Текст книги "Роковой рейс"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Лицо капитана загорелось, как от пощечины. Он глянул в глаза полковника скорее оскорбленно, чем обиженно. Ответил не сразу, покатав на скулах желваки:

– Вам лучше об этом справиться у нашей докторши, Тамары Михайловны.

– Я вас спрашиваю! – повысил голос полковник. – И не учите батьку щи варить… Так почему вы не полетели?

– Потому что врач отстранила за повышенное давление крови.

– А от чего оно у вас повысилось? Пьянство вали накануне?

Кленов по тону полковника понял, что, если признаться честно, как он намеревался сделать, когда шёл сюда, лётной работы ему не видать, как своих ушей: вон уже и его личное дело затребовал – лежит перед ним. Ко всему, Возницкий своим первым вопросом так взвинтил его, что Геннадий еле сдерживался, чтобы не ответить грубостью.

– Зачем же так сразу, товарищ полковник? – сказал с легкой усмешкой. – Я тоже могу ответить: каждый судит о других в меру своей испорченности.

– Что?! – Полковник подскочил в кресле. – Что вы сказали?

– А вот кричать на меня не следует. Я не в денщиках у вас служу. Да и денщиком не позволил бы.

Полковник от неожиданности и возмущения лишь пошевелил губами, не находя ответа. Наконец взял себя в руки.

– Может, вы старинных дворянских кровей и прикажете величать вас вашим благородием? Или папа служит у вас советником президента? – перешёл и полковник на насмешливо-издевательский тон.

– Нет, величать меня благородием не стоит, я пролетарских кровей. И советником президента папа не служит. Но я, как и вы, офицер Российской армии и прошу разговаривать со мной как с офицером. Вас интересует что-то ещё о катастрофе, спрашивайте, а унижать себя я не позволю.

– Скажите, шишка на ровном месте. – Полковник снова сел в кресло. – Офицер… Не забывай, всего лишь капитан. И ты не ответил мне: почему оказался не с экипажем? – перешел Возницкий на «ты». – Знаешь, на какую мысль это наводит?

– Судя по вашей эрудиции, догадываюсь: экипаж погиб, а второй пилот оказался жив; кто же ещё, кроме него, мог подложить мину?

– Правильно соображаешь, – согласился полковник. – Есть и другие, более веские причины подозревать тебя. Так что на твоем месте не ерепениться надо, а доказать свою невиновность.

– Вы уже и обвинение приготовили? – Капитан насмешливым взглядом окинул высокую фигуру полковника с ног до головы. – Это не вас случайно рентгеном прозвали? Если да, то в вашем аппарате, несомненно, где-то замкнуло. Хотя нет, вы все правильно рассудили: генерал болен и стар, ему нужна замена. И как еще проявить себя, если не быстро найти преступника. Но на мне вы лампасы не заработаете.

Он угодил в точку: полковник побагровел, вдохнул побольше воздуха, словно собираясь хлестнуть обидчика наотмашь. Не сказал, а прошипел:

– Ты, сопля зеленая, еще не представляешь, какое произойдёт у тебя замыкание, когда тебе и в самом деле предъявят обвинение.

Кленов ещё раз окинул полковника пренебрежительным взглядом с ног до головы, встал и спокойным шагом направился к двери.

– Вернитесь, капитан! – рявкнул Возницкий.

– Да пошёл ты… – Второй пилот даже не обернулся.

Глава 2

1

Кленов вышел из штаба таким взбешенным, что бесцельно побрел по улице гарнизона, не зная куда и зачем, не замечая прохожих. Остановился лишь у проходной аэродрома с пустующей будкой, где ещё года два назад постоянно маячил часовой. Теперь ни часового, ни иной души на аэродроме, словно с катастрофой «Руслана» вымерло всё.

Уже изрядно стемнело, и на нижнем этаже командно-диспетчерского пункта, где располагалась метеостанция, в окнах горел свет.

Зачем он пришёл сюда? Наверное, чтобы увидеть кого-нибудь на КДП из друзей-летчиков и рассказать им о нелепых подозрениях полковника. И что из того? Посочувствуют, повозмущаются, а кое-кто и вправду может подумать: «А почему ты не полетел?» Он как предчувствовал, что такое может случиться, рвался в полет. Уж лучше погибнуть, чем считаться диверсантом, погубившим своих товарищей.

