Текст книги "Поверь. Я люблю тебя"

Автор книги: Изабель Филльоза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

3. Интерпретации и недоразумения

Андре и Бернар больше не хотят разговаривать друг с другом. Они поссорились. Кристина, жена Андре и сестра Бернара, выслушивает признания каждого из них. «Ну и лодырь же твой братец, – жалуется Андре. – Я перекрашиваю гостиную, меняю плитку в ванной, а он даже не шевельнется. А ведь с тех пор как я затеял ремонт, он приходит каждый уик-энд. Смотрит на меня и пальцем не двинет. Издевается, что ли?»

Кристина понимает чувства мужа и, поскольку ей любопытно понять, в чем дело, выслушивает и брата. «Ну и муж у тебя, чертов придурок, – вздыхает тот. – Как подумаю, что я ведь каждую неделю прихожу в тот твой дом, а он ни разу не попросил меня помочь! Знаю я его – он меня считает неумейкой». Удивленная таким умозаключением, Кристина говорит ему, что Андре был бы очень доволен, если бы Бернар ему помог. «Да нет же, не хочет он, – отвечает Бернар, – если бы хотел, попросил бы давно!»

Кристина возвращается к мужу и повторяет ему слова Бернара, а тот отвечает: «Я даже не рискнул просить его. А вдруг он бы сказал – нет!»

«Каждый думает, что в полдень солнце у его ворот», – говорит пословица. Это непреложная истина. Мы не можем на все иметь одну и ту же точку зрения – все мы разные. Произошедшие события мы интерпретируем каждый по-своему в зависимости от нашей позиции и нашей жизни. По-видимому, в отношениях «родители – дети» как раз больше всего недоразумений. Как младенец может интерпретировать действия матери таким же образом, как и она сама? У него еще нет возможностей в достаточной мере применить собственный прямой опыт, чтобы представить мотивы поведения мамы, напрямую с ним самим не связанные. Он еще не умеет «ставить себя на ее место». Многие родители точно так же не умеют поставить себя на место их детей, что включало бы пробуждение их детских чувств – а такое движение вспять пугает их или замутнено проекциями.

Без проговариваний и взаимных выслушиваний – война неизбежна. Говорить друг с другом, обсуждать все означает дать себе шанс на прояснение недоразумений.

«Я уверена в том, что отец мне сейчас скажет», – признается Надя. Она была абсолютно убеждена, что отец хотел мальчика – потому что до нее в семье уже родились три дочери… На самом деле ее отец никогда этого не хотел. Он был совершенно счастлив, что в семье родилась четвертая дочь (Да, именно так! Вот видите – вы уже и сомневаетесь…) После работы с психотерапевтом Надя стала лучше понимать, откуда у нее такая уверенность. Она смогла увидеть, как вывела из своего положения, что мальчиком быть лучше, как бессознательно согласилась с этим выводом, став одеваться, причесываться «под мальчика». Она превратилась в недостававшего мальчика не потому, что этого хотел ее отец, а потому, что это устраивало ее. В реальности она была любимицей отца. Поскольку мать не отстаивала своего места в семье, он водил дочку в рестораны, на прогулки… Обходился с ней, как со своей супругой. Конечно, отец был притягателен для Нади, но ей не хотелось испытывать смущение. Как согласовать близость и интимность, не рискуя при этом впасть в сексуализацию отношений? И вот защитным выходом ей казалось решение быть мальчиком. Это создавало дистанцию между нею и отцом, которая ее успокаивала. Вдобавок модели половых отношений, которые ей демонстрировали родители, могли лишь ориентировать ее к маскулинности. В ее бессознательном рассуждении все должно было быть примерно таким: «А я какого пола? Походить на маму мне не хочется. Я вижу, что как женщина она не очень-то счастлива. Сидит дома и вся подчинена ведению хозяйства. Как мама она депрессивна. Зато у отца положение выигрышное. Папа свободнее мамы, он кажется счастливым, много выходит, посещает рестораны, театры, он работает, самореализуется…»

Если отец частично и несет ответственность за выбор Нади, то не за то, что он якобы хотел мальчика, а за то, что допустил такое неравенство в собственной паре. Надя не могла воспринимать мать как образец для подражания. Чтобы пользоваться той же свободой, что и отец, надо быть мужского пола. Быть мальчиком позволяло Наде одновременно и сблизиться с отцом без риска впасть в инцест, и планировать собственное будущее иным образом, чтобы жизнь сложилась иначе, чем у ее матери.

