Текст книги "Четвертая Скрепа (СИ)"

Автор книги: Иван Семеринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

XVI

Дворец Долгорукова показался издали. Это было внушительное двухэтажное здание где-то в сердце земельного участка в один гектар. Как узнал потом Говорухин, на данной территории когда-то проходило одно из самых кровопролитных сражений Отечественной Войны, после которого Армия Наполеона пустилась в бегство. Теперь же там располагался сам дворец, выполненный в модернистском стиле, общежитие для постоянных сотрудников, охранный пост, гостевой домик, напоминавший старинную избу, банный комплекс, включавший в себя спортзал, парилку и бассейн, отдельный генератор, гараж и фудкорт, где разместились закусочные известных брендов общепита. Всё это пряталось за высоким забором. С разгулом преступности и вольнодумства Долгоруков старший раздумывал над тем, чтобы электризовать ограду, но не знал, где взять еще больше денег.

Говорухин подъехал к воротам с острыми шпилями, во времена того же Наполеона на таких штуках оказывались привилегированные члены общества. Стало даже жутко. Он вспомнил задержанного одного из городских УВД, выпавшего из окна на подобные шипы, и опустил стекло. К нему подошел охранник, собранный, накаченный, в вымокшем под голубым дождевиком костюме. Речь его была отрывистая, командирская, будто бы каждое слово, исходившее из его рта, было трёхэтажными ругательствами. Говорухин припомнил совет, данный Дельфином еще лет двадцать назад, – слать таких людей по направлению половых органов.

– Цель приезда?

– Пиццу привез Захару Юрьевичу.

– А удостоверение где? Чего-то ты не похож на доставщика, – охранник постучал дубинкой по корпусу машины.

– А ты похож на клоуна, но я же молчу, – страж порядка вскипел и схватил Говорухина за шиворот, вытаскивая того из окна.

– Чё ты сказал?!

– Боссу своему позвони, он меня ждёт, – Говорухин буравил его взглядом, но на выражение на его лице не изменилось – томное, тоскливое.

Охранник отпустил его, прошел на КПП, и вышел через пару минут вместе с открывающимися воротами.

Говорухин проехал вперед по гладкой дороге, несравнимой с той, по которой он добирался сюда, окруженной зелеными насаждениями и зеленым газоном. Правда, потоп всё расставил по местам, и если он когда-то кончится, то все эти ландшафтные решения придется перекраивать. Перед ним предстал величественный дворец, по-другому эту постройку нельзя было назвать. Даже по меркам Рокфеллеров, Хилтонов, масонов и всего сионистского заговора это было роскошно, ровно как и безвкусно. Человек, который заказывал дизайн-документ у архитектора, а потом его согласовал, должно быть вырос в бедности – отсюда и комплексы, и показная роскошь, и бытовое тщеславие. Припарковавшись у дома, Говорухин вышел из автомобиля и постучал в дверь. С минуту он простоял под дождем прежде чем навалиться на неё и отворить. Экий признак старины.

В прихожей никого не было. Говорухин решил осмотреться, пока отмокал, оставляя слякоть на дорогом мраморе. Содержание соответствовало форме – судя по атрибутам, хозяева дома мнили себя наследниками дворянских традиций. Показалось, что он по ошибке зашел в дешевую фотостудию. Перед ним висело два огромных портрета – Долгоруков старший и его жена. Изображение мэра по манере исполнения напоминало знаменитый багратионовский, тем более что градоначальник был изображен в генеральском, отчасти пижонском кителе в халеной палитре цветов. Портрет жены же был выполнен в более современном стиле – нарочитое отсутствие отсылок к истории, просто блондинка в черном вечернем приталенном платье с фигурой подростка. Как казалось Говорухину, на фотографиях в Интернете она выглядела, за неимением более вежливого слова, пышнее. Под картинами дотлевало содержимое камина.

Никого не было, чтобы его встретить, дождь барабанил по крыше. Предположив, что комнаты Долгоруковых младших находились на втором этаже, Говорухин поднялся по спиралевидной лестнице. Вообще, прихожая была не очень-то эргономичной, рассчитанной на светский раут.

