Текст книги "Молчание (ЛП)"

Автор книги: Изабель Бланко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 4

«Кем она себя возомнила?»

Вопрос преследует меня с каждым шагом через главный зал. Глупая. Кто она такая? Наследница престола этого королевства. Одна из самых сильных женщин в нем. Та, которая, несмотря на ее безумно молодой возраст, понимает свой манящий вампирический характер лучше, чем большинство.

«Она должна кормиться», – напоминаю себе, что это биологический императив.

Но в гребаном человеческом клубе? Рискуя шансом на разоблачение? Я уже взломал их каналы, стирая все следы этого момента. Не то чтобы это изменило мой растущий гнев.

С этим дерзким, самоуверенным ублюдком, вдобавок ко всему?

Мои уши дергаются, неосознанно улавливая звуки города в оборонительных стенах. Мы жили в этой части Румынии, спрятанной в лесу Бэняса, большую часть пяти сотен лет. Здания стоят достаточно низко, чтобы оставаться скрытыми в красных листьях деревьев, которые смертные не видят. Мы сумели создать мегаполис.

Транспортные средства, существа, все звуки шумного города достигают моих ушей, и я представляю, как выглядят черные улицы сегодня вечером.

Вероятно, так же, как улицы за пределами этого человеческого клуба.

Того, который Каламити покинула полчаса назад.

Где, черт возьми, она? Предполагается, что спецгруппа охраны должна сопровождать всю компанию, куда бы они ни пошли, но как, черт возьми, они должны это делать, если она просто растворяется в воздухе?

Я уже готов зайти на второй круг, когда в зале раздаются звуки двух щелчков.

Каблуки на мраморе.

Втягивая воздух, я ищу ее, уже узнав этот сочный запах, прежде чем я вижу ее.

И что-то еще. Кровь.

Каламити стоит, по крайней мере, в двадцати ярдах от меня, частично подсвеченная лучом лунного света, проникающего сквозь витраж. Светло-красное кожаное платье, покрывающее ее тело, блестит, но именно эти бледные темно-красные капли, стекающие вниз по ее бледной груди к материалу, привлекают мое внимание.

Источник этой крови. Капли, привлекающие взгляд обратно к ее груди, вверх по бокам бледного горла и к этому блестящему, грязному рту.

Она снова кормилась.

Мало того, она стоит там, в платье, которое не считается эксцентричным во многих местах этого мира, но, тем не менее, я знаю, что оно не было разрешено в этом королевстве уже как пол века. И она не только пренебрегает тысячелетними традициями – она ​​раздирает их своим простым присутствием, одетая в неприличный красный цвет и спокойно демонстрируя дикость своего вампирского инстинкта.

– О чем ты думаешь? – вопрошаю я как можно более спокойно.

Никакого ответа. Только ее блестящие черные глаза сквозь тени, скрывающие ее лицо.

Я мелькаю перед ней, останавливаюсь, просто стесняясь прикоснуться к ней.

– Я не знаю, почему они позволяют тебе вести такой распутный образ жизни…

Небольшая часть воздуха покидает ее.

Я осознаю, что это смех, прежде чем выражение ее лица сглаживается, и эта безмятежная улыбка возвращается.

– Ты считаешь, что мое кормление – это дикость?

Мой прищуренный взгляд ласкает эти покрытые кровью губы, скользя вниз по ее шее.

– Ты приходишь домой, покрытая остатками еды, как какая-то дикарка.

Слегка наклонив голову вправо, она оценивает меня с ног до головы.

Тем взглядом, который не оставляет сомнений, что у нее на уме.

– Может быть, я просто позволила поймать себя на кормлении.

Прилив тепла пронзает меня.

– Каламити…

– Спокойной ночи, Обсидиан, – говорит она.

Я не думаю, что она когда-либо называла меня по имени раньше. Безмолвный, растерянный, я оказываюсь втянутым в эти бездонные черные глаза.

Затем она ушла.

Лучше бы ей дематериализоваться в свои гребанные царские покои.

