Текст книги "Остров дьявола"
Автор книги: Иван Шевцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
– А что, доктор Кун наконец открыл метод борьбы со злокачественной опухолью?
– Еще чего? Такой задачи он перед собой никогда и не ставил. У него все наоборот.
– Как понимать "наоборот"?
– Вы домой? – вместо ответа спросил Дикс.
– Да.
– Тогда нам по пути.
Дикс дотронулся до обнаженного локтя Макса, словно хотел, но не решился взять его под руку, и они неторопливым шагом направились по дорожке, посыпанной белым коралловым песком. По обеим сторонам прямой, как струна, дорожки тянулись две густые гряды цветущего олеандра: по одну сторону белого, по другую – алого. Густой сладковатый аромат приятно пьянил, и Дикс, сорвав нежно-белый цветок, проговорил:
– Вот еще один парадокс, каприз природы: приятная для глаза, с тонким ароматом, а таит в себе смертельный яд. Где же ваша знаменитая гармония природы?
– Может, в этом ядовитом растении содержится и целебный эликсир, как в змеином яде. Кто знает? Разве что Адам Кун. Кстати, господин доктор, вы не ответили на мой вопрос: что значит "наоборот"?
Дикс исподлобья метнул на Макса загадочно-подозрительный взгляд и снова дотронулся до его локтя, тем самым как бы подчеркивая свое дружеское расположение. Сказал вполголоса с доверительным видом:
– Кун вывел вирус, который, попадая в организм человека, заражает клетки, размножается за их счет и в конечном итоге разрушает их, а человек погибает.
Дикс резким жестом отбросил в сторону цветок олеандра и, чем-то недовольный, ускорил шаг.
– Кому и зачем нужен открытый Куном вирус? – сказал Макс, как бы размышляя. – Для кого он предназначен?
– Наивный вопрос. Мы, не мы, разумеется, а янки, направили на Кубу вирус "С-9", который вызывает лихорадку свиней. У Кастро создается сложность с продовольствием. Туда же заброшены тлетворные грибки, поражающие табак и сахарный тростник. Надеюсь, вы не спросите меня – зачем? Куба для Америки – кость в горле. Фидель Кастро для янки – исчадие ада.
Он замолчал, не желая ставить точки над "i". Наступила пауза, нарушить которую Макс счел нежелательным, – он терпеливо ждал пояснений. Но Дикс вдруг спросил с необычной для него фамильярностью:
– Скажите, Макс, что из себя представляет Мариан Кочубинский? Вы можете не отвечать, если считаете мой вопрос нескромным.
– Нет, почему же, я вам отвечу. Польский аристократ. Отец его, граф Кочубинский, имел имение под Беловиром, во время восточной кампании Мариан сотрудничал с нами.
Макс пытался догадаться, почему Дикса вдруг заинтересовала личность коменданта. Простое любопытство или?..
– Замок графа Кочубинского под Беловиром, – словно что-то припоминая, проговорил Дикс. – Кажется, его русские разбомбили в сорок третьем.
– Возможно. Замки – хорошие ориентиры с воздуха, – уклончиво ответил Макс на скрытый вопрос Дикса и без перехода спросил: – Тогда позвольте мне задать вам аналогичный вопрос: что из себя представляет Дэвид Кларсфельд?
– То же, что и Кун, – не задумываясь проворчал Дикс и прибавил презрительно: – Из одной своры.
Макс подумал: своим вопросом о Кочубинском Дикс хотел узнать, известно ли Веземану об экспериментах на советских военнопленных в замке Кочубинского и знает ли он, что Отто Дикс – это тот же Артур Хасель? Макс ловко вывернулся. Впереди в зелени деревьев белым пятном сверкнул первый коттедж – жилище Дикса. Неожиданно Дикс остановился и, повернувшись лицом к Веземану, спросил, перейдя на интимный тон:
– Вас не тяготит чувство одиночества? Почему вы не женитесь?
– У вас есть на примете невеста? – шутливая улыбка заиграла в лукавых глазах Веземана
– Есть, – серьезно и весело оказал Дикс. – Моя сотрудница Кэтрин. Она славная девушка и будет отличная жена, уверяю вас. К вам она неравнодушна и, как говорит Эльза, безумно влюблена в вас.