Он повернулся и побрел обратно. Никого не хотелось видеть. Что-то надо предпринять, доказать свою невиновность. Но как, чем? Пойти к Тамаре Михайловне, ведь это она настояла на отстранении его от полета. А сегодня измеряла у него давление с плотно стиснутыми губами, сердитая и взвинченная, будто и в самом деле он в чем-то виноват. Заставила сдать кровь на анализ.

– …Вы действительно не выпивали накануне? – спросила, пристально заглядывая ему в глаза.

– Не выпивал, – соврал он. О драке и вовсе умолчал. Да и какая это была драка: так, пнул пару раз своих противников…

Почему соврал? Он и сам не мог объяснить. Скорее всего потому, что на вечеринке действительно держался, как и подобает перед ответственным заданием. Выпил коньяка не более ста пятидесяти граммов. Для него такая доза – что для слона дробина. А голова была такая тяжелая, словно он заболел. Но температура нормальная – 36,6, и через пару часов он чувствовал себя гораздо лучше. Даже не через пару часов, а раньше. Как только взлетел «Руслан». Он стоял тогда на краю аэродрома с Ларисой и наблюдал за взлётом… Хорошо ещё, что генерал не спросил, где он был во время катастрофы и что делал. А наверняка еще спросит. Теперь ему, Кленову, покоя не дадут, пока не найдут виновника… А найдут ли? Все улики, как говорят юристы, против него, второго пилота: он последний, кто осматривал самолет, проверял заправку топливом, он что-то мог сделать и выпить пару таблеток кофеина, отчего подскочило давление…

Перед глазами всплыла картина падения «Руслана». Какое это было страшное, потрясающее зрелище! Во сне такое ему не снилось. Столб огня и клубы черного дыма… Его друзья, его коллеги…

Он сразу бросился к машине, обезумевший, ошалелый, и как Лариса ни умоляла его, не давая ключи, он вырвал у неё, сам сел за руль и помчался к месту падения самолета, вжав ногой до отказа акселератор.

– Не гони! – Лариса хваталась за руль. – Ты погубишь нас!

Лучше бы погибли и они. Хотя Лариса ни при чём…

Воспоминание о невесте вдруг опалило его жаром. Её деньги! Сто тысяч, положенные на его книжку. Перед взором мелькнуло личное дело на столе полковника. Его, Кленова, личное дело. Под него теперь будут копать… И как объяснить эти сто тысяч? Лариса просила никому ничего не говорить, иначе сплетни о том, что она была любовницей Аламазова, вспыхнут с новой силой и её могут выгнать с работы… Действительно, за такое по головке не погладят. Зачем она взяла их?.. Хотя на ее месте он тоже не отказался бы. Богатый человек, бизнесмен умирал. Двое взрослых сыновей не соизволили даже навестить его в больнице, а Лариса лечила, ухаживала за ним и в больнице, и на квартире, когда его выписали в безнадежном состоянии, чтобы не брать на себя лишнюю смерть. Вот и решил Аламазов отблагодарить свою благодетельницу. Конечно, если на фирме или родственники узнают, что бизнесмен подарил девушке сто тысяч, скандала не оберёшься.

Надо позвонить и поговорить с ней, посоветоваться, как вести себя дальше. Может, она завтра же возьмет деньги и положит на свою книжку.

Он заторопился в гостиницу.

Лариса оказалась дома и на его просьбу приехать немедленно сказала, что очень занята, попросила отложить встречу на завтра.

– Завтра будет поздно! – ответил он раздражённо. – Дело касается больше тебя, чем меня.

Лариса с минуту молчала.

– Хорошо, – согласилась наконец. – Еду.

Хотя дежурная по гостинице знала невесту капитана, Кленов решил встретить Ларису на улице – от лишних глаз и чтобы не впутывать девушку в эту сложную и непредсказуемую историю.

Ждал её около получаса, кутаясь от холодного ветра в воротник летной куртки, и изрядно продрог.