У меня даже не было возможности по-настоящему допросить ее. Черт возьми, я замер как идиот, полностью зацикленный мысленным представлением, что она питается от меня, становясь по-настоящему дикой.

Закипая, я отправляюсь на поиски Таллона, решив раз и навсегда устранить эту явную ошибку безопасности.

И найти способ накинуть какой-то поводок на наследницу этого королевства. До того, как отсутствие у нее самоконтроля станет огромной проблемой. Той, которая заканчивается тем, что я лишаю жизни невинного ублюдка.

Терпение на исходе, черт возьми. Прошла неделя с той самой ночи. Неделя наблюдения за ней на камерах в городе.

Внутри крепости.

К счастью, больше никаких вылазок в человеческий мир. Больше никаких небрежных, неконтролируемых кормлений, больше никакой стекающей по ней крови.

Вместо этого она проводит свои дни либо блуждая по дворцу, либо занимаясь своими многочисленными увлечениями.

Плавание.

Тех-уроки.

Боевые тренировки.

Кровавая тренировка с оружием.

Уроки текущих событий – в сверхъестественном и смертном мирах.

Все занятия, в которых ни одной женщине, наследнице престола, раньше не позволялось участвовать.

Объяснение моего брата, когда я спросил?

– Есть шанс, что Каламити не выйдет замуж. Мы с Алессандрой согласились позволить ей самой выбирать, вместо того, чтобы навязывать ей брак.

Моя первая реакция? Облегчение.

Вторая? Ужас. Из-за того, на что мой брат намекнул. Наша фракция, никогда не предпринимала попыток быть сама по себе за те десять тысяч лет или около того. Мы одни из самых успешных, самых древних вампирских кланов на планете. Нам это удалось не только благодаря соблюдению традиций и стабильности, но и благодаря тому, что нами всегда правили два монарха.

Если королева умрет, ее в конце концов заменят.

Если умирает король, та же участь постигает и его.

Только рожденному мужчине, наследнику, первому сыну короля, позволено править единолично. Как мой брат, Малахай, только завершил первое тысячелетие своего правления. Никогда не было дочери. Никогда не было наследницы. От нее всегда ожидали, что она выберет короля.

Но дело не только в этом, Каламити ведь даже не кровная дочь Малахая. Закон уже был переписан восемь лет назад таким образом, чтобы проложить ей путь к восхождению на трон.

А теперь еще и это.

Почему они так нарушают правила из-за Каламити?

Ответ – эфемерный шепот в моей голове, постоянно выходящий из-под моего контроля. Обдумывание ни дало мне никакого конкретного ответа. Только это чувство, что я обязан знать, почему Каламити так отличается.

Или не только она? Все ли молодые самки этого королевства настолько свободны? Так похожи на людей в своей воле? Редко, когда социальные изменения такого масштаба распространяются по культуре в мгновения ока, но это не является чем-то неслыханным.

Особенно с сегодняшними технологиями и легкостью обмена информацией.

Блядь. Моя голова сейчас треснет.

Я проглатываю очередной сухой ком, мои внутренности горят. Прошло три недели с моего последнего кормления. Я способен продержаться дольше, но я определенно на грани. Определенно приближаюсь к темному и опасному моменту.

Мои мысли возвращаются обратно к вампирше, которую я в последний раз трахал, той, которой я кормился от призыва до самого возвращения домой с поля битвы. Я помню, как наслаждался каждым сантиметром ее тела, жестко имея ее всю ночь, пока мы по очереди кормили друг друга.

Теперь она всего лишь туман. Как если бы она была любовницей тысячу лет тому назад. Событие, которое я помню, произошло, но которое я не могу вспомнить достоверно, чтобы пережить его со свежими чувствами.

Однако, Каламити питается от того самца в том клубе…

Я стискиваю свои челюсти, игнорируя боль в деснах. И свой еще более обезумевший член. Возвращая свое внимание к каналам безопасности крепости, я прищуриваю глаза на ту, что стоит прямо за дверями моих покоев…

Двери открыты.

И она стоит там.

