Текст книги "У озера Хасан"

Автор книги: Иван Мошляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

И. Мошляк
Герой Советского Союза
У озера Хасан

В ШТАБЕ

День был выходной, 24 июля 1938 года. Встал я поздно, только в девять часов сел завтракать. Пью чай, а сам все на постель поглядываю: не вздремнуть ли еще часок?

Вдруг на крыльце загрохали сапоги. Стук в дверь. Вбегает посыльный – запыхавшийся, еле дух переводит. Говорит:

– Товарищ лейтенант, вас вызывают в штаб.

Чай мой, конечно, остался недопитым.

По дороге в штаб я прикидывал в уме: по какому служебному делу меня вызывают? Как будто ничего особенно важного на сегодня не намечалось.

Но долго размышлять не пришлось. В штабе, вижу, командир полка товарищ Соленов и комиссар товарищ Бондаренко сидят над картой, задумались.

Поднял голову командир:

– Садитесь. Знакомьтесь с обстановкой. Японцы собрали большие силы в районе озера Хасан. Возможно нарушение границы. Я посылаю туда подразделение. Вам как секретарю партийного бюро нужно быть с бойцами. Собирайтесь!

– Есть! – отвечаю.

А что тут собираться? У нас всегда все собрано. Белье, полотенце, бритву, мыльный порошок, одеяло сложил в чемодан, шинель надел – и готов.

Выступить мы должны были к вечеру. Осталось несколько часов. Я поговорил с коммунистами, с комсомольцами, рассказал бойцам, какая почетная задача возложена на нашу часть.

Положение было напряженное. Радио каждый день приносило нам известия о том, что над Европой сгустились грозные военные тучи. Фашистская Германия собрала свои войска на чехо-словацкой границе.

Этот момент решили использовать японцы. Расчет у них был простой: захватить под шумок кусочек советской земли.

Правильно говорят у нас в Приморье: «На Западе аукнется – на Дальнем Востоке откликнется».

Хитрый был расчет, да просчитались самураи [1]1
  Самураи – так в Японии называлось когда-то сословие дворян-воинов.


[Закрыть]. Спустя несколько дней я своими глазами увидел, как обернулось дело.

В ПУТИ

Грузовики с брезентовыми навесами подъезжали к казармам. Красноармейцы быстро рассаживались на скамейках под навесом, и машина отходила, давая место следующей.

Я всматривался в лица бойцов и командиров – спокойные, уверенные, молодые. «Таких людей, – подумал я, – не запугает и не осилит никто на свете».

Ровно в назначенный час, как приказал командир полка, наша колонна тронулась в путь. Замелькали дома, скоро кончилась улица, и мы выехали в поле.

Люблю я наши места! Невысокие холмы – сопки – поросли дубняком, дорога вьется по подножьям сопок, по оврагам и лугам. Трава в иных местах такая, что рослого человека не видно в ней. Когда тихо, можно услышать, как вдали ухает, шумит океан. Вот все ближе и ближе этот шум, моторы автомобилей уже не могут его заглушить, и за поворотом дороги в вечернем сумраке вдруг открывается темный океанский простор. Волны накидываются на скалистый берег и отходят в белой пене...

В бухте нас уже ждали кавасаки – большие деревянные лодки с мотором позади. Идут они тихо, но поднимают человек тридцать-сорок. Это рыбацкие суда, на них ходят в море рыбу ловить.

Погрузились мы со всем снаряжением и поехали. Проехали морем немного, потом высадились на берег и пошли пешком.

Трудный это был переход. Дорога тяжелая – то в гору, то под гору, то вброд по болоту. Мошкара одолевала – она забивалась в ноздри, в рот, в уши. Но шли мы быстро, жаловаться на дорогу никому и в голову не приходило.

Есть к озеру Хасан другая дорога – удобная и прямая. Но она открыта со всех сторон, японцы могли увидеть нас. А в военном деле успех зависит от внезапности. Враг не должен знать, где мы и какие у нас силы.

Идут бойцы, пот отирают, а сами приговаривают:

– Ничего, за этот переход японцы отдельно поплатятся!

Тихо говорят, полушопотом. Шуметь не полагается: граница рядом. И вдруг командир поднимает руку:

– Стой!

