Текст книги "Полное собрание рассказов"

Автор книги: Ивлин Во

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

ХОЗЯИН «КРЕМЛЯ»
© Перевод. В. Вебер, 2011

Историю эту рассказал мне в Париже одним очень ранним утром владелец знаменитого ночного клуба, и я склонен верить в ее правдивость.

Не буду приводить ни настоящие имя и фамилию этого человека, ни название клуба, потому что такую рекламу он бы не одобрил, поэтому дам ему имя Борис, а клуб назову «Кремлем».

«Кремль» – заведение известное.

Пальто и шляпу у дверей у вас забирает прямо-таки настоящий казак зверской наружности; он в сапогах со шпорами, а та часть лица, что не скрыта бородой, вся в шрамах, как у немецкого довоенного студента.

Интерьер – ковры и вязаные красные полотнища, имитирующие стены и крышу шатра. Играет или очень хороший цыганский оркестр, или очень хороший джаз-банд, когда людям хочется потанцевать.

Официанты, подобранные по росту и одетые в великолепные российские наряды, разносят круглые пламенеющие жаровни, на которых между кусками мяса шипит лук. Большинство из них – бывшие офицеры царской армии.

Борис, достаточно молодой человек шести футов пяти с половиной дюймов ростом, одетый в русскую шелковую блузу, шаровары и высокие сапоги, ходит от столика к столику, чтобы убедиться, что в его заведении идеальный порядок.

С двух ночи и до зари «Кремль» всегда полон, и американские гости, задумчиво глядя на счет, частенько говорят, что Борис «делает на этом хорошие деньги». Так оно и есть.

Мода на Монмартре меняется очень быстро, но, если нынешняя популярность клуба продержится еще один сезон, у него появится возможность отойти от дел, снять виллу на Ривьере, чтобы жить там до конца своих дней.

Как-то субботним вечером, точнее – воскресным утром, Борис удостоил меня особой чести: сел за мой столик и выпил стакан вина. Именно тогда он и рассказал свою историю.

Его отец был генералом, и войну Борис встретил в военной академии.

Слишком юный для службы, он оставался в тылу и своими глазами видел крушение империи.

Потом наступил период смуты, когда великая война закончилась и разбросанные по стране остатки царской армии, которых с неохотой поддерживали бывшие союзники, вели обреченную на неудачу борьбу с большевиками.

Борису уже исполнилось восемнадцать. Его отец погиб, мать сумела эмигрировать в Америку.

Военная академия закрылась, и Борис с несколькими друзьями-курсантами решил присоединиться к армии Колчака, которая сражалась с большевиками в Сибири.

Странная это была армия: безлошадные кавалеристы, матросы, оставившие свои корабли, офицеры, чьи подразделения подняли бунт и перешли на сторону большевиков, тыловые гарнизоны и адъютанты, ветераны русско-японской войны и юноши вроде Бориса, ни разу не нюхавшие пороха.

Помимо них в армию входили части Антанты, посланные быстро меняющимися правительствами и благополучно забытые; английские инженерные части и французская артиллерия плюс связные офицеры и военные атташе при Генеральном штабе.

Среди последних был французский офицер-кавалерист несколькими годами старше Бориса. Для большинства образованных русских до войны французский считался вторым родным языком.

Борис и французский атташе стали близкими друзьями. Они вместе курили и вспоминали довоенные Париж и Москву.

Шли недели, и в армии росло осознание того, что кампания Колчака может закончиться только катастрофой.

В конце концов офицерский совет решил, что остается только одно – прорваться на восточное побережье и попытаться отплыть в Европу.

Был сформирован отряд для прикрытия отхода основных сил, и Борис вместе с его французским другом оказался в его составе. В ходе последующих боевых действий маленький арьергард полностью окружили.

Только Борису и его другу удалось вырваться из окружения, но оба оказались в отчаянном положении: их багаж пропал, они остались вдвоем на огромных просторах, контролируемых врагами и населенных дикими азиатскими племенами.

В одиночку француз бы не выжил, но форма русского офицера еще что-то значила в глухих деревнях. Борис отдал французу свою шинель, чтобы скрыть мундир иностранной армии, и вдвоем они шли сквозь снег, пытаясь добраться до границы.

