Текст книги "Долина роз (Приключенческая повесть)"

Автор книги: Иван Недолин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Кони и скот разбрелись по лугу. Они, аппетитно похрустывая, щипали сочную густую траву. Вещий с лаем бросился в ближнюю рощицу. Оттуда выскочила стайка коз. Увидя нас, козы замерли на миг и вдруг стремительно бросились в сторону. Прогремел выстрел. Одна козочка упала. Ружье в руках отца дымилось.

– Хороший выстрел! – похвалил Рисней.

К убитой козочке быстро семенил, несмотря на полноту, Фома Кузьмич.

– Ну, жарким угощу вас сегодня на славу! – радовался повар, возвращаясь с добычей. – Милости прошу к нашему шалашу!

– Какая красивая! Зачем ее убили? – вздыхала Люба, печально смотря на недвижную козочку, готовая заплакать.

Козочка была величиной с овечку, рыжеватой масти, круторогая, с тонкими стройными ножками.

– Мы поймаем тебе живую козочку, – успокоил дочку отец, – а с этой снимем шкурку, сделаем тебе коврик.

– Ну, поехали! – сказал Дубов, забираясь в повозку. – Пора добираться до места жительства.

– Лагерь наш будет на той стороне долины, у пещер, – пояснил отец.

У подножья горы, за озером, мы разбили лагерь. На лугу, под зелеными кронами деревьев, забелели палатки. Повозки, поставленные в ряд, подняли оглобли кверху. Груз, продовольствие, хозяйственные вещи перенесли в пещеры, темнеющие тремя ходами в каменном обрыве горы.

Одну из них Фома Кузьмич облюбовал под кухню. В соседней пещере сочился из камней один из ручьев, впадающих в озеро. Вода вырывалась из каменной расщелины и с шумом падала в каменное углубление, вымытое в известняке водой за многие века.

– Даровой надежный двигатель, безотказный и зимой и летом! – говорил отец. – Утеплим пещеру, поставим динамо, колеса соорудим – будет своя гидростанция. Динамо, провода, лампочки есть – предусмотрительно захватили из города. Построим дом.. Осветим его электричеством… И заживем припеваючи, со всем комфортом!

– Ну, вы уж поместье здесь устроить хотите! – недовольно заметил Николай. – Как будто на годы сюда приехали! Переждем сумятицу и в палатках. Не зимовать же здесь!

– Живой о живом заботится, – вступился Фома Кузьмич, развязывая корзину с курами. – Вот и птичник здесь устроим, значит, и омлет, и куриная лапша обеспечены.

За работой не заметили, как собрались, потемнели, спустились на горы тучи. Загремел гром, упали первые крупные капли дождя. Все заторопились к палаткам. Фома Кузьмич священнодействовал во вновь оборудованной каменной кухне. Там уж весело пылал Костер.

– С новосельем! – сказал Дубов, опуская полость своей палатки. – Мир, достаток и любовь! Кстати, дождь смоет все следы нашего путешествия. Фома! Достань для молодежи бутылочку коньяку, а для нас, стариков, вина послаще да получше!

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Так началась наша новая жизнь. Быстро, в несколько дней, мы ознакомились с долиной, поднимались по кручам под самый каменный обрыв, делавший долину неприступной со стороны внешнего мира, а мир недоступным для обитателей ее. Долина полна дичи, зелени, цветов и ягод. Дичь здесь испокон веков непуганная, мы позволяли себе стрелять ее лишь при необходимости пополнить свои продовольственные запасы. Дичь, рыба, ягоды, грибы разнообразили наш стол. Оборудовав кухню, Фома Кузьмич стал угощать нас гуляшами, супами, соусами, пирогами, печеньем и вареньем. В его запасах была и мука, и крупы, и сахар, даже немного картошки. Коровы давали молоко, кобылицы снабжали кумысом, который искусно готовила Марфуга. Четыре курочки, быстро освоившиеся на новом месте, обогащали наш стол яйцами, а петух оглашал долину звонким «кукареку».

– А мы еще на племя клушечку посадим, – говорила Клавдия Никитична. – И яички и цыплята будут.

Однажды мы заметили следы крупного животного.

– Это лось, – сказал отец. – Их на Урале мало осталось, охота на них воспрещена.

