Текст книги "Причал-19 (СИ)"

Автор книги: Из Кот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Будильник ревел, как сирена предстартовой готовности. С мутными от сна глазами Надя шарила по всей комнате, пытаясь найти его и отключить. Наверное, прошло как минимум две вечности, прежде чем ей удалось это сделать. Машинально отметила время – семь часов утра.

Надя села. В принципе, можно было спать и дальше, но она сама хотела выйти с ребятами на площадку, чтоб посмотреть, как в наше время строятся космодромы. Вчера за ужином она попросила об этом Николая, и тот достаточно легко согласился. Надя потерла лицо руками. Что ж, сказала она сама себе, пора вставать.

За завтраком не осталось и следа от вчерашней беззаботности. За шутками и улыбками проглядывала утренняя рабочая сосредоточенность.

– Идёте с нами? – сразу спросил ее Николай, как только она села на свое место в середине стола.

– Да, – сказала Надя, накладывая себе кашу. – А что вы сейчас делаете?

– Монтируем причальную розетку, – сказал Федор.

– А это где? – спросила у него Надя.

– Это в полутора километрах отсюда.

– Можно масла? – спросила Надя Андрея, потом снова обратилась к Федору. – И большая розетка?

– Двенадцать метров каждая штанга, – сказал Андрей.

– На класс D, – ответил Федор. – Большие корабли здесь грузиться не будут. Это промежуточный причал.

– Кстати, о штангах, – сказал сосед Федора, молчаливый строяк лет тридцати. – Коль, мне в резаке сердечник надо менять, однозначно надо.

– А где я его тебе возьму?

– Ну как хочешь, а вот только ровного шва я с таким резаком сделать не смогу.

– Ну возьми мой...

– Коля...

– А что "Коля"? У меня что, по-твоему, этих сердечников склад? Работай, как работается. Не могу я тебе ничего дать.

– Тоха, ты Балбеса попроси – он тебе знаешь какой ровный шов сделает! Балку потом от скафандра не отдерешь! – засмеялся кто-то, и вслед за ним засмеялась вся бригада. Что Андрея здесь зовут Балбесом, Надя уже знала, но про историю со швом и балкой не слышала.

– Да мужики, да хрен с ними, с резаками, надо просто ставить их на рабочую треть – и все будет нормально...

– О, тоже мне умник нашелся...

– Ребят, а что это за история со швом и балкой?

– А это ты у Балбеса спроси, он тебе расскажет.

– Или у Антона...

Все опять расхохотались.

– С какой сегодня начнем, а, Коль? – когда все отсмеялись, спросил у Николая Влас.

– С шестой, я думаю.

– А с третьей что?

– Третья подождет.

– Мужики, а сухарики у кого лишние есть?

– А у тебя что?

– А у меня все.

– Ну так сходи и возьми...

– Так это ж куда тащиться надо. Может, у кого в шлюзе есть?

– В шлюзе нет, – очень тихо сказал механик Агафангел. Надя впервые услышала его голос. Он был под стать лицу – такой же тусклый и безжизненный.

– Значит надо привезти, – закончил дискуссию Федор. – Пусть Влас смотается до нижнего склада. Только не сейчас, после обеда.

Он допил кофе из шара и встал.

– Ладно, хватит, – сказал Николай.– Пиз... э... болтать – это не мешки ворочать. Пошли.

Мужчины стали подниматься, доедая и допивая что-то на ходу. В двадцать рук быстро прибрали на столе. Надя обратила внимание на скатерть. Это была специальная ткань для малых планет. Даже здесь она казалась тяжелой, а в обычных условиях, наверное, весила килограмм двадцать.

Заняли очередь у переходника. Федор закрыл люк перед первой пятеркой.

– А что это за история со швом и балкой? – спросила Надя у Андрея.

– Да это я как-то ошибся... – с неохотой ответил тот.

Федор опустил рычаг, закрывая внешний люк и открывая внутренний.

– Следующие, – гаркнул он.

– Наша очередь, – оживился Андрей, встал и тут же затесался в толпу от Нади подальше.

Надя с большим трудом отыскала в нише свой скафандр, но найдя управилась быстрее всех: все-таки у нее была десантная модель, а у остальных – громоздкие строительные коконы.