Пришли.

У ОЗЕРА ХАСАН

До берега Хасана еще несколько километров. Но туда раньше времени показываться не надо. Местность, где мы остановились, – просто открытая поляна у подножия сопки, – поросла полынью выше человеческого роста.

Надо замаскироваться: это первая задача. А с нами и кони и вооружение, – как все это спрячешь на голом месте?!

Нашли все-таки выход. Взяли длинную веревку. Переплели ею траву, как плетень плетут. Над этим плетнем на высоте метров трех от земли протянули еще одну веревку и тоже навешали на нее травы. Получилась травяная занавеска. Вблизи-то еще видно, а отойдешь шагов сто – никак не догадаешься, что эта трава не на лугу растет, а стоит стенкой, загораживает целое воинское подразделение.

И началась у нас привычная лагерная жизнь.

Привели себя в порядок: помылись, почистились, оружие еще раз проверили – не подведет ли в бою винтовка, не сдаст ли пулемет. Нет, вычищены, смазаны красноармейские винтовки и пулеметы, в любую минуту они готовы к бою.

Расставили низенькие походные палатки. Повара развели свои кухни за холмиком, чтобы дыма не было видно.

В назначенные часы провели учебные занятия, историю партии изучали. Вечером были партийные и комсомольские собрания.

Со стороны посмотреть – обычная воинская часть в лагере. А на самом деле – усиленное боевое охранение дежурит на окрестных сопках.

Вокруг лагеря расставлены дозоры. Днем по открытому месту проходить нельзя. В траве проделаны ходы, по которым бойцы пробираются согнувшись, осторожно, чтобы ничем не выдать своего присутствия.

А в нескольких километрах от нас наряд пограничников охранял сопку Заозерную, на которую точили зубы японские самураи.

Нужно вам объяснить, как расположено озеро Хасан и на что японцам нужна была наша Заозерная.

У залива Посьет последние километры советской земли тянутся узкой полосой вдоль берега Тихого океана. Здесь – узел, где сходятся три границы: СССР, Кореи и Манчжурии. Корею уже давно захватили японцы, в Манчжурии они тоже полные хозяева. Вдоль границы на нашей территории длинной узкой полосой вытянулось озеро Хасан.

Если встать лицом к озеру, увидишь на противоположной стороне крутые склоны сопки Заозерной, поросшие мелким дубняком. По гребню Заозерной и проходит линия границы. Немного правее Заозерной, на нашей стороне, – другая сопка, поменьше, называется Безымянной.

Пробраться на ту сторону озера, к сопкам, – не легкое дело. Если обходить Хасан справа, то между краем озера и границей нужно пройти по узкой полосе земли, шириной метров двести. Дорога эта совершенно открыта для японских наблюдателей – все видно, как на ладони.

Слева пойдешь – еще трудней. Здесь между берегом и границей всего полтораста метров. Вся местность – в болотах, оврагах, поросла колючим кустарником и жесткой болотной травой. Зато здесь можно пробраться по потаенным тропкам, прячась в зарослях и у подножий мелких сопочек, и выйти к Заозерной незаметно для противника.

Японские генералы знали, что нам трудно будет подвести свои войска на ту сторону озера, чтобы защитить от захватчиков Заозерную и Безымянную.

А для японцев Заозерная – лакомый кусочек. С вершины этой сопки вся наша сторона видна. Если установить на сопке пушки, можно взять под обстрел большой участок советской территории. Для этого японцы хотели захватить всю сопку целиком.

Вот какие планы были у японских вояк. Поэтому-то мы и стояли лагерем здесь, в нескольких километрах от сопки Заозерной, по эту сторону озера Хасан, – небольшая красноармейская часть, высланная вперед, чтобы в нужный момент ответить ударом на первый удар врага.

ОДИННАДЦАТЬ ГЕРОЕВ

Несколько дней прошло в напряженном ожидании. Нельзя было ни громкого слова сказать, ни лишнего движения сделать. Спали по очереди. Из лагеря не выходили. Враг не должен был подозревать нашего присутствия. Мы ждали.

Очень много молодых красноармейцев в эти дни подали заявления в комсомол. Чувствовали бойцы, что приближается серьезное дело, и в бой хотели итти комсомольцами.

