Текст книги "Мера мужества"

Автор книги: Иван Ваганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

ОН НЕ ДРОГНУЛ

Михаил Иванович Костюков  – самый юный герой в нашей области. Родился он в 1926 году в семье крестьянина из села Бобровка Троицкого района. Из своего родного села ушел в Красную Армию. Окончил школу младших командиров. В семнадцать лет стал командиром расчета «максима». Не достигнув восемнадцати, совершил бессмертный подвиг и Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 29 июня 1945 года был удостоен звания Героя Советского Союза.

Раннее тихое утро. Одетые в пушистый иней могучие сосны и белоствольные березы не колышутся, стоят, словно завороженные. У пехотинцев передышка после стремительного ночного броска. Но никто не сидит сложа руки: одни запасаются патронами и гранатами, другие просматривают и готовят к бою винтовки и автоматы. Примостившись на пне, пожилой сержант пишет письмо. Чуть в стороне от него возле «максима» хлопочут трое. Один с опущенными вниз усами запорожца, с задумчивым взглядом – украинец Микола. Второй смуглолицый, коренастый, с черными, как спелая смородина, глазами – Гарей Рахимов. Третий, земляк Гарея, с розовыми мальчишескими щеками и чуть припухшими губами, озорным юношеским взглядом – сержант Михаил Костюков.

Поблескивая глазами, Гарей провел ладонью по кожуху пулемета, прищелкнул языком, посмотрел на хлопотавшего с пулеметной лентой усатого Миколу и сказал:

– Как новенький!

Немногословный Микола улыбнулся в усы, сержант Костюков похлопал ладонью по пулемету и отозвался:

– От Смоленска идем с ним, и ни разу не подвел. А бьет, без промаха!

И у всех перед глазами будто вновь раскинулась длинная колдобистая дорога боев, пепел белорусских сел и городов, холмики свежей земли на могилах однополчан, жаркие схватки с врагом. Вспомнилась и их первая встреча на старой Смоленской. На той дороге, по которой вел свою многоязычную армию Наполеон, мечтая захватить Москву, поставить на колени Россию. С этой же мечтой шли по ней в 1941 году фашистские молодчики.

Микола и Гарей ко дню их первой встречи слыли в полку уже опытными и бесстрашными пулеметчиками. На их счету была не одна отбитая атака, десятки уничтоженных гитлеровцев. А Михаил Костюков только что окончил полковую школу, получил звание сержанта и прибыл с маршевой ротой. О таких, как правило, говорили: «Необстрелянный. Пороху не нюхал. Не знает, почем фунт лиха». Сержант Костюков понимал, что новичкам на фронте не сразу доверяют – подолгу присматриваются к ним, прежде чем принять в полковую семью. А кому не хочется поскорее встать в один ряд с закаленными в боях фронтовиками? Страшно хотел этого и Михаил. На помощь ему пришли рассудительный, по-деревенски неторопливый Микола и подвижный, словоохотливый земляк Гарей Рахимов. Они рассказывали ему о жарких схватках под Москвой и Вязьмой, у станции Дорогобуж и на Ельнинских высотах. Рассказывали о повадках врага, не таясь делились опытом, зная, что в бой пойдут локоть к локтю. И в первой же схватке с врагом новичок не подвел боевых друзей.

Их полк вышел тогда на окраину села, растянувшегося вдоль дороги. Неподалеку шумел сосняк, сливаясь с белизной пухлого снега, покачивались на студеном ветру продрогшие березки.

Замаскировавшись на опушке леса, гитлеровцы как можно ближе подпустили к себе цепи полка и неожиданно атаковали. Растерявшись в первые секунды, советские бойцы попятились, неприцельно отстреливаясь. Воодушевленный успехом враг наседал, оголяя свой правый фланг, куда стремительно тянул пулемет расчет сержанта Костюкова.

Оказавшись во фланге, Гарей быстро развернул пулемет и нажал на гашетку. Свинцовые струи пуль хлестнули по фашистам.

