Текст книги "Свитки Серафима (СИ)"

Автор книги: Иванна Осипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

38

С этого дня каждый из общины открыто и спокойно занялся своим делом. Аксинья вела маленькое хозяйство, наполняла скит странными изобретениями и задумками. Братья по дару охотно помогали.

Андрий расписывал подземные своды, подолгу пропадая в молельне и тайном ходе, открытом Серафимом. Исследуя хорошо укреплённый путь, они вышли к подвалам Троицкого монастыря. Для особых случаев построен и не случайно найден, догадался Серафим.

Он чувствовал, что вскоре пригодится им тайное убежище. Стальное веретено в груди становилось горячее, зов громче, с пальцев срывались слова, наполненные силой. Казалось, что одним таким словом послушник может изменить ход самого времени. В глазах Аксиньи видел он себя и служение. Только острой иглой засела тревога – уходить надо бы из скита, но и время не пришло.

Неделя прошла, как жители городища сожгли ветряк над источником. Весеннее солнце растопило весь снег. Зазеленела молодая трава. В один из дней, громко топая, торопливо прибежал сын плотника Дан. Запыхался, лицо ветками расцарапал, но сразу же бросился к Серафиму.

– Дядь, беда. Отец велел предупредить. Он в городище был и…– мальчонка задохнулся, дух еле перевёл.

– Отдышись, – Серафим подал ему воды. – Вот так. Теперь сказ веди.

Дан отёр лицо рукавом, губы дрожали.

– Беда. Голова дружину собирает и остальных, кто хотел бы за ведьмой идти. И о тебе, братьях, дурное говорили. Вскоре в общину придут с воинами. Люди злы на тебя. Тятя слышал, как калечные ругали перед головой, что прогоняешь больных, кто за помощью господа пришёл, а одержимых бесами в ските привечаешь.

– Благодарность моя тебе, Дан. И отцу передай благословение, – посерьёзнел Серафим. – Беги домой, да не оборачивайся.

Когда пропал мальчишка среди деревьев, послушник собрал всех и рассказал об опасности. Многие из братьев знали о людской неблагодарности и злобе. Все они испытали на себе неверие мира, пережили горькие времена. Поэтому все как один взяли самое ценное, что у них было, и спустились в подземелье. Серафим собрал свитки с собой, но спускаться в подземелье не собирался. Иное задумал, что показалось правильнее.

– И припасы твои пригодились, – сказал Андрий. – А я, дурак, не верил. Выстоим ли? Не отыщут ли? Сам-то куда?

– Господь убережёт, – только и ответил отшельник, не отводя взгляда от Аксиньи.

Девушка спокойно раскладывала тёплые покрывала, чтобы переждать опасность, как будто совсем не страшилась неизвестности, свыклась с какой-то тайной мыслью о неизбежном.

– Коль найдут они вход, то бегите к Троицкому монастырю подземельем. Поняла, Аксиньюшка? – Серафим строго посмотрел на неё.

– Придёт срок, узнаем, что делать, – она деловито оглядывала молельню, всё ли, что задумала, сделано. – Себя береги, Серафим и свитки. Время скоро. А ты иди, иди. Так надо. Мы справимся, – в серых глазах притаилась грусть и решимость.

– Знаю, сестра Аксинья. Чует сердце. В поселение пойду, – прощаясь, объяснил он. – Там народ честный, помогут. Брат Кирьян болен. Далеко не уйдём. Попрошу подводу дать или выкуплю. Жаль покидать обитель, да вижу, что беда из городища часто приходить будет. А сейчас, бог даст, избежим. Обустроимся на новом месте.

Спуск вниз он скрыл самотканой подстилкой, лежанку выдвинул, чтобы не нашли городские. Спрятал как смог. Быстро удалялся от скита, помня прощальный взгляд Аксиньи: живой, светлый и решительный. Зацепилась за душу дева, не вырвешь. Пока Серафим шёл, издали услышал отряд из городища, скрылся от них, наблюдая со стороны, слушая разговоры.