Вскоре удалось увидеть лосей довольно близко. Темно-бурые стройные красавцы! У самцов гордо посаженные на голове ветвистые рога. Увидев людей, они с минуту смотрели на нас, застыв, как изваяния, потом быстро ринулись прочь. Из-под копыт их градом полетела земля и пучки травы.

В озере и потоке в изобилии водилась рыба: сом, язи, караси, лещи, налимы, форель. Хищных зверей в долине не оказалось.

Ружья были у всех мужчин, Ахмет сделал несколько силков и капканов для птиц и коз. Из коры, снятой с большого вяза, Ахмет соорудил небольшой челн. Рыболовных снастей было в достатке – удочки, сетки, небольшой бредень.

Мы с Любой целыми днями бродили по окрестностям, собирали ягоды, грибы, цветы. В палатке нашей поставили, распаковав, пианино мамы. Музыка в этой обстановке была особенно необычна.

Скучал больше всех Николай Дубов. Поправляя пенсне на близоруких глазах, пощипывая короткую курчавую бородку, он твердил:

– Тюрьма… Тюрьма… Мы в заточении!..

Георгий изредка принимал участие в охоте, рыбной ловле, но больше предпочитал валяться в тени деревьев.

Рисней пополнял свой фотоальбом, порой охотился, немного читал. Он появлялся всегда тщательно выбритым, надушенным и всегда одинаково надутым, как индюк.

Мать заметно скучала, но крепилась, ухаживала за Любой, читала привезенные с собой книги. Отец был с ней особенно предупредителен и нежен.

Отдыхал от дел и забот Андрей Матвеевич. Чувствуя себя как на даче, он ловил рыбу, грелся на солнце, спал в тени в гамаке, купался.

– Как на курорте! – приговаривал он. – В первый раз в жизни так бездельничаю!

Хлопотали по хозяйству Фома Кузьмич, Ахмет и Марфуга. Они не знали, что такое усталость и скука.

Уходя из палатки, Андрей Матвеевич тщательно опускал и укреплял полость палатки и наказывал жене не отлучаться никуда до его прихода.

– Береги шкатулки в том чемодане как зеницу ока! – услышал я однажды его внушения. – Помни, что от них зависит будущее наше и наших детей. Сама знаешь: не бумажки там, а золото и драгоценности. Они в цене при всякой власти.

– Да что ты, Андрюша, кому нужны здесь твои капиталы? Чужих-то людей кругом и за сто верст не сыщешь. А из своих – кому взять? Да и кто кроме нас знает, что в том чемодане ценности?

– Береженого бог бережет, соблюдай, что приказываю, – настаивал Дубов. Казалось, он бы не прочь завести и здесь полицию.

Скоро каждая рощица, пещера, каждый ручеек – все достопримечательности долины были изучены и даже примелькались. Чувствуя себя первооткрывателями этих мест, мы наперебой придумывали названия каждому уголку, всему, что нас окружало. Прежде всего – сама долина. С легкой руки Любочки она стала называться «Долиной роз», название это вошло в наш быт и скоро стало для всех привычным и бесспорным. Озеро назвали «Светлым озером», ручей, выходящий из него, – «Зеркальным». Пещеру, по которой мы проникли в долину, наименовали «Дорогой в мир», леса на склонах – «Зеленым поясом», а каменный обрыв – «Неприступным утесом». Минеральные ключи, целебную силу которых некоторые из нас попробовали, купаясь в естественных ваннах – углублениях в песке, назвали «Ключами здоровья»… и так далее и так далее – названия рождались буквально на каждом шагу.

– Как это, папа, образовалась такая причудливая долина? – спрашивал я отца. – Круглая, как чаша, и такая неприступная… Может, здесь вулкан когда-то был?

– Возможно, – согласился он. – Но если здесь и был вулкан, то много-много тысяч лет назад. Урал – очень старые, как говорят, выветрившиеся горы. Возможно, что и не было здесь вулкана. Просто – игра природы, горообразовательных сдвигов земной коры. Вода проложила путь из долины, промыла толщи известковой породы и соорудила пещеры.

– А животные, растения откуда?

– Семена занесли птицы, ветры… Рыба пришла водой…

– А водопад? Как рыба поднялась?