Обнаружив подлинные мотивы своего маскулинного поведения, Надя снова обрела контакт с самой собою. Она смогла больше полюбить себя, познать и полюбить свою женственность.

Пример Нади позволяет нам ощутить сложность возникновения уверенностей, управляющих нашей жизнью. Мы храним скороспелые интерпретации. Сигналы отца, адресованные Наде, были сложными. Проблема была не в том, что он хотел мальчика. Ему нравилось, что его дочь – девочка. И он доказывал ей это, выводя рядом с собой как даму и покупая ей подарки (например, платья, которых она не надевала…) И в то же время той моделью пары, какую он ей демонстрировал, он посылал ей сигнал «лучше быть мужчиной», и в нем заключалась некая двойственность: «Ты меня не слишком-то искушай в сексуальном смысле».

Родители посылают нам самые разнообразные сигналы, вербальные или невербальные, сознательно или бессознательно. Дети слышат эти сигналы, воспринимают их сознательно или бессознательно, и интерпретируют в соответствии с элементами их предрасположенностей.

Люсьен приступил к той же работе, что и его отец, который и сам перенял работу у своего отца, подтвердив верность семейному делу. Люсьен услышал сигнал: «И ты тоже должен хранить верность». И вот в действительности отец Люсьена признался мне, как он сожалеет о том, что его сын не выбрал другой жизненной дороги. Он осознавал, что сбил его с истинного профессионального выбора. Увы, ему не пришло в голову высказать это своему сыну. Ему казалось, что предоставить ему свободу выбирать самому, ограничившись словами «делай то, что доставит тебе удовольствие», будет достаточно. Чтобы и в самом деле быть свободным в выборе собственной судьбы, Люсьену для начала необходимо было бы освободиться от обязательства верности. Ему было бы нужно услышать от своего отца: «Пожалуйста, занимайся другим делом, я ошибался, передав тебе дело моего отца. Не совершай ошибки, идя по моим стопам. Ты – мой любимый сынок, и какую бы работу ты для себя ни выбрал, тебе не нужно будет мучиться так, как мне». Сами видите, насколько нехватка словесного объяснения может искривить судьбу. Лучше поздно, чем никогда. Мы всегда твердо уверены в том, что родители думают и чувствуют так-то и так-то, вот только убедиться в этом не приходит нам в голову.

У меня в кабинете плачет Сервана. Всхлипывая, она пытается сказать сидящей напротив матери: «Ты не любишь меня, всегда только критикуешь…» Мама от всего сердца вслушивается. Она понимает чувство дочери. «Я прекрасно вижу, что ты не одобряешь ни одного моего выбора». Мама от всей души удивляется. Она просит уточнить, привести примеры. «Когда я переехала в свою первую квартиру, то обставила ее и с такой гордостью показала тебе. Ты не проронила ни слова. А увидев мои желтые шторы, изрекла: “Я бы таких у себя ни за что не повесила!“» После такого мама больше не сдерживается. «Да ничего подобного, я совсем не хотела критиковать тебя, ну вот ни чуточки. Ты даже не подозреваешь, как я тобой восхищаюсь, у тебя всегда такие прекрасные идеи, эти шторы такие светлые, они были просто роскошны. Это выглядело так оригинально. Сказав, что никогда бы не повесила таких у себя, я имела в виду, что сравнивала себя с тобой, что я не так изобретательна как ты, я бы не осмелилась, а вот тебе желаю быть смелей. Доказательство того, что мне понравились эти шторы, – когда ты сняла их, то хотела выбросить, а я их взяла себе. Они у меня в погребе».

Недоразумения! Они формируют восемьдесят процентов наших проблем в отношениях! Если не разговаривать друг с другом, не разделять пережитое, чувства, интерпретации, – останется только жить с уверенностями, иногда болезненными.

Получится ли у меня выразить словами все сложности человеческих чувств? Человеческого бытия?