– Мужиков в острог или убить, а с ведьмой что?

Спрашивал некто у городского головы, который впереди шёл.

– С ведьмой я сам говорить стану. Будет знать, как брыкаться, да честным мужам отказывать, – зло пролаял тот.

– Ты ж жениться на ней хотел? А, голова? – весело поддел его главный над дружиною, так же шествующий впереди. – Готов был сироту без приданного в дом взять. Обхитрила она тебя, сбежала к скитнику.

– Помолчал бы ты лучше, – недобро ответил мужчина. – Не случалось, чтобы я девку гулящую с честной девушкой спутал. Теперь-то уж точно получу своё. Натешусь вдоволь, да выкину собачонку за ворота.

Смеялась дружина, а сердце Серафима сжалось от боли. Может, напрасно оставил он братьев и Аксинью одних. Сам бы вышел встречать злодеев, отворотил со двора общины, приняв на себя людской гнев. Раздумывая, пошёл послушник дальше, ноги за коряги спотыкались, ветви одежду цепляли. Душа назад рвалась. Красное взор застилало.

Закрыл Серафим руками лицо, зарычал зверем и бегом бросился обратно к скиту. Огнём горел стальной стержень в груди, а спрятанные за отворотом свитки пекли кожу, взывая к силе. Одной мыслью жил он сейчас.

– Аксиньюшка, – шептали губы. – Зачем оставил тебя на поруганье?

Издали заметил, как дымно небо, окрашенное пламенем, услышал женский крик, точно звал он его раненой птицей. Открыто Серафим вошёл во двор. Городские вытащили Аксинью, удерживая перед своим головой, воин пику прямо в грудь наставил.

Простоволосая, с разорванным воротом рубахи она стояла и не отводила взгляда от злодея. Маленькая, хрупкая, но высоко голову держала. За спиной полыхала верхняя келья. Кто-то из братьев лежал поперёк входа, ещё один в грязи под ногами дружины.

Очень хотели найти желаемое, не остановил пустой скит. Перерыли сверху донизу, в каждый угол заглянули, а может, кто из отправленных назад калечных поведал об устройстве скита. Почему же не ушли в монастырь жители общины?

– Отпусти деву, голова! – Серафим положил ладонь на грудь, сердце готово было выскочить наружу, а свитки прожигали тело.

И в ту же минуту Аксинья повернулась к послушнику, поглядела, разбитые губы изогнулись в улыбке, задвигались, точно шепча: «Пришло время, пришло». Прикрыв глаза, она ринулась вперёд. Невероятно легко прошла пика через деву, так же легко выдернул удивлённый воин оружие обратно.

– Дура девка, – выдохнула дружина едиными лёгкими.

Со стоном осела Аксинья на землю, взгляд затуманился, растекалось бурое пятно по льну рубахи. Сила её выплеснулась, потекла к Серафиму, стоявшему, будто самого пронзили сталью, нещадно рассекли. Обе ладони прижал к спрятанным на груди свиткам, вскрикнул, не удержав боли, казалось, что-то лопнуло внутри, раскалывая тело. Незримый огонь и ярость пробивались сквозь пальцы. Исправить, повернуть вспять неизбежное. Ничто больше не желалось послушнику. Только бы живы остались братья, сияли светом глаза Аксиньи.

– Тащите скитника! – приказал голова. – Спалим его вместе с остальными одержимыми. Камня на камне не оставим от бесовского места. Сотрём проклятые лики.

Злое горело в нём так же, как пылал Серафим. Сошёлся огонь в невидимой битве. Бросились воины к отшельнику, но остановились, замерли, задрожав, закрывая лица.