– Возможно, что в давние времена здесь и не было водопада, он образовался с течением времени. Можно допустить, что когда-то в долину можно было проникнуть и через гребни вершины. Этим путем пришли в долину лоси, козы. Птицам, конечно, путь открыт везде.

– Вы с Андреем Матвеевичем и раньше здесь были?

– Да. Лет пятнадцать тому назад, в поисках золотоносных участков. Мы работали невдалеке, услышали от старожилов об этой горе, обследовали ее и открыли путь в долину.

– Вдвоем были в долине?

– Втроем: Дубов, Ахмет и я. А пробыли только несколько дней.

– Нашли золото?

– В долине – нет. Но ниже водопада, в песке Гремящего потока, золото есть. Дубов решил купить земли вокруг Круглой горы, открыть прииски. С приисками как-то не вышло – не дошла очередь или со средствами была заминка. Потом война, революция… Во время отступления Колчака Дубов вспомнил о долине, решил отсидеться здесь до поры до времени, сберечь остатки своих капиталов. Ну, и нас прихватил для компании.

– Значит, большевики у него не все отобрали?

– Конечно. Кое-что осталось в заграничных банках, кое-что припрятал на черный день. И не в бумажках, а, надо полагать, – в золоте, в драгоценностях. Дубов и сейчас богат. Не зря же он так тревожится за свои шкатулки.

Прошло недели две. Однажды после обеда Дубов сказал:

– Приглашаю всех к моей палатке.

Вскоре все собрались в тени березы возле палатки Дубова.

– Борис Михайлович, – обратился Андрей Матвеевич к отцу, – поделитесь своими соображениями… то, о чем мы с вами толковали.

– Господа! – начал отец. – Начинается август, близится осень. А там недалеко и зима с морозами, вьюгами. Нам надо подумать о зимовке, о жилье более надежном и удобном, чем палатки.

– Я так и знал, что не приведет к добру эта затея с пещерной жизнью! Робинзоны двадцатого века! – вспылил Георгий.

– Замолчи, сынок! – прикрикнул Дубов. – Не твоего ума дело, а критиковать вы все мастера.

– Наше предложение – мое и Андрея Матвеевича, – продолжал отец, – не теряя времени, приступить к сооружению жилого дома, хозяйственных построек. Лес, камни, глина рядом, инструмент у нас есть.

– Строить кто будет? – осведомился Николай.

– Конечно, мы сами, кто же еще? Плотников, каменщиков, маляров неоткуда приглашать, – твердо ответил отец. – Второй вопрос – о продовольствии. Мяса, рыбы, ягод и грибов у нас достаточно. Чаю, сахару, кофе хватит надолго. Слабое место у нас – хлеб. Если уменьшить паек, экономить, – до будущего лета, может, дотянем.

– Хватит и хлеба! – воскликнул Георгий. – До весны хватит, а там уедем, не вечно же здесь жить. Да и надо ли зимовать? Может быть, положение на фронте уже изменилось?

– Значит, ты предлагаешь в город возвращаться? Так и так, мол, господа большевики, прибыли в ваше распоряжение? «Здравствуйте!» – скажут чекисты. И – в подвал! Не желаю! – и Дубов, рассердившись, приказал – Завтра с утра за работу! Распоряжается инженер Кудрявцев, работать всем, кроме детей, Ирины Алексеевны и моей старухи.

– Я что ж… – пролепетала Клавдия Никитична, – чем-нибудь и я помогу… Фому на кухне могу заменить…

– Ладно! Мне бы лодырей моих приструнить, о тебе меньше всего разговоров, – сердито отозвался Дубов и пошел в свою палатку.

Наутро, проснувшись, я услышал стук топоров, лязг и звон железа, скрежет точила. Мелодично позванивала пила. Отец, Ахмет и Фома Кузьмич готовили инструменты.

– Ну, каряя! – доносился голос Марфуги, погонявшей лошадей, на которых подвозили срубленные и очищенные от сучьев деревья.

Вскочив с постели, я вышел из палатки. Солнце не выглянуло еще над гребнем горы. Над озером стлался легкий туман. В ближней роще стучали топоры, трещали, падая, деревья.