Лариса выскочила из автобуса, придерживая от ветра велюровую шляпку с розочкой сбоку, надетую совсем не по сезону. И в осеннем кофейного цвета пальто – под цвет шляпки, хотя, знал Геннадий, ей есть во что одеться более теплое. Девушка передернула плечами.

– Холодище-то какой! Идём быстрее в гостиницу.

– Не торопись. Поговорим лучше здесь.

– Что случилось? У тебя неприятности?

Он решил не открывать ей всю правду, чтобы не беспокоить.

– Пока нет. Но могут быть. Если станет известно про те сто тысяч, я не знаю, как объяснить…

– Но у нас гарантирована тайна вкладов.

– У вас, в вашем коммерческом банке, может, и гарантирована, а в нашем – нет, – сказал он жёстче, чем хотелось бы. – И не будем сейчас обсуждать эту проблему. Сможем мы завтра утром переложить деньги на твою сберкнижку?

Лариса остановилась, растерянно уставилась на него.

– Ты… Ты хочешь, чтобы у меня были неприятности? – спросила тихо после длинной паузы.

– Не говори ерунды. За то, что ты ухаживала за человеком и он заплатил тебе, никто тебя не осудит.

Лариса помотала головой.

– Если бы у него не было родственников. Ты представления не имеешь, какие это сволочи. Они раздавят меня, растопчут.

– Но и я не могу оставить твои деньги на моей сберкнижке.

– Подожди, – совсем по-детски сунула в рот пальчик Лариса. – А почему бы тебе, в случае чего, не сказать, что деньги дал тебе на сохранение Борис Борисович?

– А мне с какой стати? Друг я ему, сват? Он видел меня всего два раза, – возразил Геннадий.

– А кому известно, что два раза? Может, ты давно у него в приятелях ходил. Кстати, ты не у него покупал «Жигули»?

– Нет.

– Жаль. Но это не меняет положения дел. Борис Борисович был человеком замкнутым, ни с кем секретами не делился. А соседи видели, что ты заходил к нему со мной. Помогал мыть, переодевать – понятно, что для меня одной это было не под силу. Борис Борисович проникся к тебе доверием. Я подтвержу… Это совсем не то, что подарок девушке, неизвестно за какие заслуги.

Её довод показался ему убедительным. В случае чего можно, конечно, так объяснить.

– Но если ты настаиваешь, можно и переписать, – вдруг согласилась Лариса.

– Да, так, пожалуй, будет лучше: твои сбережения вряд ли станут проверять. А нас после этой катастрофы… сама понимаешь. Утром сходим в сберкассу, – принял решение Геннадий.

– Хорошо, милый. Но я сегодня не останусь у тебя, стирку затеяла. Бросила, когда ты позвонил. Приеду прямо к сберкассе к восьми.

– Договорились.

Он проводил её до автобусной остановки. Лариса чмокнула его в щеку.

– Спокойной ночи, милый. Не волнуйся, всё обойдётся, вот увидишь.

2

Возницкий долго не мог успокоиться, когда ушёл второй пилот, расхаживал в одиночестве по кабинету, ломая голову над тем, почему этот капитанишка так дерзил ему. Такой вольности не позволяли себе не то что подчиненные, а и равные с ним по званию и положению. Не виноват и подозрение обидело его, оскорбило? Или наоборот, виноват и, чувствуя безысходность, выбрал себе метод защиты – браваду, оскорбленное достоинство? Во всяком случае, крепкий орешек, и с ним ещё придётся повозиться. Почему он не полетел? С таким давлением можно было на Луну лететь…

Если он причастен к катастрофе, то с кем связан? Понятно, что кто-то его либо подкупил, либо принудил. Кто? Надо установить все его контакты. Особенно если они были с кавказцами…

Вспомнив о своем распоряжении взять у второго пилота кровь на анализ, Возницкий позвонил в поликлинику, но дежурная медсестра сказала, что Тамара Михайловна уже ушла домой и лаборатория закрыта.

– И тут бардак! – выругался Возницкий. – Каков командир, такие и подчиненные… Не соизволила даже доложить, фифочка. Подожди, я тебя и дома разыщу, заставлю так крутиться, что тошно станет; в другой раз будешь почтительнее откоситься к начальству. – Нажал на кнопку селектора. – Парамонова ко мне!

