Текст книги "Тайфун"

Автор книги: Иван Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Зачем на кухне? Стели в комнате на полу, по нашему, по-кавказски, распорядился горбоносый и, забрав сумки у рыжего, стал доставать бутылки с шампанским, коньяком, ставить их прямо на пол.

– Подождите, я скатерть постелю, – хозяйка метнулась на кухню.

Пока накрывался "стол" – Йесико тоже включилась в работу, – Виталий раздумывал как добраться до пистолета и плани ровал линию поведения. Решил не обострять отношений и ждать удобного момента, чтобы положить в карман оружие.

Кавказец и рыжий взялись помогать женщинам – один открывал бутылки, второй резал колбасу.

– А ты чего бездельничаешь?! – прикрикнула на Виталия Йесико. – Неси с кухни тарелки, рюмки. – И когда он вошел за ней на кухню, представила хозяйку: – Лариса. Та самая женщина, которую ты искал.

Для него это было не меньшим сюрпризом, чем встреча с рэкетирами.

– Подруга Ольги Ивановны? – уточнил Виталий.

– Да, – подтвердила Лариса. – Мы с ней учились в одной школе, в Смоленске. Вы по поручению её мужа? Передайте ему, пусть о ней не беспокоится. Как говорят, хорошему бриллианту нужна достойная оправа, а он, к сожалению, не смог этого сделать. Хотя она его по-прежнему любит. Но пусть её не ищет и не просит – пока она к нему не вернется. – Все это она выпалила залпом, боясь, видимо, что войдет кто-то из вновь прибывших гостей.

– У меня для Ольги Ивановны письмо, – шепнул Виталий. – Владимир Васильевич очень просил вас передать ей.

– Давайте, – тоже шепотом ответила Лариса, протягивая руку.

– Письмо в машине. Я схожу за ним.

– Вряд ли они тебя выпустят...

На кухню вломился рыжий.

– О чем здесь секрет? – спросил насмешливо-строго.

– О тебе, – ответила Йесико. – Как тебя побыстрее выпроводить.

– Не получится. Сегодня ты от меня не увернешься.

– Она останется с ним, – по-хозяйски твердо сказала Лариса, кивнув на Виталия.

– А ты помолчи! – неожиданно зло рявкнул рыжий. – Одно мое слово шефу и ты вылетишь из этой комнаты.

– Что за шум без драки? – просунул в кухню голову кавказец.

– Да вот твоя телка вздумала здесь свои порядки наводить, – пояснил рыжий. – Им, видите ли, офицерик понравился.

– Не надо сердиться, дарагой. Все уладим. Пусть офицерик выпьет с нами и отпустим его по-добру, по-здорову.

– Я и без выпивки спущу его по лестнице.

– Вы его не тронете, – вмешалась Йесико. – Он подослан подполковником, и его наверняка прикрывают.

– Мы знаем. Вот пусть и подберут своего филера.

– Боюсь, как бы вас самих не пришлось подбирать, – пошел на обострение Виталий, понимая, что в данной ситуации ни в коем случае нельзя показать страха перед бандитами. Собственно, он их и не боялся, надеясь как на свою ловкость, отработанную постоянными тренировками, так и на то, что ему удастся добраться до пистолета.

– Уж больно ты грозен, как я погляжу, – почти пропел рыжий. – А ну-ка, Гоги, проверь у него карманы, не с пистолетом ли он такой смелый.

Едва кавказец стронулся с места, как Виталий занял боевую стойку и предупредил:

– Не подходи! Обыскивать себя я не позволю.

В ту же секунду подкравшийся сзади рыжий молниеносным движением заломил ему руки за спину. Другого и ожидать не следовало – у этих бандюг побольше времени заниматься различными приемами единоборства. Гоги стал ощупывать карманы Виталия, действуя споро и ловко, как профессиональный милиционер.

– Пусто, – наконец констатировал он с издевательской ухмылкой, глядя в глаза летчика.

– Проверь в мундире.

– Уже проверил. Им президент после девяносто третьего и газовое оружие не доверяет.

Рыжий отпустил руки Виталия.