Напрягая волю и с трудом подавляя подступившее волнение и страх, Костюков внимательно корректировал огонь, время от времени подавая команды. Постепенно страх оставил его. А когда у Гарея окоченели пальцы и заслезились глаза, Михаил понял всю ответственность момента. Сменил его и, как бывало на учебном поле, тщательно выбирая цель, нажал на гашетку.

М. И. Костюков.

Атака противника была отбита. Командир батальона подполз к пулемету мужественного расчета и, пожимая руки солдат, сказал:

– Молодцы! Спасибо за сметку и инициативу.

– Так ведь мы тут не одни были, а весь батальон. За что нам спасибо-то? – по-мальчишески зарделся Костюков.

– Верно. Не одни. Но вы первые стеганули по фрицам, а потом заставили их показать пятки. Вот за это вам всем честь и хвала.

Так Михаилу Костюкову была объявлена первая благодарность.

«Становись…» Передышка кончилась.

Как только передние цепи вышли из леса, по ним ударили пулеметы. В ответ зататакал «максим». Это прикрыл однополчан расчет сержанта Костюкова.

Бой был не долгий, но жаркий.

Представляя Михаила Костюкова к званию Героя Советского Союза, командир 459-го стрелкового полка подполковник Козлов писал:

«В боях за деревню Косово 13 февраля 1945 года немцы пытались задержать наше наступление, бросили на узком участке крупные силы пехоты, много артиллерии и самоходных пушек.

Командир пулеметного расчета сержант Костюков занял огневую позицию и подпустил гитлеровцев на близкое расстояние, открыл уничтожающий огонь. Вражеские мины рвались вокруг огневой позиции, но расчет Костюкова не прекращал огня. Когда осколком разорвавшейся мины был ранен наводчик, сержант Костюков сам заменил его, метким огнем из пулемета уничтожая атакующих гитлеровцев. 15 немцев было уничтожено в этом бою расчетом Костюкова. Враг был отброшен и обращен в бегство.

В бою за колонию Вайссберг 24 февраля 1945 года, когда немцы контратаковали наши позиции крупными силами пехоты, поддержанной танками, сержант Костюков бесстрашно встретил приближающихся врагов. Немецкие танки открыли огонь по нашим пулеметным точкам. Весь расчет Костюкова вышел из строя. Оставшись один, он не дрогнул, продолжал расстреливать немцев. Контратака противника была отбита. Враг отступил, понеся большие потери. Через несколько часов пьяные гитлеровцы при поддержке 17 танков возобновили контратаку.

Сержант Костюков, оставаясь один у пулемета, встретил врага уничтожающим огнем. Более 10 гитлеровцев были расстреляны его меткими очередями. Немецкий танк с большой скоростью двигался на его пулемет. Костюков оставался на месте, не выпуская пулемета из рук. Да так на боевом посту и погиб смертью героя, раздавленный гусеницами танка»[3]3
  Архив МО СССР, ф. 33, оп. 793 756, д. 23, л. 396.


[Закрыть].

Не дрогнув перед врагом, отдал свою жизнь во имя Родины и народа верный сын Ленинского комсомола Михаил Костюков.

МЕРА МУЖЕСТВА

Николай Андреевич Ванин (1907 г.) родился в старинном уральском городе Кусе Челябинской области, в семье металлурга. Двенадцати лет привел его отец на чугунолитейный завод, а в четырнадцать стал обучать своей огненной профессии.

Около двадцати лет ходил Николай Андреевич по проторенной дороге к проходной завода. Но вот фашисты нарушили мирный труд советских людей.