Ярким светом вспыхнуло в груди Серафима. Видимым на мгновенье сделалось огненное веретено, накручивая ниточки и толстые нити путей-судеб. В горсть он сжал оживающие на свитках слова, чтобы смешались они с силой Аксиньи и его собственной. Тело Серафима выгнуло от боли и нечеловеческого усилия.

– Нет! – Раскрылся рот, выпуская крик, вяжущий своей мощью узлы из невидимых нитей времени.

Ветер пронёсся по двору общины. В лихорадке, не осознавая себя, молодой послушник видел, как неестественно отступают воины, поднимается Аксинья, чьё посеревшее лицо снова обрело румянец, и машет зло руками, трясёт бородой городской голова.

Порывом ветра ударило по людским фигурам, вытряхнуло пыль из одежды. Назад, дальше… Там, где все живы и нет злобы человеческой. Пусть не существует их боле. Пусть гонит их огненный ветер времени, как и они гнали братьев и сестру Аксинью. Уничтожить и создать заново – всё подвластно дару, что вливал мощь в закорючки слов. Свитки обретали силу.

Перевернулся мертвец на спину, один из братьев по дару, убитый ранее, а деву поволокли в келью. Медленно уползал второй брат в чёрный проём деревянного сруба. Дым поредел, открывая чистое небо.

Закружило Серафима, путая в нитях чужих путей и даров. Ноги подогнулись. Пустота на месте прогоревшего стального веретена ужаснула до воя. Распалось углями и было унесено ветром, что осталось. Падая в темноту, он успел ухватить взглядом искривлённые лица городских и дружины. Они будто бы темнели и разлагались, а после рассыпались на фоне слишком ярких красок обители я синего неба.

Тихо сделалось. Серафим решил, что оглох. Руку свело судорогой. Он продолжал сжимать в пальцах свитки, без огня опалившие грудь. Так и лежал, не видя двора и не слыша ни звука. Собственное сердце не билось. Время застыло. Нити и потоки провисли, как верёвка под тяжестью мокрого белья.

– Я умер? – прошептал, но голоса не услышал. – Как спокойно…

Пустота на месте стального стержня заполнялась тишиной и светлым покоем. Не горело больше, не жгло горьким зовом.

– Окончено служение, Серафим, – разлилась синь небесная перед внутренним взором, появилось лицо странника из темноты, глубоко пролегли старые шрамы, будто старше стал вечный помощник. – Но немало иных дел осталось.

– Разве исполнил я главное? – с сомнением послушник внимал словам. – Что я сделал? Погибли мои братья, несущие дары. И Аксинью погубил…

– Не думай о потерях. Единожды возможно исправить. Повернуть вспять реку времени. Спасти тех, кто должен жить. Забрать время у врага и стереть лишние нити. Здесь и сейчас, Серафим, – мягко говорил странник, смотрел светло, но устало. – Вставай и осмотрись. Люди ждут тебя. Весна в мире…

39

Проникать в кафе-бар ранним утром решили через день. Несмотря на торопливость Ярослава, его компаньон настоял на отдыхе. Жизнерадостный Сашка и правда выглядел уставшим. Алексей не понимал, в чём заключаются способности бывшего попутчика, но тот утверждал, что в случае опасности не сможет выложиться полностью, если они не переждут немного. На том и сошлись. Ярослав согласился отложить операцию. К тому же он ждал новых сведений от аналитического отдела Института.

Слушая пояснения, Алексей постоянно ловил себя на сомнениях в реальности происходящего. Разве могло быть правдой, что он разговаривает с людьми из будущего? Правда, существуют артефакты вроде Сакрального Дара или свитков, которых он не видел? А разломы, ворующие время у городка? Или, как сказал Ярослав: «Гоняющие потоки, забирая и передавая кому-то невидимые силы жизни».

Алексей прилаживал факты к собственному миропониманию, ломая стройную и устойчивую конструкцию, которая была привычна. Вероятно, ему придётся разрушить старое до основания, чтобы вместить туда фантастические детали изменившейся реальности.