Не зная куда идти, журналист потянулся за диктофоном в карман, убедился, что он включен, и продолжил исследовать дом. В коридоре, на втором этаже, соединявшем несколько жилых комнат, он открыл первую попавшуюся ему дверь…

За ней оказалось серое, аскетичное, закрытое от внешнего мира занавесками помещение с железной койкой, приваренным к паркетному полу стулом и компьютером. Посередине был мальчик в майке-матроске и спортивных штанах. Он сидел на корточках и возился с алюминиевой ложкой. Говорухин окликнул его и со всей оставшейся в нем доброжелательности спросил, где комната Захара. Тот обернулся и в ответ начал на него кричать ломающимся детским голосом:

«КАК ПРАВИЛЬНО В ХАТУ ЗАХОДИТЬ НАХУЙ? Я ТУТ СМОТРЯЩИЙ, ФРАЕР ЗАЛЕТНЫЙ БЛЯДЬ ОПУЩУ ТЕБЯ НАХУЙ ПРЯМО ТУТ ЕБАНА В РОТ», а затем рванул на него с ложкой на голо. Говорухин успел закрыться локтем и почувствовал острую боль от пореза, затем смог схватить пацаненка за руку, поднять его за шкирку и кинуть обратно в комнату. Тот приземлился на паркет, проехался по нему всем телом и врезался затылком в стул. Пока ребёнок тер полученную шишку, журналист закрыл дверь и забаррикадировал её близлежащим стулом. Ошарашенный он забыл про пораненную руку, немного постоял и решил попытать счастье со следующей комнатой.

Постучавшись и не дождавшись ответа, он легонько приоткрыл дверь, и в образовавшейся щели он разглядел розовые стены, большой трельяж, смахивающий на антикварный, заставленный женской косметикой, книжные полки, на которых стояли труды разного рода блогеров, наряду со сборниками сетевых поэтов и современными попсовыми книгами, так ненавидимыми почитателями дела Ильи Кормильцева. Говорухин толкнул дверь еще, щель расширилась, и он смог рассмотреть совершенно пустой стол, на котором не было ничего, кроме макбука, и кровать на которой делала селфи молодая девушка в наушниках. Журналист обратил внимания не на её стройные бёдра, и не на бронзовую кожу от солярия, и не на тонкую фигуру, и не на дорогой ливчик, а то, что между её ног, закрывая зону бикини, расположилась развернутая обложкой к камере «1984». Она пыталась найти удачное положение для задуманной позы, но у нее это не очень-то выходило. Осторожно, Говорухин прикрыл дверь за собой. «В этой семейке столько сюрпризов, сколько в женском монастыре. Какая ирония».

Он заметил, что запачкал коридор собственной кровью. Ему, правда, показалось, что кровь была не его, а чужая, чуждая ему, фальшивая… И что пропитавшийся жидкостью рукав черного шерстяного пальто напоминал мягкую игрушку, выброшенную в лужу – одно хорошо, после того, как всё закончится, не придется новое пальто покупать… «Мда, кто о чём, а человек о материальных ценностях. Пошлость, звенящая пошлость… о душе бы побеспокоиться» – Говорухин усмехнулся и оперся на стену. Тело его ныло, и мысли с чего-то вдруг начали путаться, то ли от нехватки сна, то ли от накатившей усталости. Он уставился на потолок – ясно голубой, будто бы небо в погожий летний денек, когда люди выбираются за город и тонут в семейных склоках в огороде.

– Знаете, мой отец любит повторять, – Говорухин обернулся и увидел перед собой худого высокого молодого парня, грызшего яблоко, – ща… одо…зждите…дагхрызу, – молодой человек вытянул ладонь вперед, а сам слегка наклонился, чтобы не запачкаться сладким яблочным соком, капавшим на пол. И чавкал он громко, даже намеренно.

– Так вот, – он отряхнулся, – он говорил: «Мы – тут имеется ввиду вся наша семья – как у Христа за пазухой», он достаточно верующий человек, а я не понимаю, как можно так быстро было стать верующим, когда у тебя в комнате хранятся пионерские и комсомольские значки в такой красной тряпке, а он даже небольшую часовенку неподалеку выстроил, и при ней священник с попадьей, стали вот недавно каждый день у нас обедать… не, не, не, яства вкушать, ну вот я и пошутил: «А как в пазухе Христа помещаются купола?». Он тогда встал из-за стола, подошел ко мне прям так – позой своего тела он показывал, что вплотную – и дал мне пощечину. Закричал, что «Незя так на атца нашеГо сетовать, и гневить его!» – молодой человек передразнивал Долгорукова старшего. – старый тупица… надо бы поскорее устроить его кончину, но сейчас пока рановато… – подытожил он свои рассуждения вслух.