– Это как называется? – спросил у нее Николай.

– "Стар Рефлекс", РД 1500.

– Хорошая шкурка.

Надя кивнула.

– Ладно, все готовы?

В ответ защелкали опускаемые забрала.

– Все, – сказал Николай и открыл внешний люк. За люком царила полнейшая чернота.

– Пойдемте, – позвал он.

– А, может, будем уже на "ты"? – набравшись смелости предложила Надя, – все-таки я тут самая младшая.

– Давай на "ты", – рассеянно отозвался Николай. Он уже думал о чем-то совсем другом.

Они выбрались наружу. Ни черта не было видно: фонари пятнали окружающую темноту светом, делая её ещё более непроницаемой. Автоматически врубившийся налобный локатор тонкими изумрудными линиями высвечивал очертания окружающих предметов. Линии колебались и слегка смазывались, когда Надя поворачивала голову.

Николай стоял у невысокой светящейся башенки.

– Здесь леер, – сказал он, – пристегнитесь.

– Мы же договорились, – напомнила ему Надя.

– Ах да, – ответил он, – извини.

Надя подала ему свой страховочный карабин.

Остальные уже двигались по какой-то неизвестной тропинке, вверх, в сторону нависающего над ними скального хребта. Первая пятерка была на самом гребне. Их скафандры – зеленые размытые пятна – подсвечивали тонкую линию, очерчивающую окружающий рельеф.

Они двигались по скалам. Надя шла в хвосте колонны. Николай замыкал шествие, пристроившись сразу за ней. Впереди, метрах в пяти, Надя видела фигуру Андрея.

– А почему диспетчерскую поставили в таком странном месте? – спросила Надя. – Отсюда же не видно взлетного поля.

– Это его отсюда не видно, – ответил Николай. – А из диспетчерской его будет видно отлично.

– А разве вы живете не в диспетчерской?

– Именно там. Видишь ли, диспетчерская находится на вале метеоритного кратера. В кратере в основном и будут располагаться причалы. Окна диспетчерской башни смотрят именно туда, оттуда все поле – как на ладони. А вышли мы через задний ход. Сейчас мы поднимемся на гребень, обогнем станцию и спустимся в кратер. Тут все очень просто, если приглядеться.

– А где мы вчера сели?

– А это еще проще. Справа, на гребне – небольшое плоскогорье. Там расположена наша вспомогательная посадочная площадка. Это там огоньки.

Николай показал рукой. Надя не видела никаких огоньков, но решила поверить Николаю на слово.

Они выбрались на гребень. Здесь шла уже вполне приличная вырубленная в камне тропа. По ней они вышли на доминирующую над местностью вершину, и уже оттуда Надя наконец-то смогла увидеть взлетное поле.

Оно ее разочаровало. Надя, конечно же, понимала что в заполнившей кратер кромешной темноте в любом случае нельзя будет что-либо увидеть, но надеялась на взлетно-посадочные огни, что просто потоками света заливали другие известные ей астероидные космодромы. Здесь их почти не было, только светились тусклыми шарами сигнальные огни на самых высоких мачтах, да еще где-то тлело во тьме невзрачное созвездие тусклых огоньков.

– Мы еще не запустили энергостанцию, – словно подслушав ее мысли, сказал Николай.

– Понятно, – сказала Надя. – А жалко, мало света. Я надеялась что-то поснимать.

– Скоро выйдет солнце. Тогда будет достаточно света.

С вершины дорога уходила вниз. На этот раз не тропинка, а настоящая дорога, с залитыми бетоном трещинами, огороженная элегантными – правда, не работающими – осветительными башенками. Дорога была недостроенная. По общему замыслу она, скорее всего, должна была соединить диспетчерскую и взлетное поле. Ее последний, толком еще не зачищенный участок изобиловал всякой дорожной техникой – унылой от безделья, с безжизненно опущенными резаками и ковшами. Наде было непонятно, почему ребята бросили дорогу, не достроив каких-нибудь пятьсот метров, и вместо этого придумали себе дикий обход по горам. Она ни о чем не стала спрашивать Николая, но тот – наверное, уже по привычке – ответил сам.

