных соображений (может женщину с его отцом, братом или самим негодяем не поделил, может ещё что). Да и староста для поддержания репутации справедливого начальника и, чтобы не опередили иные кандидаты на всенародные любовь и уважение, вынужден вмешиваться и наказывать обидчиков слабых и беззащитных. Ну, это, конечно, в идеале – в реальности имеющий влиятельных родственников или друзей отморозок мог долго творить что угодно, отделываясь чисто символическими наказаниями.

На месте того же Длинного девять из десятерых его сверстников уже давно бы кормили рыб на местном кладбище, представляющим собой несколько длинных мостков, уходящих в море: покойников с необходимым в конце пути по Тропе Духов скарбом оставляли в воде, привязывая покрепче. Когда оставался голый скелет, кости ломали, укладывали покомпактнее и получившееся крошево хоронили в родовых погребениях – где-нибудь возле хижин.

Перерывы между дождями становились всё длиннее, правда, дней полностью без осадков ещё не было, но всё предвещало скорое наступление сухого сезона. Я торчал в гончарной мастерской с утра до ночи, обсуждая с Понапе технологию изготовления труб и плитки, и проводя практические испытания: даже если большинство жителей Бон-Хо предпочтёт пить из грязных ручьёв, я всё равно настроен провести водопровод хотя бы в свою часть деревни, благо нужно будет проложить всего-то метров двести труб. Наконец, староста объявил день «Эс», то есть собрания, посвящённого моему проекту. Его свитские прошлись по селению, крича, что завтра после полудня всех ждут площади возле дома босса для обсуждения «удлинения ручьёв».

Весь остаток дня я провёл в составлении и заучивании речи. Ночью спалось довольно тревожно – как в студенчестве перед экзаменами.

А на завтра... С утра ко мне в хижину заявилась толпа, так сказать, сторонников во главе с Ваторе и Боре. Я бы предпочёл ещё хотя бы часок порепетировать в уме речь. А вместо этого пришлось выслушивать заявления о том, как Сонаваралинга сейчас всех убедит-околдует и будет населению Бон-Хо всеобщее счастье в виде водопровода.

Притащенная женщинами еда в горло почти не лезла.

До обеда продолжался банкет, совмещённый с собранием Движения за Водопровод и Канализацию – как я мысленно окрестил тех, кто поддерживал мою идею. А потом мы двинулись к площади возле резиденции старосты. По пути в хвост к нашей группе пристраивался народ. Так что к центру деревни меня уже сопровождала внушительных размеров толпа.

Собравшихся к этому времени на площади было ещё больше. Но, только взобравшись на деревянный помост, я сумел оценить масштаб сегодняшнего мероприятия: надо же, сколько в Бон-Хо живёт людей – навскидку тысячи полторы, если не две. Я и раньше, конечно, знал, что в деревне больше сотни хижин, в каждой из которых обитает в среднем не менее десятка туземцев, но всё равно, толпа впечатлила.

Сегодня здесь, считай, всё взрослое население Бон-Хо и немало подростков и ребятишек. А что, не каждый день ужасный колдун Сонаваралинга митинг устраивает.

Преодолевая робость перед большой аудиторией, я начал речь. Готовился к сему событию я несколько дней: тщательно подбирал цветастые обороты, без которых у местных не обходится ни одно публичное выступление, заучивал все эти вычурные предложения, даже интонацию подбирал.

Увы, уже в середине выступления был виден полный провал: публика откровенно скучала, не проявляя никакого интереса к идее обустройства водопровода в отдельно взятой деревне. Заканчивать речь пришлось под монотонный гул, стоящий в толпе: кто обсуждал свои домашние проблемы, кто травил соседям байки, молодняк затевал весёлую беготню.

Наконец, я обессилено замолчал, ожидая реакции собравшихся. Староста и шаман молчали, давая возможность высказаться народу. Ага, первый желающий. Точнее – не желающий – строить водопровод. Следом за ним другие обитатели Бон-Хо забирались на помост рядом со мной и говорили – кто в поддержку, кто против новой затеи. Но преобладали противники строительства.

С каждым новым выступающим крушение моей инициативы приобретало всё более осязаемые очертания. Не выдержав, я взял повторное слово. Поскольку апелляция к лени не задела сердца детей каменного века, я решил упор сделать на вреде для здоровья грязной воды из ручьёв и реки. От волнения я то и дело переходил с туземного на русский, спохватившись, вновь начинал говорить на местном, вставляя в него термины, отсутствующие в языке обитателей Пеу.

Публика оживилась. Правда, оживление это было не очень хорошее: как-то недобро заблестели у многих глаза; и слишком заметным было шевеление рук, тянущихся к дубинкам и ножам. От подобной реакции аудитории на мою попытку санитарно-гигиенического просвещения я в растерянности замолчал.

Произошедшее дальше в полной мере я сумел осознать только спустя несколько дней. Сперва толпа взорвалась возмущёнными криками. Но никто не рисковал первым броситься на колдуна, выкрикивающего страшные заклинания, вызывающие мелких, но, несомненно, страшных духов-микробов, которые должны поразить поносом и болями в животе жителей селения, не желающих выполнять его прихоть и строить какую-то никому ненужную ерунду.

Но это я потом, после разговоров со старостой, шаманом и своими друзьями, понял. Сейчас же я стоял и не мог сообразить, почему реакция публики вдруг резко изменилась от равнодушия до открытой враждебности.

Наконец, самый не то храбрый, не то глупый, не то просто нетерпеливый – рванул из толпы в мою сторону.