Вскоре собрались все завтракать. За столом у нас новшество: впервые все кушали вместе – хозяева и работники, господа и слуги. Так, с утверждения Дубова, распорядился отец. Ахмет и Марфуга, никогда в жизни до этого случая не сидевшие за столом с господами, стеснялись. Фома Кузьмич восседал спокойный и важный: за свою жизнь он видел многое.

Рисней накинул на сорочку френч, забыв о галстуке. Он трудился в перчатках и сохранил руки в свежести. Холеное лицо его порозовело. Хуже всех работал и больше всех измаялся Николай. Хмуро разглядывая мозоли на ладонях, молчал Георгий. Гимнастерку он надел простенькую, с защитными, вшитыми наглухо погонами. Папа работал без пиджака, засученные рукава сорочки обнажали мускулистые руки. Дубов был в поношенном пиджаке, в мягких туфлях. Отдуваясь, он отирал пот с раскрасневшегося лица. Глава семьи Дубовых принимал деятельное участие в работе. Богатый горнопромышленник владел топором мастерски, это искусство он изучил еще в молодости.

Кушанья подавала Клавдия Никитична, приветливо приглашая всех отведать ее стряпни:

– Не обессудьте, пожалуйста. Мы с Ириной Алексеевной готовили. Фома-то Кузьмич плотником стал.

– От скуки на все руки, – отозвался повар.

Мать хлопотала тут же, одетая в простенькое серое платье и белый передник.

– Как горничная! – ворчала она. – Кажется, скоро и прачкой сделаюсь!

– Налегайте, господа, на мясо и рыбу, – посмеивался Дубов. – Хлеб по норме, по карточкам, а прочего вдоволь.

– С такой заменой норма не страшна, – заметил отец, ничего не ответив на реплику мамы.

Андрей Матвеевич раскупорил бутылку коньяку. Налил мужчинам по стопке.

– Жаль, мало вина захватили, придется угощаться только по большим праздникам. А сегодня – за успешное начало работ! За новый городок, что закладываем мы своими руками! За будущее, господа!

Мужчины, не стесняясь, ходили в сорочках, без пиджаков. Реже брились. Дубов настойчиво торопил с работой, но строго вел счет праздникам и воскресным дням, дням полного отдыха.

– Шесть дней делай, седьмой – господу твоему, – соглашался Фома Кузьмич. – Это уж так положено. Закон.

Работал он старательно и споро, показав себя неплохим плотником. За эти дни он загорел, посвежел, стал подвижней.

– Жирок-то мы с вами, Андрей Матвеевич, малость спустим. В пользу нам работенка.

Дубов добродушно улыбался:

– Курорт…

Строительная площадка быстро заполнялась лесом. Срубленные и очищенные от коры и ветвей деревья подвозили на лошадях. По всем правилам, по шнуру, заложили фундамент под дом, благо камня всюду было много. Выкопали несколько ям, поставили столбы, обозначилась линия будущей ограды. Ее решили сделать в виде частокола из высоких тонких молодых сосенок, с заостренными концами. Гвоздей было мало, железо заменяли деревом. Усадьбу строили около склона горы, у пещер, которые предназначались для кладовых после некоторого переоборудования.

Заложили первые венцы жилого дома. Бревна клали добротные, толстые, ровные. Одна сторона дома с парадным ходом и верандой выйдет наружу, остальные три – в ограде. Рядом наметили скотный двор.

– Отстроимся – хорошая усадьба будет. Огородимся – не подступись ни зверь, ни лихой человек, – радовался Дубов. – А все наш дорогой Борис Михайлович, без него бы пропали. Он да Фома Кузьмич – форменно наша надежа. А мы все… – Дубов покосился на Риснея и на своих сыновей, – неженки, белоручки, барчата. Вот Владека я хвалю. Трудится на совесть, значит, дельный человек из него получится.

В трудах и заботах незаметно прошел август. Посвежело. Лес в верхней части своей, у каменного обрыва, стал украшаться багряными и золотыми красками. Осень опускалась на долину медленно, не спеша. Обильней становились туманы по утрам. Посеянная полоска озимой ржи оделась в изумрудную зелень. Зяблевое поле, приготовленное под весенний сев яровых и для овощей, под огород, жирно отливало черноземом.