С первого и до последнего, победного дня Николай Андреевич был на фронте. Сражался под Могилевом, Брянском и Белгородом, Смоленском и Оршей, Минском и Барановичами. Освобождал Белоруссию, Украину, Польшу и Чехословакию. Громил японских самураев на Дальнем Востоке. Его ратные подвиги и честное служение Родине отмечены орденами Ленина, Красной Звезды, Отечественной войны II степени, орденом Славы III степени и многими медалями. 24 марта 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Николай Андреевич Ванин удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

На ближайших подступах к Мценску батарея, в которой воевал младший сержант Ванин, оседлав высоту, преградила путь гитлеровцам. Три дня и три ночи советские воины ни на шаг не дали продвинуться захватчикам, отбили восемь яростных атак. И только когда вспаханная бомбами высота сравнялась с дорогой, что пробегала рядом, немцы пошли в атаку.

Николай Ванин очнулся в тот момент, когда его поволок к машине сухопарый очкастый немец. Вместе с ним оказался в плену и его земляк, тоже рабочий Кусинского завода, Иван Воронов.

Партию пленных загнали в тюрьму. Но ни тюремный режим, ни издевательства охраны не могли убить в советском человеке стремления на волю. Как только Николай Ванин поправился, он тут же задумал побег. Его поддержал Иван Воронов. Решили посоветоваться с товарищами по камере. Но все откладывали, присматриваясь друг к другу: немцы частенько подсаживали к пленным провокаторов – вот и приходилось остерегаться. Кто знает, сколько бы недель и месяцев недоверчиво посматривали друг на друга узники, если б не пасмурный ноябрьский день 1941 года.

Большую партию пленных погнали в лес на заготовку дров. После работы двоих не оказалось в строю. Немцы подняли шум, пустили собак. А спустя час, перед строем невольников поставили двух избитых человек. Николай Ванин на всю жизнь запомнил их имена: это были его соседи по нарам – сибиряк Семен и украинец Василий. Били их долго и методично. Особенно старался длинный, как жердь, с водянистыми глазами гитлеровец. Окончив экзекуцию, он подтащил пленных к сосне, крепко привязал к кочковатому стволу. Аккуратно, не спеша обложил жертвы хворостом, плеснул на груду сушняка бензину, чиркнул зажигалкой. Подобно легендарному Тарасу Бульбе, умирали советские воины.

Вечером Николай Ванин снова заговорил со своим земляком.

– Ну как, Иван, что будем делать?

– А чего думать-то? Двум смертям не бывать, одной не миновать. Бежать надо.

Н. А. Ванин.

Прошло еще пять дней. Команду пленных погнали на станцию грузить «имущество»: потерпев поражение под Москвой, гитлеровцы стремились как можно больше отправить в «Великую Германию» награбленного советского добра.

Вечером не досчитались двадцати человек. Подняли на ноги воинские части. Пустили сотни собак. И только неделю спустя нашли беглецов. Ванин, Воронов и восемнадцать товарищей, избитые до полусмерти, под усиленным конвоем были отправлены в лагерь строгого режима. Ванин и Воронов попали в партию, которую каждый день гоняли в завод на подсобные работы.

Бежать из лагеря было невозможно. Он был обнесен колючей проволокой, охранялся усиленной внешней и внутренней охраной. Ночами десятки овчарок звенели цепями. На угловых башнях-бойницах дежурили пулеметчики. По ночам мощные прожектора прошивали темноту. А тут еще народ в блоке незнакомый. Измученные тяжелым трудом, голодные и доведенные до отчаяния люди, возвращаясь с работы, валились на нары и молча лежали, уставившись в потолок отчужденным, безразличным взглядом.

В одну из таких бессонных ночей Николай Андреевич склонился к уху своего земляка.

– Иван, а что, если нам прощупать каждого и раскрыть карты?

– Другого выхода у нас нет, – шепнул в ответ Иван Воронов.

На следующий день Николай Андреевич пилил дрова и переносил разные тяжести в паре с высоким сгорбленным украинцем. Оказавшись вдали от конвойного и вглядываясь в бледное лицо напарника, Николай, словно бы мимоходом, обронил:

– Браток, что это ты крылья опустил?

– Опустишь, когда белый свет не мил, – зло ответил напарник.