– Это начальство приказало. Дали указание сосредоточить усилия на взлетном поле. Я спорить не стал – начальству, ему виднее.

Обогнавшая их группа уже сидела верхом на огромном шестиколесном транспортёре. Надя протянула руки навстречу – и ее без труда забросили в кузов. Даже малость перестарались – кому-то пришлось дернуть ее за ногу, чтобы ненароком не перелетела через вездеход. Вслед за ней подоспел Николай. Потом подошел Федор, и с ним еще двое.

– Все здесь? – спросил Николай.

– Все.

– Тогда поехали.

Транспортёр плавным рывком тронулся с места. Всех так же плавно потянуло назад. Инерция здесь была хоть замедленная, но чудовищная. Люди стали хвататься друг за друга, а кто-то – кажется, Андрей – чуть было не свалился за борт.

Мягко подпрыгивая на рессорах, транспортер скатился в долину и, так же мягко развернувшись (от каждой даже самой плавной эволюции их неумолимо тянуло то назад, то вперед, то в сторону), поехал в сторону светившегося в небе щербатого нимба. Это горели сигнальные огоньки на мачтах недостроенной причальной розетки.

Они затормозили у покатой, вросшей в грунт крыши контрольного капонира. Их еще один, последний раз кинуло друг на друга, и Андрея таки наконец вышвырнуло за борт.

Стали сгружаться. Поднятая ими пыль в свете фонарей сияла тусклым цинковым туманом. По одному через тесный переходник втиснулись в капонир, залитый светом белой не закрытой абажуром лампы.

Пол был завален всяким строительным оборудованием. Здесь лежали массивные резаки, перфораторы, зажимы и еще что-то уж совсем непонятное. Всё громоздкое и тяжелое, даже по меркам здешней ущербной гравитации.

В другой комнате в сухой темноте красным и зеленым светились огоньки четырех больших дистанционных пультов. Пульты стояли как попало, чуть ли на середине комнаты, в густом переплетении разноцветных кабелей. Многие – с лохмотьями не до конца содранной полиэтиленовой упаковки. С их помощью управляли строительными роботами.

– Ладно, мужики, разбирайте свое добро, – мрачно сказал Федор. – На... хрен без толку толпиться.

– Тебе, наверное, лучше остаться здесь, – сказал Наде Николай.

Та в ответ только покачала головой.

– Ну как хочешь, – сказал Николай.

Парни разбирали снаряжение. Четверо – среди них Надя знала только Агафангела – перебрались в другую комнату, к пультам.

– Воздух можете накачать, но чтобы скафандров не снимать! Забрала поднимете – и хватит с вас, – пригрозил им Федор.

– Ну что, идем, – сказал Николай. Поперек груди у него висел резак, и он стоял, положив на него руки.

Так же по очереди строители стали выбираться наружу. Редкой цепочкой, волоча за собой нити самостраховок, они двинулись к розетке.

Надя шла одной из последних. Она непрерывно смотрела на черные очертания дальнего хребта. Только его и можно было различить в кромешной темноте – по отсутствующим звездам.

Надя надеялась, что ей удастся снять на камеру восход. Но как бы внимательно она ни следила, все равно едва не упустила нужный момент.

Как это бывает на безатмосферных планетах, рассвет наступил стремительно. Кромка хребта вдруг высветилась тонкой каемкой – под лучами солнца вспыхнули самые высокие скалы. С пугающей быстротой бело-голубая полоска разгоралась все сильнее и сильнее, распухая в центре, пока наконец не прорвалась ослепительно ярким солнечным шаром.

Надя, выхватив камеру, отбежала в сторону на три метра – настолько ей позволял вытяжной страховочный трос, упала на грунт и, переключив видоискатель на лобовое стекло шлема, успела снять цепочку бредущих на работу строителей на фоне разгорающегося восхода. Потом включила на камере ближний свет, чтобы запечатлеть передний план, не заслонив при этом задний. Снимки должны были получиться великолепными – солнце горело на скалах, на штангах причальной розетки, на шлемах бредущих в строю людей. Сюжет, конечно же, был банален, но Надя снимала для себя, и вопросы операторской эстетики ее не волновали.

