Текст книги "Со взведенным курком"

Автор книги: Иван Мызгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Побег

Через несколько дней меня и трех студентов вызвали в контору. Студентам выдали их чемоданчики, чайник. Мне возвращать было нечего: я был гол как сокол.

Отвели нас на вокзал. У перрона уже стоял пассажирский поезд. К нашему удивлению, нас ввели в первый от почтового обычный вагон третьего класса, очистили от пассажиров крайнее купе.

– Повезло вам, что не этапом отправили, – весело сказал высокий молодой жандарм – он был старший. – Мигом доедете и вшей не наберете.

Больше для вида, чем для настоящей изоляции от остальных пассажиров, жандармы не велели поднимать одну полку. Вот и все.

Такой оборот дела меня очень обрадовал: значит, не считают важным преступником. Ну, Петрусь, теперь не дремли!..

Поезд тронулся. Прощай, Либава-мачеха!

Студенты, должно быть, были парни состоятельные, в деньгах не нуждались. Почти на каждой станции жандармы бегали по их поручениям купить чего-нибудь то к завтраку, то к обеду, то к ужину. У меня прямо-таки слюнки текли – уже целые сутки я жил «наизусть». Чтобы не видеть, как вся компания то и дело принимается весело жевать, я повернулся на своей полке лицом к стене и притворился, что сплю.

Но студенты были не из тех, кому на такие вещи плевать.

– Слушай, приятель, – обратился ко мне один из них, – ты что, болен, что ли?

– Здоров, – неохотно процедил я.

– А чего ж ты ничего не ешь?

– Он же чист, как турецкий святой! – захохотал молодой жандарм.

Второй, с длинными усами и с медалью, тоже рассмеялся:

– Точь-в-точь святой! Ни у него, ни у нас ни копейки его денег нету.

– Что ж ты нам ничего не говоришь? – рассердился студент. – Эдак не годится. Мы же товарищи по несчастью. Ты, брат, так не доедешь. А ну-ка, слезай с полки, присоединяйся!

Я слез и присел к столику.

Дело шло к вечеру, и мои новые друзья собрались ужинать.

– Послушай, господин жандарм, – обратился к старшому тот самый студент, который предложил мне вступить в их компанию, веселый паренек со светлой, колечками, бородкой, в расстегнутой рубашке под студенческой курткой. – Купил бы ты на следующей станции бутылочку хлебного? Ну что нам шестерым от бутылки станет? Ровным счетом ничего. Только малость веселья прибавится.

Стражи ломались недолго: видать, сами были не прочь выпить на дармовщинку. На станции усатый жандарм сбегал в вокзал и, вернувшись, извлек из кармана своей шинели желанную бутылку.

– Только, господа, без шума, – попросил молодой жандарм. – Потише. Тогда все будет в порядке. И вам хорошо, и нам.

Приготовили ужин.

– А ну, служба, подсаживайтесь и вы. Артель так артель! А то через два дня будем дома, тогда всему аминь!

Студенты чокнулись с жандармами, выпили.

– А ты что же?

– Не пьющий, – со смиренным видом отвечал я.

– Ну-у?! – изумился другой студент, наголо бритый, сверкавший круглым черепом. – А ну-ка, дай-ка на тебя посмотреть. Первый раз непьющего вижу.

– Ты что, может, обет дал? – заинтересовался третий, здоровенный детина, которому было в пору в цирке гири поднимать. – Или маманька с папанькой не велят? Так ведь они не узнают. А эти дяденьки, – указал он на жандармов, – ничего им не скажут. Они мужики неплохие, – подмигнул он мне. – Мы на них не в обиде – что ж, служба у них такая. Жить-то надо…

Жандармам очень понравились слова студента – вишь, мол, даже «скубент» сочувствует нелегкой жандармской доле. Они скорбно вздыхали и поддакивали.

Поезд почему-то долго стоял.

– Ну что это – одна склянка?! – проговорил бритый студент, разглядывая бутылку на свет. – Словно ее и не было!

На этот раз ушел за выпивкой молодой жандарм. Второй сел за проходом у бокового столика. Двое студентов завели с ним какой-то игривый разговор, а тот, что с бородкой, уселся около меня и тихо спросил:

– Тебе ехать на родину можно?

– Нет, нельзя.