– Фрау Эльза… влюблена?
– Не лукавьте. Макс. Женитесь. Не упустите время. Вы рискуете опоздать. Жениться тоже нужно вовремя.
– Мое время упущено, жениться на молодой как-то боязно: а вдруг не справишься с обязанностями мужа?
В глазах Макса играли озорные огоньки. Одна искорка запала в окаменелую душу Дикса, зажечь ее не смогла, но вызвала ответное озорство. Не глядя на Макса, Дикс, как бы что-то припоминая, заговорил:
– Боитесь. А вот Свазиленский король Сабхузой второй не боится. У него семьдесят жен и несколько сот детей.
– На то он и король. Впрочем, можно посочувствовать его женам, – сказал Макс. – И сколько же лет этому Сабхузою?
– Надо полагать, немало, если принять во внимание, что правит он своим крошечным королевством на юге Африки уже полсотни лет. – Дикс резко вскинул голову и, глядя на Макса в упор, предложил: – Может, зайдете ко мне? У Эльзы найдется бутылочка виски.
Приглашение было неожиданным. Макс заколебался. Он никогда не был в доме Дикса, да и не только он. И вдруг… Было любопытно, что скрывается за этим приглашением. Чувство одиночества толкает его к общению или что-то другое?
– Благодарю вас, доктор Дикс, сейчас я не могу. Как-нибудь в другой раз я с радостью отведаю вашего виски. Хорошо?
– Как знаете, – сухо ответил Дикс и скрылся в парадном.
"Обиделся, – решил Макс. – Возможно, он хотел о чем-то поговорить, что-то рассказать. Нельзя было отказываться. Но обстоятельства вынуждали".
И он быстро зашагал к своему коттеджу.
4
Двухквартирный коттедж Веземана и Штейнмана с двумя отдельными входами стоял в ста метрах от коттеджа Дикса и так же утопал в пышной тропической зелени, среди которой главенствовал и неистовый аромат магнолии, и ярко-алые сполохи дерева, которое здешние называют фрамбуяном. У самого входа в коттедж растет дерево хауэй, ствол которого состоит из десятков стволов, сросшихся воедино, в три обхвата толщиной и густо увитое вездесущими паразитами тропиков – лианами. Обе квартиры коттеджа были в двух уровнях. Первый этаж предназначался для гостиной, столовой и кухни, и комнаты прислуги. У Веземана эта комната пустовала, как, впрочем, и весь первый этаж. Он предпочитал второй этаж, где было две спальни, детская, женский будуар, смежный с одной спальней, и кабинет с просторным балконом и открытой широкой панорамой на море. Лазурно притягательное, оно плескалось в двухстах метрах, и во время штормов, которые здесь были довольно редкими, Макс слышал через распахнутую балконную дверь раскатистый шум прибоя. Иногда, угнетаемый бессоницей, он вслушивался в ночные звуки, и тогда ему казалось, что он слышит не море, а дыхание какого-то вселенского богатыря. Порой в его ровное дыхание врываются тяжкие вздохи о чем-то несбыточном, навсегда потерянном. Просыпаясь утром, постоянно в один и тот же час. Макс выходил на балкон, который снизу подпирали две пышно-ветвистые магнолии, притягивал к лицу нежно-белый сочный бутон и с наслаждением вдыхал волнующий душу смутными воспоминаниями о неизведанном аромат и уж потом обращал свой взор к манящей, призывной лазури моря, обычно спокойного, разнеженного в нежарких утренних лучах. Устоять перед его притягательной силой было немыслимым делом, и он по заведенному обычаю брал полотенце и в одних плавках шел на пляж, чтоб принять слегка бодрящую морскую ванну. Потом та же процедура повторялась после работы с той лишь разницей, что в предвечернее время он мог позволить себе побольше задержаться на берегу под трепещущей сенью невысокой кокосовой пальмы.