Выдохнув воздух, она с трудом поднялась на ноги. Метрах в пяти от нее стоял Федор. Когда она внезапно бросилась в бок, а потом еще и упала, он испугался, не случилось ли чего.

– Все в порядке, – сказала Надя. – Это я снимала.

Федор молча двинулся дальше. Надя подумала о том, что слепые лобовые стекла шлемов надо бы снабдить сигнализаторами эмоций. Например, ты хочешь улыбнуться – и на лбу у тебя вспыхивает зеленый огонек. Или красный, молча отражающий все, что ты думаешь о болтающейся под ногами девчонке из исследовательской службы. Но если Фёдор и думал чего, то не сказал ей ни слова, пока она плелась за ним, поминутно отставая, чтобы снять яркий блик на антенне ближней связи или величественный остов причальной розетки, что целилась в небо своими пятью растопыренными пальцами. Низкое и не ослабленное атмосферой солнце придавало пейзажу особый оттенок сюрреализма.

– Подошли наконец, – сказал им Николай.

– Извините, – поспешила вмешаться Надя, – это я виновата. Я снимала.

– Ну хорошо, – сказал Николай. – За работу, хлопцы.

– А что вы будете делать? – спросила Надя.

– Будем монтировать шестую штангу, – ответил Федор.

Причальная розетка в готовом виде состоит из шести штанг, что торчат из камня астероида наподобие раскрывшегося решетчатого цветка с пестиком люка шлюзовой камеры в середине. Грузовые корабли, в большинстве своем автоматы, как трудолюбивые пчелы, собирают с этих раскиданных тут и там космических цветков рудный концентрат – своеобразный нектар, который они бережно относят в сетчатые ульи орбитальных перерабатывающих заводов. Концентрат закачивают в корабельные трюмы прямо через присосавшееся к шлюзовому люку брюхо, пока лепестки-штанги удерживают судно у причала, плотно обхватив за обжимное кольцо.

Штанги монтировали на грунте, потом на тросах ставили на приемное колено (очень осторожно, чтобы, не дай бог, не перестараться и не вышвырнуть уже готовую штангу в космическое пространство) и в таком виде завершали монтаж.

Пять штанг, все разной степени готовности, уже торчали на массивной литой платформе, в центре которой круговыми ступеньками, уходящими вниз, обозначался люк шлюзовой камеры. У пустого колена с белой цифрой "шесть" на темном металле лежала, пяткой вперед, готовая к монтажу штанга. Вокруг нее столпились строители.

Надя сделала несколько панорам, а потом перебралась поближе для крупных планов.

– Осторожнее, робот! – сказал ей Андрей.

В метре от нее, помахивая клешнями, мирно стоял высокий стройбот. Заметив Надю, он вдруг поднял верхний правый манипулятор и забавно помахал им, сгибая суставчатую ладонь. Надя сняла и его, с позиции снизу – она даже присела для увеличения эффекта – всего в контрастных тенях, в лучах восходящего солнца.

Надя очень много снимала, из самых разных позиций, и делала это не только из любви к искусству. Просто ей было неловко торчать без дела, когда вокруг кипела работа. Она изо всех сил старалась доказать – себе в первую очередь – что находится здесь не просто так, что тоже занята делом.

В самом начале Федор прицепил её самостраховкой к балке у подножия пятой штанги, чтобы она сидела тихо и смотрела издалека, как работают взрослые дяденьки. Но Надя, конечно, тут же отцепилась и полезла на самую верхушку штанги, чтобы сделать снимки оттуда. Федор вернул Надю на место, но через минуту она опять была в гуще событий – помогала Андрею тянуть тросы. Федор, поборов в себе желание еще раз пристегнуть ее к балке, только на этот раз мазнуть по защелке карабина лучом лазерной сварки, махнул на нее рукой.

А работа вокруг в самом деле если не кипела, то по крайней мере бродила, как бродит в закипающем чайнике вода. Ребята пробрасывали тросы, натуго закручивая резьбу на старинных механических талрепах, с помощью домкратов и стройботов поднимали штангу, совмещая ее пятку с коленом платформы, и переговаривались между собой на каком-то особенном, диковинном языке, возникшем, кстати сказать, из-за присутствия на объекте Нади. Этот язык был очень прерывист (из-за того, что ребята постоянно сглатывали некоторые слова), пестрел в изобилии многочисленными кряхтениями и эканьями, что делало его на диво лаконичным.