Закупив обещанных Варваре продуктов, он вернулся в квартиру родственницы. Вместе они неторопливо разложили провиант, и Алексей осторожно сообщил, что вскрыл посылку деда. Он почувствовал, как запылали уши, когда показывал содержимое чемодана, умолчав об иконе. Так было нужно. Ярослав ничего не говорил историку, не просил лгать старушке, но все обстоятельства и логика событий вели к этому.

– Чудит Мишка, – пожала плечами баба Варя, перебирая старые книги. – Ладно, спрошу потом, когда созвонимся.

Холодок пробежал по спине Алексея. Как же он мог забыть⁈

Он сам должен позвонить деду и рассказать, что с фамильной ценностью ничего не случилось, икона доставлена на место и заархивирована. Яр обещал, что дед поймёт слова о кольце. Было не слишком поздно, чтобы поговорить прямо теперь.

– Воздухом подышу, – убирая чемодан обратно под вешалку, сообщил он родственнице.

Варвара обещала подумать, куда запихнуть старьё, а пока решили оставить всё как есть.

– А поесть⁈ Опять убегаешь.

– Вернусь и с удовольствием, – Алексей улыбнулся беспокойству старушки.

Быстрым шагом он прошёл вдоль дома, свернул в чужой двор, где отыскал скамью, засыпанную желтеющей листвой. Осень казалась внезапной стихией, налетевшей на городок. Вокруг ни души, и Алексей расположился на скамейке.

Когда-то деду Михаилу преподнесли семейный подарок – мобильный телефон. Кто-нибудь из близких постоянно оплачивал связь. Здоровье деда беспокоило всех, потому не пожалели денег на дорогую современную игрушку.

Алексей несколько минут подбирал слова, чтобы успокоить, не навредить. Потом вспомнил, что он не в большом городе. В провинции со связью всегда были перебои. Он даже не знал, если тут местная сеть, понадеялся на близость города-миллионника.

Возле скамьи сеть не ловила. Некоторое время пришлось бродить по двору в поисках связи. В итоге историк забрался на детскую горку.

– Дед, это я, – он старался говорить негромко, но радостно, в трубке потрескивало. – Доехал, несколько дней как. Привет тебе от бабы Вари.

Как и ожидалось, первый вопрос был о чемодане. Алексей был готов.

– Довёз. Хорошо, не волнуйся, – собравшись с духом, он выдохнул. – Послушай, дед. Сядь. Нет, не страшно… Сядь, говорю. Ты когда-нибудь видел перстень с готической «Т»?

Молчание деда было недолгим, но тревожным, а Алексей словно угадывал развитие разговора. Конечно же, старик помнил необычное кольцо, которое носил отец. После смерти старшего Лукашова оно пропало. Тогда решили, что убийца купился на серебро.

Неустойчивая связь не позволила говорить долго, но Алексей успел сказать главное – икону забрали надёжные люди, чтобы спрятать. Дед же вспомнил, как отец, показывая украшение, говорил, что можно доверять человеку с подобным знаком. О подробностях расскажут друг другу позднее. У Алексея отлегло от сердца. Задание деда он выполнил, и тот вполне доволен результатом. Артефакт далеко и посторонним не достанется.

Дождь застал историка на подходах к дому. Небо помрачнело, набухло серостью. Тёплая, пахнущая свежей едой, кухня Варвары показалась Алексею самым лучшим местом, чтобы переждать непогоду. Впрочем, он больше никуда и не собирался. До похода в «Часики» оставалось больше суток. Можно спокойно полистать блокнот с записями, всё обдумать и выспаться, наконец.

Он успел всё, даже удивиться, как неожиданно жизнь сделалась размеренной и спокойной. Целые сутки никто не искал с ним встреч, не звал в неизведанное, не приходилось бежать, цепляя на себя лавину информации и событий. Слишком хорошо, но и непривычно скучно.