В итоге прибыли на территорию, контролируемую японцами. Здесь на всех русских смотрели подозрительно, и уже усилиями француза им удалось беспрепятственно добраться до ближайшего французского консульства.

Борис стремился уехать в Америку, к своей матери. Его другу, как человеку военному, пришлось вернуться в Париж. Они расстались.

Тепло попрощались, пообещали друг другу встретиться вновь, когда жизнь более-менее наладится, но глубоко в душе каждый сомневался, что такая встреча состоится.

Прошло два года, и весенним днем бедно одетый русский оказался в Париже, с тремя сотнями франков в кармане и всеми своими пожитками в вещмешке. Он сильно отличался от жизнерадостного Бориса, который ушел из военной академии, чтобы присоединиться к армии Колчака. Америка, как выяснилось, ничуть не походила на страну возможностей, какой он ее себе представлял.

Его мать продала драгоценности и личные вещи, которые привезла с собой, и открыла небольшую швейную мастерскую. Борис же не смог найти постоянную работу, два или три месяца перебивался случайными заработками, а потом нанялся матросом на корабль, который отправлялся в Англию.

В последующие месяцы работал официантом, шофером, танцором, докером и дошел бы до крайней степени истощения, если б случайно не встретил давнего друга отца, бывшего первого секретаря посольства, а теперь парикмахера. Он-то и посоветовал Борису отправиться в Париж, где уже сформировалась большая русская колония, и дал денег на дорогу.

Елисейские Поля только начали одеваться в молодую листву, кутюрье показывали весенние коллекции, а Борис, в видавших виды обносках, один-одинешенек, оказался в очередном незнакомом городе.

Все, на что он мог рассчитывать, это тридцать шиллингов, и поэтому, не зная, что станет с ним завтра, Борис решил хотя бы поесть.

Англичанин на его месте произвел бы скрупулезные подсчеты, чтобы растянуть имеющиеся деньги на максимально долгий срок, и приступил бы к поискам работы, но то англичанин.

У Бориса же, пока он смотрел на эти жалкие деньги, которые держал в руке, в голове будто что-то лопнуло. Как ни экономь, такой малости хватит разве что на пару недель, а что потом? Без работы и с пустыми карманами?

Так какая разница, потратить их прямо сейчас или за полмесяца? Он же попал в Париж, о котором читал и слышал так много. Вот и решил хоть раз вкусно поесть, а потом положиться на волю случая.

Его отец в разговорах часто упоминал ресторан «Ларн». Борис понятия не имел, где он находится, поэтому поехал на такси.

Вошел в зал, сел на стул с обивкой из красного плюша, не обращая внимания на подозрительно разглядывавших его официантов, огляделся, стараясь не привлекать к себе внимания.

«Ларн» выглядел тихим и чопорным местечком в сравнении с большими ресторанами, мимо которых ему доводилось проходить в Нью-Йорке и Лондоне, но одного взгляда в меню хватило, чтобы понять: бедняки сюда вряд ли заходят.

И вот начал Борис заказывать… Официант, до этого момента смотревший на эксцентрично одетого молодого человека едва ли не с пренебрежением, понял, что его советы по выбору… блюд или вина не понадобятся.

Он поел свежей черной икры, и перепелок, вымоченных в портвейне, и блинов «Сюзетта»; выпил бутылку марочного кларета и бокал очень выдержанного шампанского; перебрал несколько коробок сигар, прежде чем нашел идеальную.

Закончив трапезу, попросил счет. Он составил двести шестьдесят франков. Двадцать шесть франков Борис дал официанту на чай, четыре – гардеробщику, который взял у него шляпу и вещмешок. Такси обошлось ему в семь.

Полминуты спустя он стоял на бордюрном камне с тремя франками в кармане, но не сожалел об этом: хоть поел отлично.

И пока стоял, размышляя, как жить дальше, его руку сжали чьи-то пальцы. Борис обернулся и увидел модно одетого француза, который, вероятно, только что вышел из того же ресторана. Он узнал своего друга, военного атташе.

Вместе они пошли по улице, говорили, говорили и говорили. Француз рассказал, что вышел в отставку, когда подошел к концу срок его службы, и теперь у него процветающая автомобильная фирма.