Большой шестистенный дом весело желтел свежеструганными бревнами. Высокий островерхий частокол окружал усадьбу. Рядом заложены были постройки конюшни, хлеба для коров и овец. Поднимался частокол и вокруг скотного двора. Вдали желтело небольшое легкое строение, наподобие будочки. Это соорудили ванную на теплых ключах.

Дом состоял из двух половин, разделенных прихожей. В одной части помещались кухня и две комнаты – Фомы Кузьмича и Ахмета с Марфугой. В другой был общий зал-столовая и три комнаты: стариков Дубовых, наша и холостяков – Риснея и сыновей Дубова. Жилище вышло грубоватое, но солидное и теплое. Сложили кухонную плиту и отопительные печи. В общем зале устроили камин. Бревен было вдоволь, труднее было заготовить доски для пола, потолка, дверей. Ахмет и Фома Кузьмич долгие дни, взобравшись на козлы, работали с маховой пилой. Мебель получилась неказистой на вид, но прочной и удобной – столы, табуреты, скамьи. Обзавелись и шкафами для одежды, для посуды. Крышу сделали из тонких бревен, покрыли их каменными плитами, как черепицей. Стекла у нас оказалось недостаточно. Пришел на помощь англичанин. Он предложил использовать для окон фотопластинки. Снимки он отпечатал, архив же пластинок передал отцу. Окна из такого материала получились замечательные. Свет они пропускали тусклый, но зрелище было редкостное. На окнах можно было проследить весь путь и приключения нашего общества, начиная со сбора в городе и кончая строительными работами и новосельем. Обитатели дома часто любовались этой своеобразной выставкой.

Мать украсила свою комнату привезенными из города (картинами), фотографиями, ковриками. Уголок нашей семьи получился уютный.

Пианино поставили в общей комнате. Накануне переезда в дом вспыхнуло электричество. Динамо-машина работала на двигательной силе ручья в маленькой пещерке сзади дома. Вода с саженной высоты падала на лопасти деревянного колеса, от которого шли провода к динамо.

В октябре подготовка к зиме была закончена. Новоселы обеспечили себя жильем, продовольствием, топливом, светом, а скот – помещениями и кормами. Но вымотались все до последней степени, так как работали буквально дни и ночи.

Зима наступала медленно, не торопясь. Золотой багряный пояс в лесу опускался все ниже, охватил весь лес. Пожелтела трава. Начались утренние заморозки. Утром трава сверкала, искрилась инеем, днем пригревало. В лесу с легким шелестом падали листья, нога тонула в них, как в пушистом ковре. Припечалясь, теплились по ночам в темном осеннем небе звезды. Пришли длительные обкладные дожди, ненастные дни. Падали густые туманы.

Снег выпал внезапно. Накануне моросил дождь, к полуночи похолодало и как бы несмело, поодиночке стали опускаться пушистые узорчатые снежинки. Ночью снег пошел сильней. Утром вся долина – и луга, и леса – оделись в белый пушистый наряд. Незамерзшее темнело озеро, а в камышах изредка перекликались одинокие припоздавшие утки. Позже мы убедились, что часть озера не замерзает совсем, со дна здесь бьют теплые ключи.

Утром отец разбудил нас радостным сообщением:

– Ну, дети, сегодня будем обновлять лыжи!

Торопливо одевшись, мы выбежали на крыльцо. Яркий свет ослепил нас. Долина, покрытая снегом, искрилась под солнцем. От незамерзшего озера поднимался пар.

Снег лег прочно, не растаял. Крепчали морозы. Зима вступала в свои права.

Зимой особенно явственно ощутили мы тишину нашей долины. Отгороженная от внешнего мира высокими гребнями гор, она не знала ни бурь, ни ветров, ни буранов. Снег здесь падал тихо, медленно, большими хлопьями.

Когда закончилось оборудование нашего жилища, отец принялся за неведомую нам работу. Вначале он что-то вычерчивал, вычислял, прикидывал. Затем, обложившись инструментами, катушками проволоки, белой жестью, долго мастерил какой-то аппарат, маленький, но сложный. Однажды, выбрав день потеплей, они вместе с Ахметом и Фомой Кузьмичом натянули между вершинами двух высоких сосен на склоне горы проволочную сетку. Ветви кроны деревьев начинались высоко от земли, чтобы добраться до них, пришлось сделать высокую лестницу. От этого сооружения в дом протянули двойной провод, прикрепили его к установленному в общей комнате аппарату.

