Текст книги "В якутской тайге"

Автор книги: Иван Строд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

БОЙ С ОТРЯДОМ ВИШНЕВСКОГО

Проводник отряда предупредил, что скоро будет еще один последний и большой, версты на три, алас. Но не успели мы приблизиться к нему, как видим: к нам скачет всадник. Это был связной от двигавшегося впереди конного эскадрона. Командир эскадрона Иванишко сообщил, что в версте от них, у большого дерева, на дороге остановилась направляющаяся в нашу сторону группа конных человек в тридцать. Эскадрон спешился и рассыпался в цепь на опушке.

Остановив отряд, я выехал к эскадрону. Не доезжая ста шагов, слез с коня и пробрался в цепь. Оттуда было хорошо видно неизвестных конников, хотя разобрать, кто они, даже в бинокль не удалось. Но мы не сомневались, что это белые.

Стали ждать в надежде, что они поедут дальше и попадут к нам в ловушку. Вскоре они действительно сели на коней и небольшой рысцой стали приближаться к нам. Им осталось уже проехать шагов триста, когда вдруг, совсем неожиданно для нас, белые повернули коней и быстро погнали прочь.

Догнать их на наших тощих лошадях нечего было и думать. Я приказал открыть огонь. Белые еще прибавили ходу. Враг ускользал, расстояние между ним и нами все увеличивалось. Становилось досадно, что белые могут уйти безнаказанно.

Тогда человек десять бойцов быстро сомкнулись и, стоя, стали бить залпами.

Все-таки пуля нашла свою цель. Один из всадников на полном скаку вместе с лошадью грохнулся на землю. Эскадрон мигом сел на лошадей и, ведя непрерывный огонь, поскакал туда. Скоро привели унтер-офицера. Под ним убило коня, а самого только оглушило при падении.

Пленный оказался разговорчивым и сообщил нам много интересного. Пепеляев, оказывается, еще находился в Амге, но через несколько дней намеревался выступить на Якутск. А вчера вечером от Артемьева приехал нарочный и сообщил о движении Петропавловского гарнизона на Амгу. После этого Пепеляев отменил свой приказ о походе на Якутск и выслал разведку навстречу красному отряду.

Генерал Вишневский тоже собирался выступить, но куда и какими силами – пленный не знал.

Чурапча была в руках красных. Туда должен подойти из Охотска генерал Ракитин. Туда же Пепеляев отправил полковника Варгасова с небольшим отрядом якутов. Что делается в самом Якутске, точно неизвестно, есть только слухи, что город укрепляют.

Всего в Амге насчитывается семьсот человек дружины с шестью тяжелыми и двумя легкими пулеметами. Кроме того, там имеется около ста якутов. Артемьев также идет на Амгу.

Получив эти сведения, мы не сомневались, что выступит против нас генерал Вишневский. Во всяком случае, узнав, что Пепеляев еще в Амге и что наш приход помешал выступлению белых на Якутск, отряд почувствовал огромное удовлетворение. О близкой опасности никто не думал, не угнетало бойцов и превосходство сил противника. Каждый понимал, что теперь, находясь у цели похода, он должен беззаветно отдаться тяжелой борьбе.

День подходил к концу, надвигались сумерки. Поскольку мы уже оставили глухую старую дорогу и вышли на Амгинский тракт, встречи с Вишневским можно было ожидать в любую минуту. Надо было обезопасить себя. Первый эскадрон двинулся правой стороной аласа, и, только когда он занял опушку леса по ту сторону равнины, тронулся весь отряд. Люди торопливо шагали по открытому месту и через полчаса втянулись в густой лес.

К тому времени совсем стемнело. А нам еще предстояло перевалить через большую гору. С версту дорога здесь шла на подъем и столько же на спуск. Это место было особенно удобно для нападения, так как, взбираясь на гору и спускаясь с нее, люди обычно всегда растягиваются больше обыкновенного, а обоз отстает и разрывается.

Пришлось две роты и два эскадрона рассыпать цепью по обеим сторонам дороги до самой вершины горы. Первый эскадрон вел разведку, и одна рота с двумя пулеметами осталась при обозе. Лошади часто останавливались и только с помощью людей одолели гору. При спуске с горы сделали то же самое.

