Текст книги "У озера Хасан"

Автор книги: Иван Мошляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

СНАЙПЕРЫ

Пулеметную мы заняли. Теперь предстояло подготовиться к дальнейшему продвижению.

Японское орудие обстреливало нас с Заозерной. Со стороны реки Тумень-Ула японцы установили станковые пулеметы, тщательно замаскированные. Огонь этих пулеметов мешал нам правильно распределить свои силы на сопке.

– Мы им сейчас заткнем глотку! – сказал лейтенант Евдокимов.

Он с десятью бойцами взял четыре пулемета и незаметно установил их в кустарнике, за маленькой возвышенностью: два направил на Заозерную, два – на пулеметное гнездо у реки. И так мастерски повел огонь, что скоро замолчали и пушка и пулеметы японские. Только завидит Евдокимов, что к пушке приближаются японские артиллеристы, он дает очередь. Японцы отбегают, прячутся. Потом опять. Так пришлось пушке стоять без дела – евдокимовские снайперы-пулеметчики не подпустили к ней ни одного японского солдата. Мы смогли без особых помех перегруппироваться. Позже пулеметы Евдокимова замечательно поддерживали наше наступление.

Отличились еще в этот день снайперы Корнеев и Русских. Крепкие парни, хладнокровные, решительные, находчивые.

Я уже говорил о том, какие должны быть нервы у снайпера. Но этого мало, чтобы стать сверхметким стрелком. Снайперы ведь действуют в бою не массами, не подразделениями, а в одиночку, каждый сам по себе. Снайперу дают, например, такое задание: подавить огневую точку противника. Допустим, окопался где-нибудь вражеский снайпер или пулеметчик или установлено замаскированное орудие. Из этой точки противник ведет огонь, стреляет. Снайпер должен заставить точку замолчать. Тут, в бою, уж некогда спрашивать у командира, с чего начинать выполнение задания. Надо самому думать, да побыстрей. Снайперу нужно научиться считать время не часами и не минутами, а секундами и долями секунды. Нужно сразу спрятаться или окопаться, чтобы на поверхности земли и духу твоего не было. Только ствол винтовки незаметно высовывается из кустика или из-под пучка травы.

Снайперская винтовка – тоже не простая вещь. Снайпер смотрит в оптический прицел – подзорную трубу, установленную над затвором винтовки. В эту трубу удаленные предметы кажутся близкими и ясными.

Снайпер должен прицелиться, учесть силу и направление ветра и еще много разных обстоятельств, влияющих на полет пули, и плавно спустить курок.

А за те секунды, которые вам понадобились на то, чтобы прочесть здесь описание выстрела, снайпер должен сделать не один, а много выстрелов. Он бьет по движущимся, перебегающим, замаскированным противникам, по их командирам и наблюдателям, по пулеметным щелям в башнях вражеских танков, по спрятавшимся в подземных укреплениях вражеским снайперам и пулеметчикам. А своего существования выдать нельзя ни единым движением. Если пошевелишься неосторожно, или приметно сомнешь траву, или если блеснет в сумерках огонек из твоей винтовки – погиб. Закидают тебя враги снарядами, засыплют свинцовым градом – и нет тебя.

Опасное, но славное дело – быть снайпером. Зато и боялись же японцы наших сверхметких стрелков!

Корнеев и Русских – это наши «зубры», бывалые, опытные бойцы. Учились они у меня в снайперской команде, стали отличными стрелками. Когда окончился срок их службы в Красной армии, они остались на сверхсрочную – не захотели уходить из родного полка.

3 августа днем лежали мы с ними на скате Пулеметной сопки. Шла перестрелка. Одна японская пушка нас очень донимала: хорошо замаскировалась, пристрелялась и била.

Дал я задание своим снайперам: обнаружить пушку и вывести из строя ее прислугу. Приникли тут два друга к своим прицелам – лежат, молчат.

Минута прошла. Потом разом – два выстрела. Через несколько секунд – еще два. Прислушиваюсь – молчит японская пушка.

Через минуту заметили наши снайперы – метрах в четырехстах от нас по зарослям пробираются гуськом шесть японцев. Видно, хотят зайти нам в тыл. Корнеев и Русских разом вскинули винтовки. Вижу, падают из шестерых японцев двое – передний и задний. Остальные четверо растерялись, не понимают, откуда опасность, куда бежать – вперед или назад. Снова двойной выстрел – упали второй и пятый японцы. А через секунду и последних двух не стало.

По одному патрону на каждого врага – больше настоящему снайперу тратить не полагается.