Простившись с Диксом, он поднялся к себе наверх, разделся, принял холодный душ и вышел на балкон. Море, как всегда, звало, играя золотистой чешуей. Макс мысленно сказал ему: "Погоди немного, сегодня ведь второй четверг месяца". И взглянул на электронные часы, стоявшие на телевизоре. Еще сорок минут ожидания. Конечно, за это время можно было сходить на море, окунуться, сделать небольшой заплыв и возвратиться к условленному часу. Но лучше быть вовремя у радиоприемника. Сегодня Москва выходила с ним на связь. Радиосвязь эта была односторонняя: центр категорически запретил ему пользоваться радиопередатчиком.
Возвратясь в кабинет, он включил кондиционер и прилег на диван. Подумать было над чем – краткий разговор с Диксом давал пищу для размышлений и требовал каких-то решений и действий. На Кубу отправлены и возможно уже приведены в действие вирусы, поражающие свиней, табак и сахарный тростник, выращенные здесь, на Острове, в лаборатории Дикса-Куна. "Дикса-Куна – повторил мысленно Макс, смахнув с тонких губ ироническую ухмылку. – Какое парадоксальное и в то же время глубоко символическое содружество: нацист и сионист в одной упряжке. А впрочем, все логично". О вирусах свиной лихорадки нужно информировать центр – это его долг. Но больше всего его заинтересовал другой вирус, созданный Куном.
Дикс прямо дал понять, для кого предназначен и даже имя назвал – Фидель. Но это, так сказать, первоочередник. Кроме Фиделя, у ЦРУ, надо полагать, есть длинный список других неугодных янки государственных, политических и общественных деятелей, ученых, борцов национально-освободительного движения, подлежащих умерщвлению чудовищным способом. Об изобретении Куна Веземан услышал сегодня впервые. Прежде об этом не было произнесено ни единого звука. Впрочем, это понятно: о служебных делах здесь не принято разговаривать в неофициальной обстановке. Почему же Дикс был сегодня такой доверительно-разговорчивый и почему именно с ним, Максом Веземаном? Не скрывается ли за этим какая-нибудь провокация, не попал ли Веземан на подозрение? Здесь никто никому не доверяет, сердца и души закрыты наглухо. О том, что Дикс ненавидит Куна, Веземан знал давно, собственно это знали все, в том числе и сам Адам. Второй загадкой сегодняшнего разговора с Диксом был вопрос женитьбы. Одинокий Дикс выступает в роли свата, – это опять-таки что-то новое, несовместимое с образом и характером высокомерно-необщительного, замкнутого в себе аскета, каким представляется Веземану этот жестокий, бессердечный человеконенавистник. Притом предлагает в жены свою сотрудницу. Что может скрываться за этим, какие коварные замыслы и подводные рифы? Долголетняя работа в логове врагов, глубокая конспирация выработали в нем привычку подвергать слова, поступки и действия окружающих его людей тщательному анализу. Давняя привычка стала чертой его характера, сделала его осторожно-сдержанным и недоверчивым.
То, что Кэтрин – Кэт – к нему неравнодушна, он и сам замечал, но не придавал этому значения: слишком велика, по его меркам, разница в возрасте – целых двадцать пять лет. Он смотрел на эту стройную смуглокожую лаборантку, как на милого, очаровательного ребенка, который с годами может превратиться в неотразимую красавицу. Мать Кэтрин наполовину аргентинская индианка, отец – мексиканец испанского происхождения. Макс любовался Кэт, когда она вместе с Мануэлой входила в море. Смуглокожее тело ее удивительных пропорций отливало свинцово-матовой бархатистой дымкой, длинные смолянисто-черные волосы шаловливыми струями падали на юные трепетные плечи. Она шагала легко, почти воздушно навстречу неторопливо ласковой изумрудной волне, метров десять плавно шла по песчаному стерильно чистому дну, пока вода не касалась ее маленьких тугих грудей, запрятанных в простенький тесный купальник, и потом сразу ныряла в хрустально-звонкую пучину, исчезая в ней, может, на целую минуту, и всплывала затем метров за двадцать в стороне, довольная и веселая. Добродушная, доверчивая улыбка, обнажающая ослепительно-яркую ниточку зубов, делает тонкий овал ее кофейного лица очаровательным. Темные вишенки-глаза с синей поволокой – воплощение невинности и целомудрия – смотрят вкрадчиво, с тревожным любопытством, а при встрече с глазами Макса смущенно убегают и прячутся под сенью густых ресниц.