– Верно, не легко нам здесь живется. У тещи в гостях было бы лучше. Но что поделаешь, мириться надо. Куда денешься…

– Мирись, если хочешь так жить.

– Хочется или нет, но ведь существовать-то как-то надо.

– Ну и существуй. А мне так жить не хочется, – сверкнул глазами напарник.

– Это почему не хочется? – Николай Андреевич чуть подался вперед.

– Да потому, что я не раб. И не привык к рабской жизни, к рабскому обращению. Что мы видим здесь? Что переживаем? Издевательства, насмешки. Лучше смерть, чем такая жизнь.

– Вот тут ты не прав. Какая польза от твоей смерти? Бороться надо. Понимаешь? А для этого свобода нужна.

– Пытался сбежать, – сокрушенно бросил напарник, – да ничего не вышло. Отсюда еще никто не уходил. Шагнул не так, и то охранник орет: цурюк! И собаку с поводка спустить ладит. Нет, отсюда не уйдешь.

– А если хорошенько подумать? Раскинуть мозгами так и этак. Взвесить все за и против? Тогда как? – спокойно спросил Николай Андреевич.

Тот судорожно рванулся и что есть силы стиснул ладонь Ванина.

– В случае чего, я с тобой. Запомни, Алексеем меня зовут.

А вечером Иван Воронов лежал на нарах и шептал соседу-уфимцу:

– Гарей, ты тут присматривайся к своему соседу. И, самое главное, сердцем пойми, чем он дышит. Дело-то мы какое затеваем – сложное. Тут вся артель должна быть, как один человек.

– Понимаю. Моя все поняла, ох как крепко поняла.

На вечерней проверке у одного из пленных нашли гвоздь: в конце смены он забыл очистить карманы. Его расстреляли перед строем притихших узников. Фашистам казалось, что такие крутые меры отобьют охоту у пленных не только бежать, но и думать о побеге.

Внимательно присматриваясь к лагерному начальству, Николай Андреевич подметил, как оно благоволит к тем, кто безропотно подчиняется, кто по одному взгляду угадывает его желание и сломя голову спешит исполнить приказание.

Николай Андреевич собрал весь блок:

– Будем готовиться к побегу. Для этого требуется прежде всего строжайшая дисциплина – это первое. Второе – надо усыпить бдительность начальства и охраны. Ну, а чтоб этого добиться, мы должны быть тише воды, ниже травы. И, самое главное, не перечить начальству, быть послушными, терпеливыми. Понимаете, терпеливыми.

– Постой, постой! – зашептал вспыльчивый, как порох, Гарей Муслюмов. – Он тебя башка стукнул, ты ему морда суй – лупи пожалоста. Так, что ли?

– Ничего не поделаешь, первое время, может быть, и так придется, – ответил Николай Ванин.

– Нет, моя так не будет согласна, – Гарей вскинул вверх непослушную голову.

– Гарей, ты уралец или нет? – спросил Ванин.

– Пошто не уралец? Родился Урал, школа учился Урал, жил Урал, – когда Гарей нервничал, то он сбивался, забывая русские слова. – Но башка бить не дам, не дам. Надо карачун конвойного. Секир башка его и удирал.

Ванин испытующе посмотрел на Гарея:

– Гарей, ты знаешь, что такое дисциплина?

– Пошто не знает. Гарей все знает. Колхоз работал, Уфа завод робил, Аша-Балаша мало-мало работал. Везде дисциплин надо. Везде начальник уважать шипко надо. Командир подчиняйся.

– Вот и подчиняйся, – твердо прошептал Николай Андреевич.

Гарей тяжело вздохнул и замолчал.

– Ну как, братишки, согласны со мной или нет? – посмотрел на товарищей Николай Андреевич.

– Иного выхода у нас нет. Распоряжайся, товарищ младший сержант. Как скажешь, так и будет. А нам придется до поры до времени все сносить, – сказал Алексей.

– Согласны на все, только бы на волю вырваться, – раздались торопливые шепотки.