Дозоры заметили, что корейская деревушка, расположенная по ту сторону границы, будто вымерла.

Несколько дней подряд никто не выходил на поле.

Это означало, что японцы выселили жителей, видимо готовясь к военным действиям.

До 29 июля все было тихо.

В этот день, как всегда, каждый с раннего утра занимался своим делом.

Пообедали. Как сейчас помню, повара сварили борщ и очень вкусную кашу. Обедать приходилось просто, без затей.

Прямо на траве расстилали брезент. Котелок между коленями – и кушай на здоровье!

Покушали, пьем чай. Вдруг подкатывает легковая машина, выскакивает пограничник.

– Командира подразделения просят немедленно в комендатуру!

Комендатура пограничной части была поблизости.

Ничего мы не спросили у пограничника, только подтянулись сразу. Почувствовали: начинается!

Недолго пробыл командир в отсутствии – через четверть часа он вернулся и сразу приказал готовиться выступать.

А мы уж давно готовы. Через пять минут снялись с места.

По дороге нам командир все рассказал.

В ночь на 29-е японцы сосредоточили на своей территории целую роту пограничных войск.

Темно было, да еще туман опустился. В наших местах такие туманы бывают по ночам, что руки своей не видно. Вот этим и воспользовались японцы – подвели свои войска к границе незаметно.

Наутро с криком «банзай» японцы кинулись через границу на нашу сопку Безымянную.

Одиннадцать советских пограничников стояли тогда на сопке в дозоре, одиннадцать героев. А японцев было человек двести пятьдесят. Но не дрогнули наши бойцы. Закидали врагов гранатами, били из винтовок.

Японцы наседали, подступали все ближе. Уже стрелять нельзя было. Завязалась рукопашная. Бились наши штыками, прикладами. И только когда пятеро из наших пограничников погибли, а остальные шестеро были ранены, японцам удалось не надолго захватить Безымянную.

Едва раздалась перестрелка на Безымянной, наши пограничные части мигом бросили туда подкрепление и, кроме того, вызвали нас.

Нужно было пройти несколько километров. Бойцы мчались бегом, – мне, верхом на коне, удалось лишь немного опередить их. Но когда мы добрались до Безымянной, все было уже кончено. Пограничные части еще раньше успели гранатами и штыками отбросить захватчиков.

Я увидел на склоне сопки одного из убитых японцев. Тяжелые солдатские ботинки были перекинуты у него через плечо, а на ногах – легкие туфли, чтобы легче бегать.

Не помогли самураю туфли – не убежал.

И с каждым так будет, кто с оружием шагнет на советскую землю.

ГРАНИЦА

Теперь мы стояли на самой границе Советского Союза.

Если попадет сюда человек в первый раз, он оглянется и разведет руками: «Где же граница?»

И ничего не увидит.

Семь лет тому назад, по пути на Дальний Восток, я старался вообразить себе границу. Я думал: натянута колючая проволока, расставлены пограничные столбы, японские жандармы стоят вдоль границы чуть ли не шеренгой.

Приехал, смотрю – нет ничего: ни столбов, ни проволоки, ни жандармов. Обыкновенная земля, трава, речушки, сопки, рощи. А граница – только у командира в полевой сумке, на карте нарисована четкой линией. Но любой пограничник точно покажет вам, где она проходит: вот по этой кочке, мимо того кустика травы, потом посредине ручейка до поворота, а оттуда – по ту сторону большого серого валуна и на два метра ближе оврага, вымытого весенним ливнем.

И выходит, что эта линия на карте крепче каменной стены. Ни человек, ни зверь не пройдет незамеченным. Разве птица перелетит.

С 1934 года я знаю район озера Хасан, помню каждый кустик. Осмотрелся по сторонам: вот на японской стороне широкая река Тумень-Ула протекает; дальше опять равнина, лесок.

Далеко на горизонте железная дорога угадывается. Кругом ни одного живого японца не видно – попрятались куда-то, почесывают битые места. Бывало в спокойное время увидишь: на кукурузном поле работают оборванные корейцы, пашут деревянной сохой. Впряжены в соху иногда волы, а зачастую и сами люди. Помещик с палкой ходит; чуть крестьянин остановится передохнуть, помещик бьет его по спине...