Не хуже этих двух «зубров» бил японцев снайпер Крюков. Он был серьезно ранен в бою, но наотрез отказался уйти в тыл. Сделал себе перевязку и продолжал стрелять. С поля боя он ушел одним из последних.

Японским снайперам пришлось хуже, чем нашим. То ли у них сноровки нехватило, то ли у наших красных бойцов ее было с избытком – объяснить не сумею. Но вот какой случай произошел через несколько дней после взятия Пулеметной.

Заметили мы, что где-то притаился японский снайпер. Младшему командиру комсомольцу Мичугову было дано задание: найти этого снайпера и уничтожить.

– Есть найти и уничтожить японского снайпера!– ответил Мичугов и забрался на возвышенное место, откуда удобнее наблюдать.

Смотрит Мичугов внимательно в бинокль, разглядывает каждую кочку. Вдруг видит – где-то в поле на долю секунды взметнулась легкая пыль, по траве узкой полоской пролетела рябь. Откуда бы это? Линия расположения японцев метров на двести дальше от того места. Кругом поле, трава. Значит, сидит там снайпер, высланный впереди линии фронта. Мичугов неотрывно следил за намеченной точкой. Вот опять мелькнула полоска ряби. Так и есть – это трава клонится от ветра, поднятого пролетающей пулей.

Прицепил Мичугов к поясу несколько гранат и пополз.

Мы с тревогой смотрели ему вслед. Нет ничего опаснее, как подбираться к засевшему в секрете снайперу, да еще по такой открытой местности, в низкорослой траве.

Но Мичугов полз с умом, мастерски. Ползти по земле ведь тоже надо уметь. Сначала медленно выдвигается одна рука, потом другая, потом нога, потом другая нога, наконец подтягивается туловище. Шаг сделан. Не торопясь, так же начинают делать второй шаг. Голову поднимать нельзя, носом роешь землю и направление угадываешь больше чутьем и соображением.

Метров триста прополз таким образом Мичугов. Он решил взять снайпера живым. Наконец до логова снайпера осталось несколько шагов. Еще раз, другой подтянулся Мичугов – и схватил рукой ствол винтовки японца. Выстрелил снайпер, да неудачно – только ранил Мичугова в ладонь.

А наш комсомолец Мичугов как ударит японца гранатой по голове – и прикончил.

Японскую снайперскую винтовку прихватил Мичугов с собой да еще из любопытства подобрался поближе – заглянул в яму, где скрывался снайпер. Яма была устроена аккуратно, бойница сделана в виде узкой щели. На дне ямы оказались продукты и запас воды и водки. Видно, самурай собрался здесь немало времени провести.

Обратно славный комсомолец Мичугов добрался тоже ползком, осторожно. Осмотрел я винтовку, которую он принес. Винтовка была, как говорится, «не глянец». Наша советская лучше – верней бьет и надежней.

КОММУНИСТЫ

Два дня у нас была передышка. Наше командование собирало силы для решающего удара.

Мы это время использовали для отдыха и подготовки к новым боям.

5 августа в ложбинке под прикрытием горы шло партийное собрание. Японцы постреливали, снаряды то и дело гудели над нами в небе. Но даже самые молодые бойцы уже не обращали на них внимания: обстрелялись, привыкли, перестали «кланяться» – нагибаться под пулями.

Важнейший вопрос обсуждали коммунисты на своем собрании.

Был получен приказ: в ночь на 7 августа занять высоту Заозерную.

Значение этого приказа должен был понять каждый коммунист в части, каждый комсомолец, каждый беспартийный боец. Это было задание партии, задание правительства, задание стосемидесятимиллионного советского народа.

Кто выступал – говорил коротко. Вообще в Красной армии слишком длинные речи не в почете, а тем более в боевой обстановке.

Комиссар, и командир полка, и командир дивизии четко объяснили, что нужно сделать, чтобы выполнить задачу. Коммунисты на этом собрании решили: наша часть должна первой вступить на сопку Заозерную и поднять на ее вершине красный флаг, священный флаг социалистической родины.

Тут же началось соревнование: какая рота или взвод нашей части завоюет право поставить флаг на сопке.

К вечеру все командиры подразделений запаслись красными флагами. Каждый стремился быть первым.

На том же собрании стоял вопрос о приеме в ряды партии.

За несколько дней в моей полевой сумке скопилось тридцать заявлений от бойцов и командиров. Второпях, на клочках бумаги, в перерыве между двумя атаками, были написаны эти заявления.