С того памятного вечера, решившего судьбу блока, все они безропотно выполняли каждое желание не только начальника лагеря и конвоя, но и охранников. На работе, как требовал Ванин, были тише воды, ниже травы.

Сменил свой непокорный нрав Гарей: не мог он подвести товарищей и не выполнить приказ Ванина. И только вечером, когда возвращались в блок, он, сжав кулаки, ходил из угла в угол. В такие минуты Николай Андреевич говорил ему:

– Действуешь ты правильно, держи и дальше так.

Подбодренный командиром Гарей старался перед гитлеровцами играть роль простачка. Он всегда держался как можно ближе к начальнику конвоя и рабски преданно помогал то снять плащ-палатку, а то падал перед ним на колени и до блеска чистил кованые сапоги фашиста. Частенько рядом с Гареем оказывался и Иван Воронов. В такие минуты у Гарея смекалка удваивалась. Он становился смелее, изворотливее и своей простотой стремился как можно быстрее войти в полное доверие к начальнику конвоя, не думая о том, что заставило Ивана быть рядом с ним. Гарей не мог знать, что спокойному, уравновешенному в любой обстановке Ивану Воронову Ванин наказывал:

– Как бы Гарей не сорвался, посматривай за ним.

Как правило, в проходной лагеря и завода все пленные подвергались обыску. Гарей и Иван частенько оказывались с личными вещами начальника конвоя или какого другого лагерного чиновника, «помогая» их донести, и проходили беспрепятственно.

Николай Андреевич останавливался перед дежурным охранником и вывертывал свои карманы, остальные узники терпеливо ожидали своей очереди.

Как и предполагал Ванин, безупречная дисциплина блока усыпила бдительность охраны.

Настал день, когда Николай Андреевич сказал:

– Пора пронести инструменты. Это сделаешь ты, Гарей.

Приказ для Гарея был ясен. Но что и как пронести? Лопатку не спрячешь под полой. Кирку тоже. Топор можно за пазуху затолкать. Но скроешь ли от глаз охраны?

Весь день эта мысль не переставала донимать Гарея. В конце смены раздалось привычное:

– Горая, ком, ком!

Гарей пулей подлетел к начальнику, схватил фляжку и сломя голову понесся за газированной водой. Пробегая мимо столярки, он свернул туда, взял попавшуюся под руку стамеску, завернул ее в плащ-палатку начальника конвоя и, крепко прижимая к груди, словно боясь, как бы не выскочило трепетное сердце, перешагнул порог проходной лагеря.

Так в блоке появился первый инструмент. Потом поляк Казимир сумел пронести заостренный металлический стержень. А скоро в блоке оказался самый настоящий топор, тоже принесенный в плащ-палатке начальника конвоя.

Обзаведясь инструментом, приступили к работе. Искусно разобрали под нарами пол, и каждую ночь после вечерней поверки два человека спускались в подполье, работая до утра. Один копал, а другой относил грунт в сторону, заполняя им пустоты под полом. Сначала вырыли яму глубиной в два-два с половиной метра. Потом стали пробивать туннель.

Утром, отправляясь на работу, с величайшей осторожностью выносили в карманах землю. А сколько требовалось выдержки, умения и изворотливости, чтобы скрыться с глаз начальства, конвойных и очистить карманы от земли! И вот, наконец, работа окончена. Полгода ушло на то, чтобы вырыть подземный коридор, ведущий за колючую проволоку. По нему можно было свободно ползти на четвереньках. Разделили с трудом запасенные продукты: каждому досталось по десять черных сухарей.

Окончена вечерняя проверка. Начальник караула прошел по блокам. Крепко-накрепко закрыты двери. Тишина. За окном трещит морозами и метелями декабрь 1942 года.