– Ладно, гуляй пока и не взбрыкивай, а то не посмотрим на твое прикрытие и шлепнем. – Рыжий достал из заднего кармана пистолет и помахал им перед носом старшего лейтенанта.

Виталий глянул на японку – что скажет она и как поведет себя дальше? От одного её слова зависела его судьба: если она скажет, что у него есть пистолет, так просто ему отсюда не выбраться. Йесико, закусив губу, сочувственно смотрела на него. Похоже, не выдаст... Но как передать письмо?..

– Пошли за стол! – скомандовал рыжий.

– Мне надо спуститься к машине, – пошел ва-банк Виталий, – взять письмо, которое я должен передать Ларисе.

– Хочешь смыться? – насмешливо сощурил кошачьи глаза рыжий. – Не торопись, успеешь.

– Мне торопиться некуда, – возразил Виталий. – И поскольку Йесико хочет остаться со мной, я вернусь.

– Ну это мы ещё посмотрим. – Кошачьи глаза загорелись недобрым огнем.

– Давай ключи, я схожу за письмом, – снова вмешалась Йесико.

– Ты не знаешь как отключить сигнализацию. Она поднимет на ноги весь дом.

– Сходи с ним, Гоги. И смотри в оба – может, пистолет у него в машине.

Виталий не стал разуверять бандита.

Когда спускались по лестнице – Виталий впереди, кавказец в полушаге сзади, у летчика мелькнула мысль, а не врезать ли локтем в солнечное сплетение своему сопровождающему, а потом – головой его об стену, и – по газам!.. Нет. Остаться в глазах Йесико и этих подонков трусом он не желает...

Как внимательно ни следил за ним кавказец, все же не заметил, когда и где летчик отключил противоугонную сигнализацию. Но едва тот открыл дверцу и сунул руку в "бардачок", Гоги опередил его, схватив лежащие на полке "Правила дорожного движения" и конверт с письмом жене командира. Пошарил глубже и, не найдя пистолета, отдал книгу и конверт старшему лейтенанту. Виталий закрыл машину, и оба тем же порядком – офицер впереди, рэкетир сзади – вернулись в комнату.

Рыжий уже восседал по-турецки за "скатертью-самобранкой" и разливал по рюмкам коньяк.

– Не сбежал, – ехидно констатировал он. – А зря. Ладно, садись рядком, пока я добрый.

– Руки только помою. – Виталий отдал письмо Ларисе и пошел в туалет; открыл посильнее кран, чтоб слышали. На обратном пути вытащил из-под шляпки пистолет и быстро сунул его в карман.

Рыжий протянул ему рюмку с коньяком.

– Выпьем за неожиданную, но долгожданную встречу, – сказал с ухмылкой и намеком.

– Ты же хотел, чтобы я сбежал, – в тон ему ответил Виталий. – Вот я и подумал, а не лучше ли вам будет без меня. Только с одним условием.

– Интересно. – Рыжий опрокинул в рот рюмку, осушил её одним глотком, вытер ладонью губы. – И что же это за условие?

– Вместе со мной уйдет и Йесико.

– Ишь, чего захотел. – Рыжий скрутил ему фигу. – Ты моли Бога, чтобы самому живым отсюда выбраться.

– Я останусь, – вдруг заявила Йесико. – А он пусть уходит. И не трогайте его.

– Ладно, – неожиданно согласился рыжий. – Слово дамы – закон для джентльмена. Гоги, проводи гостя, да присмотри, чтоб он ничего не спер. Ныне офицерье голодное, всего можно ожидать. – И многозначительно подмигнул кавказцу.

Виталий понял – драки не избежать. Но сделал вид, что рад мирному исходу, даже пошутил:

– Жаль, конечно, оставлять девушку. Но ты прав: "Слово дамы – закон для джентльмена". До свидания, Йесико и Лариса. А с вами, разумеется, я свидания не назначаю и не желаю. Будьте здоровы. – И, набросив мундир, направился к двери. Кавказец метнулся за ним, встал позади почти вплотную.