– Мы, брат, так сразу и поняли. У нас глаз наметанный. Ну, слушай. Ты уж бегал с жандармом за кипятком. Пойдешь и за покупками, уж мы устроим. Жандармы привыкнут, что ты телок, никуда от них не денешься. А там увидим. Мы с ребятами еще подумаем, как лучше тебе помочь.

– Спасибо, – от всего сердца сказал я.

В это время вернулся старшой.

– Скат у одного вагона меняют, вот и стоим. – Он водрузил на столик бутылку.

– Слушай, служба, – обратился к нему бородатый, – раз поезд пойдет еще не скоро, надо бы здесь продовольствием запастись. А то кто его знает, где утром будем, достанем ли что на завтрак. Да и кипяток нужен. А в помощь захватите вон Соколова. Пусть его ветерком продует, – может, он с нами все-таки выпьет. А, Соколов?

– Не, я не пьющий, – как можно застенчивее возразил я. – А помочь – чего ж, я помогу.

Наши стражи согласились, и вступивший на дежурство усатый жандарм, захватив меня, пошел на станцию. Я торжественно нес чайник. Щедро тратя чужие деньги, жандарм накупил всякой всячины и нагрузил меня, как заправского носильщика. Набрали кипятку. Потом мой провожатый, поколебавшись, купил еще бутылку водки, но строго наказал мне:

– Ты об ей никому не полслова. Слышь? А то все в лоск упьемся. Это на утро, когда завтракать будем.

После ужина я забрался на верхнюю полку, но мне не спалось. Ворочался, обдумывая, где и как мне удобнее сбежать. Что сообразят еще мои новые друзья-студенты? Главное – добраться до Москвы. Явки московские я хорошо помнил.

Утром после вчерашней выпивки поднялись все поздно. На небольшой станции снова мы с усатым жандармом сходили за кипятком и продуктами. Я, добросовестно входя в доверие, старался не отставать от него, чуть не наступая ему на пятки.

Жандармы наши час от часу, точнее от бутылки к бутылке, делались все мягче и дружелюбнее.

После завтрака усатый завалился на мою полку спать. Его начальник с веселым и довольным видом заступил «на пост» – уселся на обычном месте дежурного, на нижней боковой полке. Студенты прибрали объедки, бородач и атлет сели поближе к жандарму и, как вчера, принялись точить лясы. Я устроился у окна и следил за пробегающим мимо унылым ландшафтом. Бритый студент сел напротив. Вижу, собирается что-то мне сказать. Покосился на жандарма – тот увлечен беседой с ребятами. К тому же – вот удача! – в соседнем отделении собрались, видать, изрядные гуляки. Поначалу они громко разговаривали, а теперь совсем уж пьяными голосами запели.

– Нам бы вчера еще одну раздавить, не хуже бы песняка завели, – засмеялся жандарм и снова заговорил со студентами.

– Слушай, – тихонько произнес бритый, – мы решили так: около Нового Иерусалима как следует подпоим жандармов. Устроим обед, наберем побольше водки, коньяку. Потом уговорим этих балбесов, чтобы тебя одного пустили принести кипятку. Имей в виду вот что: в Новом Иерусалиме нас обгонит курьерский. Постарайся сесть на него. Хоть зайцем! Он тебя в два счета домчит до Москвы.

Студент-атлет, словно бы спохватившись, закричал:

– Стоп, ребята! А ведь мы и позабыли. Сережка-то сегодня именинник!

– Ну, положим, не именинник, – возразил бородач, – а день рождения мой и вправду сегодня. Это верно.

– Так надо ж это дело спрыснуть! – подхватил бритый. – Маменька Сереженькина небось вспоминает его с тоской: где, мол, мой соколик? А соколик под почетной охраной оправляет свой день рождения. И нечего маменьке беспокоиться. Правильно, Сергей?

– Правильно, – серьезно кивнул тот.

– Ну, а раз правильно, – продолжил свою «партию» атлет, – значит, надобно узнать у проводника, скоро ли станция с хорошим буфетом. Верно, служба?

– Правильно, господа студенты, – согласился молодой жандарм. – Такой случай нельзя не праздновать. Грех!

– Теперь все в порядке, раз и охрана согласна. Единодушие. Значит, ты нас двоих сводишь в буфет и на рынок? – спросил атлет.