Себастьян так умолял родителей подарить ему братца или сестренку, что они никак не ожидали его реакции, когда показали ему нового братишку – Валериана. Себастьяна обуяла ярость. Он стал свирепым ревнивцем. С тех пор как появился братик, у него даже взгляд изменился. Как понять Себастьяна? Ведь он так хотел братишку, а точнее, образ братишки, который соответствовал бы его потребностям. Ему хотелось приятеля для игр, не оставаться в комнате одному, так мне кажется… Он и представить не мог, что в семье появится грудной младенец, который станет владеть и мамой, и всей окружающей обстановкой. Такому малышу кажется неправильным, что ему навязали братца или сестренку. А для родителей правильно иметь двух или трех детей.

Правильно для одного, неправильно для другого. Очевидно, что виноватых искать бессмысленно. «Каждый видит полуденное солнце у своих ворот» – означает еще и то, что у каждого есть право чувствовать событие или ситуацию так, как он понимает ее. Его аффекты ничего не говорят реальности другого. Мы имеем право испытывать как гнев, так и любые другие эмоции по отношению к ситуациям, которые с точки зрения наших родителей устроены «лучше и не придумаешь». Право выразить свой гнев вовсе не означает, что другой неправ! Это уточнение важно – мы склонны путать здесь одно с другим. Как часто мне приходится слышать: «Я не могу на него обижаться, ведь это не его вина…»

4. Так ли уж необходимо ворошить прошлое?

Учитывая продолжительность отношений «родители – дети», их сложность, их эмоциональную насыщенность, как можно представить себе эту связь безоблачной? Нам хочется столько сказать друг другу, но это может заставить отношения испортиться и зачахнуть. И все-таки Лоранс пытается убедить меня, что у нее нет проблем с родителями: «Я уже три года как с ними не виделась. И ничуть не обижаюсь на них. Я и не хочу их видеть, вот и все». С чего бы ей не хотеть с ними увидеться, если, по ее словам, она поддерживает с ними такую непринужденную связь? На самом деле она боится. Ей страшно, что ее примутся осуждать, недооценивать. Она предпочитает избегать конфронтации с ними, тем самым признавая, что у них еще есть власть над ней. Такой страх – явление очень распространенное. Многие взрослые люди отрицают важность их отношений с родителями. Они банализируют или преувеличивают, предпочитая отодвигать вопрос в сторону. Некоторые выказывают готовность годами ходить к психотерапевту или психоаналитику, но отказываются искренне говорить о родителях. «Так ли необходимо ворошить прошлое вместе с ними?» Этот навязчивый вопрос задают вновь и вновь, в нем отчетливо слышатся и страхи, и страдания. Вот все обычные объяснения этому: «моему отцу уже много лет», «он изменился» или «он не изменился», «у моей матери рак», «это причинило бы ей боль». Есть такие, кто отрицает истину: «Я вовсе не гневаюсь на родителей, я их люблю. Я не вижусь с ними и не говорю», «мне нет нужды с ними мириться, ведь я не ссорился». Другие ссылаются на то, что уже прошли эту стадию: «Бесполезно, я ведь уже простил». Встречаются мстительные типы: «Никогда! Он причинил мне столько зла, не хочу, чтобы он так легко выкрутился».

Сколько сопротивления в ответ на предложение встретиться с теми, кто был (и есть) наши родители! А ведь так естественно испытывать потребность упорядочить столь долгие и сложные отношения, как связи детей и родителей. Что же нас так смущает?

Испокон веков принято было превозносить почтение к родителям. На деле такое почтение означало страх и подчинение. Все это служило поддержке традиций, установленного порядка, власти предков. Разве не парадоксально в плане эволюции больше страшиться суда родителей, нежели осуждения собственных детей? Достаточно взглянуть, в каком состоянии сейчас наша планета, чтобы понять, к чему это нас привело.

Ко мне на консультации приходили десятки родителей, сотни получили письма от своих детей. Большинство родителей говорили своим детям: «Я и вообразить не мог, что ты так страдаешь… Я бы с радостью осознал это раньше… Я бы не совершил того, что совершил. Как мне теперь исправить это?» Мне в кабинете приходилось видеть потрясающих родителей. Приходили они зажатыми, опасливыми, нервными, замкнутыми. А уходили растроганными, выслушанными, потеплевшими и любящими.

