Текст книги "Солдатом быть не просто"
Автор книги: Иван Скачков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
Впереди, пробивая снежный наст, шел Корнеев. Шагая по его следу, Максим оглядывался назад, откуда еще доносился гул вертолетов, и с беспокойством подумал, что десант не мог остаться незамеченным. Сейчас ему хотелось, чтобы луна скрылась за облако и снова, как вчера, разгулялась вьюга, которая укрыла бы и роту, и удалявшиеся к реке другие подразделения батальона, и собравшиеся в котловине вертолеты. Но было слишком тихо и слишком светло.
Корнеев ускорил шаг. Максим догадался, что и капитан думает о том же. Ноги Корнеева с трудом повинуются, уставшее тело просит отдыха, а беспокойные мысли ведут вперед: надо успеть выйти на рубеж раньше «противника». В такие минуты особенно ощущаешь цену известного в бою правила: «упредил – победил». Роте надо оседлать шоссе, чтобы к реке не проскочило подкрепление обороняющихся.
Иначе передовым подразделениям наступающих войск куда труднее придется вести бой с теми, кто обороняет мост через реку.
Продолжая шагать, Корнеев повернулся к Гончару вполоборота, протянул руку в сторону хорошо выкроившейся в чистом небе седловины.
– Ведите свой взвод через ту седловину. На шоссе не спускайтесь, займите удобную позицию на скате высоты. Когда мы задержим «противника», ударьте сверху в хвост его колонны. О прибытии доложите.
Местами снега навалило по колено. Машинально переставляя ноги, Максим подумал, что такой переход стоит нескольких кроссов. Ему хорошо запомнились слова генерала на осеннем совещании сержантов: «Самая главная забота о солдате – это забота о том, чтобы он хорошо был обучен и закален». Максим тоже выступал на том совещании, рассказывал, как повышает полевую выучку солдат. Выбирал для тактических занятий местность потруднее – со рвами, оврагами. Иногда уходил с солдатами в горы, учил взбираться на скалы и спускаться с них. Корнеев не возражал против такой, как он говорил в шутку, самодеятельности, только напоминал ему о мерах безопасности. Максим радовался каждому маленькому успеху солдат – к концу года его отделение стало лучшим в батальоне.
«Как чувствует себя Березкин?» – Вспомнив о нем, Максим сделал шаг вправо, остановился. Березкин шел предпоследним – цепочку замыкал командир второго отделения. Увидев Гончара, он поднял голову, развернул плечи.
«Выходит, я еще не все знаю о своих солдатах. Считал, что в вертолете смалодушничал Березкин, а оказывается, Щеголев».
Он мельком посмотрел на Щеголева. Шагает след в след. На правом плече моток веревки с узлами через каждый метр. Эта веревка помогала им в тренировках на скалах, может, и теперь пригодится.
В седловину натащило особенно много снега. Максим принял правее, удлиняя путь, и скомандовал:
– Шире шаг!
«Мне-то, Буслаеву, легче других», – усмехнулся он, вспомнив, что за высокий рост и силу солдаты прозвали его Василием Буслаевым. Он, конечно, не обижается на это: со зла так не назовут.
После перевала быстро спустились до середины склона, но дальше был обрыв, без веревки не обойтись; искать более удобный спуск нет времени.
Максим привязал конец веревки за ствол дерева, спустился первым, упираясь ногами в каменную кручу. Внизу начиналась безлесая и пологая каменистая россыпь с редкими валунами. Гончар дал сигнал на спуск, а сам стоял внизу, чтобы подстраховать солдат.
От реки уже донеслись первые выстрелы: наступающие вступили в бой с оборонявшимся «противником».
«Началось!» – подумал Максим, быстро рассредоточивая солдат за валунами. Внизу, метрах в двадцати, была дорога. Он спустился к ней, сообщил Корнееву о занятии позиции.
Щеголев, наблюдавший за дальним изгибом шоссе, доложил о появлении машин. Первая… третья… пятая. Пять машин – не больше роты. Но почему в гул автомобильных двигателей вторгается более мощный? Шоссе за приближающейся колонной было чистым. Вскоре Максим увидел на проселке, который под углом сходится с шоссе, три танка.
«Бой на два фронта». – Максим увидел, как через шоссе перебежали гранатометчики, и догадался, что капитан Корнеев решил выдвинуть их поближе к проселку, по которому шли танки. Гончар тоже послал своих гранатометчиков на шоссе – там они нужнее.
А по шоссе приближалась колонна бронемашин.