Разворачиваясь на своем месте, я удостоверяюсь в том, что видел: Каламити стоит у входа в мои покои, тени свечей играют на ее формах.

Она не двигается.

Я тоже.

Непрерывные секунды смешиваются друг с другом, молчаливое тиканье, которое отражается в моем сердцебиении.

На ней золотая с бриллиантами корона. Прикрепленная под ней длинная, черная кружевная вуаль, обрамляет стороны ее лица, прежде чем упасть, чтобы покрыть все ее тело от посторонних глаз.

– Каламити, – говорю я, совершенно растерянный, заключенный в ловушку ядовитого импульса, требующий сорвать с нее вуаль и проникнуть в нее не только клыками, но и членом.

Черные радужки этих темных ирисов остаются совершенно спокойными, выражение лица безмятежное, губы застыли в приятной улыбке.

Ни слова. Даже не моргнув.

Это игра. Смутно, я осознаю, что она играет со мной так, что это бросает вызов логике. Не могу припомнить, когда в последний раз какая-нибудь женщина умудрялась так захватить меня. Сломав шею, я спорю сам с собой о достоинствах игнорирования ее, нежели допроса.

Она не дает мне шанса.

Так же тихо, как и появилась, она поворачивается, чтобы уйти, и вуаль рассеивается лишь одним шепотом движения.

Давая мне представление о том, что под ней.

Под тем откровенным, неприличным и примитивным платьем, которое оставляет обнаженной большую часть ее верхней части тела.

Каламити ушла, внезапно растворившись в тени за пределами моей комнаты, но ущерб уже нанесен.

Я потерял из виду ее ранее, понятия не имею, откуда она, черт возьми, только что пришла. Серьезное упущение. И я больше не допущу такого промаха. Пора мне переключиться на постоянный присмотр за этой девушкой. Даже если я лично должен стать ее тенью.

Но для того, чтобы урезонить себя, чтобы избежать нападения на нее, я должен пойти и позаботиться о своих потребностях. Пришло время снова посетить гарем.

Глава 5

Следить за ней оказалось труднее, чем я планировал изначально.

Особенно, когда я едва мог на нее взглянуть.

И так несколько дней. На самом деле недели. Если быть точнее, две. И каким-то образом, час за часом, несмотря на мои лихорадочные, умелые попытки выследить ее, девчонке удается ускользнуть от меня на каждом шагу.

Ее родители остаются беспечными, они явно привыкли к ее безумному чувству независимости.

И я не смог заставить себя признаться им в том, что видел; их дочь, блуждающая по пустынным залам третьего этажа, где находятся ее покои, покрытая кровью.

Без тени смущения выставляя данное варварство на показ.

И это не самая тревожная часть. Настоящая причина, из-за которой я не могу признаться брату в том, чем занимается его приемная дочь, лежит гораздо глубже.

Я трахаюсь. Каждую ночь я питаюсь и трахаюсь, и каждую ночь она все дальше отдаляется от меня, но мой разум все еще не отпускает ее. Я представляю себе, как вампиров, так и человеческих самцов в муках ее укуса, чувствующих эти резцы глубоко в их плоти, и эта болезнь усиливается с каждым разом.

Сегодня я нахожусь за пределами городских стен, на ступенях, ведущих в лес. Солнечный свет пробивается сквозь красные листья —" фильтрованный солнечный свет. Как и у большинства вампиров, у нас смертельная аллергия на ультрафиолетовое излучение, исходящее от солнца. Заклинание, которое сохраняет эту часть леса скрытой от остального мира, также обеспечивает фильтр, который удаляет это излучение, позволяя нам наслаждаться дневным светом.

Я здесь не ради гребаного солнца. Даже не для того, чтобы созерцать, как оно заставляет светиться темно-серые деревья и их кроваво-красных листья.

Она трахалась, прямо там. Я видел ее.

Я скрежещу зубами, звук смертоносной вибрацией проходиться по мне. Низкий рык, который я издаю, грохотом проносится в воздухе вокруг меня, когда смотрю налево и направо.

«Успокойся. Ты кормился. Нет причин быть таким животным».