Я могу на пальцах одной руки сосчитать тех, кто отказался выслушать своего ребенка, кто остался бесчувственным и зацикленным на самом себе. Да, такие и вправду встречаются, я сталкивалась с ними даже в своей собственной семье. Все встречи после расставаний отнюдь не идиллические – и бывают родители, отчаянно сопротивляющиеся нашим попыткам установить настоящий контакт. Тому есть свои причины, и мы рассмотрим их далее.

Можно великолепно развиваться, не трогая своих родителей, не проникая в ребенка в самом себе. Можно обогащать собственную эмоциональную жизнь, профессиональную жизнь, пользоваться доверием, быть социально защищенным. И все-таки при этом в нас остается зона слабости, смутная зона.

Если невозможно поговорить с родителями о своей жизни, то невозможно и существовать рядом с ними как самостоятельная личность. От них отдаляются, физически или психически, или жертвуют собой. И страдание продолжается. Если мы ничего не говорим, наши родители по-прежнему ранят нас.

Зачем говорить со своими родителями?

Прежде всего: А ПОЧЕМУ НЕТ?

А дальше совсем просто: чтобы вдохнуть новую жизнь в семейные трапезы, вновь обрести богатые и эмоционально наполненные отношения с ними, перестать страдать, стать по-настоящему взрослым и освободиться от своего прошлого. Взглянуть на дно стакана, особенно если там полно грязи, – необходимо помыть его. Прятать рану, даже не продезинфицировав ее и не зашив, – опасно. Особенно если рана глубока. Утаиваемая от других, она продолжает заражение, и болезнь прогрессирует, перекидываясь на другие части тела, физически и психически.

И родителям, и детям предстоит пройти путь примирения. При условии уважения определенного количества психических законов и относительных правил, которые мы откроем вместе, риск тут только один – снова восстановить любовь, гармонию в отношениях и поспособствовать большей сплоченности между поколениями.

Теперь вы знаете, «зачем» ворошить прошлое. Переходим к вопросу, «как» его ворошить. Прежде чем обратиться к родителям, поворошим-ка наше собственное прошлое, осмелимся посмотреть в глаза неприкрашенной правде о нас самих. Рассмотрим наши травмы и попробуем прислушаться к жалобам того ребенка, что живет в нас самих.

II. История жизни, раны и шрамы

Самое трудное в нашем общении с родителями – те раны, которые они нанесли нам, пережитые нами детские горести. Я вовсе не за то, чтобы все несчастья объяснять детскими травмами… Жизнь определяется множеством факторов. И все-таки бесспорно, что раны, нанесенные в нежном возрасте, когда формируется личность, имеют тяжелые последствия. Еще только формирующаяся нервная система может сохранить неизгладимые следы травматических переживаний.

Каждый день я слышу у себя в кабинете признания клиентов в своих обидах. Сейчас, когда я пишу эту книгу, мой стаж работы составляет уже двадцать три года, и я отнюдь не пресыщена. Реальность хуже того, что можно вообразить. Мне случается выслушивать истории столь тяжелые, что, будь о них сняты кинофильмы, никто не поверил бы в их подлинность. Воображение в области жестокости баснословно богатое. Бывает, что я начинаю мечтать – а каким могло бы стать человечество, если б оно направило всю эту энергию на службу любви и уважения.

1. Взглянуть правде в глаза

Унижение, угрозы, избиения, эмоциональный шантаж, презрение, заточение, лишение чего-либо, оскорбления, которые так больно слышать из родительских уст. Список тут длинный. Важно отказаться от такого состояния отношений. Сегодня многие дети страдают – невзирая на господствующую идею, что они – «короли жизни». Пусть сегодня они не так травмированы и их больше склонны выслушивать – но до настоящего уважения к ним еще далековато.

Существуют родители, чья склонность к насилию ужасает. Читая нижеследующие строки, вы можете подумать, что я преувеличиваю. Вот именно так и возражают детям, пережившим настоящий ужас. Но их воспоминания никуда не денешь, и любой, кто работал с обиженными детьми, знает, как они сами стремятся защитить своих родителей, минимизировать влияние агрессивных выпадов, жертвами которых оказались. Многие взрослые забыли о том, что с ними случалось. А вот их тела все помнят. Напряжение продолжает жить внутри них. Бессознательное хранит такие отметины. Чрезвычайно плохое и грубое обращение существует, притом чаще, чем нам хотелось бы думать. Перестанем же во что бы то ни стало отстаивать идеальный образ родителей. Перестанем соглашаться с ними в том, что простой факт, что они произвели нас на свет, гарантирует им безусловное прощение. Все мы человеческие существа. Социальная норма, запрещающая обвинять родителей, была предписана… ими самими. Слово «обвинить» предполагает «посмотреть и разобраться». Мы должны посмотреть правде в глаза – иначе рискуем не добиться выздоровления.