– Приготовить гранаты!
Головная машина проскочила мимо затаившегося взвода. Еще одна… И тут слева на шоссе начали рваться мины. Колонна остановилась. По задним машинам, с которых начали соскакивать солдаты, сверху ударили пулеметы и автоматы. Не дав «противнику» опомниться, Гончар поднял взвод в атаку. Под прикрытием пулеметов солдаты быстро пробежали по склону, вырвались на шоссе, а навстречу им спешили другие взводы роты.
Бой закончился быстро. Но сейчас Максим больше радовался не этому выигрышу, а тому, как были возбуждены его солдаты. «Здорово получилось!.. Вот это ударили!» – кричал Березкин.
Прислушиваясь к возбужденным голосам, Максим смотрел на капитана Корнеева. Тот стоял на шоссе за головной машиной, и вряд ли кто мог подумать, что боем с танками руководит сильно уставший человек. Капитан выглядел бодрым и свежим.
Корнеев доложил по радио обстановку на шоссе и получил приказ: роте немедленно прибыть к реке.
– По машинам!
Тем временем главные силы батальона с трудом удерживали в других местах захваченный рубеж. Корнеев решил контратаковать прямо на машинах. Боясь оказаться зажатым с двух сторон, «противник» сопротивлялся недолго, начал отходить. Комбат сразу поставил ротам задачу на его преследование.
Наступило затишье.
Вскоре Максим уловил гул танковых двигателей. Он нарастал, приближаясь, становился сильнее. На лесной дороге показался головной танк. Не снижая скорости, он проскочил по бетонному мосту и устремился дальше по шоссе, обгоняя роту Корнеева…
Максим во весь рост стоял рядом с Березкиным в бронетранспортере, смотрел через стекла противогаза на проносившуюся рядом стальную лавину. Вскоре танки вытянулись до темневшего вдали леса, рассекая оборону, заполнили долину грозным гулом вширь и ввысь, до холодной синевы ночного неба.
Солдатом быть не просто
1
Неподалеку от казарм учебного центра, меж стволов деревьев, поблескивает гладь лесного озера.
У той стороны запруды, где вода с шумом прорывается через металлическую решетку и бежит дальше извилистым ручьем, сидят три солдата. Один из них снял сапоги, опустил ноги в воду.
– Благодать!.. Холодная только, будто из родника.
– Много хочешь, Чайка, видно, забыл, что сентябрь уже хвост показал, – ответил сидевший справа плотный ефрейтор с крупными чертами простого лица.
– Забыть не забыл, Федя, а время в самом деле бежит галопом. Через месячишко тебе увольняться. Уедешь и нас забудешь.
– Что ты сказал? – Федор откинул Чайку на спину, навалился на него большим телом. – Повтори-ка свои зловредные слова.
– Кончай, Федя! – кричит Чайка и так бьет ногами по воде, что брызги обдают спину Федора, вода стекает по его шее на лицо Чайки. – Ой, отказываюсь от своих слов!
Федор отпустил Чайку, сел, вытирая шею носовым платком.
– Ну и здоров же ты… Зачем тебе столько силы?! Уступи мне немного.
– Сам добывай. Я тоже был не лучше тебя, когда пришел в армию. Рост большой, а мышцы слабые, и ключицы так выпирали, что на каждую свободно укладывал по кирпичу – не падали. Мышцы, Николка, наращивай спортом, от него и аппетит подскочит. И не кури. – Федор вырвал изо рта Чайки дымящуюся сигарету, кинул в воду. Тут же поднялся, некоторое время смотрел на торопливые струи ручья, потом бросил взгляд на часы и сказал: – Обувайся, через полчаса собрание.
Они шли к казарме, сохраняя свой обычный «боевой порядок», к которому давно привыкли: справа – механик-водитель Федор Ярославцев, слева – заряжающий Рукас Юцис, оба высокие, стройные, а в центре – маленький, верткий наводчик Николай Чайка. Юцис шагает степенно, говорит мало, зато Чайка то и дело рассыпает скороговорку, часто при этом забегая вперед, или тормошит друзей за рукава. В таком же порядке они стоят в строю, сидят на собраниях и ходят по городу, бывая в увольнении. Так же расположены их кровати – на флангах спят Ярославцев и Юцис, а между ними Чайка. Они настолько привыкли к такому порядку, что Чайка как-то заметил:
– Когда я оказываюсь с краю, чувствую себя неудобно, говорю нескладно и вроде бы теряю равновесие.