Первым спустился в подполье Алексей – он прокладывал путь остальным. Как он писался по фамилии, Ванин так и не помнил, ведь фамилии узникам заменял номер. Николай Андреевич спустился вторым. Цепочку беглецов замыкали Гарей и Иван Воронов. Вышли наружу и у ближайшего леска разделились на мелкие группы. С Ваниным и Вороновым пошли Алексей и Гарей. За ночь сделали километров двадцать пять. Не разводя костра, провели день. Потом шли еще много дней и ночей, сторонясь людей и жилья. Кончились сухари. Развалилась обувь. Голод и нестерпимая стужа погнали к жилью. На пути попалась полуразрушенная деревенька, к которой вплотную подступил лес. Беглецы постучали в окно крайнего домика, попросили поесть. Хозяйка впустила их, молча стала готовить еду. Иван Воронов, делая вид, будто рассматривает фотографии на стенах, внимательно следил за каждым ее движением. Заметив пристальный взгляд Ивана, она спросила:

– Из лагеря-то давно убежали?

Беглецы переглянулись, промолчали. А хозяйка, словно не замечая, продолжала:

– Прошлой ночью вот так же двое постучались. Пустила я их, накормила и в лес свела. Вернулась, а в селе полицаев и карателей с собаками полным-полно. Ну, так ни с чем и уехали. Заходит после ко мне сосед: «Куда это ты, Наталья, ныне спозаранку ходила?» Я молчу. А он уставился на меня и говорит: «Спасибо, тебе, Наталья. Весь народ из беды выручила».

Слушая неторопливый, воркующий голос Натальи, Николай Андреевич думал: правда это, или она своими медовыми словами усыпляет их бдительность. Ведь в народе говорят: мягко стелет, да жестко спать. Может быть, и эта на вид душевная женщина готовит им жесткую постель? Он сказал:

– Хорошо бы, сестрица, и нас этой же дорожкой, да в лес.

Наталья будто не слышала, продолжая хлопотать у стола, лишь скосила глаза на дочурку, сидевшую тут же. Та молча встала, накинула на плечи ветхую шубенку и вышла.

Алексей не без тревоги посмотрел в окно. Гарей неторопливо поерзал на лавке и вопросительно посмотрел на Николая Андреевича. Ванин крепко стиснул зубы, нахмурился.

Заметив тревожные взгляды гостей, Наталья подошла к столу.

– Подвигайтесь, небось голодные. А о лесе потом побеседуем. Да и Михаил, сосед-то, строго-настрого наказал не самовольничать. Придет, посоветуемся, тогда и в лес. А пока – к столу!

Горячие щи, картошка, как-то по-особому, знакомо пахнущий домашний хлеб и молоко, сохранившее запах хлева… Не верилось, что все это наяву.

Внезапно широко распахнулась дверь.

– Немцы! – выдохнула с порога дочка Натальи.

Наталья метнулась к лазу в подполье. Откинула крышку, приказала:

– Скорей за мной!

В подполье она открыла потайную дверь. Через секунду беглецы оказались в земляном мешке.

Было слышно, как глухо захлопнулся лаз, как нервно ходила Наталья от стола к шестку и обратно, громко звеня посудой. Потом несколько минут стояла напряженная тишина. И вдруг резко хлопнула дверь. Тяжелые шаги кованых сапог. Протопав к столу, один из гитлеровцев что-то спросил. Наталья тихо ответила. Почудилось, что про них говорит, про «гостей». Ванин похолодел и теснее прижался к товарищам. Сверху снова донесся лающий голос. Наталья опять тихо ответила. Гитлеровец протопал на кухню. Заглянул под шесток, на печь, пошарил под лавкой. Прошел к полатям, заглянул и туда. Потом громко хлопнула дверь, и все стихло. Беглецы, обессиленные, присели на корточки и, привалившись к стенке, задремали. Николая Андреевича стала донимать обмороженная нога. Стиснув зубы, он переносил неимоверную боль. Гарей бодрствовал, чутко прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся сверху. Вот откинулась крышка лаза. Скрипнули ступеньки, открылась дверь тайника, и послышался голос Натальи:

– Ну, как вы тут? Небось натерпелись страху?