Противника, к счастью, не оказалось. Дальше двигались также с большой осторожностью. Уже послышался лай собак. И вот, наконец, мы подошли к юртам, из труб которых роем золотых пчел летели веселые искры. При одной мысли о тепле на душе стало легко и радостно.

Изголодавшиеся быки и лошади, завидя в стороне от дороги стога сена, несмотря на глубокий снег, вскачь понеслись к корму, опрокидывая и ломая на ходу сани.

– Стой, стой, проклятая скотина, в господа бога мать! Застрелю стерву! – кричали тоже голодные и озлобленные красноармейцы, бросаясь вдогонку за ними.

Шум и гам стоял необыкновенный. Каждый торопился скорее попасть в теплую, манившую к себе юрту. После пяти дней тяжелых переходов дьявольски уставшие, но бодрые духом в десять часов вечера 12 февраля мы достигли цели. Пепеляев находился в восемнадцати верстах от нас.

Дмитриев с батальоном, пулеметной командой, с тремя тяжелыми пулеметами, одним «льюисом» и шестью автоматами Шоша расположился в четырех юртах, там же разместился обоз. Я с отрядом в восемьдесят два человека, с двумя пулеметами Кольта и двумя автоматами Шоша занял юрту шагах в трехстах от батальона. Пока отряд размещался, сторожевое охранение нес первый эскадрон.

Я вызвал к себе Дмитриева, командиров рот и командира пулеметной команды. Когда собрались, напомнил о серьезности положения, и потребовал, чтобы все были готовы к ночному бою. Конечно, для нас было бы большим счастьем, если бы белые стали наступать только утром.

Дмитриеву я приказал наметить ротам боевые участки, а по тревоге занять одной полуротой с пулеметом Льюиса и двумя автоматами березняк, росший у дороги, на полпути между отрядом и батальоном. Этот березняк, хотя он и не мешал нашей зрительной связи, в случае, если бы его занял наступающий противник, давал ему возможность бить в тыл и фланг как мне, так и Дмитриеву. Удержание этого небольшого кусочка мелкого леса имело для нас большое тактическое значение.

В караулы приказал назначить красноармейцев не в порядке очереди, а выбрать наиболее сильных и бодрых, иначе люди в караулах могли уснуть. У каждой юрты потребовал выставить часовых от пулеметной команды. После такой дороги сон у бойцов будет крепким и в юртах могут не услышать сразу стрельбы в караулах, а значит, и не сумеют вовремя занять позиции.

Дмитриеву предстояло не только наметить ротам боевые участки, но и хотя бы один раз рассыпать бойцов в цепь, чтобы каждый знал свое место в бою. Полурота была выделена в резерв.

Дмитриев с командирами ушел к себе в батальон, а я с командирами эскадронов и начальниками пулеметов приступил к осмотру местности. Мой участок для временной обороны, вернее для первого боя, был удовлетворителен. С юго-востока тянулась покрытая лесом гора, и до ее подошвы было шагов двести. С севера место было открытое до самых юрт, занятых батальоном. Здесь укрытие представляли только два отдельных амбара, расположенные шагах в полутораста. С запада шагов на тысячу тянулось озеро.

Разбив участки для первого и второго эскадронов, тут же рассыпали людей в цепь и поставили пулеметы. Третий эскадрон Адамского был оставлен в резерве, и от него выставили караулы.

После этого все вернулись обратно в юрту. Хозяин юрты А. Карманов встретил нас радушно. Пока мы занимались делами, он уже сварил целый котел мяса, отдал нам весь свой запас лепешек. Когда выяснилось, что лепешек все же не хватило, хозяйка со старухой матерью и двенадцатилетней дочерью быстро замесили пресное тесто из ячменной муки и напекли свежих лепешек.

На столе сменилось несколько больших, ведерных самоваров, опустел и котел мяса пуда в полтора, пока красноармейцы наконец насытились. Отяжелели желудки, отяжелели головы, захотелось спать. И немудрено – было уже два часа ночи. Расположились прямо на полу, вповалку, зажав в руках винтовки, поставив у самых дверей пулеметы.

Я примостился в углу на лавке. Вся семья гостеприимного якута с детишками расположилась рядом и хотоне – пристройке для скота.