Танкисты собирались в Ленинской комнате на комсомольское собрание. Сегодня начиналась сдача Ленинского зачета.
После слова секретаря и выбора президиума первым назвали Федора. Он подошел к столу и неожиданно для всех вынул из кармана футляр, а из него – маленький портрет Ленина в коричневой, местами потрескавшейся тонкой рамке, поставил его на край стола президиума и заговорил:
– Этому портрету больше полувека. Дома он всегда стоит у нас на комоде, а когда мужчины уходят в армию, они берут его с собой. Мой отец служил с ним в армии, а дед в Отечественную войну все четыре года прошагал с ним до самого Кенигсберга. Вернулся с войны – опять поставил портрет на место, а когда я уходил в армию, передал его мне на два года… Лет десять назад я все приставал к деду заменить рамочку, а он – нет и нет. Как-то подвел меня к стене, где у нас издавна висит много фотокарточек, показал на красноармейца в буденовке, сидевшего с большой группой бойцов – среди них был и мой дед, – рассказал: «Вот он, Федя, в двадцатом году на съезд комсомола ездил от нашего полка. Ленина там видел. После, как вернулся в полк, все о Ленине рассказывал, ходил по ротам и рассказывал. Хорошо так, по-простому; грамота у него была маленькая, а слушали, скажу тебе, дай бог иному нонешнему оратору. Вот и портрет Ленина он тогда привез из Москвы». Я спросил: «Привез и тебе подарил?» – «Нет, не дарил он… Гражданская война к тому времени закончилась, только банды гуляли местами. В бою с теми бандами он и погиб. Пулеметчик был, скажу тебе, первой руки, много бандитов успокоил. Ну а портрет, стало быть, ко мне перешел. Рамочка давно пообтерлась, а менять не надо, пусть напоминает те лихие годы». Вручая мне портрет, дед просил беречь его пуще глаза…
– И больше ничего не сказал? – спросил сидевший в президиуме командир взвода лейтенант Чибисов.
– Не сказал. Остальное я сам понял без слов. – И Федор начал рассказывать, как он выполняет свои обязательства в соревновании.
Слушая Ярославцева, лейтенант Чибисов рассматривал простенький, хорошо сохранившийся под стеклом портрет. «Сколько дорог ты прошагал, сколько за эти полвека прошумело событий!» Он хорошо понимал деда Ярославцева, видел, что тот сумел передать внуку свои чувства. От сердца к сердцу, от поколения к поколению…
В этот вечер сумел отчитаться только первый экипаж. Когда Юцис, закончив свое выступление, отвечал на вопросы, в коридоре вдруг резко прозвучали три звонка. Все вскочили, бросились к выходу: тревога!
2
Бой начнется на рассвете. Как только передовые подразделения овладеют противоположным берегом реки, танки переправятся туда под водой.
К полуночи взвод подготовил машины к переправе. Лейтенант Чибисов последний раз обошел свои экипажи. У первого танка его встретил Юцис:
– Товарищ лейтенант, ложитесь на двигатель, я там хвои настелил.
Двигатель уже остыл. Справа от Чибисова лежит Чайка, слева – Юцис. Ярославцев устроился внизу, у правой гусеницы.
Юцис быстро уснул, а Чайка, больше всех уставший за день, все еще не мог успокоиться: свесив голову с брони, торопливо рассказывал Федору о полученном из дома письме.
– Спи, Николка, завтра расскажешь.
– Сплю, уже сплю… Ответь только на вопрос: тот портрет при тебе?
– В нагрудном кармане. Когда объявили тревогу, не успел положить его в тумбочку.
– Еще вопрос: почему только к концу службы показал портрет?
– А зачет-то был не простой, а Ленинский… Ну, спи…
Уставшее тело просит отдыха, но рассказ Чайки о домашних делах вернул Федора в село Порошино. В мыслях оно сейчас стоит перед ним на волжском яру, с крутыми тропинками к каменистому берегу, дальними рощами и, конечно, дорогой к своему дому. На прошлой неделе он получил письмо от матери. Спрашивает, надумал ли поступать в институт. Еще до армии, когда он закончил среднюю школу, настаивала: «Иди, Федюша, учиться на инженера или агронома». А его притягивал к себе автомобиль, хотелось быстрее сесть за руль, самостоятельно водить машину. Любовь к ней перешла от отца и деда. Отец издавна работает в колхозе шофером, а дед в прошлую войну все четыре года водил грузовик на фронте, подвозил боеприпасы, горючее. Федор пошел на курсы шоферов и перед призывом в армию успел полгода поработать в колхозе. Мать долго не могла смириться с его решением. Федор случайно услышал, как она жаловалась соседке: «Мой-то старшенький с причудой. Уж так мне хотелось, чтобы он в институте учился. Ведь в твоей семье, Настя, двое с высшим образованием, а в моей пока ни одного». Соседка спросила: «А мужики ваши как рассудили об этом?» – «За него стоят, и отец, и дед. – Мать безнадежно махнула рукой. – Молодец, говорят, Федор, нашей линии держись. Ишь, как рассудили! Им линия спонадобилась, а мне обидно, что Федюшка не послушался. Выучись, говорю ему, на инженера, а после обнимайся со своей машиной сколько хочешь. А он свое тянет: „Это, мама, от меня не уйдет“».