Тем временем Говорухин натянул свою лучшую маску «доброжелательного слушателя», и спросил: «Захар Варленович, я полагаю?»

– А кто спрашивает, а? Голос из телефона? – улыбнулся Долгоруков-младший.

– Григорий Ребров, «Окно Европы», – соврал Говорухин;

– хм… Ребров значит, – насупился Захар, как раз в таких действиях проглядывается наследственность, – а что с вами? Печально выглядите, будто одной ногой уже в могиле.

– Ну знаете, Захар Варленович, работа выматывающая, нервная, один год за три, капиталисты ездят на нас, как на лошадях, – Говорухин попытался заговорить юноше зубы, но по его легкой саркастичной улыбке не мог понять, удалось ли ему это. На момент он опустил глаза в пол, а и потом снова поднял их, внимательно разглядывая юношу. Тот был одет в стиле кэжуал, популярном у молодежи – черный низ, белый вверх. В футболку с монохромным рисунком раскрытого ножа-бабочки, переходящего в цветок. Из-за широкого выреза на его груди была видна часть татуировки – ядовито-красный бутон розы. Низ же ничем не выделялся, кроме кожаных кед едкого розового цвета.

– Нет, не знаю, просветите меня… пожалуйста, – лицо юноши было удивительно сухим. Это касалось не только кожи, но и его черт – прямой нос, выпирающие скулы, лоб, которым можно проламывать стены. И глаза, в которых таилась та же угроза, что и в слове «пожалуйста». Говорухин подумал о том, что Захар Варленович совершенно не похож на своего отца, и что он начинает наскучивать своему собеседнику.

Журналист поднял руку, указывая на окровавленное предплечье, и ответил: «С удовольствием, только вот окажите первую помощь?»,

– Конечно, – Долгоруков младший выдавил из себя улыбку и, развернувшись боком, жестом пригласил к себе в комнату. На спине его футболки зияла надпись: «От меня не убежишь».

Если чего и ожидал увидеть Говорухин, то это распятых животных, книги в переплетах из человеческой кожи, взращённого гомункула (кто знает, пару лет назад по этой теме все страны бывшего союза слетели с катушек) и кружку цикория. Однако перед ним предстала комната обычного подростка, ну как обычного – подростка, живущего по огромным средствам своих родителей. Журналист силился найти странность, с которой были бы расставлены предметы быта и мебели – кровать, поставленная у окна так, чтобы утренний свет падал на неё. Около нее была маленькая тумбочка, на которой стояла вращающаяся LED-лампа, выжигавшая помещение тусклым пурпурным неоном. На противоположной окну стене висел очень дорогой телевизор, с подключенной к нему приставкой. У телека два черных мешковатых пуфика, напоминавших пакеты с мусором, и кальян с затухшими углями. В самом углу, там, куда не пробивался дневной свет стоял письменный стол с компьютером, книжной полкой и дорогим геймерским креслом на колесиках, что обтекает спину. Остальное место занимал шкаф с вещами (Говорухин даже не хотел знать о его содержимом) и wi-fi принтер.

Долгоруков младший развалился на пуфиках, потом долго ковырялся в карманах, пока не вытащил что-то напоминающее брелок от ключей для автомобиля. Вытащив его, он демонстративно поднял руку и два раза щелкнул по кнопке.

«Горничная», – объяснил он и улыбнулся.

Говорухин присел на стул, подобрав ноги и придерживая предплечье. Долгоруков младший тем временем сделал еще один широкий жест и показал на телевизор. На его экране жизнерадостно танцевал мультяшный боец из Fortnight. Он прыгал с одной прямой ноги на другую, придерживая пах. Рядом с ним отображалась огромная надпись большими буквами: «YOU WIN». Под надписью отображалась статистика – оказывается, Долгоруков младший аннигилировал половину игроков на этом сервере, чем не преминул похвастаться.