Макс вспомнил, как приблизительно месяц тому назад он, сам того не желая, ввел ее в смущение и растерянность. Кэт принесла ему чистое белье, которое стирала ее мать – Ана. Услыхав звонок в парадном, Макс спросил в трубку домофона:
– Кто?
– Это я, сеньор Веземан, Кэтрин. Я принесла белье.
– Входи и поднимайся на второй этаж, – тоном приказа отозвался Везаман и нажал кнопку автоматического замка. Он сидел в кабинете и разговаривал но телефону с Марианом Кочубинским
Кэт впервые тогда вошла в квартиру Макса – обычно белье приносила сама Ана. Пока он говорил по телефону, Кэт с наивным любопытством рассматривала незатейливую и довольно скромную обстановку кабинета, где на первом плане – и это сразу бросилось в глаза – была всевозможная радиотехника: проигрыватели, транзисторные приемники, магнитофоны – в том числе и видеомагнитофон – кассеты и диски звукозаписи. Закончив разговор, Макс предложил ей сесть.
– Благодарю, сеньор Веземан, но меня ждет Мануэла: мы идем с ней на пляж.
– А меня не возьмете? Я не помешаю?
– Что вы, сеньор, мы будем рады, – и неловкий взгляд отвела в сторону радиотехники, сказала, чтобы скрыть смущение: – Как много у вас… музыки.
– Ты любишь музыку?
– Очень. – Она произнесла это слово с каким-то особым душевным теплом.
Веземан взял старую модель портативного магнитофона, поставил кассету и нажал на клавишу. Популярная мексиканская песенка заполнила кабинет. Ее исполнял известный лирический тенор. Неподдельная радость, трогательная непосредственность восприятия отразились в блестящих умиленных глазах девушки.
– Нравится? – спросил Макс.
– О-о! Это так чудесно…
– Тогда возьми. Я дарю тебе. – Он протянул ей магнитофон. Кэт явно растерялась.
– Что вы, сеньор Веземан, это дорогая вещь. Я не смею.
– Бери, бери, не стесняйся. У меня их целых три.
И она взяла. Потом они вместе пошли на пляж, где их ждала Мануэла.
Вспоминая об этом сейчас, Макс подумал: должно быть о его подарке стало известно Эльзе и, конечно, Диксу. Возможно, это и дало повод Диксу для разговора о женитьбе и "сватовстве". В следующий раз Ана не хотела брать от него денег за стирку, но он все же заставил ее взять. А садовник Фиделио – отец Кэтрин, человек тихий и молчаливый, встретившись с Максом у розария, сдержанно, но искренне поблагодарил его за "музыку", сказав при этом: "Нам всем очень нравится ваша штука".
Макс Веземан, став профессиональным разведчиком, так и не смог создать своей семьи. Человек высокого долга, сознающий всю полноту ответственности за порученное ему дело, он считал, что семья для его профессии может стать серьезной помехой. При этом он ссылался на пример профессиональных революционеров, вынужденных работать в подполье. Ведь он тоже постоянно жил и работал нелегально, и работа его связана с большим риском для жизни. Опасность подстерегала его на каждом шагу. Малейшая оплошность с его стороны или даже со стороны его коллеги – неудачный шаг, непродуманный жест – могут окончиться трагедией. Иное дело, когда ты один попадаешь в беду. А когда та же участь настигает твою семью – жену и детей – это больше, чем трагедия.