Люди просили принять их в большевистскую партию.

Об этих товарищах не нужно было много говорить. Они прошли боевую проверку. Под огнем противника, не щадя жизни, они показали свою преданность великому знамени Ленина – Сталина.

Комсомолец Глотов командовал взводом. 2 августа он брал Пулеметную сопку с левого фланга. Во главе взвода он шел бесстрашно, как настоящий большевик, и закидывал японских самураев гранатами. Он был человек большой отваги и преданности.

Мы приняли Глотова в партию.

И таких, как Глотов, было много. За время боев наша партийная организация не редела, а росла. В комсомол же за эти дни вступили почти все молодые бойцы полка.

Старший лейтенант Змеев до собрания не успел подать заявление о приеме в партию. Он передал мне заявление на следующий день, перед самым штурмом Заозерной.

Змеев с виду малозаметный человек. Невысокий ростом, говорит очень тихо, сдержанный. Протягивает мне заявление и говорит вполголоса, отрывисто:

– Хочу в бой итти коммунистом. Если убьют, считайте коммунистом.

– Будем считать тебя коммунистом, товарищ Змеев, – ответил я.

Пожали мы друг другу руки и разошлись по местам.

ПОДГОТОВКА

Ночь перед штурмом прошла спокойно. Часть бойцов стояла в боевом охранении – на наблюдательных постах. Но и остальные не спали. В окопах и просто на траве сидели красноармейцы и командиры, не выпуская оружия из рук. Медленно проходили ночные часы.

Утро началось грохотом орудийного выстрела. Уже рассветало; от сопок длинные резкие тени падали в долину.

Над вершиной Заозерной невысоко поднялась черная тучка и через минуту спала вниз. Это был разрыв снаряда. Наша артиллерия начала подготовку к атаке.

Я видел в бинокль, как рвутся снаряды у японских окопов и батарей. Взлетало облачко земли, а с ним колесо орудия или пулемет.

Японцы заволновались, забегали, стали отстреливаться. Но все гуще ложились наши снаряды вдоль гребня Заозерной, отголоски разрывов эхом докатывались до нас.

В это утро наши артиллеристы показали класс стрельбы. Они вели ураганный огонь по точно намеченным целям. Кажется, ни один снаряд не пропал даром.

Командир артиллеристов старший лейтенант Моисеев нащупал японское «гнездо», склад боеприпасов. И прямо угодил туда снарядом. Рванулись, взлетели на воздух японские гранаты, целая пушка была подброшена взрывом на несколько метров вверх, и, видно, плохо пришлось самураям от собственного своего порохового склада.

Уцелевшие японцы бросились бежать. Моисеев преследовал их метким шрапнельным огнем, пока не уничтожил всех.

Бойцов наших жгло нетерпение, рвались в атаку:

– Скоро ли?

Я, как мог, успокаивал:

– Дайте срок, нужно ведь для нас путь подготовить. Сначала артиллерия разворотит японские окопы, батареи и укрепленные точки, а потом уж пехота пойдет. Чем лучше артиллерийская подготовка, тем меньше мы понесем жертв. Помните, что товарищ Ворошилов сказал: победу надо одерживать малой кровью, беречь жизнь каждого красноармейца.

Но трудно успокоить людей, когда они видят, что на нашей, на советской земле стоят захватчики. Хмурились бойцы, отворачивались, ничего не отвечали.

Уже далеко за полдень было, а канонада все не прекращалась. Солнце жгло, день был на редкость жаркий.

Мы лежали и слушали, как ухают пушки, как протяжно воют летящие снаряды. И вдруг появились новые звуки. Тихое, но явственное гуденье услышали мы откуда-то издали, с севера.

– Самолеты! Ура, самолеты летят!

Они появились из облаков, лежавших на горизонте. Ровным строем летели они, как на парад. Это были могучие, быстроходные бомбардировщики в сопровождении истребителей и штурмовиков. Через несколько минут они уже мчались над сопкой Заозерной на большой высоте.

В какой момент от самолета отделяется бомба, как она летит вниз – уследить трудно. Зато очень хорошо видно, где она упала: столб земли и осколков поднимается на высоту пятиэтажного дома.

Самолеты пролетали над сопкой – одна группа, другая, третья, четвертая... много их было! И после каждой группы в воздухе повисала туча разрывов.

Японцы встретили самолеты яростным огнем зенитных батарей. Но наши летчики с замечательным искусством уходили из-под обстрела. Они маскировались в легких облачках, висевших на небе, ныряли вниз, «свечкой» набирали огромную высоту и беспощадно забрасывали самураев бомбами.