Как только кавказец захлопнул за собой дверь, Виталий мощным ударом локтя в солнечное сплетение заставил его согнуться, не дав возможности даже ойкнуть – удар был настолько сильный, что у Гоги перехватило дыхание. Не мешкая ни секунды, летчик схватил его за воротник куртки и, дернув на себя, бросил вниз по лестнице. Гоги с грохотом полетел по ступенькам.

Рыжий, услышав шум, выскочил, чтобы насладиться превосходным мастерством своего сообщника. Но увидев стоявшего невдалеке старшего лейтенанта с пистолетом в руке и лежащего на нижней площадке Гоги, потянулся было к карману, где, видимо, находилось оружие. Виталий выстрелил чуть выше его головы и, Рыжий, словно испуганная крыса, метнулся обратно в комнату.

Виталий неспешно спустился по лестнице, сел в машину и включил зажигание.

Глава пятая

1

Судебно-медицинская экспертиза после эксгумации поставила все точки над "и": в выгребной яме туалета найден труп бухгалтерши из Южно-Сахалинска Бакурской Марии Владимировны. С помощью старшего лейтенанта Кононова и арестованной Наливайко Оксаны, бухгалтерши из Петропавловска-Камчатского, были уточнены особые приметы Эдика – Фонарева Павла Семеновича и объявлен его розыск. Буквально на второй день из Алушты пришло сообщение, что похожий на подозреваемого человек прибыл из Хабаровска два дня назад и поселился на частной квартире. Но фамилия его Сидоркин Василий Федорович, матрос рыболовецкого судна "Ерофей Хабаров". Находится в отпуске по болезни. Судно в океане. За ним установлено наблюдение. Алуштинский уголовный розыск требовал дополнительных сведений.

Начальник краевой милиции генерал Токарев после длительного и тщательного обсуждения с капитаном Врабием возникшей проблемы принял решение послать Аркадия Борисовича в Алушту, вместе с Оксаной Наливайко.

Прежде чем вылететь в Крым, Врабий позвонил генералу Дмитрюкову и напросился на прием. Теперь, когда стало ясно, что подполковник Родионов жену не убивал, отпадали и другие версии его виновности в гибели летчика Соболевского. Однако генерал, внимательно выслушав следователя, выложил контраргумент, который капитану трудно было опровергнуть.

– Где жена Родионова? Почему она сбежала? Нет, дорогой следователь, дыма без огня не бывает, и то что Ольга Ивановна покинула мужа из-за ревности, которую питала к жене Соболевского, и, скажу вам, не без оснований, не вызывает сомнения, – стоял твердо на своем генерал. – И у Соболевского не было иных причин к самоубийству. Так что пока вы не докажете обратного, вопрос о реабилитации подполковника Родионова остается открытым...

Никакие другие доводы на авиационного начальника не подействовали, Врабий ушел ни с чем.

Оксана за время двухнедельного пребывания в следственном изоляторе сильно сдала: похудела и побледнела, под глазами залегли темные круги. Когда её привели к Врабию и капитан спросил, как она себя чувствует, женщина вместо ответа залилась слезами. Без слов было видно, что она никак не может прийти в себя после случившегося, сильно переживает и искренне раскаивается.

Капитан налил ей воды и подождал, пока она успокоиться.

– Слезами горю не поможешь, – сказал сочувственно. – Молите Бога, что живой осталась. Вашу коллегу из Южно-Сахалинска он полгода назад задушил в квартире офицера, к которому вы в гости ездили, и затолкал в выгребную яму туалета. С той же целью, наверное, и вас туда повез.

Оксана смотрела на следователя широко раскрытыми глазами, и в них, заметил Аркадий Борисович, были страх, удивление и сомнение. И хотя Эдик подло обманул её, обворовал и бросил, она не верила, что после тех сладких часов, подаренных ей, жарких объятий, страстных ласк, у него поднялась бы рука на "роскошную женщину, в которую влюбился с первого взгляда", как не раз говорил он.

И тогда Аркадий Борисович достал из стола фотокарточки живой и убитой Бакурской. Она, пожалуй, была не менее красива и мила, чем Оксана.

Женщина снова заплакала.

– Какая же я дура! – воскликнула сквозь всхлипывания. – Лучше б он убил меня, чем сейчас переживать такой позор.