– Трос, трос, – кричали мужики, – тяни ма... тебя, чтоб...

– ...Ты... бббб... сваркой своей... па... осторожней, короче...

– Эй, Балбес, энергию дай! Да куда ты смотришь, п... э... с ушами.

– Все, мужики, на х... в общем, не полезу я туда больше.

Разговоры эти жутко веселили Надю, и она уже начала подумывать выдать при случае какой-нибудь особо изящный монолог в стиле старины Макса, но быстро передумала. Во-первых, потому что случай все не представлялся, а во-вторых, потому что знала, с кем имеет дело. Строители испокон веков были на редкость консервативны. Может, сдавали на ежеквартальной аттестации зачёты по патриархальной непрошибаемости. А результаты получали в миллиметрах корабельной брони. Николай – 720 миллиметров – крейсер. Фёдор – 1124 – тяжёлый крейсер дальнего действия. Сами виноваты, подумала Надя про мужиков. Ваша, как там ее, джентльменская совесть не позволяет вам разговаривать со мной как с человеком? Ну так идите вы на хрен вместе с вашей совестью.

Солнце, которое здесь не признавало иных путей, кроме прямых, уже переползло зенит и потихоньку подбиралось к западному горизонту, когда они начали поднимать штангу. Ее вес был здесь ничтожен, но масса-то никуда не пропала – тросы вытягивались в тугие струны, перебарывая ее стремительное желание от любого толчка с силой завалиться набок. Мужики потели от усилий в своих взопревших изнутри скафандрах. Системы охлаждения работали в желтом режиме.

Николай и Федор стояли теперь у самой пятки, направляя ее в нужные пазы, работая домкратами и рычажками. Стройботы, что высились за их спинами, не столько помогали, сколько подстраховывали. Надя, стоя в задних рядах (на этот раз Федор был непреклонен), следила камерой за верхушкой штанги, очерчивающей в небе пологую дугу. Иногда из-за резкого рывка штанга начинала дрожать, и тогда по тросам шли страшные беззвучные волны. В такие минуты Наде казалось, что радиоэфир трещит от общей электризованности. Но Федор снова поднимал руку – и работа возобновлялась.

Наконец штанга встала.

– Все, мужики, – раздался в эфире голос Николая, – хватит, обед.

Обедали в капонире, который здесь называли дежуркой. Сидели прямо на полу или на тюках с металлотканью – все в скафандрах, только сняли для удобства перчатки и шлемы. Огромные, с непропорционально маленькими головками, торчащими из массивных воротных колец, они сидели плотным кружком, упираясь друг в друга литым пластиком тяжёлых наплечников. И Надя на этом сборище великанов была самой маленькой великаншей.

На обед были консервы. Они вскрывали банки и пакеты, пили сок из пластиковых мешков и, конечно же, разговаривали (священный ритуал молчанки, похоже, исполнялся только за ужином).

Даже отдыхая, они все еще были на работе.

– Шестую мы сегодня установим, – тихо говорил Федор, – а что потом? Будем ее добивать или пойдём прокладывать рельсы?

– Я не знаю еще, Федор, – сказал Николай.

– Нехорошо прыгать с места на место, – покачал головой Федор. – Хвостов у нас много.

– Ну говорю тебе, не знаю, – отрезал Николай.

"Нет, – подумала про него Надя, – знаешь. Да только пока не говоришь".

– С этим объектом одни беды, – объяснил Николай Наде, – его вообще не было в проекте. Потом решили – "нужно". Потом подумали и решили, что, в принципе, не очень нужно. Потом опять передумали. Вот и болтаются, как дерьмо в проруби, а мы тут бегаем с резаками. То тут начнем, то там, сами уже запутались, что мы делаем.

– И кому это все надо, – неожиданно подал голос Агафангел. Поначалу никто даже не понял, кто это сказал, а потом все ошарашено уставились на механика, как туристы на только что взорвавшийся гейзер, про который им успели сказать, что он извергается раз в триста лет.