По вспышкам японских зениток летчики узнали, где расположены батареи врага, и туда направили главный удар.

Пролетели самолеты, повернули назад. Это был первый залет. Видны стали черные пятна на зеленом теле сопки – места, где разорвались бомбы.

Высоко-высоко в небе были наши герои-летчики, но хотелось протянуть им руку и крепко пожать.

На всю жизнь я запомнил маленький истребитель, который вступил в бой с целой зенитной батареей японцев.

Летчик, видимо, нащупал замаскированную батарею, спустился низко и дал по ней очередь из пулемета. Японцы открыли по нему стрельбу, да куда там! – истребитель пулей взлетел вверх, развернулся и вновь пошел на снижение и опять обстрелял батарею.

Так несколько раз. Будто заколдовали эту машину – не берут ее японские снаряды. И вдруг с большой высоты истребитель пошел прямо вниз, крутясь «штопором».

«Ну, – думаю, – подбили все-таки. Погиб наш товарищ».

И японцы, видимо, решили, что машина подбита, и прекратили стрельбу.

Вот уже метров двести до земли осталось, не больше.

Вдруг истребитель вышел из штопора, полил пулеметным огнем батарею и ускользнул вверх. Поняли японцы, что советский летчик издевается над ними, да поздно.

Долго глумился этот истребитель над японской батареей и заставил все-таки ее замолчать – расстрелял с воздуха.

Жаль, до сих пор не знаю, как фамилия этого летчика, – хотелось бы с ним познакомиться.

После первого залета последовал второй, третий, четвертый.

Японцы, боясь опять выдать свои батареи, уже не пытались отстреливаться.

Часа два всего продолжалась бомбардировка Заозерной с воздуха. Но когда самолеты улетели, я не узнал знакомой сопки. Она была разворочена и изуродована, местами вся земля с поверхности была сорвана взрывами, и обнажился скалистый остов горы.

Японские укрепления были аккуратно продырявлены бомбами вдоль и поперек. В иных воронках, кажется, можно было спрятать целый батальон.

Я думаю, теперь на сопке Заозерной года три ничего расти не будет.

Подготовка к штурму закончилась. В наступление пошла пехота.

ФЛАГ РОДИНЫ

Мы двинулись в пять часов дня. До вершины Заозерной было не больше трех километров. Чтобы пройти это расстояние, нам понадобилось пять с половиной часов непрерывного боя.

Воздушная и артиллерийская бомбардировка разворотила укрепления японцев. Много самураев бесславно окончили свою жизнь в этот день. Но еще остались невредимые японские батареи, да и солдат достаточно уцелело. Чтобы удержать сопку, японцы стянули огромные силы: несколько десятков тысяч человек.

Перед нами лежала изрезанная, бугристая низина с болотами, трясинами и низенькими холмиками, поросшими высокой травой.

Сначала двинулись мощные быстроходные танки. Они расчищали и указывали нам путь.

Японцы встретили танки артиллерийским огнем. Стреляли почти в упор, прямой наводкой. Но танкистов наших не остановили.

Трудно рассказать словами, как выглядит поле сражения, по которому идут танки.

Я не первый год в армии, кое-что повидал. Но когда огромные боевые машины рванулись вперед, ныряя по пригоркам, подминая под себя деревца, разбрызгивая лужи, мне стало страшно и весело.

Танкисты утюжили склоны Заозерной, раскидывая укрепления и стреляя по разбегавшимся японцам. Японскую пушку, которая попала под гусеницы, просто вдавило в землю тяжестью танка.

Много славных подвигов совершили в этот день танкисты. Их командир, который вел «головную», переднюю машину, забирался на такие крутизны, что казалось – вот-вот танк перевернется и скатится вниз.

За танками пошла пехота. Наступали с разных сторон, рассыпавшись по полю. Каждый шаг делали с боем. Сначала продвигаются пулеметы, косят неприятеля, заставляют отступать. Потом бойцы со штыками наперевес, с гранатами прорываются вперед и еще дальше отбрасывают самураев. Прошли пятнадцать-двадцать метров – опять подтягиваются пулеметы, и бой продолжается.

Я шел с батальоном, который продвигался по самому берегу Хасана. Местами озеро глубоко вдается в скалистый берег, получаются заливы, бухточки. Мы бежали, часто по пояс в воде, высоко подняв оружие, от прикрытия к прикрытию.