– И ты, я вижу, в порядке. Я так рад, что все сложилось у тебя как нельзя лучше.

– Как нельзя лучше? На текущий момент все мое состояние – три франка.

– Мой дорогой друг, люди, у которых только три франка, не едят черную икру в «Ларне».

И только тут он заметил потрепанную одежду Бориса. Раньше он видел его исключительно в военной форме, тоже видавшей виды, и поначалу вообще не обратил внимания на внешний вид друга. Теперь же осознал, что устроившиеся в жизни молодые люди так не одеваются.

– Мой дорогой друг, прости меня за смех. Я сразу не понял… Давай пообедаем сегодня у меня и поговорим о том, что можно сделать.

– Так я и стал хозяином «Кремля», – закончил Борис. – Если бы я не пошел в «Ларн» в тот день, мы бы почти наверняка никогда не встретились.

Мой друг сказал, что готов выделить мне долю в своей автомобильной фирме, но уверен, что человеку, который может потратить последние триста франков на икру и шампанское, сам Бог велел идти в рестораторы.

На том и порешили. Он дал мне денег, я позвал нескольких давних друзей. И теперь, как видите, жизнь наладилась.

Последние гости заплатили по счету и нетвердой походкой направилась к выходу. Борис поднялся, чтобы попрощаться с ними. Дневной свет проник в зал, когда они, выходя, откинули полог.

Внезапно, в этом новом свете, я увидел, что обстановка насквозь фальшивая и безвкусная. Официанты спешили к служебному выходу, чтобы переодеться. Борис понял, что я чувствую, и сказал на прощание:

– Я знаю, русского тут ничего нет. И в том, что тебе принадлежит популярный ночной клуб, тоже ничего нет, если ты потерял родину.

ЛЮБОВЬ ВТРОЕМ
© Перевод. Д. Вознякевич, 2011

1

Бракосочетание Тома Уотча и Анджелы Тренч-Трубридж было, пожалуй, столь же незначительным событием, как и многие другие, произошедшие на нашей памяти. Все подробности истории этих молодых людей, их помолвки или свадьбы, были совершенно типичны для всех совершенно незначительных браков в современных социальных условиях. В вечерней газете сообщалось:

«В церкви Святой Маргариты эта неделя была напряженной. Сегодня во второй половине дня там состоялось третье за эту неделю фешенебельное бракосочетание между мистером Томом Уотчем и мисс Анджелой Тренч-Трубридж. Мистер Том Уотч, который, как многие молодые люди в настоящее время, работает в Сити, – второй сын достопочтенного Уилфрида Уотча, проживающего в Холиборн-Хаусе, Шефтсбери; отец невесты, полковник Тренч-Трубридж, хорошо известен как охотник и рыболов, а также трижды кандидат в парламент от Консервативной партии. Брат мистера Уотча, капитан Питер Уотч из Колдстримского гвардейского полка, был шафером. На невесте была вуаль из старых брюссельских кружев, одолженная у бабушки. В соответствии с новой модой жених и невеста проведут патриотичный медовый месяц в Западной Англии».

Добавить к этому остается очень немногое.

Анджела была двадцатипятилетней, хорошенькой, добродушной, веселой, умной, популярной – как раз именно такой девушкой, которой, по какой-то загадочной причине, глубоко укоренившейся в психологии англосаксов, очень трудно удачно выйти замуж. В течение последних семи лет она занималась тем, что считается обычным у таких, как она: в Лондоне в среднем четыре раза в неделю танцевала, первые три года в частных домах, последние четыре – в ресторанах и ночных клубах; за городом слегка покровительствовала соседям и ходила на охотничьи балы, что, надеялась, поразит участников; работала в магазине головных уборов; опубликовала роман; одиннадцать раз была подружкой невесты и один раз крестной матерью; дважды неудачно влюблялась; продала за пятьдесят гиней свою фотографию рекламному отделу косметической фирмы; имела неприятности, когда ее имя упомянули в колонке светской хроники; участвовала в пяти или шести благотворительных концертах и в двух представлениях мистерий; собирала голоса за консервативного кандидата перед двумя всеобщими выборами, – и, как другие девушки на Британских островах, была несчастна.