Получив от Артемьева донесение о том, что петропавловский гарнизон прорвался и движется к Амге, Пепеляев решил ликвидировать наш отряд, устроив засаду. Для этого он выдвинул навстречу нам батальон и офицерскую роту, всего 230 человек, под командой Вишневского.

К моменту нашего подхода к Сасыл-сысы Вишневский скрытно стоял в тайге, в двух верстах от нас. Он слышал ржание коней, скрип саней и ругань красноармейцев, но наступление решил отложить до рассвета, рассчитывая захватить нас сонных врасплох.

Приближается утро. Крепко спит утомленный отряд. Спят и караулы в расположении батальона Дмитриева, никто их не проверяет.

Тяжело стоять на ногах, и сон одолевает часовых. Сначала они боролись с ним, протирали глаза снегом. Потом решили присесть «на минутку», дать отдых усталым ногам. Но стоило опуститься на землю, зажать винтовку между колен, привалиться к дереву, и коварный сон закрыл глаза усталому стражу.

Не доходя одной версты до нашего расположения, Вишневский развернул батальон и офицерскую роту в цепь и повел наступление. Тихо крадется тайгой разведка белых. Без всякого шума и единого выстрела снимает она спящих часовых на участке нашего батальона. Выходит на опушку леса и рассматривает расположение батальона, до которого не дальше ста пятидесяти шагов.

Начальник разведки белых донес Вишневскому:

«Снял три поста парных часовых. Красные расположились в четырех юртах. Из труб идет слабый дым, по-видимому спят. Весь обоз находится тут же у юрт, в загонах, лошади и быки выпряжены. Жду вашего распоряжения».

Получив такое донесение, Вишневский приказал своим цепям быстро двинуться вперед, окружить юрты, бойцов взять в плен. Через десять минут человек сто белых подошли к юртам. Часть из них осталась на дворе и стала рассматривать груз в нашем обозе. Группы человек по десять зашли в юрты. Там они вначале подбросили дров в камелек и только потом принялись будить своих пленников.

Зашевелились красные бойцы, проснулись командиры и с удивлением стали протирать глаза:

– Что за чертовщина! Что за люди? Э-э, да у них погоны!

Хватились было за винтовки, но было поздно.

– Бросить оружие, не шевелиться! Вы окружены, и всякое сопротивление бесполезно! Вам ничего плохого мы не сделаем. Хорошо, что все кончилось без кровопролития. Давайте закурим, у нас табачок харбинский, первосортный. Хотите?

Заскрипела дверь, вместе с клубами ворвавшегося холодного воздуха в юрту зашел полковник. Разговоры смолкли. Окинув беглым взглядом внутренность юрты и на несколько секунд задержавшись на пленных, полковник обратился к своим подчиненным:

– Братья! [3]3
  В начале формирования дружины в Харбине и Владивостоке Пепеляев предполагал отменить погоны. Он думал этим достигнуть видимости демократизма и отличия от старой армии. В массе своей офицерство было против этого новшества. Пепеляеву пришлось примириться с погонами.
  Перед занятием Амги Пепеляев попробовал «демократизировать» свою дружину с другого конца. Он издал длиннейший приказ, в котором склонял во всех падежах слово «народ» приказал именовать друг друга «братьями», не забывая, однако, чинов (Прим. авт.).


[Закрыть]Справа началась стрельба. Человека четыре останьтесь здесь, а остальные выходите во двор.

– Что за страхи, брат полковник! Там всего одна юрта. Наверно, коммунисты отдельно расположились – они вообще не любят без боя сдаваться. Их там, наверное, немного. Думаю, брат Вишневский справится и без нас: ведь у него сил больше половины и офицерская рота с ним, – уверенно высказал свое мнение усатый поручик.

– Пожалуй, вы правы, брат поручик. Но все-таки пошлите человек трех для связи к генералу.

– Слушаюсь, брат полковник. – Три человека оставили юрту.

Дмитриев помещался в самой маленькой юрте, спал у дверей. Войдя в юрту, белые прошли прямо к камельку, оставив выход свободным.