Под шум дождя Алексей заснул быстро, не услышав под утро, как баба Варя собралась на работу, шелестя прозрачной плёнкой, заменившей ей плащ. Посторонний звук ворвался в размеренные потоки воды внезапно, заставив подскочить на диване. Наскоро натянув брюки, не застёгиваясь, Алексей прошлёпал босыми ногами к двери, в которую отрывисто и тревожно стучали. Мрак за окном и не думал сменяться предутренней серостью.

– Кто⁈ – Он вначале прислушался, но, когда звуки повторились, хрипло вытолкнул из горла короткий вопрос.

Со сна реальность немного плыла, плохо отпечатываясь в сознании.

– Я! Ксана! Алёша, я промокла, – женский голос за дверью дрожал.

Алексей немедля открыл, впуская в коридорчик осеннюю сырость и, тенью метнувшуюся, бывшую возлюбленную. Вода стекала по тёмным волосам Оксаны, капала с одежды на пол.

– Снимай быстрее. – Он начал помогать стягивать тонкий плащик, деловой пиджак, под которым даже блузка прилипла к телу, показывая притягательные формы.

Историка обдало горячей волной. Ничуть не смутившись, Ксана уже расстёгивала кофточку.

– Такой ливень, – выдохнула она низко, тягуче, и взгляд у неё был такой же, обволакивающий.

Она плавно прошлась глазами по полураздетому, всклокоченному со сна мужчине.

– Сюда.

Алексей машинально открыл дверь в ванную, не в силах отвести взгляда от стройной фигурки подруги. Когда зашумела вода, он словно вынырнул с глубины, хватая ртом воздух. Такой желанный натиск Оксаны походил на грозовую бурю. Молния попала точно в историка, мигом всколыхнув память. Из прошлого услужливо выскочило самое сладкое и приятное, что у них было. Совсем смутно пронеслась мысль, что же привело Ксану в такой час в чужой дом.

Сообразив, он метнулся к сумке, вытащил чистую рубаху и просунул в узкую щёлочку двери. Тонкая рука перехватила ткань.

– Спасибо, дорогой.

Вода затихла.

– Горячего выпьешь? – Алексей было обернулся к кухне, но жаркая ладонь коснулась плеча.

– Есть что-нибудь получше? – Правильный рисунок губ Оксаны многозначительно изогнулся, тонкие пальцы прошлись по коже, провоцируя напряжение мускулов.

Он замер, охватив взглядом женский образ перед собой. Рубашка не прикрывала маленьких аккуратных коленок, в распахнутом вороте виднелась ямка на шее и трогательные косточки ключиц, совсем девичьих, если бы не внушительные округлости ниже. Несомненно, за последние годы Оксана расцвела, наполнилась женской силой, подобной омуту, куда захотелось нырнуть разом, раствориться хотя бы на время.

Алексей подался к зовущему его телу, не думая о том, что будет после. Здесь и сейчас она была нужна ему. Он желал этого с первой секунды, как увидел Ксану в ресторане вокзала. Так сладко было получить желаемое, прижать, полностью присвоить себе. Она изгибалась ласковой кошкой в его руках, послушно и умело; звала за собой голосом древнейшего из инстинктов, – полностью раскованная и свободная. Алексей не помнил, была ли она такой раньше, но ему нравилось, как жадно Ксана утоляла их общую жажду.

Жалобно поскрипывал диван. Одежда на полу сиротливо жалась к ножке стула. Это был настоящий взрыв сразу всех чувств, уносящий и незначительную мысль мощным потоком, сминая логику.

Оглушённый Алексей не обращал внимания на то, как тихонечко ноет в груди, обретённое после видения, веретено силы. Он всё яростнее удерживал, подминал под себя легко поддающуюся Ксану, вдыхал острый осенний аромат влажных волос и свежесть кожи. Она же открыто и просто позволяла брать себя.