Такие картины мы раньше видели часто. А тут – ни души. Тишина кругом, спокойствие. Только надолго ли?

На границе тишина – вещь подозрительная.

Мы выставили секреты (так у нас называются замаскированные наблюдательные посты) и залегли на склоне сопки. Не спим. Винтовки, пулеметы заряжены, не выпускаем оружия из рук. Вечер наступил. Звезды на небе появились, темная ночь легла над сопкой. Тихо. А к утру сгустился тяжелый молочный туман. Лежим. Влажный холод пробирает бойцов; ко сну клонит. Но никто не сомкнул глаз. Ждали – каждую минуту японцы могут снова под прикрытием тумана двинуться в атаку.

Разговаривать в секрете нельзя. Но я знаю, о чем думали мои товарищи в эту бессонную, томительную ночь. И по собственным своим мыслям знаю, и по нахмуренным, будто окаменевшим лицам лежавших рядом со мной бойцов, и по шопоту, который иной раз вырывался у кого-нибудь сквозь стиснутые зубы: «Только суньтесь, гады!..»

Думали о том, чтобы достойно встретить и уничтожить обнаглевших врагов. Думали о раскинувшейся за нами родной стране, которую мы должны были защитить со славой. Думали о великом вожде – о любимом Сталине – и чувствовали, что он тоже в эти минуты думает о нас.

Туман стал редеть и оседать росой на холодных дулах винтовок. Посветлело. Огромное розоватое солнце показалось над рощей.

Так и не сунулись к нам самураи в эту ночь. Видно, здорово им попало от горсточки пограничников – не сразу очухались.

Мы с сопки не ушли. Весь день продежурили. Снова наступил вечер. На этот раз туман был особенно сильным. От озера, от реки он поднялся почти до самой вершины сопки. Стемнело. Прошел час, другой, третий...

И вдруг – винтовочный выстрел.

ЧЕТЫРЕ АТАКИ

Я снайпер, был начальником снайперской команды и воспитал немало сверхметких стрелков. В снайперском деле важны не только глаз и рука. Лишь тот снайпер выполнит свою задачу и сам останется невредим, у кого нервы железные. Про себя могу, не хвастая, сказать, что я довольно спокойный человек.

Но тут меня чуть не рвануло с места – кинуться с винтовкой наперевес навстречу тому, кто стрелял. Едва я сдержался.

За первым выстрелом последовал второй, третий, четвертый. Потом – треск, точно швейная машина застрочила: пулеметная очередь.

Это мы уж слушали спокойно. Сразу раскусили, в чем дело: японцы думали, что мы им ответим тоже выстрелами и ружейные вспышки выдадут наше расположение.

Не удалась японская провокация. Ни одного выстрела с нашей стороны не раздалось.

Тогда они решили итти напролом.

Мы издали услышали дикие крики и топот. Лежим, молчим. Топот ближе, можно разобрать, что воют японцы: «Банзай!»

Подпустили мы их на близкое расстояние. Тут наш командир пустил световую ракету. Взлетела ракета высоко, как малая звездочка, потом ярко зажглась и медленно пошла вниз, освещая большое пространство. И раздалась команда:

– Огонь!

Вот тогда-то и грянули залпами советские винтовки. Били на выбор, били метко. Сыпались убитые японцы со склона сопки, но живые все-таки лезли вперед...

Лезли недолго.

Не выдержали нашего огня японцы, отступили.

Опять лежим и ждем. Видели мы – враг многочислен. И это не пограничный жандармский отряд, а настоящая армейская часть, вооруженная большим количеством пулеметов и минометов. Позже они пустили в ход и артиллерию.

Мы знали, что японцы вернутся.

Действительно, минут через двадцать опять раздались дикие крики: «Банзай!»

Да куда уж там «банзай»! Не то что продвинуться вперед – и назад-то не всем удалось уйти. Били наши бойцы по захватчикам из винтовок и из пулеметов, бесстрашно подпускали поближе и расстреливали в упор.