– Отличное достижение для человека только вступающего во взрослую жизнь, – ответил Говорухин, и ему показалось, что Долгоруков младший не понял сарказма, хотя черт его разберет, если честно.

– Главное, не терять остроумия, когда кончится взрослая, – посмеялся Долгоруков младший.

В комнату вошла женщина чужестранного происхождения. Худая, в форме горничной, с нацепленным ошейником, она подрагивала. Как показалось Говорухину, от страха.

– Даарагуша, принеси, пожалуйста, аптечку и помоги залатать этому человеку его раны, – игриво произнес подросток, – и побыстрей! – тут он щелкнул оказавшимся у него в ладони брелком. Горничная содрогнулась от боли, пронзившей всё её тело, и она вывалилась в коридор.

– Электроошейник, – Долгоруков младший вертел брелок и пристально его рассматривал, говоря в проброс, – видел в паре видосов у блогеров. Представляете, эти долбоебы хуярят друг друга током, чтобы над ними посмеялись. Никогда не понимал удовлетворения от взаимных унижений. Куда проще, изящней и правдивей мне кажутся отношения, когда один доминирует над другим. Сильный над слабым, если быть точнее, но да меня чересчур занесло – он особенно довольствовался своим монологом, улыбаясь, как чеширский кот, выкуривший косяк марихуаны.

– Так что же вам нужно? Это шантаж? Деньги нужны? Люди примитивнейшие существа, вы не находите? – засыпал его вопросами Долгоруков младший, – всегда всё сводится к деньгам.

– Нет, – Говорухин усмехнулся, – всё сводится к власти, Захар Варленович. Прибить, унизить, доминировать. Шантаж – это… – он пытался подобрать что-то банальное, – тускло и скучно, несовместимое с теми скоростями жизни, в которых мы живем.

Журналист достал блокнот, пролистал его до нужной ему страницы и продолжил:

– Я тут провел небольшое исследование. Оказывается, что ваш цифровой капитал не так велик, как я думал, и как вам, наверное, хочется думать. Около тысячи подписчиков в инстаграмме, сотня фолловеров в твиттере. В масштабе вашей личности и того, что вы можете оказаться олицетворением нового поколения, идущего на смену всем этим тщедушным, лицемерным, трусливым, тщеславным и, только между нами, пиздлявым миллениалам, устраивающим истерику по поводу и без (например, если их кофе недостаточно горячий), ваш цифровой след удручает. Для человека вашего статуса у вас нет достаточно власти в сети. Очевидно, что сейчас, с учетом вашего положения, у вас найдется время для интервью. И оно, надеюсь, поможет вам совершить желанный толчок, – Говорухин сделал небольшую паузу, но Долгоруков младший её перебил:

– Какой траффик?

– 10 миллионов уников в месяц.

– Конверсия?

– Миллион…

– Не, ну если бы было два, то можно было бы поговорить;

– Захар Варленович, уж поверьте моему журналистскому чутью, ваше интервью обязательно станет хитом. Ну так что, вы согласны?

XVII

– Не, а вот сейчас серьезно, – Долгоруков младший был странно возбужден и чуть ли не душился от смеха, – то, что я сделал, это ведь самая отвратительная вещь, которую вы видели в своей жизни?! Вы вообще видели смерть в своей жизни!?

– Ну, – Говорухин задумался, – я видел достаточно на две жизни вперед…

– Достаточно, да камон, мон ами, ты же пиздишь, думаешь я всяким пиздаболам буду интервью давать?! У нас, может, репутация в обществе не ценится, но я-то ей дорожу! Как говорится у нас в семье: «Береги честь смолоду, а продажная журнашлюха, чтобы о тебе написать, всегда найдется».

– Раз вы так хотите, то я могу перечислить пару мерзостей… – Говорухин вздохнул, – я видел труп гея, повешенного на дереве, в чей рот засунули его отрезанную мошонку, я видел ведро перемолотой человечины, пара алкашей так от трупа собутыльника хотела избавиться, я видел раздутых утопленников и обгоревших жертв пожаров, я видел, как из бездыханной девушки достают мертвый плод, так что, – Алексей стиснул зубы, – я не какой-нибудь вам ютуб-блогер, составляющий топы жесткача.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – Долгоруков младший пытался сойти устрашающим,

– Нет, это не самая отвратительная вещь, виденная мною в жизни. В следующий раз вам придется проявить больше фантазии, – хладнокровно отрезал Говорухин, хотя внутри у него всё сжималось и было готово выплеснуться в любой момент.