Пройдя пик, они немедленно распались на две части, бывшие когда-то целым. Обнажённая спина Оксаны белым пятном мелькнула в полутьме. Она ушла в ванную, а Алексей, всё ещё без единой мысли, восстанавливал дыхание, удовлетворённо переживая опустошение. Историк не заметил, как навалился быстрый и неглубокий сон.

Неизвестно, сколько прошло времени. Вынырнув из полудрёмы, он понял – руки больше не сжимают в объятиях гибкое тело, что уже казалось привычным. За окном чуть посветлело и дождь прекратился. Свет из коридора косо ложился на пол в проёме двери. Там двигалась тень. Протерев глаза, Алексей рассмотрел Оксану, торопливо копающуюся в раскрытом чемодане деда. Она была полностью одета. Тонкий плащик оставался влажным и немного помялся.

Протрезвел от сладкого хмеля он сразу. Точно ужалило острой иголкой под рёбра. Обжог изнутри огонь, бывший когда-то просто тёплым солнцем. Незнакомая прежде сталь собрала разрозненные осколки души. Укусив себя за нижнюю губу, Алексей окончательно вернул реальность. Следом родилась злость. На себя.

«Наивный идиот! Как же легко тебя оказалось провести», – он мысленно добавил и другие, более крепкие выражения.

Понимал, не ожидал от когда-то близкого человека подлости, поэтому ругать себя было не за что, но злился. Что он знает о жизни Оксаны после расставания? Где она была и с кем? Из рассказа Ярослава: бизнесмен-коллекционер не может остановиться, желая заполучить артефакт. Они знали о Сакральном Даре и деде. Обыски на его квартире произошли дважды. Значит, и Оксану подложили…

Во рту сделалось мерзко.

Дверь была едва приоткрыта, а подруга увлечена содержимым чемодана. Она и не увидела, как осторожно Алексей поднялся, натянул брюки, сделал несколько шагов по комнате и скользнул в коридор, перекрывая доступ к выходу.

Алексей встал перед дверью суровым стражем и сложил руки на груди. Злость перекипела в нём, слившись с огненным веретеном силы, словно сделав его крепче и устойчивее.

– Не трать время, Оксана. Там нет того, что тебе нужно. – Он услышал, насколько собственный голос звучит холодно, отстранённо и пугающе вкрадчиво.

Он никогда не замечал за собой способности играть интонацией, предпочитая говорить откровенно, что думает. Особо воздействовать на людей Алексей так же не умел, но в этот момент льдом охватило позвоночник от внезапного открытия в себе чужеродной бездны. Оксана отшатнулась к стене. Взгляд её заметался, как будто искал защиту или опору.

– Я… – Она явно не знала, что ответить, мучительно подбирала оправдание. – Чемодан задела. Он раскрылся.

– Больше не лги. Пожалуйста, – вязко и тихо произнёс историк, наслаждаясь ровным горением веретена в груди и новыми ощущениями силы.

Опять, как и с интонацией, произошла метаморфоза, губы сами собой растянулись в саркастичную усмешку. Соприкосновение с Сакральным Даром будто разрубило узлы, с давних времён сковывающие нечто непознанное в душе. Неожиданно, Алексей вспомнил образы из детства, когда всего один раз ударил старшеклассника, вымогавшего у него, первоклашки, деньги. Ударил слабо, как смог, но ледяное пламя стального стержня внутри вылилось через взгляд. И парень, на две головы выше ростом, отступил, споткнулся и, падая, рассадил затылок. Крови было много. Маленький Алёшка испугался, а чувство вины надолго засело в детском сознании.

Затем разговоры с директором, вызов родителей в школу, долгие беседы с отцом. Вымогатель не признался, что начал первым, а Алексей не захотел объяснять и доказывать свою правоту. Много лет потом ему внушали, как он должен себя вести: не решать конфликты кулаками, не смотреть на людей с давящей силой. Оказывается, родители не первый раз замечали в мальчике этот странный взгляд, который беспокоил и их. Всколыхнулась давняя обида, но Алексей быстро расправился с ненужными чувствами. Взгляд человека с фрески, видение рядом с иконой вернули ему самого себя.