Единственное, что спасло меня в тот день – это то, что я не успел сообразить и хоть как-то среагировать на несущегося папуаса с занесённой для удара палицей. Из ступора я вышел только тогда, жаждущий размазать мои мозги по своей боевой дубине бонкиец, запрыгнув в один прыжок на помост, зацепился чем-то из своих ожерелий или амулетов за торчащий из бревна сучок и, растянувшись во весь рост, припечатался лбом о настил. А оружие, вырвавшись из правой руки моего несостоявшегося убийцы, крутанувшись в воздухе, брякнулось буквально в паре сантиметров от моих босых ног. Я стоял, ожидая, что сейчас этот психопат встанет и кинется на меня, докончив свой замысел. Но он лежал без движения.

Появление на помосте рядом со мной Боре, Ваторе и Аклиных братьев и прочих кузенов, выставивших боевые дубинки и ножи в сторону волнующейся толпы, я как-то пропустил. А вот как на свободное место по левому краю запрыгнул Длинный и точно также выставил неслабых размеров нож, угрожая стоящим внизу – увидел. Уже потом я выяснил, что мой недавний пациент решил принять сторону могущественного колдуна, опасаясь, как бы тот (я, то есть), чуя свою гибель от взбесившейся толпы, не начал напоследок чародействовать, мстя своим убийцам, и заодно не вынул его многострадальную душу из тела вновь. Такие вот выверты первобытного сознания.

Именно главный деревенский хулиган перевернул не подающего признаков жизни парня, бросившегося на меня. Теперь понятно, почему тот не успел завершить задуманное: на месте его правого глаза было кровавое месиво. А торчащий из бревна помоста сучок покрыт чем-то бурым. Вот такая нелепая смерть...

В общем, анализируя тот заполошный день впоследствии, я склоняюсь к тому, что именно вмешательство Длинного, человека не то чтобы стороннего, но даже пострадавшего от моего колдовства, предотвратило расправу надо мной. Люди часто останавливаются перед непонятным и странным: а поступок записного деревенского хулигана, вставшего плечом к плечу с моими сторонниками на мою защиту, был именно таковым.

Наша небольшая компания ушла с площади, пройдя сквозь толпу, которая мрачно расступалась, давая дорогу. Такой и была последняя яркая картинка этого дня: недобро молчащий коридор из человеческих тел, ощущение полной беспомощности и желание оказаться где-нибудь подальше – лучше всего в своей родной квартире с очередным фантастическим романом в руке.

Мои друзья предполагали, что я отправлюсь ночевать к семейству Ваторе, но мне до жути хотелось побыть одному. И потому я заявил, что проведу сегодняшнюю ночь в своей хижине. Возможная опасность со стороны желающих избавить деревню от колдуна меня совершенно не пугала – если честно, мне было просто всё равно.

Дома было пусто и неуютно. Алка отправилась с остальными к родителям. Аппетита не было никакого, но, всё же, я решил заставить себя съёсть чего-нибудь. В корзинке пальмовые лепёшки должны оставаться. Ага, должны, но не обязаны. От лепёшек остались только крошки. А вместо них наличествовал зверёк с серебристым мехом. На местном его название означало "крыса, всё время дрожащая от холода". Звался он так длинно, потому как имелись ещё крысы, похожие на привычных мне серых, только шерсть у них была рыжеватой. Кроме свиней, завезённых на Пеу одной из волн поселенцев – эти два вида грызунов были единственными известными мне наземными млекопитающими на острове.

Наравне с хрюшками эта мелочь считалась местными обитателями вполне естественным источником мяса – наверное, именно вследствие этого рыжие крысы, несмотря на отсутствие кошек, не были чересчур многочисленными: попробуй тут расплодиться, когда любая туземная дамочка не визжит в истерике при твоём виде, а, наоборот, плотоядно улыбается, глядя на бегающий кусок мяса, и тянется к палке или камню, чтобы обеспечить семью на ужин деликатесом. Что касается их мерзнущих собратьев, то те предпочитали держаться от людей подальше, проводя время на деревьях. Негодяй, лишивший меня ужина и обосновавшийся в корзинке – скорее исключение.

При ближайшем рассмотрении оказалось, однако, что это негодяйка. Причём с потомством. Точное число детёнышей рассмотреть в полусумраке хижины я не мог – при попытке подойти близко мамаша начинала агрессивно шипеть. Стоило же мне оказаться на пару шагов дальше, она успокаивалась.

Так мы устроились: я на циновках в спальном углу своего обиталища, роженица в корзинке в "кухонной" зоне.

На следующий день все посещавшие моё скромное обиталище могли наблюдать, как я сижу перед «мёрзнущей крысой» и пытаюсь кормить её кусочками фруктов. При этом от гостей я отмахиваюсь как от назойливых насекомых и стараюсь избавиться поскорее. Учитывая, что визитёров было немало – от моих друзей или сторонников водопровода до недоброжелателей и приближённых старосты, посланных нашим боссом поглядеть, чего там творит Ралинга-Сонай – неудивительно, что к вечеру известие, что колдун, угробивший Ики Полукровку (так, оказывается, звали того несчастного, который умудрился отравить сам себя по Тропе Духов), чего-то творит с «мёрзнущей крысой».

Не знаю, чего народ по поводу всего этого напридумывал, но под вечер заявился наш шаман собственной персоной. И завёл разговор на профессиональные темы. Причём мои объяснения насчёт любви и интереса к животным он не то игнорировал, не то сделал из них какие-то далеко идущие выводы. В общем, решив, что я твёрдо не намерен делиться секретами мастерства по части околдовывания зверья, Вокиру сменил тему, перейдя к событиям вчерашнего дня.