– Что мастеришь, Борис Матвеевич? – поинтересовался старший Дубов. – Телеграф, что ли? Смотри, как бы весной на твоей сетке вороны гнезд не настроили.

– Телеграф, Андрей Матвеевич, телеграф… Вы угадали. Новости будем получать, – сказал взволнованно отец.

– Что же за новости вы с тех сосен получите? Ведь провода-то у вас дальше не идут?

– Беспроволочный телеграф будет…

– Ого! – воскликнул Рисней. – Инженер Кудрявцев хочет радиостанцию соорудить? Как на военных кораблях? По способу Маркони?

– Нет, по способу русского ученого Попова, – возразил отец.

– Виноват, насколько мне известно, английское адмиралтейство оборудовало свой военный флот установками беспроволочного телеграфа по способу, изобретенному и запатентованному Маркони, – доказывал англичанин. – Да и ваше военное ведомство купило права на такие установки у него же.

– Запатентовано это изобретение было, верно, Маркони, но изобретено оно было ранее нашим русским ученым Поповым, – спорил отец.

– Что же, Маркони перехватил секрет Попова? Технический плагиат?

– Как хотите называйте. Да это уже не секрет теперь. В технических кругах и в России и за границей отлично знают подлинную историю с изобретением беспроволочного телеграфа.

– Э, бросьте, мистер, спорить – вмешался Дубов, – не впервой иностранцы изобретения русских за свои выдают. Бритвами, и теми не брезгуют.

– Бритвами?! – не понял Рисней, высоко поднимая брови.

– Ну да, обыкновенными бритвами. Их делают у нас в Нижегородской губернии, в селе Павлово, в кустарных мастерских. Хорошие бритвы, заграничным не уступят. И дешевые. А немецкие торговцы додумались закупать по дешевке павловские бритвы, увозить их в Германию, в город Золинген, там ставить заводскую марку и ввозить эти бритвы вновь в Россию под видом заграничных, золингенских, и по дорогой уже цене.

– Да? – поморщился Рисней. – Очень может быть. На то и коммерция.

– Увы, мистер, – подал голос и Георгий, – судьба изобретения нашего ученого Попова – не исключение. Наши министерства не очень торопятся. В прошлую русско-германскую войну радиотелеграфом пользовались не только морские суда, но и штабы крупных сухопутных военных штабов, в том числе и английских.

Рисней утвердительно кивнул головой.

– Говорят, что большевики снабдили радиостанциями штабы не только фронтов и армий, но и многих дивизий, – продолжал Георгий. – Есть радиостанции и при штабах войск адмирала Колчака и генерала Деникина. С помощью их они устанавливают контакт. А большевики, как я слышал, соорудили в Москве такую сильную радиостанцию, что могут передавать свою пропаганду по беспроволочному телеграфу по всей Европе. Интересно бы послушать новости обоих источников – от белых и от красных. С азбукой Морзе мы, конечно, разберемся, лишь бы нешифрованные были передачи. Энергия у нас есть для питания станции, провода тоже. А вот с микрофонами как?

– У меня есть телефонный аппарат… – сообщил отец.

– А… Попробовать стоит. Конечно, мы только принимать сможем.

– Да, для оборудования вещающей станции у нас нет необходимых приборов.

– А что бы тогда? – поинтересовался Андрей Матвеевич.

– Тогда мы смогли бы послать кое-что от себя… Запрос сделать… Кричать на всю Россию, повествуя о своих приключениях.

– Глупости! – отрезал Дубов. – Это-то нам ни к чему, обойдемся без запросов, проживем пока смирненько, никому о себе не заявляя. Принимать телеграммы – дело полезное, а запрашивать обождем, нечего самим на рожон лезть.

Наконец одним декабрьским вечером аппарат ожил. Папа долго сидел возле него, прижав к уху телефонную трубку и повертывая пуговку своего аппарата, – ловя, как он говорил, волну. И вдруг он кивнул головой наблюдающему за ним Георгию:

– Есть…

Они слушали оба, чередуясь. Очевидно, сведения, принятые аппаратом, были нерадостны, судя по тому, что у Георгия было сильно расстроенное лицо.