Вспомнив слова матери, Федор улыбнулся. Да, теперь в самый раз идти в институт, образование стало повыше среднего: школа плюс армия.
Долго еще он лежал без сна на спине, смотрел на россыпи звезд в прохладном небе. Вспомнились кем-то сказанные слова об искрах, собранных в горсть. Сама по себе каждая в отдельности может угаснуть, а когда они вместе – дают огонь. Не потому ли экипаж выдерживает на учениях такое большое напряжение? И не только экипаж – весь полк. В первую ночь танкисты совсем не спали, во вторую – два часа и сегодня, вероятно, не больше… Командир взвода любит говорить: «Если солдат устоял в десяти атаках, у него хватит сил и для одиннадцатой». Конечно хватит… Вчера днем непрерывно наступали. Над головами с щемящим ревом проносились ракетоносцы, часто проплывали вертолеты. Федор видел притаившиеся в рощах ракеты, радиолокационные комплексы. В одну сторону с танками, опережая их, рвались вперед боевые машины мотострелков, и сам он, укрытый броней, чувствовал себя сильным… Ему нравится сравнение нашей армии с могучим щитом, и надо делать все, чтобы он был крепким.
3
Лейтенант Чибисов разбудил его, когда ночное небо начало отделяться от кромки дальних гор светлой полосой. Федор, забывшийся коротким сном, быстро приподнялся на локте.
– Началось форсирование, товарищ лейтенант?
– Теперь уже недолго ждать.
В ту минуту, когда экипаж занимал свои места в танке, воздух дрогнул от орудийной стрельбы, и почти одновременно с ревом пронеслись истребители. За рекой в предрассветной мгле вспыхивали султаны разрывов.
Колонна танков медленно продвигалась к реке. В горах туман дыбился, а здесь, в долине, припадал к кустам. Танки вползали в молочное полотно, исчезали в нем, и только высокие воздухопитающие трубы, словно перископы подводных лодок, бороздили волны тумана.
Но вот в седловине между горами запламенел край солнца. Оно выплывало, млея в разливе подкрашенного неба. Прошло еще четверть часа, и золотые лучи распороли полотно тумана, обнажив рощи и желтые латки жнивья, а потом начали его кромсать на куски, которые еще некоторое время цеплялись за кустарники, но скоро и они растворились в нагретом воздухе.
Вспыхнувшую зеленым нарядом долину тревожили раскаты орудийной стрельбы, разрывы мин, треск пулеметов. Федор видел через триплексы, как на том берегу плясали огненные вспышки, в безветрии зависла дымовая кровля, а через разбуженную реку спешили бронированные машины с солдатами, стрелявшими на плаву.
Перед небольшой рощей недалеко от реки колонна остановилась. Пока шел бой за тот берег, экипажи привязали к тросам веревки с буйками, надели спасательные жилеты.
Федор повел танк в реку первым. Чибисову не пришлось подправлять его, Ярославцев точно направил машину на створный знак. От вползшего в реку танка в обе стороны побежали волны, он погружался все глубже, и наконец над командирской башенкой сомкнулась рябь реки, только у трубы пенился белый бурунчик.
Чибисов не слышал всплеска раздвинутой танком воды, не видел вздыбившихся волн, зато чувствовал нарастающий глухой звук двигателя. Лейтенант смотрел на широкую спину Ярославцева. Сейчас она спокойна: механик-водитель управляет танком уверенно. А как другие? Чайка явно старается всем видом показать, что эта переправа для него обычный рядовой эпизод, но его выдает легкая бледность на щеках. Юцис сосредоточенно смотрит на поблескивающую воду, просочившуюся где-то и скопившуюся на днище, будто прислушивается, стараясь уловить в мощном гуле какие-то иные звуки.