Даже Федор его не понял и начал объяснять просто и доходчиво, как ребенку:

– Вообще-то причал здесь нужен. Очень, понимаешь, удобное место для причала. И то, что его все-таки строят – это уже хорошо. Камень нам попался большой, прочный, хоть весь его складами изрой, орбита у него низкая, поднимать сюда боты удобно, а дальше руду повезут автоматы.

Но Агафангел и сам это знал. Интересовали его проблемы гораздо более глобального масштаба.

– А дальше? – спросил он скучно, вяло грызя плитку шоколада.

– Что дальше?

– Что дальше с рудой?

– На заводы её.

– А зачем?

Все уставились друг на друга в полном недоумении. Могли бы заподозрить какую-то шутку, если бы не знали, что Агафангел никогда не шутит. Первая во всем разобралась Надя.

– То есть зачем вообще все это нужно? Этот сектор, стройки, исследования, расширение сферы влияния, зачем мы вообще лезем в космос? – спросила она.

– Да, – сказал Агафангел и замолчал.

– Ну то есть как это зачем, – сказал Федор. Вопрос сбил его с толку. – Ну раз есть, то значит, так надо, я полагаю. Все растет, все расширяется, людей у нас все больше и больше. Как-то их всех кормить-поить надо, как ты думаешь, да? Значит, нужны заводы, нужна руда, нужны мы.

– Ты не понял меня, дядя Федор, – сказал Агафангел. – То что ты говоришь, известно. Но вот подумай. Это второй сектор освоения, а их у нас два. Еще есть сектор B и сама Солнечная система. Восемьдесят процентов человечества живет на Земле или, в крайнем случае, в пределах Системы. Если смотреть объективно, мы их не кормим. Они живут за свой счет, ну и, может быть, за счет сектора B. А если смотреть совсем объективно, это мы живём за их счёт! И даже вернись мы все в одночасье, ничего не изменится. Места в пределах Системы хватит всем. И даже детям нашим хватит. И внукам. И все это знают. Но, тем не менее, мы здесь. И я хотел бы знать, почему.

Последние слова механик договаривал почти что шёпотом. С каждым новым словом он всё глубже и глубже втягивал голову внутрь скафандра, словно черепаха в панцирь. Потом голова неожиданно вынырнула обратно.

– Под словом "кормим" я имел в виду не только кулинарную сторону вопроса, – пояснил он.

Строители молчали. Они были удивлены. Но не речью Агафангела, а самим Агафангелом. Вот чудак человек, сказал бы Федор, чем себе голову забивает. Но он молчал. Надя, для которой этот вопрос вовсе не был неожиданностью – ей даже успели порядком поднадоесть подобные дискуссии – тем не менее, тоже молчала. Молчал и сам Агафангел – пил себе сок с абсолютным безразличием к происходящему. Видимо, побил рекорд по красноречию за последние десять лет. И потому заговорил Николай.

– Ладно, – сказал он, – хватит. Если ты хочешь знать мое мнение, то я тебе отвечу так: мы здесь, потому что мы здесь. И мы должны здесь работать. Так что пошли. А то, знаете, это, мм, болтать, во, это не мешки ворочать.

И подавая всем пример, встал. Одел перчатки и шлем. Люди засуетились, поднялись. Кто-то торопливо собирал пустые упаковки в контейнер утилизатора.

– Ребята, кто-нибудь едет на базу? – спросила Надя.

– Да, – сказал Влас, – я, через час.

– Хорошо, – сказала Надя, – тогда я с тобой.

– Не обращайте вы внимания на Агафошу, – сказал Влас по дороге на базу, – с ним такое бывает.

– И часто?

– Да не так, чтоб очень, но бывает.

– А сам ты что думаешь?

– Насчет чего?

– Насчет того, зачем мы здесь.

– Мы здесь, потому что мы здесь – так, по-моему, Колька сказал? Коля прав.

Приседая на рессорах, транспортер тяжко полз вверх по склону. Солнце уходило за горизонт, и все вокруг было в тени, в особой тени безатмосферных планет: не густой и не прозрачной, не темной и не светлой, а просто черной – и все.