Он холодно отметил, как подружка вжалась в стену, съёживаясь, опуская плечи. Лицо побледнело.

– Алёша, это же я! Не смотри на меня… так. Ты на себя не похож!

Нет, он не был чудовищем, каким на миг показался и Оксане, и самому себе. Немедленно рассеялась тень предположения, что события, вихрем пронёсшиеся в городке, пробудили дремавшие изъяны психики. Но у него была цель, предуготованная роль в потоке. Тонкие нити мастерски сплели таким образом, чтобы Алексей оказался «здесь и сейчас». Поучаствовал в спасении умирающего места, а может быть и в прочих других случаях, которые только ещё зреют во времени. Этим же «даром» владел доктор Лукашов, далее его сын, на котором линия оборвалась после убийства и кражи кольца. И историк точно знал, кто управляет всей системой, а значит, вложил нужную функцию в нестабильное человеческое тело. Несколько раз ему пришлось посмотреть в глаза стихии, всегда находящейся над схваткой.

Почувствовать себя лишь фигурой на многомерной шахматной доске было неприятно, но понимание значимости событий перевесило. В конце концов и Ярослав, и Сашка, и тысячи таких же незримых воинов были рассеяны по течению времени. Поверил, раз и навсегда. Алексей Лукашов ничем, не отличается от них. Осознание походило на момент единения с бесконечностью звёздного неба, когда он смотрел сквозь разломы купола Троицкого монастыря.

Секунды мысли, и он спокойно, немного оценивающе смерил потускневшую Оксану взглядом.

– Рассказывай.

Алексей словно сделал незримый широкий жест, предоставляя подруге свободу. Запретной оставалась только дверь из квартиры. Ксана могла выбрать любое место, чтобы устроиться, пожалеть трясущиеся коленки, облегчить себе участь, но осталась стоять у дверного косяка. Чемодан валялся в ногах. Старые книги в беспорядке грудились внутри. Иронично покосившись на когда-то ценный груз, историк повторил:

– Говори. Скоро вернётся Варвара. Шанса будет упущен.

Выпрямившись, Оксана сжала челюсти, смотрела с опаской.

– Где он? – Она заставила себя произносить слова.

Алексею же, напротив, было невероятно легко.

– Сакральный дар?

Он повёл плечами, чувствуя, как кожа покрывается колкими мурашками. Под утро сделалось прохладнее. Одним решительным движением, он взял подругу за руку и завёл в комнату, заставил сесть на диван, где недавно они предавались страсти. Об этом вспомнилось вскользь, как о незначительной мелочи.

Она не сопротивлялась. Была так же послушна, как и в его объятиях, распластанная на проклятом диване. Только вздрогнула, опустила взгляд, когда увидела на лице историка чуть заметную усмешку. Всё поняла, потеряв остатки напористости и сил.

«Притормози, – сам себе велел Алексей. – Ты же не прожжённый циник».

Он плохо представлял, как управляться со стальным стержнем, появившимся внутри. Его личность как будто пыталась выстроить новые структуры вокруг чужеродного, но необходимого центра, горевшего тёплым солнцем. Совсем как тот маленький шарик света в руках незнакомца на иконе. Человек стоял перед доверчивым мальчиком, передавая ему настоящую ценность, которую невозможно было увидеть простым взглядом. Имплантация или, скорее, реанимация давно мёртвого прошла успешно, но с непривычки Алексея начинало заносить. Пришлось глубоко вздохнуть, сделав вид, что занят поисками рубашки.

– Мне показалось, что прошлое вернулось, – он аккуратно и неторопливо застёгивал пуговицы.

Оксана вскинулась, зацепилась взглядом, точно надеясь на что-то.