– А вот это зря. Эдик, точнее Павел Фонарев – опытный рецидивист, неплохой психолог, сумел влюбить вас в себя, пользуясь вашим доверием и неопытностью, заставил пойти на преступление. Теперь разгуливает по Алуште, ищет новые жертвы.

– Он там, вы точно узнали? – Лицо женщины стало злым и жестоким, в глазах запылал огонь ненависти и жажды мести .

Аркадий Борисович кивнул.

– Так почему же вы не арестуете его? Я хочу его увидеть и плюнуть ему в глаза...

Вот этого следователь и добивался.

– Вы действительно хотите его увидеть? – спросил, не спуская с неё пристального взгляда.

– Еще бы! Будь моя воля, не знаю, чтобы сделала с ним.

– Делать ничего не надо. Надо только опознать его. Завтра летим с вами в Алушту. Прошу учесть: от вашего поведения будет зависеть ваша судьба...

В Симферополь они прилетели в десятом часу утра. Их встретили сотрудники алуштинского уголовного розыска капитан Ивахненко и водитель "Волги" сержант Рудой. Капитан сообщил, что некто Сидоркин, предполагаемый Фонарев-Эдик, сегодня рано утром вместе с новой знакомой, женой военного моряка, отбыл на экскурсию по Черному морю на теплоходе "Россия". Поскольку личность его пока не установлена, трогать Сидоркина-Фонарева не стали, установив за ним тщательное, скрытое наблюдение.

– И долго продлится его круиз? – поинтересовался Врабий.

– Двое суток. Так что придется вам подождать. За это время станет ясно – тот ли это тип, которого вы ищете.

– Вы сомневаетесь?

– В какой-то степени. Повадки его. Но в управлении морского рыболовства нам подтвердили, что Сидоркин Василий Федорович существует и действительно в настоящее время находится в отпуске. И внешность его соответствует переданному по фототелеграфу изображению. Хотя портрет получился не лучшего качества. Но обрабатывал наш подозреваемый новую знакомую с завидным мастерством. В первый же вечер повел из ресторана к себе на снятую квартиру.

– Для этого ныне особого мастерства не требуется, – возразил Врабий. Тем более для жены военного моряка. Она и приехала сюда, чтобы сбить оскомину одиночества.

– В общем-то вы правы: рыбак рыбака видит издалека...

Через час они были в Алуште. Еще с перевала Врабий залюбовался раскинувшимся на побережье городом. Белые многоэтажные здания в обрамлении зеленых крон деревьев казались необычно красивыми, прямо-таки сказочными теремами из восточных сказок. На Крымском побережье Аркадий Борисович был впервые, и вид Черного моря, оказавшегося совсем не черным, а изумрудно-синим, с золотыми бликами от солнца, играющего на волнах, завораживал его, манил к себе. И воздух был здесь совсем другой, не такой как на Дальнем Востоке, – напоенный ароматами трав и южных цветов – не то медового нектара, не то яблоневого цвета, не то кипариса и лаванды, – а скорее всего, это была смесь всех этих запахов, вместе взятых. Они волновали его и радовали, пьянили как сладкое виноградное вино. И небо было удивительно синее, словно только что выкрашенное чистейшим ультрамарином умелой рукой художника, сумевшего провести тонкую, еле заметную грань горизонта, разделившую небесное от земного. И там, у этой черты, маячили почти недвижимый белоснежный корабль и два парусника.

Аркадий Борисович так залюбовался открывшейся панорамой, что забыл зачем прилетел сюда, теперь уже в чужую страну, что рядом с ним преступница, с которой велено не спускать глаз. Опомнился лишь тогда, когда бухгалтерша из Петропавловска-Камчатского спросила:

– Мы будем ждать Эдика в Алуште или нас отправят на теплоход?

– Для вас это имеет значение? – на вопрос вопросом ответил Врабий.

– У меня родители в Киеве, – несмело призналась Оксана. – Может, вы разрешили бы им приехать?..

– Не кажется ли вам, что в нынешнем положении просить об этом, мягко говоря, бестактно?

Оксана опустила голову.

– Я понимаю... Но и вы меня поймите. Я ничего дурного не сделаю, только повидаюсь с ними.