– Нет, ребята, так не стоит. Лучше я с Соколовым дважды схожу. Мы уж с ним привыкли. Пойдешь, Соколов? Хоть ты и непьющий, а ребятам помочь надо.

– Чего ж, ладно.

– Ну, айда, Соколов! – позвал жандарм на первой же большой станции.

Он совсем почти за мною не смотрел. Войдя в роль, я то и дело, запыхавшись, догонял его.

– Ох ты, господи, господин жандарм, – говорил я, переводя дыхание, – чуть было вас не потерял! Слава богу, что одежа ваша такая приметная.

Я тащил в вагон гору разных закусок, а в бездонных карманах жандармской шинели покоились две бутылки водки и две – коньяку.

– Вот это правильно! – воскликнул «именинник», увидев кучу провизии и пересчитав бутылки. – Стоп, стоп! Надо еще чего-нибудь сладенького для нашего трезвенника – мадеры или спотыкача, что ли. Что он, зря, что ли, ходит? Как там буфет, хорош?

– Хорош! – Жандарм даже чмокнул от избытка чувств. – Даже шампанское есть.

– Сходите тогда, господин жандарм, уж не посчитайте за труд, снова. Купите там пару бутылочек винца по своему выбору, да пирожных и печенья подороже.

Дважды просить жандарма не пришлось. Опять сходили мы в вокзал.

– Ну вот, все готово, – потирая руки, заявил Сережа. – Теперь умоемся – и за пир!

Уборной в нашем конце вагона, кроме нас, никто не пользовался, ключ от двери в тамбур был у жандармов, и поэтому в уборную мы, арестанты, ходили без провожатых. Окна были там двойные, и охрана на них вполне надеялась.

Отправился умыться и я. Только намылил руки – входит бритый студент, быстро сует мне в руки пачечку денег – рублей, наверно, пятнадцать-двадцать.

– Новый Иерусалим будет нынче часов в семь-восемь. Смотри не воронь. Жандармов накачаем почем зря! Если тебя одного они не отпустят, мы откроем вагонную дверь. Ключ у нас есть. А там уж соображай сам. И не благодари! – остановил он меня. – Мы же понимаем, с кем имеем дело… товарищ…

– Не беспокойся, товарищ, – ответил я, – мне бы только отсюда выбраться, а там… Соображу!

– Да я уж вижу, что ты парень бывалый. – В его словах проскользнул даже какой-то оттенок зависти. – Ну, ступай отсюда. Когда надо будет, мы здесь тужурку с фуражкой повесим. Переоденешься…

Держись, Петрусь!

Уселись за столик, словно старые и добрые приятели.

Начался торжественный обед. Эх, посмотрел бы на меня со стороны «Дед».

– Э, ребята, одного стакана не хватает, – спохватился Сережа.

– Ничего, – по-хозяйски возразил старшой жандарм, – Соколову мы опосля нальем, все одно он сивухи не употребляет.

– Да уж, – подхватили студенты, – здорово его папа с мамой вышколили! Сколько небось за чупрын драли!

Вижу, ребята начинают нарочно поднимать меня на смех. Правильный ход: смешной человек самый безопасный!

– Ну, ребята, – поднял свой стакан молодой жандарм, – выпьем за Сережу, за его здоровье, и чтоб ему больше не случалось так свой день рождения праздновать! – Он залпом осушил свой стакан, крякнул и сунул в рот здоровенный кусок жирной ветчины. Потом налил мне стакан спотыкача.

– Я хоть и не пью, – сказал я, – но за ваш день рождения не могу не выпить. Уж извиняйте меня, выпью, сколько сумею.

Новый взрыв веселья:

– Ладно, давай пей, сколько осилишь! Жаль, молочка тебе не купили. Послушай, а ты часом не баптист?

– Почему ж? Я православный хрестьянин.

Снова хохот.

– И какой леший затащил тебя в Либаву? – пожал плечами усатый жандарм. – Только по дурости ты попал в такую передрягу.

Смех, веселье, разговоры, анекдоты… Выпили по второму стакану, по третьему…

Жандармы наши, смотрю, уж раскраснелись, расстегнули верхние пуговицы на мундирах, глазки стали маслеными, движения размашистыми. Старшой попытался произнести грозную речь, но кончил тем, что схватил бутылку, налил себе полный стакан шустовского коньяку и, сказав: «За счастливую жизнь!» – опрокинул его в рот. Становилось все шумнее и шумнее. Я сделал вид, что охмелел, и полез на свою боковую полку. И снова насмешки:

– Кто пил, а у кого головка разболелась. Бедный, бедный!..