За пять минут до включения приемника Макс поставил на стереофонический проигрыватель пластинку Бетховена – Пятый концерт. Потом не спеша надел наушники для приема радиошифровки, положил перед собой блокнот для записи, настроился на нужную волну. И в этот напряженный момент раздался звонок в прихожей. "Кто бы это мог? – молнией мелькнула тревожная мысль. – Случайное совпадение или?.. Спокойно, Макс", – сказал он себе и, поймав в эфире условный сигнал, начал записывать. В дверь позвонили еще раз, потом еще. А он хладнокровно принимал зашифрованную радиограмму. Могучая музыка упругой волной заполняла кабинет, стучалась в закрытые окна и вселяла мужество, решимость и уверенность. Закончив прием, он с сосредоточенным спокойствием начал расшифровывать текст. Раздался телефонный звонок. Инстинкт и внутреннее напряжение заставили Макса потянуться к трубке, но разум, сила воли остановили движение руки, и она на какой-то миг повисла и замерла над телефонным аппаратом, который звонил настойчиво и требовательно. Не отвечая на телефонный звонок, он читал предельно краткий текст радиограммы. Центр сообщал, что в Гаване находится Иван Слугарев и просил выйти на связь. Он догадывался, что от него хотят: нужны подробности об изысканиях "Группы-13". Известно, что в пентагоновских арсеналах оружия массового уничтожения числятся не только ракеты и бомбы с ядерным зарядом, но и химическое, бактериологическое, нервно-паралитическое. Чтобы нейтрализовать чудовищные замыслы американской военщины, нужно знать секрет их оружия, изобрести способы борьбы с ним, найти надежное противоядие и тем самым спасти миллионы человеческих жизней. Макс Веземан знает, что Дикс изобретает бактериологическое оружие под кодовым названием "А-777". Но что это такое, в чем его сущность – ему неизвестно. Все попытки получить информацию от самого Дикса оказались безуспешными, а излишняя настойчивость могла лишь вызвать подозрение и настороженность. В трусости или нерешительности Макса нельзя было упрекнуть, но действовал он осмотрительно и неторопливо, и после каждого запроса Центра испытывал чувство неловкости и стыда и говорил себе: а может, действительно, нужно действовать смелее, даже пойти напролом?
Центр просит выйти на связь. Это значит, что он должен совершить поездку на материк и встретиться со своим связным. Поездка на материк для него не проблема: Штейнман знает, что там у Макса есть "подружка", которую он время от времени навещает. Это естественно для холостого мужчины. Но Штейнману невдомек, что "подружка" своего рода ширма, благовидный предлог для поездки на материк. Что ж, на этот раз Веземан явится не с пустыми руками. То, что ему удалось узнать сегодня от Дикса о вирусах "С-9" и "А-7" – хотя и в общих чертах – очень важно. Особенно "А-7". А из памяти не выходил вопрос: кто звонил ему сначала в дверь, а потом проверял по телефону? Штейнман? Вопрос не мелкий, как и вообще в его работе не может быть мелочей, от ответа на этот вопрос может зависеть многое, в том числе и очередная поездка на материк. Возможно, завтра все прояснится. Здесь Макс мог опасаться только двух человек: Левитжера и Штейнмана.
Макс не стал прерывать музыку – пусть доиграет до конца. Если Штейнман спросит, почему не отвечал на телефонный звонок, он уже знает, что сказать. Его огорчало, что обстоятельства не позволили воспользоваться приглашением Дикса – "пропустить" по рюмке виски. А нет ли связи между звонками и приглашением Дикса, который вдруг ни с того, ни с сего, по собственной инициативе разоткровенничался? Хотел узнать, какова будет ответная реакция? Макс не поддался соблазну. Фактически проявил безразличие. Заданный им вопрос в форме "мысли вслух" – зачем, мол, нужен вирус – был естественной реакцией и не таил в себе ничего подозрительного.
Макс вышел на балкон. Предвечернее солнце, еще достаточно жаркое, стелило по морю широкую ослепительную полосу. У берега притягательно белела кружевная кромка: море соблазнительно и зазывно манило. Макс взял мохнатое полотенце, прикрыл голову белой шапочкой с большим козырьком и в одних плавках ушел на пляж. Собственно, пляж здесь был по всему побережью одинаково удобным, с мелким белым песком. Просто у каждого было свое излюбленное место на пляже. Макс облюбовал себе густую тенистую пальму по соседству с местом, где постоянно купались Кэтрин и Мануэла. Их разделяли какие-нибудь тридцать метров. Чуть подальше рядом с ними всегда располагался Дэвид. Сделав один заплыв, Кларсфельд подсаживался к девушкам и болтал с ними напропалую, выстреливая анекдот за анекдотом, которыми был напичкан по самую макушку. К удивлению Макса, сегодня на пляже он увидел только Кэтрин. Она сделала далекий заплыв и теперь возвращалась к берегу. Ее маленькая головка, обтянутая оранжевой резиновой шапочкой, подобно надувному шарику, плавно покачивалась в искристой зыби моря. Макс обрадовался, увидя ее одну, без Мануэлы – непременной ее спутницы по пляжу. С веселой иронией подумал: "Невеста" и даже улыбнулся своей мысли. Он вошел в воду и поплыл навстречу Кэтрин. Она поприветствовала его поднятой из воды рукой, и, хотя их разделяло значительное расстояние, он отчетливо видел радость на ее лице по яркому блеску ее зубов. Когда они поравнялись, она сказала, делая плавные движения руками вод водой:
– Сеньор Веземан, я к вам заходила, но вы мне не открыли. Я приносила белье. У вас играла музыка.