– Нет! – отрезал Аркадий Борисович. – Об этом до завершения операции и речи быть не может...

Их поселили в специально снятом на время частном домике напротив того, где обосновался Эдик-Фонарев-Сидоркин, в двух смежных комнатах у одинокой старушки под видом мужа и жены. Двое суток им предстояло бездельничать, изображая дружную, счастливую пару. И бойкая, словоохотливая старушка, повидавшая на своем веку многое, принимавшая на квартиру всяких постояльцев – и семейных, и холостых, и внебрачных, – ни на йоту не усомнилась, что это супруги. А то, что они будут спать в разных комнатах на разных кроватях, так, видно, у господ заведено; когда надо, они найдут друг друга. Да они вполне и подходили под супружескую пару – и по возрасту (ему тридцать, ей двадцать пять), и по внешним данным – симпатичные, серьезные, утомленные, видно, не легко хлебушек достается.

В первый день пребывания в курортном городке Аркадию Борисовичу в голову и мысли не приходило, что его будет волновать присутствие довольно соблазнительной женщины. Он был женат, женился по любви – увидел кареглазую смуглянку с толстой каштановой косой, уложенной венцом вокруг головы (редчайшая в наше время прическа), с удивительно красивой длинной шеей и с ямочкой на подбородке, – решил: вот она его избранница. Повстречались неделю, и он сделал предложение.

Тогда ему было двадцать три. Он только что закончил Волгоградскую высшую школу милиции и в звании лейтенанта был направлен на Дальний Восток. Перед тем как отправиться к месту службы, заехал к родителям в районное село Александровку, что на Брянщине, в отпуск. Там и познакомил его друг с кареглазой колдуньей. Вспыхнувшая ярким пламенем любовь, к сожалению, оказалась недолгой. Нонна хотя и не была избалованной в семье девочкой, но и надлежащего воспитания не получила: у отца и матери их росло пятеро сорванцов один одного меньше, Нонна – самая младшая; и чтобы прокормить детей, родителям о достойном их воспитании некогда было думать. Нонна с трудом закончила десятилетку. Об институте и мечтать не приходилось. На работу тоже пока не удавалось устроиться. А тут подвернулся лейтенант...

То, что Аркадий понравился Нонне, он не сомневался. И она первое время любила его. Но себя больше. И с каждым годом проявлялось все заметнее, все сильнее. Занятый по горло делами, он старался не обращать внимание на такие мелочи, как не вовремя постиранные ему рубашки – брал и стирал сам, – не приготовленный завтрак – пробавлялся бутербродами, – задевало полное равнодушие к его работе. Себя же Нонна холила и ничем не обделяла: любила вкусно поесть, красиво одеться. Потом она родила ему дочку, такую же красивую и такую же эгоистичную...

Почувствовав прочную почву под ногами, Нонна поняла, что с помощью мужа (в милиции он пользовался авторитетом, его знали во многих учреждениях) можно восполнить пробел в учебе, упросила его похлопотать за неё в медицинском училище. Через два года она стала медицинской сестрой, устроилась работать в военный госпиталь. У неё появились поклонники.

Следовательская работа научила Аркадия не только разбираться в людях, но и читать по лицам, глазам их мысли. А жену он тем более видел насквозь. Их чувства друг к другу постепенно охладевали, перерастали в неприязнь. Мелкие стычки участились, он реже стал бывать дома, ещё глубже ушел в работу. Правда, не раз задавал себе вопрос: почему терпит такую несправедливость, позволяет, по-существу, издеваться над собой? Не пора ли найти разумное решение: или жену поставить на место или найти себе другую?

Вскоре такой случай предоставился.

Встречу Нового года праздновали в Доме культуры работников МВД. Были приглашены лучшие артисты города, ансамбль песни и пляски. Вокруг елки расставили столы с выпивкой и закуской. Аркадий с Нонной оказались рядом с участковым районного отделения милиции старшим лейтенантом Семеновым и его женой журналисткой молодежной газеты "Смена" Ниной, белокурой и довольно милой женщиной, выглядевшей не по годам юной, веселой хохотуньей, словно жизнь доставляла ей только радость. Семеновы жили в одном доме с Врабием, Нонна и Нина частенько встречались то в магазине, то в подъезде, когда отправлялись на работу, и хотя не дружили, друг к другу относились с симпатией.