Дмитриев, услышав стрельбу, проснулся, вышел на улицу. Увидев слоняющихся около обоза людей и решив, что это красноармейцы, закипятился, осерчал и громко скомандовал:

– А ну-ка в цепь, мать вашу растак…

Белые стали рассыпаться. Но тут к Дмитриеву подбегает офицер, секунду-другую всматривается, потом:

– А вы кто такой? Руки вверх!

Увидев погоны, Дмитриев только теперь понял, что это враги. Прыжок, другой – и он нырнул в туман. Вдогонку прозвучали один за другим два выстрела.

Адъютант батальона, Федор Янушковский, еще не разобравшись, в чем дело, тоже хотел выйти из юрты и уже перешагнул было порог, как на него налетел офицер:

– Назад! – заорал он. Удар наганом по голове свалил адъютанта обратно в юрту.

– Вот сволочи коммунисты, все еще не сдаются! Все равно заберем или перебьем голубчиков, деваться им некуда, – злился и нервничал полковник.

– Слышите «ура»? Наши атакуют. Сейчас все будет кончено. А все-таки здорово дерутся, сукины дети!

Стихло. Потом опять донеслись крики «ура». В юрту вбежал запыхавшийся белый:

– Вишневский отступает! Занимайте опушку.

Напуганный таким известием, полковник первым выскочил из юрты, за ним бросились остальные. Бродившие среди обоза пепеляевцы также пустились к лесу.

Начальник пулеметной команды батальона Зорей Хаснутдинов, выбив из окна льдины, заменявшие стекла, выставил пулемет и открыл огонь по бегущим пепеляевцам. Пришедшие в себя бойцы батальона стали выбегать из юрт и рассыпаться в цепь. Белые с опушки открыли губительный огонь. Падали настигнутые пулями люди.

Красноармейцы батальона поплатились за свою расхлябанность и беспечность. В отряде же бдительность была выше. Часовые в караулах и у юрты бодрствовали. У толстой мохнатой сосны, опираясь на винтовки, стоят часовой с подчаском. Они всматриваются вперед. Чутким, настороженным ухом ловят ночные шорохи. Бойцы устали не меньше часовых батальона, но не садятся отдыхать.

– Скоро ли смена придет? Ноги начинают мерзнуть, – шепчет красноармеец Лисицын. Хохлов в ответ только пожимает плечами.

Все тихо. Но вот рядом, словно испуганно, треснул сучок валежника. Так он трещит только под ногой человека. Морозную тишину взорвал голос часового:

– Стой! Кто идет?

Белые, поняв, что они обнаружены, пошли напролом. Часовые вскинули винтовки. Сухо, как сломанное деревцо, треснули первые выстрелы.

Теперь темные фигуры врага спешили вперед, продираясь сквозь таежные заросли, оставляя глубокие борозды на снежном пласту. Часовые стояли на месте и стреляли, предупреждая своих об опасности.

Но вот винтовка Лисицына замолчала. Он выронил ее, ткнулся лицом в густо посыпанный желтой хвоей снег. Хохлов был жив, но получил два ранения. С простреленными ногой и плечом, он, прихрамывая, бегом спускался с горы, изредка отстреливаясь.

Часовой во дворе, как только услышал начавшуюся перестрелку, открыл дверь юрты и закричал:

– Вставай! В карауле стрельба!

Я вскочил со скамьи, скомандовал:

– Эскадроны, в ружье! Занимай позицию! Пулеметчикам – прикрыть развертывание!

Ни паники, ни даже замешательства в отряде не было. К этому бою все были подготовлены логическим ходом событий. Несмотря на то что отдых был недостаточный, люди действовали энергично. Не прошло и минуты, как во дворе уже застучал пулемет, скоро к нему присоединился другой. Залязгали затворы винтовок, посыпались ружейные выстрелы.

Первый и второй эскадроны рассыпались в цепь. Третий эскадрон, Иннокентия Адамского, остался в резерве и залег за юртой и хотоном. Бой разгорался.

Белые настойчиво лезут вперед. Они не далее как в ста пятидесяти шагах и кричат нам:

– Сдавайтесь! Бросайте оружие! Все равно вам труба будет!