В годы кризиса положение вещей стало невыносимым. Отец все чаще выказывал нежелание открывать лондонский дом, а теперь начал зловеще говорить об экономии, под которой имел в виду возвращение насовсем в деревню, сокращение количества прислуги, прекращение топки каминов в спальнях, снижение денежной помощи Анджеле и покупку полумили рыболовных угодий, на которые зарился несколько лет.

Оказавшись перед мрачной перспективой жить неопределенно долгое время в доме предков, Анджела, как и многие разумные английские девушки, решила, что после двух неудачных романов она вряд ли влюбится снова. Для нее не существовало романтических различий между любовью и богатством. Старших сыновей в семьях с каждым годом становилось все меньше, Америка и доминионы создавали ожесточенную конкуренцию. Выбор был невелик – либо тесниться с родителями в старинном помещичьем доме, либо жить с мужем в лондонских конюшнях, перестроенных под жилье.

Бедный Том Уотч проявлял к ней легкое внимание с ее первого светского сезона. [10]10
  Период с мая по август, когда королевский двор и высший свет пребывают в Лондоне.


[Закрыть]Он был ее мужским аналогом почти во всех отношениях. Окончив университет с отличием и получив степень бакалавра третьего класса по истории, он поступил в надежную аудиторскую фирму и с тех пор работал там.

В хмурые лондонские дни Том с тоской вспоминал студенческие времена, когда радостно добивался успеха традиционными способами: занимал призовые места на скачках с препятствиями в Крайстчерч [11]11
  Один из самых крупных аристократических колледжей Оксфордского университета.


[Закрыть]на одолженном гунтере, ломал мебель в клубе «Булингдон», возвращался на рассвете через окно после танцев в Лондоне, снимал старое, но дорогое жилье с молодыми людьми побогаче.

Анджела, как одна из популярных девушек своего возраста, часто бывала в Оксфорде и в домах, где Том оставался на время каникул, и по мере того как унылые годы в аудиторской фирме отрезвляли и угнетали его, он стал смотреть на нее как на яркий фрагмент из своего очаровательного прошлого. Том по-прежнему изредка бывал в обществе, потому что неженатый молодой человек в Лондоне никогда не остается без внимания, но тянувшиеся допоздна вечеринки, на которые ходил неохотно, так как уставал на работе и терял связь с темами, которыми светские девицы пытались его заинтересовать, лишь подтверждали, как далек он от той жизни и старых друзей.

Анджела, девушка славная (яснее и не скажешь), была неизменно обаятельна с Томом, и он благодарно отвечал ей вниманием, однако видел в ней часть своего прошлого, а не будущего. Отношение его к Анджеле было сентиментальным, но совершенно невозвышенным. Она была частью его невозвратной юности; он никак не видел в ней возможную спутницу жизни. Поэтому ее предложение сочетаться браком явилось для него отнюдь не приятной неожиданностью.

Выбравшись из толпы со скучных танцев, они ели копченую рыбу в ночном клубе, пребывая в тех дружеских, чуточку нежных чувствах, которые обычно возникали у них, когда они были вместе, и Анджела сказала ласковым голосом:

– Том, ты всегда был гораздо любезнее со мной, чем со всеми остальными; хотелось бы знать почему.

И прежде чем он смог сменить тему разговора – днем вымотался на работе, а танцы и вовсе доконали, – она поспешила сделать предложение.

– Да, конечно, – промямлил Том. – Старушка, я бы не желал ничего лучшего. Ты, конечно, знаешь, что я всегда был от тебя без ума… Но загвоздка в том, что просто не могу позволить себе жениться. Понимаешь, об этом не может быть и речи еще несколько лет.

– Том, но я не гонюсь за богатством; мы превосходно знаем друг друга, и все у нас будет просто.

И не успел Том понять, радоваться ему или нет, как было объявлено о помолвке.

Том зарабатывал восемьсот фунтов в год, Анджела – двести, но обоим обещали прибавку. Все не так уж плохо, если у них хватит ума не заводить детей. Ему придется отказаться от редких поездок на охоту, а ей обходиться без служанки. На основе этих обоюдных жертв они спланировали свое будущее.