Аркадию по делам службы дважды довелось навещать участкового дома, и оба раза он заставал того в изрядном подпитии, потому такое соседство в новогодний вечер его не обрадовало. Похоже, и участковый был не в восторге – сидел мрачный, молчаливый. Но когда выпили по первой и в разговор вступила Нина, рассказывая смешные истории из журналистской практики и жизни с мужем, настроение за столом быстро поднялось; все почувствовали себя непринужденно; посыпались анекдоты, веселые байки. А когда заиграла музыка и Дед Мороз провозгласил белый танец, Нина пригласила Аркадия, а Нонна – Николая, её мужа.

Танцевала Нина легко и жизнерадостно, будто энергия била в ней ключом, заставляя и Аркадия вихрем кружиться с ней, придерживать свою партнершу, в крутых виражах танца прижимать к себе, отчего сердце заходилось, и губы невольно тянулись к её губам. Она это чувствовала, лукаво посмеивалась, обжигая его горячим дыханием, сама временами плотнее прижимаясь к нему.

Потом они танцевали ещё и еще. Невольно заговорили о работе, о семейной жизни. И Аркадий понял – Нина только в силу своего веселого характера старается показать всем, что счастлива. На самом же деле она мужа не любит, у них ничего нет общего – ни интересов, ни взглядов на жизнь; и они только изображают семейную пару, давно охладев друг к другу.

– ... Сама не пойму, почему мы не разбежались до сих пор, – заключила насмешливо свою исповедь Нина.

Все как у них с Нонной. Правда, у Семеновых нет детей, им легче, а у него дочка, ей уже шестой годик, скоро в школу. И хотя она унаследовала черты и характер матери – уже в детском возрасте проявляется эгоизм, твердолобость, – но, если она и дальше будет под материнским воспитанием, хорошего человека из неё точно не получится. Жаль, конечно, но временами хочется плюнуть на все и уйти, куда глаза глядят.

– Возможно, все дело в том, что Николай пьет? – высказал предположение Аркадий.

Нина помотала головой.

– Пьют, по моему разумению, по двум причинам: либо от неудовлетворенности своей жизнью, либо от распущенности. У Николая – второй симптом. Остальным он всем доволен – и службой, и женой, которая старается не вмешиваться в его жизнь. Поначалу я пыталась наставить его на путь истинный, так он прикрикнул на меня, как на дворовую девку: "Не вмешивайся в мою жизнь, женщина". И я перестала учить его уму-разуму. Да и в этом возрасте уже не научишь, а только озлобишь: кажется, будто ты стараешься доказать, что умнее его. В общем, психологическая несовместимость...

В это время музыка затихла, и Дед Мороз пригласил всех к столу – до полуночи осталось десять минут.

– Надеюсь, мы ещё встретимся и продолжим наш разговор? – высказал пожелание Аркадий.

– С удовольствием, – согласилась Нина. – Когда у вас будет свободное время, позвоните мне на работу. – И дала свой телефон.

Он позвонил на следующий же день. И они встретились у товарища на квартире – тот находился в командировке, а ключ оставил Аркадию. Еще пошутил: "Можешь какую-нибудь подружку приводить. Только постель не испачкайте, стиркой я не люблю заниматься".

Аркадий шел с твердым намерением объясниться Нине в любви. Он почти не спал ночь после расставания с ней, и со сладостным воспоминанием её трепетного тела, когда она вспоминал, как прижималась к нему, думал: "Вот та женщина, которая будет понимать меня и с которой можно прошагать всю жизнь".

Он купил коньяк и дорогую закуску, решив встретить её по-царски, тщательно выбрился и освежил себя лучшим французским лосьоном; готовился к свиданию как мальчишка, впервые влюбившийся пылко и безоглядно.

И она – пришла наряженная, благоухающая духами "Черные маги"; сбросила беличью шубку ему на руки, чмокнула ярко накрашенными губами в щечку.