А я сдерживал нервную дрожь: решительный момент неотвратимо приближался. «Веселитесь, издевайтесь, господа жандармы! Жаль, что мне не увидать, так ли радостно вы будете настроены через несколько часов…»

А студенты продолжали накачивать конвой.

Скорей бы, скорей бы Новый Иерусалим!..

Вижу, студенты часто отлучаются в уборную. То Сережа, то бритый, то атлет. И вот замечаю, что бритый возвращается без тужурки. Ну, значит, последняя минута совсем близка. Скорей, скорей!..

Студенты начали шуметь:

– Пить охота, в глотке пересохло! Чаю бы! А чаю нету…

– Нич-чего, – икнув, утешил усатый жандарм. – Будет вам и чаю, будет и свисток, – вдруг продекламировал он и рыгнул. – Скоро бо-о-льшая станция… Новый… этот, как его?.. Сион… то есть Ерусалим… Там и сходим за кипяточком…

Вот поезд стал сбавлять ход. Колеса гремят на стрелках. За окном проплывают станционные здания… Лязг буферов, визг тормозных башмаков… Новый Иерусалим!

«Ну, Петрусь, сейчас – или…»

– Кто пойдет за кипятком? – еле ворочая языком и не поднимая головы со столика, вопросил старшой жандарм.

– Всех трезвей Соколов, – кивнул на меня атлет. – Ему и идти в наказание: надо было пить больше!

– Да он привык, – подхватил бородатый. – Заправским водоносом заделался.

– Пойдем, Соколов. – Усатый жандарм непослушными пальцами пытался застегнуть распущенный ремень. – Сейчас мы с тобой… – Но ремень никак не желал застегиваться. – А, ч-черт!..

Сережа некоторое время наблюдает его тщетные старания сладить с поясом, а потом вмешивается:

– А чего тебе ходить, служба? Даже неловко – не дай бог, кто тебя в таком виде узрит из начальства. Пустите Соколова одного.

– Одного?

– Он без памяти рад, что вы его бесплатно до маменьки довезете.

– Пуск-кай… идет од-дин, – начальственным тоном выговаривает старшой, приподнимая голову от стола. – Я никогда… никогда за ним не смотрел… Он сам за кипятком… и в буфет тоже… Д-дуй, Соколов, только… – он грозно поднял палец, – поб-быстрее!..

– Ладно, я что, я схожу. – Я слез с полки. – А поезд не уйдет без меня?

– Не уйдет, не уйдет, – успокоил меня атлет.

– Не им-меет права, – властно добавил молодой жандарм и снова уронил голову.

Усатый, выудив из кармана, вручил мне ключ.

– Постой, – напутствовал меня бритый студент, – чайник в сортире сполосни!

В уборной я быстро надел студенческую тужурку, схватил под мышку фуражку и выскочил на платформу.

Между нашим составом и платформой, на первом пути, стоял еще один пассажирский поезд. На вагонах трафареты: «Рига – Москва». Да это тот самый курьерский! Его паровоз тяжко отдувался, дыша все чаще и чаще. Ударил колокол. Два. Три. Паровоз откликнулся свистком. Сейчас тронет!

Я подбежал к хвосту курьерского, вскочил на буфер и спрятался в «гармошке», защищающей переход из одного вагона в другой. Паровоз мягко взял с места…

Все чаще и чаще колесный перестук. И в такт с колесами билось радостью мое сердце: «Сво-бо-да! Сво-бо-да! Сво-бо-да!..»

Я мчался в Москву, мчался к товарищам, мчался навстречу новой борьбе, навстречу готовому вспыхнуть кровавому пожару мировой бойни, за которым там, впереди, уже брезжил живой свет тысяча девятьсот семнадцатого…

* * *

Мне выпало великое, ни с чем не сравнимое счастье быть рядовым бойцом старой ленинской гвардии. С юных лет моя жизнь всецело принадлежит нашей великой партии. Это моя гордость. И нынче, обозревая пройденный путь с вершины почти что восьмидесяти лет, я думаю о том, что если бы мне были даны не одна, а две или три жизни, я не хотел бы ничего иного, как прожить их так же, как прожил эту, к сожалению, – единственную…