– Как-нибудь я вас обязательно удивлю, Григорий… не знаю вашего отчества, – ответил Долгоруков младший, на момент его лицо осветилось красным свечением от лампы,

– Юрьевич, но мы отвлеклись, не возражаете, если я начну задавать вопросы?

– Конечно, – он выдавил хищную улыбку,

– Итак, можете поведать о том, что случилось в тот день?

– Значит у меня был день рождения, родители решили уехать в какой-то из наших загородных домов, а их несколько, чтобы вы все тихо охуевали от того, на что идут ваши налоги, и не выебывались, праздник, пати, все дела, и я стал ждать распаковки своего подарка… Вера была… за неимением лучшего слова… биомусором, такие пытаются всё время найти себе мужика побогаче, сделать сиськи, родить ребёнка, чтобы привязать мужика к себе, будущая овуляшка короч. Да бля, таких не жалко вообще… хотя если подумать, мне вообще никого не жалко. И тут она за пару дней до этого присылает фотку теста с двумя полосками с претензиями типа: «Нам надо поговорить». А мы не общались где-то два месяца, ссора, все дела. Эта идиотка только цену пыталась себе набить. Ниибаца нравственная девственница, Мария, блядь, Магдалена. Тогда я и понял, что нужно действовать. Приготовил ножи, приготовил спальню, придумал ту чепуху, которую ей успешно навешал. Результат был на белье и на стенах. От одной мысли, что она мучительно умирала, пока внизу пьяная толпа ублюдков тусовалась и распевала песни ебаного Cashfesta у меня… ну это словами не описать! Это уже не просто убийство, а целый, блядь перформанс! МОЛОДЕЖЬ УБИВАЕТСЯ НА ВПИСКАХ! СМОТРЕТЬ ОНЛАЙН БЕЗ РЕГИСТРАЦИИ ЭТО ВСЁ ИХ ИНТЕРНЕТЫ!

– Странно, в отчете не было упоминаний о беременности…

– Дядя, кто пишет эти отчеты? Камон! Вы вроде взрослый человек, а переспрашиваете очевидные вещи. Я с вами, как с равным, а вы…

– Спасибо за оказанную честь, тогда ответьте, пожалуйста, на вопрос, я видел снимки с места преступления, и на них точно была не эта комната.

– Да, это спальня родителей.

– Почему вы сделали это там?

– Мне было важно овладеть ею на родительском ложе… Эта кровать сколько повидала, кастинг-коучи в сравнении с ней, – просто заводская мебель, только вышедшая из производства, – он засмеялся, – а дальше, она расслабилась и это было… делом техники. Видели бы вы ебальники моих родителей, когда они приехали! Очень смешно, ей Богу! Кучка мусоров, и они растерянные!

– Как к этому отнеслась «пьяная толпа ублюдков»? – в вопросе Говорухина звучал вызов. Он старался сохранить свое лицо каменным или даже немного скучающим, но выходило, как выходило.

– Ну… сначала они тоже растерялись, но потом начали типа: «Да, правильно ты эту суку завалил». Кучка мелких, мерзких трусов и жополизов! Ах, вся гниль человеческая в них собралась!

– Что с родителями Веры? Их показаний в деле почему-то не оказалось?

– Григорий Юрьевич, вы наверняка не знали, но оказывается у смерти ребёнка, родной кровинушки, тоже есть цена. Исчисляется она в рублях, хотя на их месте я бы взял поездками в метро.

– Сколько?

– Не помню, – он мечтально рассматривал потолок, переливавшийся в разных цветах, – на крутую иномарку хватит… Или на то, чтобы отправить оставшихся детей в университет. Кто знает, может, они не умрут раньше положенного?

– Что вы собираетесь делать дальше?

– Отче мой собирался меня летом отправить на острова, в какой-то Универ, где учился принц Гарри, а там, наверное, покуражиться не дадут. Хотя… если сойти за мигранта или политического заключенного… или гея, принявшего ислам, то… Но я еще повеселюсь, помяните моё слово.