– Здравствуй, милый друг, – сказала с усмешкой, напоминая ему роман Мопассана. – Ты чудесно придумал, организовав эту встречу. Почему судьба раньше не свела нас? Ведь у нас родственные души, я это поняла там, за столом, когда перекинулась с тобой двумя фразами. Помнишь, что я спросила и что ты ответил?

Он помнил, и не раз эти фразы звучали у него в ушах. Разговор, как и бывает в подобных случаях, зашел о смысле жизни. Повторяли банальные, ранее вычитанные истины.

– ...А что о смысле жизни думаете вы? – обратилась к молчавшему Аркадию Нина.

Ему хотелось ответить чем-то оригинальным, глубокомысленным, но в голову ничего путного не приходило. Ко всему, она дала повод высказать ему свои чувства к ней. И он, подумав немного, сказал, глядя ей в её большущие голубые глаза:

– Вопрос философский. И, несмотря на то, что на него пытались найти ответ мудрецы и священники, вожди и писатели, я думаю – смысл жизни в том, чтобы любить и быть любимым. Остальное лишь приложение – призвание, профессия, родина, дети...

– "Смысл жизни в том, чтобы любить и быть любимым, – повторила она. Остальное лишь приложение". Не возражаешь, если я твое высказывание о смысле жизни включу в одну из своих статей?

– Пожалуйста. Только, по-моему, я не первый сказал это.

– Но раньше я ни от кого не слышала и нигде не читала. Прошла к столу, взяла бутылку коньяка, повертела в руке. – "Белый аист", давно не пила этот коньяк. По блату достал?

– Нет. Знакомый летчик к Новому году презентовал. – Аркадий взял у неё бутылку, откупорил и наполнил рюмки. – Еще раз за Новый год, который свел нас, и за нашу запоздалую любовь.

Они выпили, и Нина прильнула к нему...

Да, ему тогда так хотелось любить её и быть любимым. Он и не подозревал, что одна фраза может вмиг охладить, уничтожить его чувство...

Отдалась она ему страстно, с таким вожделением, будто молодая вдовушка, год постившаяся, истосковавшаяся по мужчине.

Потом, когда они снова сидели за столом и допили остатки коньяка, она призналась:

– Я не люблю Николая, и секс с ним не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Частенько я ловлю себя на желании, чтоб он умер или погиб от рук бандитов.

Его будто обухом ударили по голове. Можно не любить человека, но ни за что, ни про что желать его смерти... Может, и Нонна хочет того же?

Позже, как Нина ни ластилась к нему, как ни пыталась расшевелить его, желания не появилось, и они расстались. Навсегда.

Откровения мимолетной любовницы ещё больше обострили отношения с женой. Каждый раз, когда Нонна говорила ему гадости, а это она позволяла себе не редко, он невольно вспоминал признание Нины: "Частенько я ловлю себя на желании, чтоб он умер или погиб от рук бандитов". А тут ещё Нина то ли ему в отместку, то ли из-за душевной простоты похвасталась подруге, что имеет любовника. И не кого-нибудь, а следователя по особо важным делам Аркадия Врабия. Подруга поделилась секретом ещё с одной, а та, хорошо знавшая Нонну, выложила ей все... И вот уже почти полгода Аркадий не спит с супругой. Не живут, а сосуществуют под одной крышей. И он с радостью принял приказ начальника отправиться в командировку...

Оксана перед ним заискивает, старается во всем угодить. И не только во искупление своей вины: по её глазам, вспыхивающим при малейшем прикосновении, по мимолетным взглядам нетрудно понять, что он нравится ей, и она с удовольствием отдалась бы ему. Но эти мысли только раздражали его, и он гнал их прочь, уверенный, что никогда не позволит воспользоваться своим положением.

В его распоряжении имелось двое суток. Двое суток у моря, где все дышит пьянящим ароматом садов и кипарисов, южного неба, тоже источающего неповторимые, кружащие голову запахи. Где лица людей, отрешенных от забот, светятся радостью и счастьем, где даже у самых черствых и разочарованных жизнью просыпается любовь. И у Аркадия на душе посветлело, поднялось настроение; захотелось чего-то необычного, возвышенного. И Оксана показалась ему ещё красивее и добрее; не верилось, что это воровка, преступница, похитившая у фирмы огромные деньги. Но он специально вспоминал её недавнее прошлое, чтобы не расслабиться, не допустить оплошности, держался с ней строго, как и подобает конвоиру с арестованной.