Техник самолета, вызванный в штаб сразу после обеда, дожидался беседы с грозным полковником (весть эта сразу облетела гарнизон) в комнате дежурного и тут же явился в кабинет, где все еще расхаживал Возницкий, никак не в состоянии унять расходившиеся нервы. Полковник, не предлагая старшему лейтенанту сесть, остановился напротив и, пронзающе глядя в глаза, потребовал:

– Доложите: какие работы вы выполняли на самолёте перед вылетом? Что делали, кого видели, с кем общались? Вплоть до того, ходили ли писать или какать. Все до мельчайших подробностей.

Техник, ошарашенный такой вводной, переступил с ноги на ногу, начал неуверенно, с запинкой:

– Как и положено по инструкции… всё осмотрел, проверил.

– Что осмотрел, что проверил? Конкретно! – не сдержал полковник неудовольствия.

– Давление в шасси… тормозную систему. Осмотрел внешне… Потом со вторым пилотом занимались крепежкой ящиков с аппаратурой.

– Заправку топливом когда производили?

– Ещё накануне. Как только самолёт прилетел из Вьетнама.

– Кто утром проверял заправку?

– Бортинженер, второй пилот.

– А вы почему не проверяли?

По лицу старшего лейтенанта побежали струйки пота, хотя в кабинете было совсем не жарко. Пожал плечами.

– По инструкции положено второму пилоту. И зачем же… Мы верим друг другу. – Техник начал приходить в себя и заговорил смелее.

– Кто еще имел отношение к заправке?

– Никто.

– Когда командир экипажа, второй пилот и штурманы ушли на медосмотр, вы были у самолёта?

– Так точно.

– Кто ещё с вами оставался?

– Никого. Погрузчики аппаратуры уехали ещё раньше, как только закончили крепёжку.

– И вы никуда не отлучались до самого взлёта самолёта?

– Так точно. Да и зачем… Я всегда провожаю самолёт.

– А что вы скажете о втором пилоте? Почему он не полетел?

Техник снова пожал плечами.

– Прихворнул капитан. С кем не бывает.

– И частенько он у вас прихварывает?

– Что вы! Он мужик крепкий.

– Может, не хотел лететь в Китай? Устал?

– Вы плохо знаете наших лётчиков: их мёдом не корми, лишь бы летать.

– Ну-ну. – Полковник достал сигарету, закурил. Выпустив неторопливо струйку дыма, снова уставился в глаза техника. – А что вы думаете о катастрофе? Что могло произойти?

– Я думаю, без диверсии не обошлось, – ответил старший лейтенант без раздумий. – Отказать сразу три двигателя из-за неисправности не могли. Да и не только у нас падают. Вон в Америкке, в Италии…

– Оставим Америку и Италию. Вы сами утверждаете, что, кроме вас да экипажа, около самолёта никого не было, – возразил полковник.

– А вот тут закавыка, – окончательно успокоился техник и заговорил более уверенно. – Ночь была тёмная, дождь со снегом… Всякое могло быть. Только вот я ума не приложу, где можно было спрятать мину, чтобы вывести из строя сразу три двигателя.

– Вот тут-то и закавыка, – согласился полковник. – А как второй пилот насчет… – Полковник щёлкнул себя по горлу.

Парамонов помотал головой.

– Нормальный мужик. Порядок знает.

– Хорошо, можете быть свободны.

«Да, закавыка, – мысленно повторил Возницкий необычное словечко техника. – Если дело действительно в керосине, выходит, что только второй пилот последним соприкасался с топливными баками. Да и не мог реактив накануне или даже ночью попасть в баки – кристаллизация началась бы раньше, и кристаллы забили бы топливные фильтры при запуске двигателей… Рискнуть диверсанту пойти ночью на аэродром – тоже вызывает сомнение… И залить реактив в топливные баки голыми руками не так-то просто – не тащил же он с собой насос… А второй пилот не полетел. Давление, видите ли… Почему вел он себя так вызывающе дерзко? Слишком высокого о себе мнения?.. Мог, конечно, и компьютер дать сбой, но инженеры утверждают, что отключить сразу три двигателя он не мог… Вот и думай, ломай голову, что там произошло. А тут еще не вовремя Гайвороненко заболел, и „рентген“ его, похоже, ничего не высвечивает. А от того, как ты, полковник Возницкий, справишься с этим делом, зависит твоя карьера, светят тебе генеральские звёзды или в полковничьих погонах ходить…» Полковник посмотрел на часы. Без пятнадцати восемь. Надо поторопиться на ужин, иначе столовая закроется, а в гостинице нет даже буфета…