Потом в воздухе загремело «ура» – сильное, уверенное. Пепеляевцы кинулись в атаку. Четко работали оба наших «кольта», сердито и как бы нехотя вторили им автоматы Шоша вперемежку с винтовочными залпами.

Цепи противника, увязая в снегу, оставляя на месте убитых и раненых, надвигались неудержимо. Расстояние до них все сокращалось и сокращалось.

– Вот грибы соленые, как лезут! – не утерпев, выругался лежавший недалеко от меня командир эскадрона Тупицын. Он перезарядил винтовку, раз-другой выстрелил, скользнул быстрым взглядом по цепи своего эскадрона.

– Эй, товарищи! Отступать нам некуда! Бейся до последнего.

– Не побежим! – ответили ему голоса.

Пепеляевцы залегли перевести дух. Теперь до них не больше ста шагов. Опушка выбросила еще человек тридцать белых.

У нас идет горячий бой. А у Дмитриева тихо. Не понимаю, в чем дело. Туман мешает видеть на таком расстоянии.

– Адамский, двух человек для связи – в батальон! Какого черта они там молчат?

Минут через пять посланные вернулись:

– В юртах белые.

Я остолбенел – не верю.

– Что-о? Вы там не были, струсили – застрелю! – наставил карабин в грудь одного.

– Товарищ командир! Не добежали ста шагов, встретили троих… Думали, свои, смотрим – в погонах. Двух убили, третий убежал обратно. В обозе хозяйничают белые, наших не видно.

– Ладно, выясню, а об этом никому ни слова – паника будет.

От этой вести на сердце у меня похолодело. Значит, батальон влип, а выручить его нечем. Осталось одно. Ребята боевые, опытные партизаны, воевать умеют. Драться надо так, чтобы уничтожить больше врагов и оттянуть их поход на Якутск, умереть, но не сдаваться.

Подбежал фельдшер Костя Токарев:

– Товарищ командир, нас обходят слева!

– Проклятье!.. – посмотрел, куда он показывает, вижу: человек двадцать пепеляевцев устремились к березняку, а оттуда хоть бы один выстрел. Значит, не занят он нашей полуротой.

– Кеша, видишь березнячок?

– Вижу, – отвечает Адамский.

– Не дай его белякам занять, иначе погибли! Дуй туда с эскадроном, удержи за собой.

– Ладно, не подкачаю… Эскадрон, встать, за мной ма-арш!

Под огнем противника, потеряв одного убитым и двух ранеными, эскадрон Адамского первым достиг березняка и ударом в штыки опрокинул приблизившихся белых, заставив их отойти к амбарам.

Я остался без резерва. А пепеляевцы лезут напористо, до них осталось теперь шагов восемьдесят. В нашей цепи есть уже убитые. Раненые, сдерживая стоны, оставляя на снегу кровавый след, ползут в юрту, куда убрался с простреленным плечом и Тупицын.

В нескольких шагах за нашей цепью валяются убитые быки и кони. Одна лошадь, волоча перебитую заднюю ногу, дрожа всем телом, храпит, сверкает белками полных страха глаз, ковыляет, путается между опрокинутыми санями и трупами животных. Остальные наши лошади и быки, оборвав поводья, бешеным галопом несутся через озеро на запад. Некоторые из них, настигнутые шальной певучей пулей, черным бугром падают на ледяную грудь озера. Пытаются встать, беспомощно дрыгают ногами, бьются головой, зарываются в глубокий снег и, обессиленные или мертвые, затихают.

Стрельба все учащается. Белые уже рядом, всего лишь в сорока шагах от нас. Хорошо видны их потные, разгоряченные боем лица. Как назло, у одного «кольта» поломка, у другого задержка – перекос патрона.

Начальник пулемета Петров нервничает и никак не может выправить ленту. Со злости он вцепился зубами в перекосившийся патрон, а на глазах слезы ярости. Сломал себе зуб, губы в крови.

– У-у, мать твою!…

– Шура, не волнуйся, будь хладнокровней! – говорю я ему. – Этим делу не поможешь. Не волнуйся, успеешь. На двадцать шагов подойдут – легче бить будет.