В день бракосочетания шел сильный дождь, и лишь самые отчаянные из прихожан церкви Святой Маргариты вышли, чтобы посмотреть на унылый поток гостей, выскакивающих из мокрых машин и бегущих по мощеной дорожке в церковь. Потом состоялся прием в доме Анджелы в Эгертон-Гарденс, а в половине пятого молодые сели на Паддингтонском вокзале в поезд и укатили на запад.

Синий ковер и полосатый тент свернули и заперли среди огарков свечей и подушечек для сидения в кладовой церкви. Лампочки в проходах погасили, двери заперли и закрыли на засов. Цветы и кусты собрали, чтобы отправить в палаты больницы для неизлечимых, в которой у миссис Уотч была материальная заинтересованность. Секретарша миссис Тренч-Трубридж принялась отправлять серебристо-белые картонные коробки со свадебным тортом слугам и арендаторам в деревню. Один из церемониймейстеров поспешил в «Ковент-Гарден», чтобы вернуть взятую напрокат визитку. К маленькому племяннику жениха, несшему шлейф невесты на церемонии и привлекшему к себе внимание откровенными высказываниями, вызвали врача – оказалось, что у него высокая температура и тревожные симптомы пищевого отравления. Служанка Сары Трампери тайком вернула дорожный плащ, который старая дама взяла по невнимательности из свадебных подарков. (Эту ее слабость знали хорошо, и детективам было приказано не допускать сцены на приеме. Теперь ее редко приглашали на бракосочетания. Когда все-таки приглашали, украденные подарки неизменно возвращались в тот же вечер или на другой день.) Подруги невесты собрались после обеда и оживленно принялись строить предположения об интимных подробностях медового месяца – трое из пятерых считали, что этот ритуал был совершен заранее.

Большой западный экспресс с грохотом несся по промозглым английским графствам. Том и Анджела уныло сидели в вагоне первого класса для курящих и обсуждали подробности этого дня.

– Замечательно, что мы оба не опоздали.

– Мать так суетилась…

– Я не видел Джона, а ты?

– Джон был там. Он попрощался с нами в коридоре.

– А, да… Надеюсь, нам все уложили.

– Какие книги ты взял?

Совершенно обычное, нормальное бракосочетание.

Вскоре Том сказал:

– Думаю, мы поступили безынициативно, отправившись к тете Марте в Девоншир. Помнишь, как Локвуды поехали в Марокко и попали в плен к бандитам?

– А Рэнделлы застряли в Норвегии на десять дней из-за снежных заносов.

– Боюсь, в Девоншире особых приключений у нас не будет.

– Том, мы поженились не ради приключений, так ведь?

Однако вышло так, что с этой минуты медовый месяц принял странный оборот.

2

– Не знаешь, нужно нам делать пересадку?

– Как будто бы да. Я забыл спросить. Билеты были у Питера. Выйду в Эксетере, узнаю.

Поезд подошел к станции.

– Я быстро, – сказал Том, закрывая за собой дверь, чтобы не напустить в купе холода. Прошел по платформе, купил вечернюю газету, узнал, что делать пересадку не нужно, а когда возвращался к своему вагону, кто-то схватил его за руку.

– Уотч, старина, привет! Помнишь меня?

Том не без труда узнал улыбающееся лицо старого школьного приятеля.

– Вижу, ты только что женился. Поздравляю. Собирался написать тебе. Какая удача встретиться с тобой вот так. Пошли выпьем.

– Не могу, к сожалению. Нужно вернуться в вагон.

– Старина, времени еще много. Поезд стоит здесь двенадцать минут. Надо выпить.

Пытаясь вспомнить имя старого друга, Том пошел с ним в станционный буфет.

– Знаешь, я живу в пятнадцати милях отсюда. Приехал встретить поезд. Собирался купить коровьих лепешек. Их тут нет и в помине… Что ж, тем лучше.

Они выпили по два стаканчика виски – очень приятно после езды в холодном поезде. После этого Том сказал:

– Очень рад нашей встрече, но мне пора возвращаться. Пошли познакомлю с женой.

Но когда они вышли на платформу, поезда уже не было.

– Послушай, старина, это очень странно. Что собираешься делать? Сегодня ночью другого поезда не будет? Знаешь, что, поехали ко мне – переночуешь, а утром уедешь. Можно дать твоей жене телеграмму – сообщить, где ты.