Холодная безвкусная котлета и мутный, пахнущий банным веником чай окончательно испортили ему настроение. Вспомнил о врачихе, так и не соизволившей доложить ему об анализе крови Кленова, хотел тут же, из столовой, позвонить ей домой, отчитать, но около телефона постоянно маячили официантки. Решил потерпеть до гостиницы, позвонит после доклада о своих безуспешных исканий генералу.

Гайвороненко лежал в постели, укутавшись двумя одеялами, но не спал, поджидал своего помощника и заместителя.

– Как самочувствие? – первым делом справился Возницкий.

– Как у бодливого козла, которому рога скрутили. Трещит голова. Вот наглотался таблеток – спасибо Тамара Михайловна принесла, – потею, а толку мало… Как у тебя?

– Похвалиться пока нечем. Все больше прихожу к мнению, что «Руслан» упал из-за диверсии. А последний, кто имел дело с топливом, – второй пилот. Ко всему, почему-то не полетел. Если бы реактив залили в баки раньше, скажем, ночью, двигатели забарахлили бы при запуске.

– Не обязательно, – возразил генерал. – Реактив мог медленно вступать в реакцию с керосином; кристаллы образовались через несколько часов. Кстати, о втором пилоте. Тамара Михайловна принесла мне анализ его крови. Можешь посмотреть, – кивнул Гайвороненко на тумбочку, где лежал листок. – У него повышенный лейкоцитоз. Подхватил где-то инфекцию. – Прокашлялся и продолжил: – Закажи мне на завтра машину. Надо съездить еще к месту катастрофы, на аэродром, побеседовать с часовыми, которые несли в ту ночь службу. В восемь соберемся у меня и обсудим предстоящие задачи. Утро вечера, как говорят, мудренее. А сейчас, извини, хреново себя чувствую. Спокойной ночи. – И укутался одеялами почти с головой.

Возницкому ничего не оставалось, как тоже лечь в постель.

3

Ночью Возницкий спал плохо, и, когда просыпался, мысли его снова и снова возвращались к катастрофе. Его версию о виновности второго пилота Гайвороненко, похоже, всерьёз не принял. А эта старая лиса знает что делает, и, видимо, у него есть что-то другое на примете. Что? – пытался разгадать полковник… Решил еще раз съездить на место катастрофы. Но что там можно увидеть, когда все засыпано снегом?.. Ещё раз побеседовать с часовыми… Да они, если и спали на посту в ту ночь, никогда не сознаются… Мудрит старик или в самом деле нашёл какую-то зацепку?

Конечно, если рассуждать логически, зачем пилоту гробить своих товарищей, устраивать катастрофу. Но логика логикой, а факты говорят другое. Летчик Беленко, тоже сын полковника, как говорили ранее, отличник боевой и политической подготовки, взял да и улетел в Японию на секретном по тем временам истребителе. Чего ему не хватало? Наверное, денег. Это по тем-то временам, когда честь, совесть были на первом месте. А теперь только о баксах многие и бредят. Вот и этот Кленов. Кто-то мог подкупить, уговорить подсунуть какую-нибудь бяку. А может, на чем-то и подловили. Но что он мог сделать, чтобы отказали сразу три двигателя? Инженеры ломают голову и не приходят ни к какому выводу. Остановились на реактиве. Но тоже очень сомнительно и маловероятно. Что за реактив, как его залить в баки? И чтобы закупорил сразу три топливопровода…

Так и не придя ни к какому выводу, полковник заснул лишь под утро. Разбудил его новый залп кашля генерала. Перегородка с соседним номером была такая хлипкая, что слышно было каждое его движение. Гайвороненко уже встал и занимался утренним туалетом.