– Ну, что хорошего? – спросил Андрей Матвеевич.

Георгий, бросив трубку аппарата, махнул в сердцах рукой:

– Колчак продолжает отступление, красные в Томске…

– В Томске?! – воскликнули все присутствующие.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – комически развел руками Фома Кузьмич. – Не скоро дойти теперь правителю до Москвы! – и нельзя было понять, сожалеет он или радуется неудачам Колчака.

Англичанин лишь свистнул.

Как бы желая удостовериться в истине полученных новостей, все по очереди брали слуховую трубку, прижимали ее к уху. Дошла очередь и до меня. Я услышал в трубке лишь потрескивания и писк.

Послушала Клавдия Никитична, покачала головой, плюнула и перекрестилась:

– Тьфу, наваждение! И какие это новости – писк один! Протянули невесть где, на дереве, проволоку, напутали тут ее и слушают, как малые дети забавляются! Плюньте на проволоку вашу, дайте я лучше на картах вам погадаю, всю правду-истину скажу.

Англичанин и отец рассмеялись, а Андрей Матвеевич рассердился:

– Ложилась бы ты, мать, спать лучше.

– А не врут большевики, распространяя из Москвы свою пропаганду? – осторожно справился Николай Дубов.

– Мы же принимаем Омск, – сказал Георгий.

– Ну?

– Ну и там красные…

Все замолчали. Мама в этот вечер долго плакала и о чем-то тихо говорила с отцом.

В долгие зимние вечера занимались кто чем мог. Электрическое освещение скрасило нашу жизнь. Камин придавал залу уют. Мама обычно читала и перечитывала свои романы. Дочитает до конца и принимается снова. С клубком шерсти на коленях дремала Клавдия Никитична. Андрей Матвеевич прохаживался по залу, вполголоса напевая. Отец, Фома Кузьмич, Ахмет и Марфуга что-либо мастерили. Николай хандрил, бесцельно слоняясь взад и вперед, или валялся на кровати в комнате холостых. Георгий подолгу просиживал у радиоприемника и все слушал. Рисней, с неизменной трубкой в зубах, безмятежно смотрел в окно, развалясь в кресле. О чем думал англичанин, волею судеб занесенный с берегов Темзы в глухую долину Урала, никто не знал. Люба обычно засыпала на руках у матери, зачастую не дождавшись даже ужина.

Когда приемник был свободен, я присаживался к нему и слушал. Я разучил с помощью отца азбуку Морзе. Пискливые звуки стали принимать для меня определенный смысл. Вначале я разбирал передачу по записи, а вскоре мог уже читать на слух.

Новости с фронта были неважные, но Андрей Матвеевич не сдавался:

– Потерпим. Война кончится – купим эту долину или на правах первых исследователей закрепим за собой. Курорт соорудим. Железную дорогу сюда проведем. Модную водолечебницу откроем. Природа, экзотика и лечение! Публика экзотику любит.

– Экзотики тут хватает, – откликнулся англичанин. – Но только едва ли рентабельное дело будет. Железнодорожную ветку сооружать – дорого обойдется, и расходы не окупятся.

– Дороги будут, будут и прибыли. Реклама поможет. Денег на нее не пожалеем. Курорт для ревматиков и сердечнобольных. Исключительная целебность! Изумительная красота! Скажем, назовем курорт «Долина роз»… снимки в газетах и журналах напечатаем… А золото? Большое золото водится по Гремящему потоку, можно и прииски тут открыть.

– Да ведь это все ваши догадки? – выпытывал англичанин, состроив равнодушное лицо.

– Какие там догадки! Точно вам говорю! И толк в этом понимаю! Пробу мы с Борисом Михайловичем еще раньше брали. Да и сердце у меня на золото вещун, обязательно приобретем земли вокруг Круглой горы!

И старый золотопромышленник, размечтавшись, рисовал самые соблазнительные картины.