– Ну Слава Богу, что ваше талантливое поколение едет учится зарубеж, дабы вернувшись помогать стране, – съязвил Говорухин, нервы у него были размотаны, а рука, хоть её и замотали, всё равно ныла.

– Это был сарказм, господин Ребров, я к вам по-отечески, а вы, сука, язвите, – возмутился Долгоруков младший.

– Это была радость за отечество, Захар Варленович.

– Радоваться вы будете только наблюдая за всем с небес, это я тебе могу обещать, – мимолетно заметил Захар, будто бы мелочная обида была забыта.

Он начал копаться в своем смартфоне, не обращая на Говорухина внимания, как будто в том, им занятом кресле, была пустота.

– Извините, Захар Варленович, делать селфи с вами я не собираюсь.

Он только промолчал в ответ. Резкий звук заставил отдернутся журналиста. За его спиной разогревался принтер. С рубленым шуршанием, похожим на звук заводского аппарата, перемалывающего человеческие кости, из него стали вылупляться напечатанные снимки. На них Долгоруков младший позировал с трупом бедной Веры. На одной из фотографий он прикрывал лицо её бледной рукой, на другой, делал селфи с её лицом, застывшим в маске ужаса. На третьей он саркастично щупал пульс. Говорухину стало не по себе, и он, бросив снимки на пол, сказал: «Достаточно, спасибо за беседу, но мне уже пора идти».

– Вы уже уходите?! – вспылил Долгоруков младший, он напоминал ребёнка, у которого отбирают его игрушку, – я думал, что вы захотите посмотреть на телефон.

Говорухин остановился у дверного косяка, и обернулся:

– Какой телефон?

– Ну её. Чей же еще? Она с ним никогда не расставалась, – он выдержал драматическую паузу, – можно сказать, что в нем была вся её жизнь.

Говорухин стал нервно покусывать губы, затем быстро окинул комнату еще одним взглядом и ответил: «Почему бы нет, извольте его тогда показать, если вас это не затруднит».

Долгоруков младший полез в шкаф, из-за открытых дверок журналисту не удалось рассмотреть его содержимое, достал оттуда маленькую аккуратную коробочку, уже из неё вытащил девайс и положил его на стол. Говорухин продолжил стоять в проходе.

– Айфон, – классический выбор ТП, – он неловко улыбнулся.

– Он заряжен?

– Да, конечно, подойдите сами посмотрите…

Говорухин сделал несколько шагов ко столу и накрыл телефон своей ладонью. «Хоть так тебя обезопасили», отвлекся журналист. Сперва он услышал глухой удар кулака об плоть и только потом почувствовал острую боль, раздавшуюся по всему телу. Карманный нож торчал из его кисти, острие прошло штыком сквозь мясо, кости и пластик, застряв в столе. Долгоруков младший схватил Говорухина за грудки. У того начала кружится голова, косились ноги и тело предательски отказывало от острейшей боли, кою ему никогда не приходилось испытывать. Его ломало и трясло, а в ушах засел предательский голос юного садиста:

– ГДЕ ДИКТАФОН СУКА!? ГДЕ ОН, ВЫБЛЯДОК?! ГДЕ!? Я ХОЧУ ЧТОБЫ ВСЕ ЭТО СЛЫШАЛИ БЛЯДЬ Я ОБОЖАЮ УБИВАТЬ И Я СДЕЛАЮ ЭТО СНОВА И СНОВА И СНОВА А ВЫ ВСЁ ЭТО ЗАГЛОДИТЕ ПИДОРАСЫ ПОТОМУ ЧТО ВЫ НЕЛЮДИ БЛЯДЬ! ВЫ БАРАНЫ! ВАС ЕБАЛИ И БУДУТ ЕБАТЬ! И Я БУДУ СУКА В ПЕРВЫХ РЯДАХ! Я СДЕЛАЮ ИЗ ЭТОГО КУЛЬТ! ЭТО БУДЕТ НОВОЙ МОДОЙ! ЕЩЕ ВЧЕРА ВАШИ ДЕТИ ДЕЛАЛИ ЕБУЧИЕ ПОДВОРОТЫ А ЗАВТРА ОНИ ВАМ ГЛОТКИ ПЕРЕГРЫЗУТ ПОНЯЛ МЕНЯ СУКА! ТЕБЕ ПИЗДЕЦ! ВАМ ВСЕМ ПИЗДЕЦ!