Воздушный путь от Хабаровска до Симферополя дальний, и Аркадий Борисович, не привыкший к таким путешествиям, почти не спал всю дорогу. Но южное небо, яркое солнце и напоенный живительным нектаром воздух будто вдохнули в него силы и, пообедав с Оксаной в местном кафе, он предложил ей сходить на пляж, посмотреть на море, а возможно, и искупаться.

– Если вода теплая, – уточнил он.

Оксана с радостью согласилась.

Они вернулись на квартиру, захватили купальные принадлежности и отправились к морю. Аркадий Борисович не раз слышал от товарищей, побывавших в Алуште, что в летний сезон на городском пляже яблоку негде упасть; теперь же, к его удивлению и радости, пляж был почти пуст – десятка два отдыхающих загорали на лежаках и четверо барахтались в воде у берега, хотя море влекло своей изумрудной чистотой и легким покачиванием, будто дышало, накатывая на гальку ленивые волны, шепчущие ласковые, призывные слова. А у него вся эта прелесть вызвала грусть: скольких людей отлучили от хорошего, полноценного отдыха. Раньше сюда приезжали со всего Советского Союза, а теперь и украинцы, кому стал принадлежать полуостров, из-за своей бедности не могут позволить себе провести отпуск по человечески.

Аркадий Борисович взял на прокат себе лежак, Оксане шезлонг и, сбросив в кабинке костюм, облачился в плавки. Пистолет, лежавший во внутреннем кармане ветровки, завернул в рубашку и сложил пакетом вместе с брюками.

Оксана переоделась ещё в квартире. Когда он вышел из кабинки, она уже сидела в купальнике, подставив лицо солнцу. Халат, в котором пришла, свернув, положила под голову. Аркадий Борисович невольно залюбовался её отлично сложенной фигурой и чистым, гладким телом, ещё не загоревшим, белым с розовым оттенком, словно созревшее яблоко, налитое сладким соком. Он с трудом заставил себя отвести взгляд и сразу пошел к морю.

Вода оказалась холодной, обожгла щиколотки, и он в раздумье остановился. Не хватало ещё заболеть здесь. Постоял немного, чтобы тело привыкло, акклиматизировалось в новой среде, прошел ещё немного в глубину и вернулся – тело загорелось от холода и покрылось пупырышками.

– Что, слабо? – с улыбкой спросила Оксана.

– Море ещё не прогрелось, огнем обжигает, – пояснил он.

– Не годитесь вы в моряки. – Оксана встала с шезлонга, лениво потянулась, явно и с удовольствием демонстрируя свою прекрасную фигуру. И сразу заинтересованные мужские взоры прилипли к ней. – Разрешите мне окунуться?

– Остынь немного. – И понизив голос, чтобы не слышали соседи, продолжил: – Пора нам на "ты" перейти, как-никак – мы муж и жена.

Оксана глубоко вздохнула, мечтательнопрошептала:

– Если бы это было на самом деле.

А вот этого позволять ей не стоило. И он повторил уже строже:

– Остынь немного.

Спустя полчаса, они не выдержали и вместе пошли в воду. Он нырнул в обжигающую пучину, проплыл немного и, боясь как бы не переохладиться, повернул к берегу. А Оксана, будто дразня его, удалялась к буйкам, легко и плавно скользя по пологим волнам, сквозь которые просвечивали её стройные ноги, соблазнительные ягодицы в красном купальнике, оголенная до бюстгальтера спина. И в груди его шевельнулись жалость и волнениеза её жизнь – вдруг от холода сведет руки или ноги судорога, что нередко бывает со слишком смелыми купальщиками. А возможно она предпочла утонуть, чем ждать суда и оказаться в заключении? Она прекрасно понимает, что помощью органам правосудия в поимке преступника не искупит свою личную вину.