– Это разве страх? Мы не такое видывали. На тебя надеялись. Не чужая, знали, что не выдашь, – ответил Николай, морщась от боли.

На следующее утро пришел Михаил, мужчина лет 50—55, как выяснилось потом, бывший матрос Балтийского флота, участник штурма Зимнего дворца и гражданской войны. Почему он остался на оккупированной территории, расспрашивать не стали: видно, выполнял партийное задание.

Кивнув на Ивана Воронова, Гарея и Алексея, Михаил сказал, что они пойдут с ним, а Николай останется здесь и выдаст себя за больного мужа Натальи. Все это приняли как приказ.

Через месяц у Натальи снова собрались Иван Воронов, Алексей и Гарей Муслюмов. Их привел Михаил. Наталья взяла вещевой мешок, подала его Ванину, невесть откуда принесла новенький трофейный автомат.

Три долгих и опасных недели шли Ванин и его товарищи на восток. Проезжих дорог сторонились. В села заходили только в крайних случаях. Отдыхали в лесных дебрях и заброшенных домиках лесников.

К линии фронта подошли на рассвете. Набрели на полуразрушенную землянку, в нескольких метрах от которой между стволами сосен петляла тропинка. По ней беспрестанно шныряли гитлеровцы. А вскоре друзья заметили дымок: он стлался над снежным холмиком.

– Не иначе, командный пункт, – высказал предположение Воронов и предложил напасть на КП. Гарей и Алексей тут же ухватились за эту идею. Но осторожный и рассудительный Ванин остановил их:

– Торопиться не будем. Дождемся темноты, тогда и нагрянем к фрицам. А пока отдыхайте. Я подежурю.

Как только опустились сумерки, Ванин и его друзья вышли из укрытия. Ступая след в след, вышли на тропку. Бесшумно сняли часового и ворвались в землянку. Около десятка подвыпивших немцев покорно подняли руки.

«Языков» передали в штаб полка советских войск.

Вскоре Николай Андреевич Ванин был назначен командиром расчета противотанковой пушки 696-го истребительного артиллерийского полка. Вместе с ним оказались и его друзья. О расчете младшего сержанта Ванина заговорили в полку и дивизии, а вскоре однополчане поздравили Николая Андреевича с орденом Отечественной войны II степени.

Смоленское шоссе 11 июня 1943 года. Противник, силой до батальона, при поддержке трех самоходных артиллерийских установок перешел в наступление. Сломил сопротивление горстки наших автоматчиков и стал продвигаться вперед. Расчет младшего сержанта Ванина оказался один против наседающего врага. Но Ванин и его бойцы не дрогнули. Выкатив пушку на открытую позицию, они прямой наводкой стали расстреливать густые цепи и прижали пехоту к земле.

– По самоходкам бронебойным, – скомандовал Ванин.

Одна из самоходок, объятая пламенем, замолчала. Попятились остальные. Вражеская атака захлебнулась. Дрогнувшие было советские автоматчики вернулись на оставленные позиции. За этот подвиг Николай Андреевич Ванин и был награжден орденом Отечественной войны II степени. Медаль «За отвагу» засеребрилась на груди его друга Ивана Воронова.

В конце августа 1943 года на подступах к Смоленску, в районе опорного пункта противника у деревни Секарево, гитлеровцам удалось сосредоточить крупные силы, временно задержать продвижение наших войск и даже на некоторых участках фронта перейти в контратаку. Находясь в боевых порядках пехоты, ванинская пушка вступила в единоборство с вражескими танками. Более восьми часов продолжался неравный бой. Выбыли в том бою из строя Гарей и Алексей. Но обескровленный расчет не оставил своих позиций, а когда была отбита пятая контратака, на поле боя осталось три пылающих вражеских танка и 20 трупов фашистских солдат и офицеров. А самое главное, сокрушен, повержен в прах мощный узел сопротивления гитлеровцев.