– Только я, честно сказать, не совсем понял, что там Агафоша от нас хотел. – Неожиданно продолжил Влас. Может, тема его зацепила, может, просто хотел поболтать. – Чтобы мы все на Землю вернулись, что ли? Тогда я не согласен.

– Это почему?

– Что я на этой Земле не видел?

– А ты там был?

– Не-а, – сказал Влас. – Как-то на отпуск хотели туда съездить всей бригадой, да только не помню, помешало нам что-то.

– Тогда чем тебе Земля не угодила?

– Так на Земле же земляне! А у меня эти земляне вот где сидят...

Свободной от управления транспортёром рукой Влас показал, где у него сидят земляне.

– И почему это?

– Говоришь, будто сама с ними не сталкивалась...

– Конечно, сталкивалась. И до сих пор сталкиваюсь – каждый день. В зеркале. Я ведь тоже землянка.

– Что, правда, что ли?

– Я там родилась.

– А выросла?

– Выросла здесь.

– Так это совсем другое дело. Тут много кто родился на Земле. Коля сам, например, тоже с Земли. А ведь ничё мужик. А вот посмотри, например, на какого-нибудь такого гада, который к нам оттуда приезжает. Турист какой-нибудь, чинуша, инспектор, журналист, мать его, ходит гад и глядит на тебя, как на говно. Видала, небось?

Хоть тон Власа и задевал её, тем более что выслушивать подобное ей приходилось неоднократно, но с последними его словами Надя не могла не согласиться.

– Видала, – сказала она, – с чего бы не видать.

– То-то и оно. Нет, не хочу я к ним на Землю. Там, мужики говорят, чуть что, так даже в глаз никому не дашь – культура. А если кто-то просил, чтобы ему в глаз дали? Тогда что?

– Тогда не знаю.

– То-то и оно. А Агафоша нам тут речи развел, чем вам типа на Земле хуже. Да всем хуже! Там, говорят, уже и работать не надо, и реки молочные бегут, а все едино здесь лучше. Здесь другу гравиграмму пошлёшь, типа: "Васька, приезжай, тоскливо мне что-то. Нет, не помираю, не больной, на душе просто хреново" – так он к тебе с другого конца сектора прилетит.

Влас остановил машину.

– Ну что, – сказал он, – вот и приехали.

– А где станция? – спросила Надя.

– Сейчас покажу, – зафиксировав колеса, Влас спрыгнул на грунт. Обогнул транспортёр и помог выбраться Наде.

– Мы вроде как не отсюда стартовали?

– Правильно. Здесь склады.

Надя ничего не видела. Кажется, они стояли у стены.

Влас повернулся к транспортеру и вытянул из-под сиденья ручной фонарь. Включил – и стена превратилась в отвесную скалу.

В центре скалы размещались большие оранжевые ворота – толстые, рельефные, богато разукрашенные какими-то полосами, штриховками, цифрами и аббревиатурами. Всё это что-то обозначало, возможно, жизненно важное, но разобраться в мешанине символов не было никакой возможности.

Влас подошел к воротам и, откинув крышку, обнажил разноцветное моргание контрольной панели. Нажал что-то – и ворота мощно, но беззвучно, поползли вверх.

– Пошли, – сказал Влас.

Они зашли в переходник, пустой и гулкий. Гулким он быть не мог по причине отсутствия воздуха, но Наде казалось, что такое большое темное помещение обязательно должно быть гулким. Переходник не работал. Его внутренние ворота были открыты, и за ними тоже был вакуум.

Склад был не освещён, и Надя могла только догадываться о назначении громоздящихся в темноте пирамид пластиковых контейнеров. В наушниках звякнуло – это подъехала откуда-то сбоку плоская роботележка. Они с Власом забрались на нее и покатили по узким складским улочкам, образованным сложенными штабелями.

Надя сразу запуталась в этом хаосе, хотя курсограф в ее скафандре работал исправно, выбрасывая на лобовое стекло план окружающей местности с тонкой пунктирной линией проделанного пути. А Влас, похоже, знал склад назубок, потому что провел тележку ровно к нужному месту, к уложенным аккуратными стопками упаковкам с "сухариками" – прессованными брикетами сухой смеси для кислородных аккумуляторов. Вдвоем с Надей они нагрузили ими полную тележку. Потом уселись сверху и двинулись, как показалось Наде, к выходу. Снова они ехали мимо контейнеров, ящиков, тюков.