Карачаров только что перезарядил свой автомат Шоша новым диском, поднял приклад к плечу, но открыть огонь не успел… Разрывная пуля разворотила ему голову, и он, обхватив обеими руками свой автомат, упал на него. Снег, как губка, впитывал льющуюся из страшной раны горячую, дымящуюся кровь…

Наше положение стало критическим. Фельдшер Токарев вырвал из-под Карачарова автомат и, стоя, в упор выпустил во врага все патроны. Я бросился к цепи, скомандовал:

– Встать! За мной, в атаку!..

Закончить команду не смог. Вражеская пуля угодила мне в грудь. Я все видел и понимал, но сразу лишился голоса и точно прирос к земле – мои ноги мне больше не повиновались.

А пепеляевцы подходили все ближе и ближе. До них осталось каких-нибудь двадцать пять – тридцать шагов. Цепь наших красноармейцев со штыками наперевес стояла на месте, может быть, ждала, когда я поведу в атаку. Тогда я вскинул карабин и выстрелил… Эскадроны, как по команде, открыли огонь.

В цепи рядом со мной стоял Кайгородцев. Он взглянул на меня:

– Ты что бледный?

– Ранен. Не говори остальным. Передавай мою команду: «Ложись! Частый огонь, бросай гранаты!»

Кайгородцев стал передавать мои распоряжения.

Сильнее с обеих сторон заговорили винтовки. Глухо хлопали разрывы наших ручных гранат. Они раскидывали снег, и вместе с плевками черного дыма и грязно желтого огня разбрасывали осколки, издавая звук, похожий на звон разбитого оконного стекла.

Белые тоже забросали нас японскими гранатами, но те не разрывались. Одному нашему бойцу такая граната угодила в голову. Он отделался громадной шишкой, покрутил головой, от души выругался. Потом даже улыбнулся:

– Однако хорошо. Японцы держат нейтралитет, – и бросил гранату обратно.

Петров к тому времени устранил задержку у «кольта» и в упор бил по белым.

И цепи пепеляевцев дрогнули, не выдержали. Вначале медленно стали пятиться назад, а потом в беспорядке побежали к опушке. Все три наших эскадрона с криком «ура» бросились вперед.

– Стой, куда торопитесь? Успеете к теще на блины!.. – в азарте кричали бойцы.

Первый эскадрон продолжал преследование. Пепеляевцы не оказывали сопротивления и поспешно уходили в тайгу. Второй и третий эскадроны переменили направление атаки и ударили в левый фланг белым, обстреливавшим батальон. Те также стали отступать. Отряд и одна рота из батальона преследовали противника больше версты, после чего стали возвращаться к своим юртам.

Я пришел раньше и, зайдя в юрту, потерял сознание. Когда пришел в себя, то уже лежал на той самой скамье, на которой провел ночь перед боем.

В сегодняшнем бою эскадроны потеряли одиннадцать человек убитыми и пятнадцать ранеными. Потери батальона составили тридцать человек убитыми и семнадцать ранеными.

Противник на месте боя оставил сорок девять человек убитыми, из них больше двадцати офицеров, и двух ранеными. Позднее, захватив донесение генерала Вишневского Пепеляеву, мы узнали, что потери белых составили сто десять человек.

Такой неожиданный исход боя заставил Вишневского отказаться от повторной атаки и временно отойти по амгинской дороге к селению Табалах (Олений луг). Преследовать его, чтобы окончательно разгромить, мы не могли из-за усталости бойцов и из-за значительных потерь командного состава. Кроме меня, из строя выбыли два командира эскадрона, два командира роты и несколько командиров взвода. Дмитриев появился только после боя. Понятно, что он не мог пользоваться необходимым в такой момент авторитетом.

Отряд остался на старом месте. Выставили караулы, потом начали стаскивать во двор всех убитых, как своих, так и пепеляевцев.

Над тайгой еще плавал разорванными клочьями туман. Из-за горы выглянуло солнце и озарило снежные вершины дальних гор. Потянуло свежим ветерком, холод забирался под шинели и полушубки часовых, заставляя красноармейцев ежиться и похлопывать руками. В юртах загорелись потухшие было камельки, из труб снова повалил густой дым. По-прежнему была невозмутима величавая тайга, и, если бы не трупы людей и животных во дворе, не кровь на снегу да стоны раненых, можно было подумать, что ничего и не произошло.