– Надеюсь, с Анджелой все будет хорошо?

– Господи, конечно! В Англии ничего не может случиться. К тому же, ничего поделать нельзя. Дай мне адрес, я пойду отправлю ей телеграмму. Садись в машину, подожди.

Наутро Том проснулся с притупленным слегка восприятием. Ворочался в постели, разглядывая сонными глазами незнакомую обстановку в комнате. Потом вспомнил. Ну да, он женился. Анджела уехала в поезде, а он ехал несколько миль в темноте к старому другу, имени которого вспомнить не мог. Приехали они к ужину. Пили бургундское, портвейн и бренди. Выпили, надо сказать, много. Вспоминали многочисленные скандалы в пансионе, всевозможные веселые проделки с учителями химии, эскапады после наступления темноты, когда они удрали в Лондон. Как же все-таки его зовут? Спрашивать слишком поздно, да и все равно уж – нужно ехать к Анджеле. Том полагал, что она благополучно доехала до дома тети Марты и получила его телеграмму. Неважное начало медового месяца – но они с Анджелой превосходно знают друг друга… Это ведь не какой-то случайный роман.

Вскоре к нему пришел слуга.

– Неподалеку отсюда собираются охотники, сэр. Капитан спрашивает, не хотите ли и вы поехать.

– Нет-нет! Мне нужно уезжать сразу же после завтрака.

– Капитан сказал, что может предоставить вам лошадь и охотничью одежду.

– Нет-нет! Совершенно невозможно.

Но когда он спустился к завтраку и увидел, что хозяин наполняет седельную флажку шерри-бренди, это затронуло его тайные сердечные струны.

– Разумеется, мы комичная компания. Кого там только нет: священник, фермеры – всякой твари по паре. Но обычно мы недурно охотимся вдоль края болота. Жаль, что ты не можешь поехать. Я бы хотел, чтобы ты опробовал мою новую кобылу, очень красивое животное… пожалуй, слишком изящное для этой местности.

Что ж, почему бы нет?.. В конце концов они с Анджелой превосходно знают друг друга… это не…

И два часа спустя Том обнаружил, что бешено скачет на сильном ветру по худшей для охоты местности на Британских островах – вереск сменялся болотистой почвой с рытвинами, валунами, горными потоками, заброшенными гравийными карьерами. Собаки несутся по долине напротив, ход у кобылы превосходный, фермеры скачут на косматых маленьких пони, жены адвокатов – на кобах, [12]12
  Порода коренастых верховых лошадей.


[Закрыть]ушедшие на покой морские капитаны – на длинноногих лошадях; тут же ветеринары и священники, и на душе у него легко и свободно.

Однако два часа спустя Том оказался в менее приятных обстоятельствах – один в вереске, окруженный со всех сторон ровной линией безлюдного болота. Он спешился, подтянул подпругу и поскакал по склону холма вдогонку за остальными, но кобыла угодила ногой в кроличью нору, упала и едва его не придавила. А потом поднялась на ноги и понеслась галопом к своей конюшне, оставив его валяться на земле едва живого. Теперь он был совершенно один в совершенно незнакомой местности. Не знал ни имени своего хозяина, ни адреса. Представил себе, как будет ходить от деревни к деревне и спрашивать: «Не знаете, случайно, молодого человека, который охотился сегодня утром? Он был в группе Батчера в Итоне!» Более того, Том неожиданно вспомнил, что женат. Конечно, они с Анджелой превосходно знают друг друга… но всему есть предел.

Тем же вечером, в восемь часов, усталый человек притащился в освещенный газом вестибюль отеля «Ройял Джордж» в Чагфорде. На нем были мокрые сапоги для верховой езды, рваная и грязная одежда. После пяти часов хождения по болоту он проголодался. Ему подали канадский сыр, маргарин, консервированного лосося, бутылку крепкого портера. Основательно подкрепившись, он завалился в большую медную кровать, скрипевшую при каждом движении, и проспал до половины одиннадцатого утра.