Вот только я кормился не от нее, трахал не ее, и с каждой женщиной, которую я пробую, все это напоминает мне, что они не те, кого я хочу.

Они не приемная дочь моего брата.

Боги, я чертовски болен.

– Обсидиан.

Я оборачиваюсь на звук голоса.

Альмира, одна из самых высокопоставленных членов совета.

И одна из овдовевших женщин, которых я трахал в гаремах каждую ночь. Среди прочих. Всего три дня назад я заставил ее и двух рабынь лизать мой член одновременно.

Мне пришлось откинуть голову назад и закрыть глаза, чтобы полностью насладиться этим, и с каждым движением их языков по моему члену, образ губ Каламити преследовал меня, но они, похоже, не осознавали, насколько я мысленно оторван от реальности.

Альмира подходит ближе, темно-красный церемониальный халат ее положения скрывает ее гибкое тело из виду.

Не то чтобы у меня было желание видеть его в данный момент.

Светло-зеленые глаза, в которых искрится солнце, с улыбкой голодного не насытившегося хищника.

Чем больше я ей даю, тем больше она хочет.

Чем больше она дает мне, тем больше я одержим своей племянницей.

При этой мысли во мне закипает отвращение, как и всякий раз, когда я пытаюсь вписать Каламити в этот шаблон.

– Как поживаешь, Обсидиан? – спрашивает Альмира, перекидывая через плечо прядь золотисто-медовых волос.

Она останавливается рядом со мной, красный бархат, покрывающий ее плечо, касается черного кашемира, покрывающего мою руку.

Я холоднокровно смотрю на отсутствие пространства между нами перед встречей с ее заинтересованным взглядом.

– Я в порядке. В середине задания. Полагаю, увидимся вечером на балу?

– Ммммм. Конечно. – Альмире полторы тысячи лет, она женщина, закаленная веками и завоеваниями. Вампир, полностью осознающий свое очарование. И даже она, с ее возрастом и опытом, не может источать ту же похоть, которую источает Каламити, просто существуя. – Как я погляжу, ты уже нарядился по этому случаю. – Она провела рукой по рукаву моего пиджака, проводя кончиками пальцев по толстой шелковой манжете. – Пожалуйста, скажи мне, что ты будешь свободен после.

Боковым зрением, о способностях которого узнал совсем недавно, замечаю источник движения. Не имеет значения, что он полностью сливается с лесом, который окружает его, я знаю, что это она, именно в тот момент, когда замечаю ее сияние.

Обернувшись, я замечаю ее, должно быть, в сотне ярдов впереди, одетую в элегантное, тонкое черное платье.

Корона на ее голове сегодня – черная, острое, шипованное творение, которому каким-то образом удается смягчить бледные углы ее лица.

Кончики ее волос – шокирующего красного цвета, который пылает на фоне черного платья. Ее глаза, как всегда, загадочны. Невозможно прочитать.

За исключением того момента, когда они режут по Альмире и тому, как мы стоим.

Каламити ничего не говорит – в последнее время она, блядь, ни черта мне не говорит, даже ее привычное приветствие «Дядя», но холод все равно просачивается в мои кости.

Потому что она знает.

Я не знаю, как, но легкий наклон ее головы, почти незаметный изгиб брови выдает все это.

Она знает, что я трахаюсь с Альмирой.

Я щурюсь, глядя на пульс, бьющийся на ее шее, на то, как он ускоряется, несмотря на отсутствие реакции извне.

Мои клыки упираются в нижнюю челюсть, он мгновенно затянул меня, словно я слышу этот свирепый пульс в своих венах. Я представляю себе, как ее кровь, должно быть, бешено несется по венам, горячая от ее гнева, отравленная ее собственническим чувством ко мне, которое ни один из нас не имеет права чувствовать.

То же чувство, которое сжирает меня каждую ночь, как только я представляю, как она кормится от безликих самцов.

Видение ускользает от меня так же быстро, как и в любой другой раз. Она ушла, оставив только то крохотное микровыражение, которое заставило меня замерзнуть.