Жара стояла невыносимая, пот градом лился по лицу. Японская артиллерия била по каждому замеченному бойцу.

Красноармеец Попов нес станковый пулемет. Переходили болотце. Вдруг Попов почувствовал, что его сапоги засосала жидкая грязь, двинуться вперед нельзя. Чтобы высвободиться из трясины, нужно было выпустить из рук пулемет. Но Попов изловчился, вытянул одну ногу из сапога, потом другую и босиком побежал дальше. Добрался до кочки, установил свой пулемет – и ну поливать огнем японскую пехоту!

Благодаря находчивости Попова часть быстро продвинулась вперед и заняла нужный пункт. Наступление в этом направлении было обеспечено. Я направился к третьему батальону.

Вдруг вижу – лежит в траве пулеметная лента, двести пятьдесят патронов. Обронил кто-нибудь. Захватил я ленту с собой, бегу дальше.

Третий батальон шел по открытой местности. Японские пули летели над головами. Пуля на лету тоненько воет, поет, как большой комар. Снаряды японские рвались кругом. Но батальон шел вперед.

Я встретил командира пулеметной роты лейтенанта Шустрова. Давно мы с ним дружили, он был замечательный человек: веселый, храбрый, преданный.

– Эй, – кричу, – Шустров! Вот тебе подарок – двести пятьдесят штук патронов.

Взял Шустров ленту, усмехнулся.

– Спасибо, пригодится самураям на закуску.

Только мы с ним расстались, слышу – рядом что-то тяжелое упало в траву. Я оглянулся – нет Шустрова. Кричу:

– Шустров!

Он молчит. И вдруг я вижу: лежит Шустров ничком в густой высокой траве, пулеметная лента зажата в руке. «Чего он, – думаю, – огня испугался, укрывается?»

Наклонился я над товарищем своим, командиром пулеметчиков Шустровым, и увидел, что он мертв. Японская пуля ударила его прямо в сердце.

Больно мне стало. Чувствую – не могу слова сказать. Снял с Шустрова наган, взял его партбилет, документы, сунул себе в сумку. Потом вынул из остывшей руки пулеметную ленту и пошел.

Я знал, что горько поплатятся японцы за кровь моего друга лейтенанта Шустрова, за кровь многих верных сыновей нашей родины, которые, как и он, погибли в славном бою.

Третий батальон продолжал наступление.

Ленту, взятую у Шустрова, я отдал пулеметчикам.

Вышел из строя командир батальона старший лейтенант Разодеев – его тяжело ранило в ногу. После него я был старшим в батальоне. Раздумывать в бою некогда, я крикнул:

– Слушай мою команду!

И с этой минуты ответственность за батальон легла на меня.

Мы приближались к скатам Заозерной. Был уже вечер.

С командиром первого батальона Змеевым мы договорились, кто с какой стороны будет наступать. Я повел своих бойцов с левого фланга, он – с правого.

Проволочные заграждения нас не остановили – мы их резали ножницами, рвали гранатами и шли вперед. У самого подножья Заозерной мы наткнулись на телеграфный провод, натянутый невысоко над землей. Зачем? Право, не знаю. Может быть, японцы думали, что в темноте бойцы будут спотыкаться о него и падать. Но я просто наступил на него ногой, и мы перешли эту «преграду».

Крутизна была большая, пришлось карабкаться ползком по высокой траве. В темноте можно было неожиданно нарваться на врага или случайно обстрелять своих. Шли осторожно. Но та же темнота помогла нам – японцы потеряли из виду направление, в котором двигался батальон, и сосредоточили главные силы в другой стороне.

Наконец мы выскочили на вершину. Коротким штыковым ударом и гранатами мы отбросили японскую часть назад, на скаты сопки.

– Давайте флаг! – закричал я.

Откуда-то появилась длинная палка с заостренным концом. Я схватил флаг и крикнул:

– Да здравствует товарищ Сталин! Ура!

– Ура! – закричали бойцы. – Ура великому Сталину!

Я размахнулся и вонзил древко флага в землю. Над сопкой Заозерной, над отвоеванной нами родимой советской землей развевался алый флаг родины.

Мы кричали: «Ура! Да здравствует Сталин! Да здравствует боевой нарком товарищ Ворошилов! Да здравствует советская Сталинская Конституция!»

Минут пятнадцать это продолжалось, и никто не стрелял – ни мы, ни японцы. Самураи, повидимому, одурели, растерялись оттого, что были сброшены с вершины Заозерной.

Но уступать ее без боя они не хотели. Придя в себя, они начали контратаку.