– Но нет… Здесь и теперь всё закончилось.

– Навсегда? – Почудилось, что она жалела об ушедшем, но он не стал заострять на этом внимание, внутренне оперявшись на успокоительное безразличие.

Она не тот человек, с кем бы стоило тратить время. Удивление продолжало иногда подниматься в нём, словно он смотрел со стороны на чужого и незнакомого парня. Однако, это оставался он сам.

– Да. Давай к делу. – Ногой Алексей пододвинул стул, чтобы сесть ближе к бывшей подруге, но не рядом. – Сразу предупреждаю, что я всё знаю. Твой бизнесмен напрасно гонял искусствоведов и терзал Воробышева. Иконы больше нет.

Покрасневшие глаза Оксаны в ужасе округлились.

– Совсем нет? Ты…ты её уничтожил?

– Веришь, что я мог так поступить? – Алексей даже рассмеялся. – Видела только копии или оттиски? Как узнала про чемодан?

– Догадались. Деда твоего вспугнули ребята работодателя. А тут ты с грузом. Не сразу дошло, все ноги стёрла, бегая по городку. Воробышев этот мерзкий… Сакральный Дар очень ценная и редкая вещь, – в тоне Оксаны появился вызов. – Достаточно и копии, чтобы понять.

– Уникальная. Если видела копию, считай, ничего не видела. И принадлежит икона моей семье. Напоминаю, если ты забыла. Но раритет всего лишь вещь. Каково это – лечь под мужика ради крашеной доски? – Его снова эмоционально качнуло в грубость.

– Где икона? – Она упрямо поджала губы, отодвинулась на самый краешек дивана, смиряясь с унижением.

– В Государственном фонде, – подходящее слово нашлось быстро. – В первый день приезда нашли. Пришлось мотаться туда-сюда, но оно того стоило.

Фыркнув, Оксана выпрямила спину, слабая и неуверенная улыбка озарила осунувшееся лицо.

– В твоём духе! Альтруист хренов. Будет проще. – Она поднялась, поправила растрепавшиеся волосы и направилась к выходу.

– Зачем тебе это?

Алексей проводил бывшую подругу взглядом, с некоторым злорадным наслаждением думая, что из хранилища в будущем со всеми деньгами ни один «фирмач» не вытащит артефакт.

– Дело, ничего больше, – Оксана будто переняла у него холодность, вернула приветливую маску.

– Ясно. Раньше ты не была меркантильной.

– Дурой была. – Она резко обернулась уже у двери. – Потом насмотрелась, как люди живут. Я тоже хочу. Просто жить. А домик в Швейцарии на дороге не валяется. За него можно и под мужика. Тем более, не посторонний ты мне, Алёшенька, – Ксана лукаво улыбнулась, соблазнительно изогнулась, напоминая о ночи. – Прошлое было сладким и сейчас не хуже. Я поверила, что соскучился. Цены бы тебе не было, Лёшик, если б икону отдал, да сам ум для дела использовал.

Провожать её Алексей не стал.

– Хорошей погоды… в Швейцарии, – бросил в спину, точно пощёчину.

Оксана вздрогнула и хлопнула дверью. Долго размышлять историк не собирался, а занялся наведением порядка в квартире. Не годится, если Варвара придёт с работы и обнаружит следы пребывания посторонней женщины. Некрасиво выйдет.

Потом он несколько часов бродил по городу. Почти не встречая прохожих, не всматриваясь в серые стены и разбитые дороги, старательно выскребал из памяти ненужное. Осенний ветер выдул из сердца остатки щемящей тоски. Так что вернулся Алексей спокойным и полным решимости. Возможные опасности и неожиданности при незаконном проникновении в кафе-бар показались приятным бонусом к скуке, наполнявший городок. Всё тянуло куда-то, словно слышался зов, но дряхлеющие стены и мостовая не отпускали.