Не могу избавиться от него, голоса внутри, предупреждающего меня. «Ты заплатишь за это».

Заплатишь за что? Я не сделал ничего плохого.

Тогда почему я не могу избавиться от этой глупой вины, которая шепчет, что все же сделал? И я даже не могу загнать ее в дальний угол, так надолго, чтобы разобраться со всем этим. Она не позволяет мне.

Твою мать. Эта девушка властвует над своей способностью дематериализации, которой не обладают многие ее сверстники.

– Ах. Наша будущая королева. – Кивает Альмира, словно забавляясь. – Еще та дикая штучка.

– Что заставляет говорить тебя о ней такие вещи? – фокусируюсь я, готовый внимать ту информацию, которую она может мне подкинуть.

Альмира пожимает плечами, возобновляя свою бессмысленную ласку моей руки. Если бы я не был так чертовски склонен вытащить из нее эту информацию, я бы поставил ее на место за то, что она выказывала такое собственничество по отношению ко мне.

– Она современная, Обсидиан. Женщина только начинает осознавать свою силу, но все равно полностью понимает ее. Я была одной из тех, кто проголосовал за то, чтобы она стала законной наследницей.

– Почему?

– Потому что… с самого детства мы все знали, что она другая. Выдающаяся. Дикая. Лично я устала жить старыми устоями, когда нам, женщинам, полагалось вести себя прилично, в то время как вам, мужчинам, прощалось все греховное и плохое. Эта женщина создаст новую эру, в которой мужчины этого королевства, – ее пристальный взгляд падает на меня, – должны будут признать, что мы вам равны. Во всех смыслах.

Мгновенное желание исправить ее, напомнить ей, почему существуют наши законы и обычаи, застревает у меня в горле. Хотя я не верю, что такие быстрые изменения полезны для нашего вида, я также понимаю, насколько лицемерно это прозвучит, если я выскажу мнение против.

«…с самого детства мы все знали, что она другая. Выдающаяся. Дикая.»

Это правда. Каламити всегда была именно такой. Мне никогда не приходило в голову, насколько все будет плохо.

«Потому что ты никогда не представлял, что случится, когда она станет достаточно взрослой, чтобы ее сексуальность вышла на первый план».

Сексуальность, которая делает всех нас жертвами, оставляя одного мужчину за другим разбитым на части.

Сексуальность, которая, как я подозреваю, может стать мстительной. Этот блеск в ее глазах перед тем, как она исчезла, заставил вздрогнуть все мое голодное нутро.

Голодный. Несмотря на все кормления.

Из-за нее. Потому что я не могу перестать хотеть ее. Потому что должен держаться подальше, но вместо этого я желаю Альмире хорошего дня и возвращаюсь, чтобы возобновить поиски Каламити.

Глава 6

– Разве это не потрясающе? – Малахай махнул бокалом в сторону рыжеволосой женщины, танцующей в объятиях другого мужчины.

– Я уверен, что Алессандра не оценит твой блуждающий взгляд.

– С течением времени ты все больше и больше напоминаешь смертных. – Мой брат возвращается на свое место и откидывается назад, качая головой.

Мне не приятно это признавать. Но как я могу не согласиться? Я не глух к изменениям в моем образе речи на протяжении многих лет.

– В целом, я провожу больше времени в мире смертных, чем в нашем.

Многие фракции, против которых мы воюем, не могут питаться кровью друг друга.

У них нет выбора, кроме как питаться людьми.

В отличие от нашего вида, который может питаться и тем, и другим.

Именно через человеческие города они медленно проникают к нам. Независимо от того, где мы поселились, поблизости всегда есть смертные. Мы научились сопротивляться, если нужно, вместо того, чтобы бежать.

– Эти дни должны закончиться.

Мой брат, несмотря на то, что он великий король, прежде политик, чем воин.

– Наши войны закончились? Нет. Поэтому там все еще нуждаются во мне, – устраиваясь на длинной мягкой скамье у стены, сканирую танцующую толпу под нами.

Малахай не знает, что я ищу.

А я знаю.