А вести с фронта приходили мрачные. Разбитые армии Колчака в беспорядке катились на восток к Байкалу. Наступление Деникина на Москву сорвалось. Потерпев поражение, он отступал поспешно к югу. К середине зимы, вслед за восточным, распался и южный фронт. В феврале адмирал Колчак был захвачен в плен и расстрелян. Армия Деникина оставила Дон, Кубань, остатки ее удержались в Крыму.

К весне Советская власть утвердилась почти по всей России. Андрей Матвеевич все чаще пел молитвенное, что у него было признаком душевных переживаний. Георгий метался по комнатам, не находя покоя. Николай мрачно отмалчивался. Лишь англичанин не сдавался:

– Не хороните капитализм раньше времени, господа. Он поживет еще долго, верьте моему слову.

– А революция? – возразил отец. – В Европе кризис за кризисом. Распалась германская и австро-венгерская монархия. Пламя революции озаряет мир. Пожалуй, Ленин прав, говоря, что время работает на большевиков.

– Нет, революция – явление, ограниченное странами, побежденными в войне.

– Верно, Рисней прав, – поддержал англичанина Георгий Дубов. – Зачем бунтовать народам, если они победили, получили от войны добычу и славу? В пятом году Россию побили – бунт. В семнадцатом не выдержали – бунт…

– Революция – не бунт, а революция, дорогой Георгий, – вежливо, но твердо поправил отец.

– Я вам не Георгий, а господин Дубов! – вспылил Георгий. – Помните это, товарищ Кудрявцев! Вы – красный совнархозовский специалист! Фирма Дубовых не будет нуждаться в ваших услугах, когда мы вернемся из этой тюрьмы!

– Это лучше знать Андрею Матвеевичу.

– Выскочка! Плебей с дипломом!

– Мальчишка!

Впервые я видел отца в таком состоянии. Сжимая кулаки, он подходил к Георгию. Люба, испугавшись, заплакала.

– Борис Михайлович! – крикнула мать. – Остановитесь! Вы пугаете детей!

– Я проучу этого мальчишку!

Георгий выхватил из кармана револьвер.

Но тут с неожиданной быстротой к Георгию бросился Фома Кузьмич. Схватив офицера за правую руку, он с усилием повернул ее. Скрипнув от боли зубами, Георгий выронил револьвер.

– Стой, барин, не балуй! А то мы и связать тебя можем, – вымолвил с усилием Фома Кузьмич. – Здесь тебе не екатеринбургская контрразведка, – руки-то распускать.

– Молчать! – затопал ногами Георгий Дубов. – Это что, бунт?! Инженер Кудрявцев! Приказываю прекратить безобразие! Господа, чего вы смотрите?

Рисней не шевельнулся в своем кресле. Николай в замешательстве дрожащими руками снимал и надевал очки.

– Фома Кузьмич, оставьте, – тихо молвил отец. – Мы закончим этот разговор после.

Георгий, почувствовав себя свободным, повернулся и, тяжело дыша, пошел в комнату, забыв о револьвере, валяющемся на полу. Проходя мимо радиоприемника, он внезапно остановился и, прежде чем кто-либо успел помешать ему, размахнулся и ударил кулаком по аппарату. Раздался треск. Обломки приемника застучали по полу.

Первым опомнился отец. Подойдя к аппарату и осмотрев его, он сказал:

– Дело исправимое…

После этого происшествия Георгий стал чаще уединяться в своей комнате или уходил из дому с ружьем и на лыжах. Возвращался он обычно с пустым ягдташем, без дичи.

Зима тянулась долго. Казалось, и конца ей не будет. Бури, ветры, бураны не нарушали покоя долины. Они бушевали где-то в стороне. Снег падал тихо.

В конце марта резко потеплело. Со склонов горы зашумели ручьи.

– Странно, что в долине, внизу, не видно не только лосей и коз, но и зайцев, – недоумевал Рисней. – Они ушли, видимо, на высоты, на взгорье.

– Наверное, там корм раньше появляется, – предположил Андрей Матвеевич. – Или распугали наши охотники: здешний зверь к людям и шуму непривычный.

– Борис Михайлович, – доложил через некоторое время отцу Ахмет, – скотина ушла в гору, во двор нейдет.

Это встревожило отца.

– Видимо, скот чувствует опасность наводнения. Надо принять меры.

– Неужели и нам что-либо угрожает? – обеспокоился Дубов.