Третий день медового месяца начался более благоприятно. Негреющее солнце еле светило. С затекшими членами, с болью в каждой мышце Том оделся в не совсем высохший костюм для верховой езды своего неизвестного хозяина и навел справки, как добраться до отдаленной деревни, где находился дом его тети Марты и где Анджела должна была с беспокойством ждать его. Дал ей телеграмму: «Приезжаю этим вечером. Все объясню. С любовью», – а потом спросил о поездах. Оказалось, что единственный поезд отправлялся вскоре после полудня, и Том с тремя пересадками доехал до ближайшей станции поздно вечером. Здесь произошла еще одна задержка. В деревне взять напрокат машину было нельзя. До дома тети было восемь миль. Телефон после семи часов не работал. После дня пути в сырой одежде Том дрожал и чихал – явно сильно простудился. Прошагать восемь миль в темноте было немыслимо, и он провел ночь в гостинице.

На утро четвертого дня Том не мог говорить и почти оглох. В этом состоянии его подвезли на машине к дому, любезно предоставленному на медовый месяц продолжительностью неделю. Здесь его встретили известием, что Анджела уехала рано утром.

– Миссис Уотч получили телеграмму, сэр, где говорилось, что с вами на охоте произошел несчастный случай. Она очень расстроилась, так как пригласила на обед нескольких друзей.

– Но куда она поехала?

– В телеграмме был адрес, сэр. Тот же, что в вашей первой телеграмме… Нет, сэр, телеграмма не сохранилась.

Значит, Анджела уехала к его хозяину, живущему неподалеку от Эксетера; ну что ж, она вполне могла позаботиться о себе. Том чувствовал себя слишком больным, чтобы беспокоиться, и прямиком отправился в постель.

Пятый день прошел в мучительном ступоре. Том лежал в постели, вяло листая страницы тех книг, какие его тетя собрала за пятьдесят лет здоровой жизни на природе. На шестой его начала беспокоить совесть. Пожалуй, нужно бы что-то предпринять относительно Анджелы. Тут дворецкий предположил, что имя на внутреннем кармане охотничьей куртки, очевидно, принадлежит его бывшему, а Анджелы – нынешнему, хозяину. Поиски в местном справочнике решили проблему. Том отправил телеграмму: «У тебя все хорошо? Жду тебя здесь. Том»– и получил ответ: «Вполне хорошо. Друг у тебя замечательный. Почему бы тебе не присоединиться к нам? Анджела».

«Лежу в постели с сильной простудой. Том».

«Очень жаль, дорогой. Увидимся в Лондоне, или мне приехать к тебе? Вряд ли стоит. Анджела».

«Увидимся в Лондоне. Том».

Конечно, они с Анджелой превосходно знают друг друга…

Два дня спустя они встретились в квартирке, которую миссис Уотч убрала для них.

– Надеюсь, ты привезла весь багаж?

– Да, дорогой. Как приятно быть дома!

– Мне завтра на службу.

– Да, а мне нужно обзвонить сотню людей. Я не поблагодарила их за последние подарки.

– Хорошо провела время?

– Неплохо. Как твоя простуда?

– Мне уже лучше. Что будем делать вечером?

– Я обещала навестить маму. И мы договорились поужинать с твоим другом из Девоншира. Он приехал вместе со мной разузнать относительно коровьих лепешек. Надо пригласить его в ресторан, раз мы останавливались у него.

– Конечно. Но пожалуй, я не поеду к твоей матери.

– Да, мне нужно многое ей рассказать – тебе это будет скучно.

В тот вечер миссис Тренч-Трубридж сказала:

– По-моему, Анджела сегодня замечательно выглядела. Медовый месяц пошел ей на пользу. Со стороны Тома очень разумно, что он не повез ее в утомительное путешествие на континент. Видно, что она вернулась очень отдохнувшей. А медовый месяц часто бывает тяжелым временем, особенно после всей свадебной суеты.

– А что там насчет того, чтобы снимать коттедж в Девоншире? – спросил мистер Тренч-Трубридж.

– Не снимать,дорогой, его им дают. Очевидно, неподалеку от дома, где живет друг Тома, холостяк. Анджела говорит, это будет для нее хорошее место, когда захочется сменить обстановку. Из-за его работы им никогда не удастся как следует отдохнуть.

– Очень разумно, право, очень разумно, – сказал мистер Тренч-Трубридж, погружаясь в легкую дремоту, как обычно в девять часов вечера.