И когда он изучает мой профиль, я не могу избавиться от чувства вины из-за направления моих мыслей.

Где она, черт возьми?

– Тебе пора взглянуть на женщин, подходящих для вступления в брак.

– Так вот чем ты был занят всю ночь? Не обижайся, брат, но я сказал тебе: твоя жена не оценит этого.

Он отмахивается от моего комментария.

– Она знает, что это для тебя. Мы оба обеспокоены.

О чем это он, блядь, говорит?

– Моей личной жизнью?

Оранжевые глаза моего брата серьезны. Сосредоточены.

– О твоем политическом статусе в эти постоянно меняющиеся времена.

– Ты имеешь в виду те самые постоянно меняющиеся времена, которые ты и твоя королева, кажется, так принимаете? – я наклоняюсь ближе к нему, замечая женские взгляды, которые продолжают с тоской смотреть на нашу платформу.

Мы оба одеты в стандартную для таких мероприятий одежду: все черное, соответствующее нашему статусу королевских особ.

На шее моего брата висит толстая золотая цепь, передававшаяся из поколения в поколение от самого первого короля нашего клана, на ней медальон с королевской эмблемой нашего дома. Золото ярко горит на фоне черного бархата его пиджака.

У него есть свои татуировки, но ни одна из них не видна. Он никогда не воевал так много, как я. Каждая татуировка символизирует победу в битве.

Я – более темный, татуированный, опасный брат. Все еще холост. Малахай слишком предан Алессандре. Они может и смотрят на него, но заинтересованы они во мне.

А теперь мой брат и Алессандра хотят помочь мне в этих нелепых поисках?

– Расслабься. Я смирился с тем, что времена меняются, но даже ты должен согласиться, что это происходит слишком быстро. Я буду на следующем заседании совета через две недели. У меня будет план, как только я получу лучшее представление о том, чем забиты головы граждан королевства.

– О. Я скажу тебе. Молодое поколение, как мужчины, так и женщины, сыты по горло старой системой. А что касается тридцати пяти процентов нашего совета – женщин старшего поколения? Угадай, на чью сторону они решили встать?

Гадать не нужно. После разговора с Альмирой все стало предельно ясно.

Феминистки смертного мира наконец-то добрались и до нашего королевства.

Не то чтобы я когда-либо это учитывал. Не потому, что это не логично – даже неизбежно – но становится безумно очевидным, что я воюю слишком долго.

Вскоре я снова отправлюсь на войну. У меня нет иного выбора. Если в королевстве происходят политические перемены, это не значит, что наши враги успокоятся.

– Неважно, на чью сторону они перешли. – Да, возможно, пришло время перемен, но скорость, с которой они надвигаются на нас… – Малахай, почему ты с такой легкостью принимаешь все эти изменения? Из-за чего все эти уступки для Каламити?

Прислонившись к белой гладкой стене, его темная одежда и черные волосы контрастно выделяются, мой брат посмотрел на меня так, как никогда до этого раньше не смотрел.

Замкнуто.

Настороженно.

В глазах застыл ужас.

– Ты многого не понимаешь, брат. Бесконечные войны сделала тебя слепым ко многим внутренним механизмам этого королевства. – Он сосредоточенно смотрит на кубок с кровью в его руке, и становится ясно, что он более не заговорит на данную тему со мной. По крайней мере, не сейчас.

– Отчего такие лица? – спрашивает Алессандра, поднимаясь по ступенькам к нам на платформу. Она придерживает объемную юбку своего красного бального платья, черные волосы сверкают под королевской золотой короной.

Один только ее вид напоминает мне о ее дочери. О той, которую я не могу найти с самого рассвета.

– Мой брат позабыл, как быстро я могу адаптироваться под нововведения. – Осушив до дна свой кубок крови, надеясь, что она и многократное кормление прошлой ночью помогут мне контролировать себя, если я найду Каламити, я встаю. – Мы закончим этот разговор наедине, немного позже, – говорю я брату низким голосом. – Чего бы ты не договорил сейчас, ты скажем мне потом.