На улице было еще темно, а в номере довольно прохладно, и вылезать из-под одеяла очень не хотелось. Но показать себя в глазах генерала лежебокой, неженкой полковник не мог. Энергично сбросив одеяло, стал заниматься гимнастикой.

– Полежал бы ещё, – заглянув к нему в номер, запоздало посоветовал Гайвороненко. – Это мне, старику, не спится, а тебе, молодому, сон слаще меда.

Выглядел генерал хуже, чем накануне: щеки обвисли, нос покраснел, как у пьяницы, под глазами и на шее морщины обозначились еще глубже. И ходил по-стариковски, шаркая тапочками по полу. Шерстяной спортивный костюм на его худеньком неказистом теле болтался, как на подростке, только не молодил его, а старил лет на десять.

– Зря вы встали, – пожурил генерала Возницкий. – Хотя и в номере не жарко, но на улицу вам появляться нельзя. Я прикажу, чтобы завтрак сюда принесли.

– Ну, зачем же, – возразил Гайвороненко. – Я уже встал, и теперь меня не уложишь – такая вот у меня хреновая натура. Да и разве улежишь, когда такое стряслось… Шестьдесят семь гробов… Сколько слез, сколько осталось сирот. И кто-то же виноват. Даже если техника отказала: кто-то её готовил, что-то недосмотрел, недоделал.

– Вы и такой вариант допускаете? – удивился полковник.

– Пока у нас нет твердых доказательств диверсии, нельзя исключать любые варианты. Надо искать, думать… Объяви всем: собираемся после завтрака в штабе…

За ночь ни у кого из членов комиссии новых идей не появилось, все сходились на мнении, что дело надо передать органам Федеральной службы безопасности. Гайвороненко согласно покивал и заключил грустно:

– Согласен с вами, без Федеральной службы безопасности нам, видимо, не обойтись. И всё-таки сегодня поищем еще сами, чтобы подкрепить версию.

Не успел он дать команду расходиться, как в дверь постучали, и в кабинет вошел взволнованный, запыхавшийся майор Филимонов. Начал доклад прямо от двери:

– Товарищ генерал, только что капитан Кленов снял со своей сберкнижки сто тысяч рублей и переложил на книжку невесты Писменной Ларисы Васильевны. А накануне полета он с нею, с ее подругой Жанной и с бортовым инженером Артамоновым гуляли в ресторане «Волна».

– Так я и знал! – прихлопнул по столу ладонью Возницкий…

Гайвороненко остановил его поднятой рукой.

– Не горячись, Олег Эдуардович. Надо разобраться. – И обратился к Филимонову: – Пригласите сюда Кленова. – Когда майор вышел, повернулся к Возницкому. – Поговори с ним. Только поспокойнее. А я всё-таки подскочу к месту падения самолёта и на аэродром. Со мной – полковник Брилев. Остальные – по своим направлениям…

Оставшись один, Возницкий, как и в прошлый раз, заходил по кабинету, потирая от удовольствия руки. Все-таки есть, есть в нем божий дар следователя! С первого захода вычислил преступника! Может, не самого диверсанта, но что Кленов причастен к катастрофе, несомненно. А Гайвороненко стареет, теряет свое профессиональное чутье. К месту падения самолета решил поехать, потом на аэродром. Что там нового можно разглядеть? Выгоревшие квартиры, покореженные обломки. Чудит старик или от болезни совсем соображать перестал? А ведь сразу, как только сделали анализ керосина в дренажном трубопроводе, стало ясно, что никто, кроме второго пилота, доступа к топливным бакам не имел… И повод придумал, чтобы отстранили его от полёта… На сто тысяч позарился, сволочь. Не дурак ли. Спохватился, на невесту перевёл… Будто вокруг него недоумки… Кто же за ним стоит?

Едва Возницкий подумал об этом, как его обдало жаром: Кленов дурак, но тот, кто втравил его в это дело, прекрасно понимал, что, если второй пилот не полетит, органам безопасности не составит особого труда выйти на него, значит, и выдать сообщников. Значит… Значит, Кленова постараются убрать. Если ещё не убрали…

Полковник нажал кнопку селектора.

– Дежурный, срочно пошлите двух-трех человек за капитаном Кленовым. Лучше вооруженных. Разыщите его во что бы то ни стало и приведите ко мне.