Долгоруков младший с размаху ударил Говорухина по лицу и тот грохнулся, как мешок с картошкой, на пуфики. По скуле потекла кровь – ему рассекли бровь. Пытаясь быстро сообразить он схватил нож за рукоять, это доставило ему еще большую боль, он сорвался на крик и вырвал орудие из кисти. Телефон вместе с ножом громко рухнули на пол. Обессиленный, Говорухин рухнул животом на них. Бросив взгляд на проход, он быстро засеменил локтями к еще открытой двери, но почувствовал, что его схватили за ногу. Долгоруков стал оттаскивал его назад. Паркет заскрипел, Говорухин цеплялся руками за пол, оставляя кровавый след, и в конце концов сдался. Долгоруков младший удовлетворенно потер руки, взял его за рукав пальто и начал переворачивать на спину, чтобы закончить начатое. Он присел на колени, схватил его за подборок, посмотрел на закрытые веки и дал пощечину. Говорухин лежал без чувств. Тогда Долгоруков младший положил свои руки ему на шею и начал их сжимать. Следующим, что он почувствовал, стал холод лезвия у яремной вены.

– От-пу-сти-иначе-твой….пульс-буд-ет-на-полу, – с трудом прохрипела жертва;

Захар ослабил хватку.

– Теперь…поднимайся…медленно, – кажется Говорухину никогда прежде не приходилось прикладывать столько усилий, чтобы говорить;

Долгоруков младший подчинился, а журналист резко попятился назад, пока не врезался в стену. Опираясь на неё спиной, он поднялся, держа нож в вытянутой руке. Долгоруков младший стоял не колохнувшись. Отдышавшись, Говорухин с оставшейся твердостью произнес: «Я…заберу…её телефон…Руки за спину». Долгоруков младший послушался и стал смиренно улыбаться:

– Тебе это так просто с рук не сойдет, ой, – он засмеялся, – ты труп. Я дам бомжам насиловать твоё холодное тело на теплотрассе – он сиял от радостного возбуждения;

– О… так вот как твои мама и папа познакомились, – вместе с последним словом сорвался стон, и Говорухин тяжело наклонился вперед, чтобы поднять разбитый девайс. Черт, ну и какой же рукой его поднять? Кисть его не слушалась. У него кружилась голова, и гравитация так и подначивала его упасть. Он изо всех сил напрягся

– Надо же, кто стал откалывать шуточки!

– Я начал, а ты закончишь, – на силу Говорухин сжал непослушную кисть, и убрал телефон в карман джинсов. Поднявшись, он смутно почувствовал тепло разливавшееся струйками по бедру, и оперся на стену, – Пол… с подогревом?

– А как иначе? Хрущевка что ли, ну блядь, ну не смешите. Вы же не в том положении!

– Кровь… долго не будет засыхать. Лужа… здоровая…твою мать.

– Ничего, отмоем.

– Я, кстати, хотел спросить, как только вы вошли, ну типа перед тем как вас порезать и всё тут испачкать, но… – опять его дурацкий смешок, – почему вы одеты во все черное? Траур штоле?

– Просто на черном плохо видна кровь… – он усмехнулся.

– Ой, знаете, мы успели с вами ТАК сблизиться, и мне будет уже не хватать вашего чувства юмора. Чувство юмора – это хорошо. Я даже что-то чувствую, кажется, это зовется «грустью». Вы забавный.

– Захар… ты – ебаный психопат, и единственное, что ты можешь делать с чувствами – это их изображать – сил держать нож не было, и он опустил руку, – изображать жизнедеятельность. Если бы ты меня не пырнул, быть может, мне бы было тебя жаль…

Трудно было отдышаться, и еще труднее было вырваться из плена боли, колючей проволокой сковавшей его тело. Кажется, что он почувствовал те жилы и мышцы, коих раньше не было.