Не все родители любят своих детей. Не все родители делают для них лучшее из возможного. И у многих родителей проблемы с насилием и властвованием. Зачем умалчивать об истине? По-настоящему уважать родителей – значит помогать им в их родительской миссии. Смысл эволюции предполагает, что дети ответственны за то, чтобы сделать лучше, чем их родители. Он возлагает на каждое следующее поколение задачу продвинуть человечество еще на шаг вперед. Ради этого мы и обозначим ошибки, укажем на дисфункции.

Не существует родителя без греха, но нет и ребенка, который был бы само совершенство. Возможна ли идеальная юность без фрустраций, без каких бы то ни было травм? Как же иначе расти, как вступать в связи с внешним миром, как ощутить свои собственные границы, почувствовать свою силу? Любая личность начинает складываться с фрустраций и травм. Но не сами фрустрации, несправедливое обращение или раны, остающиеся после травм, а скорее, запрет называть их таковыми, влекут и невозможность выражать чувства, которые могли бы помочь исцелиться. Прекратим защищать родителей, преподавателей, всех тех взрослых, которые стоят над ребенком в позе властелина, дабы ему покровительствовать. Права ребенка признаются, только если агрессор воочию видит последствия своих действий. Эту главу мы посвятим рассмотрению того, что может происходить между родителями и детьми, и все далее перечисленное, увы, далеко неполно. Я нарочно объединяю тяжелые случаи плохого обращения с плохим обращением как банальностью, чтобы обратить больше внимания на последнее. Познакомьтесь с этой главой, вчитавшись в нее повнимательнее. Не осуждая, стараясь своим телом прочувствовать то, что испытывает в каждой подобной ситуации ребенок.

2. Превышение власти

Взрослые сильнее, более склонны проявлять свою властность, нежели дети. Дети же малы, уязвимы и, главное, зависимы. Родители приводят все мыслимые причины для злоупотребления своей властью. Это, к несчастью, так легко. Так мало ограничений. А укротить собственные эмоции, сдерживать автоматизм психики так трудно.

Авторитаризм – самый очевидный прием игры во власть. Родитель проявляет себя авторитарным, даже преследователем, бешеным, унижающим, он может проявлять к ребенку и открытую злобу. Свою власть он подпитывает страхом. Его методы? Телесные наказания, и/или принижение: «Ничего из тебя не выйдет, смотри, твоя сестра преуспела, а ты…», и/или угрозы. Начиная с частой и при этом все-таки токсичной «не будешь работать – останешься на второй год» до куда более устрашающей: «Не будешь работать – окажешься безработным», «Не будешь таким-то – никогда не женишься», «Да что бы с тобой ни случилось, все равно кончишь под мостом…». Ребенок, увы, отчаянно верит своему родителю. И авторитарный родитель подчиняет ребенка себе с помощью страха.

Двойное принуждение тоже очень дестабилизирующая игра во власть. Лаура хорошо описывает эти двойные сигналы, которые не дают ребенку возможности действовать правильно. «Ты часто говорила: „Если будешь просить – ничего не получишь“. А когда тебе напоминали, что когда-то от тебя хотели чего-то, ты возражала: „Но почему же было не попросить?“» А вот какой опыт пережил Жак: «Никогда не угадаешь, как реагировать. Возвращаясь из школы, просовываешь голову в проем двери гостиной, чтобы сказать тебе здрасьте, а ты кричишь, чтобы тебя не беспокоили; а когда мы входим, стараясь не шуметь, – сердишься, что прошли мимо и с тобой не поздоровались». Ребенок дезориентирован, он не знает, как себя вести, чтобы не возбудить родительскую ярость. Двойное принуждение иногда бывает мягче, если вербальный сигнал противоречит сигналу невербальному, бессознательному. Ребенок – словно пленник, ему остается так или иначе раздражать – иногда сознательно, иногда бессознательно – собственного родителя.