Комсомолец Бабушкин все со своим ручным пулеметом разговаривал. Выпустит очередь, погрозит пулемету пальцем: «Но-но, без промаха бей!» – и опять приложится к прицелу. В самом деле, пулемет в руках Бабушкина бил без промаха, косил японцев. Дважды бесстрашный пулеметчик был ранен, но не уходил с поля битвы. Только когда рядом с ним разорвалась японская граната, израненный осколками Бабушкин расстался со своим оружием.

Отбили вторую атаку. Вскоре японцы в третий раз кинулись на нашу сопку. Много их было – в пять-шесть раз больше, чем нас. Видно, японские генералы, не жалея, посылают своих солдат в огонь.

Жестокая, долгая была схватка. Не только ружейным и пулеметным огнем, но и штыками мы встретили японцев.

Младший лейтенант Бакулин три раза водил свой взвод в атаку и отбрасывал японцев назад: не выдерживают они штыкового удара – боятся.

В четвертый раз товарищ Бакулин кинулся впереди взвода на неприятеля, но тут вражеская пуля свалила его. Он был ранен в грудь. Хлынула кровь и залила его комсомольский билет, лежавший в кармане гимнастерки; кровью истекал человек, не в силах был подняться, а покинуть поле боя не хотел.

Политрук лейтенант Долгов повел роту в атаку с возгласом:

– За Сталина! За родину!

– За Сталина! – загремело над сопкой, и будто новые силы почувствовали все. Мы кинулись в бой – и вновь отразили врага.

Японское командование, видимо, решило во что бы то ни стало захватить наши сопки. Началась четвертая атака. Многотысячный отряд японцев пошел на Заозерную и Безымянную. Выходило, что на каждого красноармейца придется по нескольку десятков японцев. Наше командование приказало отойти на ближнюю высоту, чтобы дать бойцам передохнуть и подождать подхода наших главных сил.

Дорого досталось японцам удовольствие потоптаться немного на высоте Заозерной. Они потеряли убитыми огромное количество солдат.

Японцы очень любят хвастать своим «самурайским» бесстрашием. Откуда оно берется, я узнал в эту же ночь. На поясах убитых японцев висели фляжки. Я взял одну, раскупорил, понюхал – «самурайский дух» шибанул мне в нос. Это была водка.

Японцы ходят в атаку пьяные. Поэтому они так громко кричат. Но, как видно, храбрости все-таки водка им не прибавляет.

НА ПУЛЕМЕТНОЙ

Японцы стали хозяйничать на сопках Заозерной и Безымянной. За каждым кустом установили пулеметы, в каждой лощинке – орудия. Вырыли окопы, опутали все кругом колючей проволокой. И на ближних сопках, по свою сторону границы, установили пулеметы.

Посмотреть – прямо неприступную крепость создали, никак к ним не подберешься!

Всю местность японцы держали под обстрелом. Каждая их батарея била по определенному участку, так что подхода не было нигде.

Тем временем подошли новые части нам на подмогу. Был приказ: 2 августа двинуться в атаку.

В ночь на 2-е позвал меня к себе командир полка.

– Вы, товарищ Мошляк, местность знаете. Возьмите подразделение, отправляйтесь на левый фланг в разведку. Надо разведать дорогу и узнать расположение огневых точек [2]2
  Огневая точка – батарея, пулеметное или снайперское гнездо.


[Закрыть]противника.

Пошли мы в разведку. Впереди командир взвода Свириденко и я, за нами бойцы. Захватили с собой не только винтовки и гранаты, но и тяжелые станковые пулеметы.

Ночь была светлая, лунная. По открытому месту итти нельзя – увидят. Мы свернули к одному из озер и зашагали прямо по воде, по прибрежным трясинам. Я хоть сапоги скинул, а другие прямо в сапогах по колено в грязи брели. Кое-где пришлось пробираться ползком.

Дошли мы до заранее указанного командиром места. Залегли, осмотрелись, послали донесение командиру. За нами вскоре двинулись все остальные подразделения. Стали устраиваться на ночь. На лошадях привезли ужин.

Больше всего на свете мне хотелось спать. За последние трое суток удалось сомкнуть глаза два-три раза по часу, не больше – днем, во время случайных передышек между боями. Но теперь о сне и думать было нечего. Говорю бойцам:

– Помните картину «Чапаев»? Там тоже послали людей в секрет, а они заснули. Помните, чем это кончилось?