Но посылать солдат за офицером не пришлось – Кленов явился сам. Как и вчера, самоуверенный, держащийся независимо, без тени смятения на волевом, красивом лице.

– Разрешите, товарищ полковник? Майор Филимонов передал, что меня вызывает генерал Гайвороненко.

– Не генерал, а я вас вызвал. – Возницкий еле сдерживал гнев. И на капитана, и на себя, не зная, как вести себя с ним: предложить ему сесть или заставить стоять как преступнику, вина которого уже доказана? Вспомнилось напутствие генерала: «Только поспокойнее». Черт его знает, почему он с ним миндальничает и почему так вызывающе ведет себя этот молокосос. Может, и в самом деле имеет мохнатую руку в Министерстве обороны или в Главном штабе ВВС?

Всё же решил последовать совету генерала.

– Садитесь, – указал на кресло сбоку стола и сел напротив. – Итак, почему вы скрыли, что накануне полёта не соблюдали предполетный режим, пьянствовали?

Второй пилот нахмурился, недобро глянул в глаза полковника.

– Не пьянствовал, товарищ полковник, а зашёл с невестой поздравить её подругу с юбилеем – двадцать лет ей стукнуло.

– Поздравили и даже за стол не присели?

– Почему не присели. Даже по рюмке коньяка выпили.

Невозмутимость, с которой держался капитан, а затем откровенность, граничащая с наглостью, чуть снова не взорвали полковника. Он даже стиснул зубы, чтобы не выругаться. Выждал, успокаивая себя, и спросил, не скрывая сарказма:

– И какие же рюмки были? Граммов по двести?

– Я из таких не пью – должность и звание не позволяют.

Он ещё и острил, делая прозрачный намёк!..

– А сколько же ваша должность и звание позволяют пить перед полётом?

– Перед полетами я не пью. Но в тот вечер был особый случай, и я позволил себе пропустить граммов сто, сто пятьдесят. Не больше.

– Свежо предание… Но допустим… Скажите, а где вы деньги берете? В ресторан ныне я со своим полковничьим окладом не в состоянии сунуться.

– Нас пригласили. За ресторан я не платил.

– Так вот, с голыми руками вы и явились на юбилей?

– Почему с голыми? С подарками. Хотя у меня и не полковничий оклад, в загашнике я всегда кое-что имею.

– И много в твоем загашнике, если не секрет?

– Как-то Черномырдин, выступая по телевидению; сказал, что заглядывать в чужие карманы безнравственно. Это когда речь шла о гонораре за не написанную книгу Чубайсом. У меня, поверьте, такой суммы нет.

Полковник снова скрипнул зубами и снова сдержался. Но злость уже распирала его, еле удерживала в кресле.

– Кто у вас родители?

– Отец – полковник в отставке. Мать – пенсионерка, работала врачом.

– Они вам помогают?

– Я в их помощи не нуждаюсь. Даже если бы нуждался, не попросил бы – в Москве на пенсию на широкую ногу не поживёшь.

– Похвальное почтение. – Полковник всё же не выдержал, встал с кресла и, обойдя стол, остановился рядом с капитаном, глянул ему в глаза: – А откуда у вас сто тысяч рублей на книжке?

Он ожидал, что ошарашит второго пилота неожиданным вопросом, заставит наконец заволноваться. Но ничего подобного не произошло. Капитан выдержал его взгляд, даже ухмыльнулся чему-то и ответил как ни в чем не бывало:

– Сто тысяч. Кругленькая сумма. – И вздохнул. – Жаль, что не моя. Я уже вернул деньги законному хозяину.

– Кому же, если не секрет?

– Моей невесте, Писменной Ларисе Васильевне.

– А где же она взяла такую кругленькую сумму?

– Заработала. Это для нас сто тысяч рублей – сумма, а для «новых русских» – копейки.

– Насколько я осведомлён, она работает врачом в фирме «Росэксимпорт». А врачам даже бизнесмены не очень-то щедро платят, разрешают им подрабатывать на стороне.

– Совершенно верно. Лариса ухаживала за тяжелобольным поставщиком иномарок. Перед смертью он расплатился с ней.