– Здесь большое строительство, – сказала Надя.

– Сейчас – нет, – ответил Влас, – но вот когда начнем копать склады – вот тогда будет большое. Сами мы не справимся, сюда будут докидывать бригады со спутника.

Он остановил тележку.

– Куда мы приехали? – спросила Надя.

– К лифту, – ответил Влад.

– К лифту?

– Ну да. Мы сейчас прямо под диспетчерской. Поднимешься на самый верх, прямо по коридору, вторая дверь налево, там увидишь, написано "переходник". Зайдешь – и уже дома.

– Подожди, – сказала Надя, – я не поняла. Если есть лифт, то зачем мы с утра по горам ползали?

– Так удобнее, – сказал Влас. – Здесь переходник временный, маленький, больше одного человека не пропускает. Да и лифт только пассажирский – грузовой мы еще не запустили.

В наушниках опять звякнуло. Распахнулись двери лифта, залив все вокруг ослепительно белым сиянием.

– Ну давай, – сказал Влас, – тогда до вечера.

– А с погрузкой ты как? Помощь не нужна?

– А зачем, – сказал Влас, – сам, что ли, не справлюсь?

Надя спрыгнула на пол. Влас протянул ей руку, закованную в металлопластик, и они обменялись рукопожатием. Потом он развернул тележку и через мгновение сгинул в темноте.

Надя вошла в лифт. Лифт был обыкновенный, скоростной. Из-за яркого искусственного освещения Надя никак не могла отделаться от ощущения, что снаружи есть воздух, хотя прекрасно знала, что никакого воздуха там нет.

Лифт остановился. Распахнул двери. Надя выбралась в коридор.

В коридоре горела каждая третья лампа, и это не столько разгоняло, сколько сгущало окружающую темноту. Надя медленно двинулась вперед. Ей вдруг стало тоскливо и одиноко. И страшно. Изгибы коридоров и распахнутые двери таили в себе мрак, и во мраке была опасность. В этом мраке бродили страшные ночные звери, что стерегут всякого дерзнувшего выбраться за предел теплого желтого кружка, обозначенного походным костерком. Для любого другого такие понятия, как костер и ночной лес, были лишь яркими символами, за которыми ничего не стояло, но Надя прекрасно помнила и запах костров, и ночную перекличку волков, и ощущение глухой и беспощадной угрозы, что исходила от тьмы, скопившейся между стволов деревьев.

Надя шла по коридору мимо дверей, распахнутых в темноту, поочередно заглядывая в каждую. В скафандре она не чувствовала ни жары, ни холода, не слышала никаких звуков, ей оставались только глаза – и она вся была в глазах. Глазами она слышала гулкую пустоту комнат, ощущала застывшую мерзлоту темных коридоров.

В одной из комнат Надя увидела звезды. Заинтересовавшись, она открыла дверь шире. Вместо дальней стены, в которую неизбежно утыкался луч ее фонаря, здесь было небо: привычное небо космоса – залитое звёздным светом, с толстой змеей перекрученного Млечного пути, с темным пятном у созвездия Стрельца. Здесь планировалось обзорное окно, но пока была только рама без стекла.

Окно выходило на горы. Солнце уже зашло, кругом тьма. Надя подумала о ребятах – как им там сейчас? И вдруг поняла, что работать в темноте им не придется.

Над зубристой кромкой гор чудовищным бугром вставала планета. Страшное багрово черное чудище лезло из-за горизонта. Планета была огромна: "Причал-19" ходил на очень низких орбитах. Исполосованная облаками, она светилась темным нехорошим багрянцем, и такой же был от нее свет – темно-багровый. Надя подумала, что надо будет обязательно подгадать момент, когда планета выйдет в зенит и повиснет над ними, заслоняя собой небо.

Но не сейчас, потом. Надя вздохнула. Ждать было нельзя. У нее было дело, ради которого она так рано ушла с объекта, хотя ребята наверняка подумали, что она устала и отпросилась на базу поспать.