Да, он король. Мой лидер. Которому я поклялся в верности любой ценой.

Но он так же, мать вашу, мой брат, и я не потерплю такой скрытности и тайн между нами.

И это однозначно тайна. То, как Алессандра и он обмениваются настороженными взглядами – тому подтверждение.

Я покидаю их, пока никто из посторонних не замет, какое напряжение витает между нами. Того, что в королевской семье вообще есть напряжение. Малахай может считать, что я забыл правила политики, устои нашего правления, но он ошибается.

Быстрый осмотр помещения, и лишь одно чувство напряжения, никакого влечения, говорит о том, что Каламити здесь нет. Она была здесь ранее, во время главного входа королевской семьи на торжество, но сейчас она, похоже, снова исчезла.

Я совершаю свой собственный побег, дематериализуюсь в свои покои и просматриваю записи камер наблюдения.

Вот она. Второй этаж, коридор западного крыла. Она подходит к двойным красным дверям, бросает взгляд через плечо, затем, распахивая, заходит в комнату.

Двери плавно закрываются за ней.

Быстрая перемотка вперед доказывает, что она еще не вышла из комнаты. Она все еще там.

Я дематериализуюсь прямо к двери, через которую она вошла. Что находится по ту сторону дверей – для меня не секрет. Я помнил наизусть всю планировку крепости. Это гостиная, одна из немногих, которую почти никогда не используют.

Звуконепроницаемая, как и все комнаты в замке, поэтому невозможно уловить, что же происходит по ту сторону двери.

И все же мое сердце бешено колотится в груди. Примитивная реакция, от которой мое зрение затуманивается, а кожа орошается капельками пота.

Словно простое осознание того, что она по другую сторону, разжигает эту ярость в моей крови.

Но, возможно, ее там нет. Она могла дематериализоваться с комнаты, и я бы этого не увидел.

Мои руки кажутся еще более бледными на фоне темных татуировок, когда я тянусь к резным ручкам. Быстрый рывок – двери бесшумно отворяются, открывая вид на внутреннее убранство комнаты.

Влажные, прерывистые и задыхающиеся звуки доносятся изнутри.

Взрыв жара распространяется по мне в мгновения ока, почти сбивая с ног, пока мой разум пытается осмыслить то, что я слышу.

То, что я вижу в темной комнате, освещаемой лишь полной луной в небе. На красном, бархатном диване передо мной два женских тела извиваются друг против друга. Метры ткани их платьев – фиолетовой и черной – сливаются вместе так, что невозможно понять, что происходит ниже их талий.

Однако выше, их груди и шеи, покрыты кровью. Следы укусов хорошо видны в местах, где они питались друг другом.

Низкий женский стон проносится по комнате, за ним следует еще один влажный звук, и еще один, более хриплый стон.

Мои глаза обращаются к их лицам.

Пухлые губы, измазанные темной кровью, сражаются друг с другом за господством. Клыки впиваются друг в друга, языки переплетаются в диком танце, слизывая кровь друг с друга, не торопясь, наслаждаясь.

Член пульсирует, пытаясь прорваться сквозь штаны, я чувствую, как моя челюсть гневно сжимается, мой разум наконец принимает то, что я вижу.

Каламити хватает брюнетку за подбородок, еще отчаяннее облизывая ее языком, смешивая еще больше крови во рту друг друга.

Брюнетка потеряна для меня, я вижу только Каламити, восхитительный рот, наполненный кровью другой женщины, их кровавый поцелуй.

Ярость накрывает меня сокрушительной волной, сталкиваясь с каждой унцией похоти, которая заражает мою систему. Я теряюсь в ней, в этой первобытной реакции, в потребности дать ей этот член и заставить ее облегчить эту чудовищную боль.

Но самое дикое – смотреть, как она целует кого-то другого, делит с ним кровь…

В моем сознании, что-то щелкает, что-то, с чем я не смогу смирится позже, и я дематериализуюсь прямо возле них, моя единственная мысль, которая будет преследовать меня еще долгие века.

Никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне. Никто. Никогда.