А у самого в глазах все плывет.

До утра все было спокойно. На рассвете командир полка отдал приказ: готовиться к наступлению на сопку Пулеметную.

Это название мы дали сопке уже во время боя. Она была сплошь уставлена японскими пулеметами. Когда Они все сразу начинали стрелять, казалось, что сопка шевелится.

Чтобы добраться с левой стороны к Заозерной, нужно было прежде всего заставить замолчать эти пулеметы.

Японцы хотели схитрить, сделать то же самое, что мы с ними сделали в ночь на 31 июля: подпустить поближе и расстрелять в упор. Они открыли огонь, когда мы уже были в четырехстах метрах от Пулеметной. Но, видно, недаром наши бойцы и командиры проходят в Красной армии боевую подготовку. Все японские пули летели мимо. Хотите знать, почему?

Мы занимали напротив Пулеметной сопки небольшую высоту. Между нею и Пулеметной была глубокая лощина. Чтобы начать штурм, нужно было собрать наши силы в этой лощине.

На своей высоте мы установили пулеметы и стали бить по японским гнездам. Японцы были вынуждены ответить огнем по нашим пулеметам. А мы тем временем в лощине подтягивали свои части, накапливали силы для штурма. Мы оставались невредимы, потому что пули летели высоко над нашими головами: японцам пришлось главное внимание сосредоточить на наших пулеметчиках, занявших высоту.

Командир полка отдавал последние распоряжения перед штурмом. Вдруг подходит к нему заведующий столовой, старшина Рыжков:

– Разрешите, товарищ майор, принять участие в бою.

Рыжкову в бой итти необязательно, его дело – людей кормить. Но как можно отказать человеку в такой просьбе? Разрешил командир. Взял наш Рыжков ручной пулемет, подобрал себе помощника и пошел с нами.

Я не помню, кто первый крикнул:

– За Сталина! За Сталинскую Конституцию!

Возглас этот подхватили все бойцы.

Мы врассыпную карабкались по склону, стреляя на ходу. Ложились, отстреливались из-за прикрытий и снова бросались вперед, со всех сторон окружая самураев. И наконец добрались до японских укрепленных точек, где засели пулеметчики.

Как увидели японцы, что дело дошло до штыков, бросили всё, побежали, посыпались с Пулеметной.

Нужно отдать справедливость самураям: быстро бегают. Когда они удирают, их трудно догнать. Но мы их и не преследовали дальше, не увлеклись погоней. Свою задачу мы выполнили: Пулеметная была взята.

Много бойцов и командиров отличилось в бою за сопку Пулеметную.

В мирной обстановке не сразу разберешь иного человека – на что он годится. А в бою каждый показывает свои настоящие качества. Сколько скромных, тихих людей проявили в эти часы доблесть, отвагу и хладнокровие! Взять хотя бы того же Рыжкова. Во время боя пуля попала в его пулемет, вывела оружие из строя. Он мгновенно выхватил у одного из раненых винтовку и побежал дальше.

Перебираю сейчас в памяти всех бойцов и не могу вспомнить ни одного, кто бы струсил или растерялся перед лицом врага.

Трусость в бою – самое опасное: трус погибает первым. Можно ошибиться, попасть в тяжелое положение – все это еще не страшно. А если растерялся – пропал.

Командира отделения Захарова все очень любили в полку. Он был комсорг лучшей нашей комсомольской группы. Веселый, шустрый парень, крепыш. Когда мы пошли на Пулеметную, он одним из первых кинулся вперед. На поясе и в руках у него было штук восемь гранат; японцы вокруг него прямо на воздух взлетали. У вершины сопки Захаров увлекся и прорвался со своим отделением вперед. Смотрит – кругом японцы, наседают со всех сторон. Выйти из окружения нельзя.

Захаров не растерялся: мигом приказал бойцам залечь в траве спинами друг к другу и открыл огонь из винтовок и ручного пулемета. Отделение окружило себя огненным кольцом. Японцы бились, бились – никак не могли к нему подобраться. Держался Захаров до тех пор, пока не подошли к нему на помощь наши части, и вышел невредим из опасности.