– А при чём здесь вы? Почему деньги оказались на вашей сберкнижке?

– По двум причинам. Во-первых, о Ларисе кто-то стал распространять сплетни, что она является любовницей Аламазова, поставщика иномарок. Во-вторых, если бы родственники Аламазова узнали о такой оплате, они могли бы через суд забрать эти деньги.

– Выходит, у Аламазова были родственники. Разве они не ухаживали за ним?

– В том-то и беда. Жена у Аламазова умерла года три назад. Остались два сына, бездельники и пьяницы. Одному двадцать пять, второму – двадцать три. Отец, чтобы заставить их работать, не очень-то помогал им. И когда он заболел и лёг в больницу, они ни разу не навестили его. Там тогда работала Лариса, ей было жаль старика, и она стала за ним ухаживать. Потом из больницы его выписали, поняли, что ничем уже не вылечишь – цирроз печени. Она и дома за ним ухаживала. Несколько раз я заходил с ней к нему. И когда он предложил ей деньги, она попросила меня положить на свою книжку.

– Поставщик иномарок ещё жив?

– Увы! Две недели назад скончался.

Полковник отошёл от капитана, потер набыченную шею. Долго молчал, о чём-то раздумывая. Потом снова глянул в глаза капитана.

– И когда же он дал вам деньги?

– За несколько дней до смерти.

– Складно придумано, – ухмыльнулся полковник. – Добрый богатый дядюшка умер, и спросить о ста тысячах не у кого. Не так ли? – Он пронзал пилота колючим, обличительным взглядом. – Знаешь пословицу: «Солгавший однажды, солжёт дважды». Ты солгал вчера, сказав, что не пил перед полётом. Как же верить тебе сегодня о мифическом щедром дядюшке, который то ли был, то ли во сне к тебе явился?

– А вы спросите у соседей.

– Обязательно спросим. И всё проверим. И если он действительно умер… – Полковник сделал паузу и изобразил на лице таинственность. – От чего и как? Нынче прямо мор какой-то на богатых напал…

– Пьют, наверное, много, – спокойно, как бы между прочим, заметил капитан, словно не понял намёка. – Дорвались до шальных денег. Итог – цирроз печени.

– Мрут не только от цирроза, больше от наёмников, которым, говорят, хорошо платят, – возразил насмешливо полковник, все еще не отводя от капитана своего испытующего взгляда. – У вашего больного дядюшки не было завистников или врагов?

– Ныне вряд ли найдете такого человека, у кого их нет. И меня восхищает ваша прозорливость: в два счёта раскрыли причину катастрофы, установили убийцу бизнесмена Аламазова, – не стал скрывать сарказма и Кленов.

На скулах полковника заходили желваки, лицо забурело пятнами.

– Ты правильно соображаешь, капитан. Попробуй докажи, что ты не причастен к этому. А у меня есть доказательства… Теперь пошёл вон, под домашний арест! И попробуй куда-нибудь отлучиться. Мне не впервые приструнивать таких строптивых.

Кленов саркастически усмехнулся, встал и неторопливо направился к двери.

4

Гайвороненко почти не надеялся найти на месте происшествия ещё один кусочек топливного провода от четвертого двигателя, который работал, хотя, как предполагал генерал, именно четвёртый двигатель вспыхнул при ударе о здание. Но именно первый взрыв мог разбросать не оплавленные огнем детали, в том числе и куски топливопровода.

Накануне днем и ночью шёл снег, не густой, но довольно пушистый, скрывший почти все следы страшной трагедии. Зияли лишь закопченные проемы разрушенного дома, да печальным памятником торчала в развалинах громада хвостового оперения, оторванная и застрявшая на верхних этажах. Убрать ее еще не успели – требовался мощный подъемный кран, основные же детали, способные хоть чем-то помочь следствию, были уже увезены на аэродром в ангар.

Гайвороненко с Брилевым около двух часов лазили по развалинам, сметая снег березовыми метелочками, специально сделанными для этой цели. И не зря – труд их увенчался успехом. Правда, трубка оказалась сухой – все ее содержимое давно испарилось, но опытные специалисты постараются установить в лаборатории, чистый ли керосин тек по ней или с примесью. Тем более если в бак попал реактив.