Изредка Чибисов слышит по радио голос командира роты: «Так держать!» Уверенный, что все обойдется как надо, он начал думать о предстоящих действиях на берегу, когда их машина устремится в атаку.
Вдруг танк начал клониться вправо. Чибисов мгновенно почувствовал этот крен. Он бросился к гидрокомпасу. Все нормально. Направление выдерживалось правильно. Танк остановился.
– Шли точно, – доложил Чибисов на запрос руководителя переправы. – Наверное, на грунте промоина, плохо разведано.
– Двигатель работает?
– Да, сцепление пока не выключал.
– Попробуй выйти, бери немного левее. Если не получится, выключай сцепление – и тогда всем надеть изолирующие противогазы.
– Ярославцев, спокойнее! – командует Чибисов. – Бери чуть левее… Вперед!
Некоторое время танк дрожал от пробуксовки, как горячий конь, и пожалуй, эти полминуты, когда машина рвалась из предательской промоины, были периодом самых острых переживаний экипажа. Каждый думал: выйдет ли танк или застрянет на дне?
Танк рвался вперед, и Чибисов почувствовал, как грудь освобождается от давящей на нее тяжести, – Машина начала двигаться, выравниваться, и наконец по команде с берега Ярославцев снова вывел ее на створ.
Чибисов смахнул с лица капли пота, облегченно вздохнул. Передняя часть днища постепенно поднималась, оглушающий гул ослабевал. Танк с ревом взбирался на срытый берег, сбрасывая с себя остатки воды. В этот момент с другого берега передали приказ экипажу: в бой не вступать, на сборном пункте ждать переправы остальных машин взвода.
В районе сборного пункта, когда воздухопитающая труба была сброшена, Чибисов открыл крышку люка, поднялся над башней. Рядом с дорогой майор-понтонер сердито отчитывал коренастого сержанта. По обрывкам фраз Чибисов догадался, что речь шла о разведке дна реки. Он спрыгнул с танка, подошел к Сержанту:
– Ваша работа? – сердито спросил Чибисов, кивнув на реку.
Сержант молчал. Чибисов понял его состояние: покатые плечи опущены, на лицё проступили росинки пота.
– Считайте, что вам повезло: у нашего механика золотые руки и голова – вывел танк. А если бы не вывел? Тогда танк затапливают. Вы понимаете, что это значит?! Сами мы выбрались бы – обучены, а танк в таких случаях отправляют в ремонт.
Майор приказал доразведать трассу. Сержант сорвался с места, побежал к берегу, на ходу отдавая приказания своим солдатам.
Чибисов вернулся к экипажу. Еще на подходе к машине услышал слова Чайки:
– У тебя, Федя, крепкая выдержка. Танк свалился на бок, а ты сидишь, будто каменный.
– Испугался я, Николка.
– Ты?.. – удивленный Чайка подошел ближе к Федору, всмотрелся в глаза – не шутит ли? – Я и то не испугался, а ты…
– Не за себя испугался. О портрете сразу вспомнил, вот где он у меня, – Федор потрогал ладонью левую сторону груди. – Как завалило нас на бок, сразу вспомнил о нем.
– Да… – Чайка вздохнул и вдруг заговорил о красках раннего утра: о разливе неба над горами, нарядном лесе, застывшем, словно в последнем параде перед зимой.
Федор и Рукас переглянулись с улыбками на лицах. «Вырвался Николка со дна реки и радуется», – подумал Федор.
– А все же, что там ни говори, – заметил Чайка, – река пощекотала нам нервы – риск есть риск.
– Не так уж велик этот риск. Ну, затопили бы танк, ну, повыскакивали бы из него, как пробки… Плавать умеем. – Взгляд Федора только что был мягкий, а тут вдруг затвердел. Чайка увидел в его глазах блеснувшие льдинки. – Вот если бы мы прошлись хотя бы по границе настоящего фронтового риска, когда на такой переправе над тобой ревут чужие самолеты, а с дальних позиций бьет тяжелая артиллерия, когда река кипит от разрывов бомб и снарядов… вот тогда да.
– Мы тоже иногда ходим по его границе, – сказал Рукас, – и снаряды рвутся натуральные, а где надо, и по минному полю, правда с имитацией, наступаем, и через очаги пожара… Нет, что ни говори, а солдатом быть не просто.
– А разве я говорю, что просто? – Федор широко улыбнулся. Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент возобновилась переправа.
Экипаж занял свои места. Вместе с переправившимися другими танками первого взвода экипаж устремился туда, где кипел учебный бой.