– Мне можно уже руки убрать? – Долгоруков младший спросил с издевкой, последовала тишина, – значит можно! – он с осторожностью сделал один шаг, потом другой, мягко придавливая носками паркет, будто бы опытная швея, обращающаяся с педалью своей машинки. Говорухин медленно попятился назад. Главным было сейчас попасть в дверной проем, а потом в лабиринте коридоров с помощью стен можно было бы иметь шанс унести ноги. Умирать пока что было нельзя, и Говорухину впервые за долгое время стало страшно. И страх тот был давно забытым, выпавшим из жизни, но сумевшим спрятаться в тени и сопровождать его за руку всё это время, как возлюбленная сопровождает своего суженого.

Он кинулся в проход и столкнулся плечом со стеной. Облокотившись, он начал как можно быстрее перебирать ногами, оставляя за собой след из собственной крови. Он несся вперед и его шатало то в одну, то в другую сторону. Внезапно перед ним открылась дверь из нее вышла молодая девушка, сестра душегуба. Он столкнулся с ней, и она закричала, но в голове осмысленно звучала только боль. От удара Говорухин крутанулся и еле устоял на месте. Долгоруков младший шагом его провожал, пока его сестра свалилась в слезах в коридоре:

– Не волнуйтесь, девушка. Это всего лишь месячные, – пробросил он, пока пятился назад, – вот что скажет твой отец… если убьешь меня…он похвалит…зачистил все концы…неужели ты пойдешь…ему на встречу…а? – выкрикнул Алексей,

Долгоруков младший в это время молча шёл за ним. Видимо, решил поиграться, гаденыш, хоть что-то похожее на искру мысли промелькнуло у него в голове. Здоровой кистью Говорухин нащупал перила. Значит, лестница рядом. Сделав пару шагов, он уставился на её пролет, устремившийся в бесконечность. Семенить по ступеням – слишком долго. Доля секунды, решение принято. Он навалился на поручень, и покатился вниз. Спустя пару мгновений он почувствовал жесткий стык, а затем грохнулся на пол, сбив всё дыханье. Поднявшись, он выскочил в дверь, и снова упал, но уже на уличный мрамор. Снаружи продолжал идти дождь. Он засеменил коленями по лужам и на четвереньках дополз до автомобиля, с огромным трудом открыл дверь и ввалился в салон, попутно заставив иконки на приборной панели и маленькую обезьянку бешено болтаться в воздухе. Со стуком автомобильной двери Говорухин стал проворачивать ключ зажигания. В ответ – глухое бурчание. Он заблокировал двери, оглянул соседнее сидение. На нём лежала коробка с пиццей, он открыл её, и взял несколько салфеток. Те сразу же прилипли к руке, и пропитались кровью. Обернувшись, он увидел Долгорукова младшего, стоявшего в дверном проеме со скрещенными руками, выражавшего своё недовольство Говорухин отворил дверцу и выкинул коробку с пиццей прямо на крыльцо и дал по газам. Машина вертелась то туда, то сюда, и выход был заблокирован боллардами, что вылупляются из-под земли, как полевые цветы. Говорухин резко затормозил, машину занесло чуть на бок и фара по-дружески поцеловались со миниатюрным столбиком. Из будки вышел тот же охранник, что его и встречал. Он слегка обомлел от того, что увидел за водительским креслом и расстегнул кобуру. Алексей понимал, что сил у него осталось немного, поэтому тут либо пан, либо пропал. Говорухин опустил водительское стекло, когда охранник подошел и наклонился. Он схватил его за грудки и часть его туловища, вместе с руками оказалась в салоне, накрытая корпусом. Окровавленной рукой он стал щупать нож, пока охранник матерился и пытался высвободиться из-под захвата. Говорухин еще сильнее на него навалился, и схватился за рукоять. Зажав её в кулак, скрипя зубами, Говорухин поднес острие к горлу стража порядка и прошептал:

– Дернешься… – дети и жена будут хоронить тебя в закрытом гробу, всё ясно? – он отдышался, снизу послышалось глухое согласие, – отлично, у твоего правого кармана кобура, у левого рация… Полезешь ко стволу – тебя будут хоронить в закрытом гробу… Возьми рацию, прикажи открыть ворота и сидеть молча в ебаной сторожевой будке. Одно резкое движение – тебя похоронят в закрытом гробу….твои кореша не выполнят требования – тебя похоронят в закрытом гробу… Всё ясно?

Тем временем дождь начал барабанить причудливую мелодию по автомобильному пластику. В гармонии с ним скрипели дворники.