– Я спал. Я люблю засыпать под музыку.
Он повернулся лицом к берегу и поплыл рядом с ней. У Макса потеплело на душе, и мучившее его напряжение ослабло, потому что в дверь звонил не Штейнман, а Кэтрин, и что это очаровательное создание, нареченное его невестой, плыло сейчас рядом с ним. Он видел ее словно в аквариуме в хрустально-прозрачной воде и любовался грацией ее юного тела, плавными, легкими и свободными движениями ее рук и ног.
Вода была теплая, наверно, около тридцати градусов, при такой же температуре воздуха она почти не освежала, но доставляла несказанное удовольствие не столько плоти, сколько духу и разуму. Для Макса и Кэтрин ежедневные утренние и предвечерние морские ванны стали необходимостью, как пища.
Они вместе вышли из воды и сели на деревянные скамейки-лежаки друг против друга. Долгое плавание утомило Кэтрин, она дышала напряженно и глубоко, но лицо ее сияло радостью и довольством.
– Я вам завтра принесу белье, сеньор Веземан. Можно? Вы не будете спать? – Глаза ее излучали озорные огоньки.
– Нет, ни в коем случае, я буду ждать тебя. А почему ты сегодня одна, где Мануэла?
– Она сегодня… у нее сегодня свидание в ресторане. Ее Дэвид пригласил, – ответила она с чувством радости за свою подругу. Эта радость в перемежку со смущением звучала в ее звонком голосе, искрилась в чистых глазах, сияла на лице.
– Вот как? А тебя никто не приглашал в ресторан?
Вопрос, видно, смутил Кэтрин, она смешалась и замедлила с ответом. Затем, преодолевая смущение, призналась, пряча невинную улыбку:
– Дэвид приглашал однажды, но я не пошла.
– Отчего же?
– Не знаю, – искренне ответила она.
– Он тебе не нравится? – Макс разговаривал с ней, как с подростком, забывая, что в ее возрасте бывают матери двоих, а то и больше детей.
Она неопределенно пожала покатыми плечиками.
– Он Мануэле нравится, – ответила после некоторой паузы.
– А со мной ты пошла б в ресторан?
Вопрос удивил ее. Темные глаза округлились, длинная красивая шея напружинилась, темно-зеленый купальник еще четче обрисовал маленькие плотные груди. Сказала по-детски непосредственно:
– Вы меня не приглашали.
– Я приглашаю.
– Когда? – как будто с готовностью отозвалась она.
– Сегодня. Посидим. Поужинаем.
– И мы встретим там Мануэлу и Дэвида? – не то спросила, не то утвердительно сказала она погасшим голосом, в котором уже не было готовности.
– Вполне возможно, – ответил Макс.
Она на минуту задумалась, и Макс чувствовал, как нерешительно мечется ее мысль, взвешивая все "за" и "против". Ответила категорично:
– Нет, сегодня не могу. Может, когда-нибудь потом.
"Любопытно, что ее смущает и сдерживает?" – подумал Макс, а вслух сказал:
– Ну что ж, перенесем на потом. – И дружески подмигнул ей.
Вдруг она заспешила, словно что-то вспомнив, сказала торопливо, скороговоркой, в которой слышалось взволнованное извинение:
– Сеньор Веземан, я побежала домой, мне нужно маме помочь.
И, схватив полотенце, скрылась в прибрежном кустарнике.