Но фашисты не могли смириться с потерей опорного пункта. Не успели наши пехотинцы оборудовать огневые позиции, а батарейцы подготовить капониры, послышался рокот моторов. 40 танков и густые цепи гитлеровцев высыпали из-за рощицы. И опять разгорелась жаркая схватка. Еще два подбитых танка и 50 трупов «завоевателей». В память об этой деревне на подступах к Смоленску остался у Николая Андреевича Ванина орден Славы III степени.

Как-то к командиру дивизиона обратился командир пехотного батальона.

– Дайте мне из пятой батареи только на сутки сержанта Ванина с его расчетом.

Было это тоже на Смоленщине, у деревни Горы. Когда Ванин, выбрав удобную позицию и замаскировав пушку на гребне курганчика, явился на КП батальона и представился командиру, тот крепко пожал ему руку и сказал:

– Пойдем в тыл к фрицам.

Наступили сумерки. 20 крепких пехотинцев подхватили пушку и только им одним ведомыми тропами покатили ее к переднему краю вражеской обороны.

Благополучно миновав «нейтралку», остановились перед минным полем. Два пехотинца и минер нырнули вперед. Прорезан ход. Без крика снят часовой. Вот уже пушка за глубокой траншеей. Еще несколько минут, и она встанет на боевую позицию. И вдруг впереди – голоса. Пушка остановилась.

А голоса вот они, совсем рядом. Пехотинцы и артиллеристы замерли. Ванину показалось, что, поравнявшись с ними, немцы остановились. Он крепко стиснул автомат и подался вперед. Но голоса стали удаляться влево. И как только они затихли, лейтенант прошептал:

– Пошли, ребята!

На восходе грохнул первый выстрел. Застрекотал пулемет, затрещали автоматы. Вражеская пулеметная точка была уничтожена. Еще несколько выстрелов – и нет двух минометов. Гитлеровцы заметались, но скоро пришли в себя и открыли по высотке огонь. Маскируясь в кустах тальника, они стали приближаться. Фашистов было много. То и дело раздавалось: «Шнелль! Шнеллер!» Это офицеры подгоняли солдат.

Положение было угрожающим: враг наседал. Особенно донимал дзот справа. Шквальным огнем спаренных пулеметов он буквально засыпал раскаленным свинцом высоту. Были ранены лейтенант и сержант. Выбыло из строя несколько автоматчиков и артиллеристов. Ванин посмотрел в сторону нашей передовой, откуда могла появиться помощь. Но наша передовая молчала… «Ничего, будем держаться», – решил Ванин и подал команду:

– По вражескому дзоту огонь!

Два метких выстрела – дзот взлетел на воздух. Разрушен командный пункт. Пылает свалившаяся в кювет автомашина с боеприпасами. На маленьком участке смоленской земли столкнулись две силы, две воли. Это было испытание нервов, стойкости и упорства, проверка запаса человеческих возможностей.

И в тот момент, когда гитлеровцы вплотную подошли к высоте, наши роты и батальоны поднялись в атаку – пришла долгожданная помощь!

Мастерство Николая Ванина и его расчета росло с каждым боем. Представляя его к новой высокой правительственной награде – званию Героя Советского Союза, – командир 696-го артиллерийского полка подполковник Антипин писал:

«В наступательных боях 1944 года в период форсирования реки Неман, командир орудия сержант Ванин выдвинул свою пушку на восточный берег реки и прямой наводкой подавлял огневые точки врага, уничтожив 5 пулеметных гнезд, что дало возможность 1029-му стрелковому полку без потерь форсировать реку Неман и укрепиться на занятом плацдарме.

На подступах к Восточной Пруссии 7 августа 1944 года противник предпринял контратаку. 16 танков и до роты пехоты двинулись на расчет Ванина. Сержант Ванин и его расчет не дрогнув приняли бой, уничтожив 4 танка и до 15 солдат и офицеров противника, в результате чего контратака была отбита, а наши войска вышли на государственную границу. За проявленную храбрость, решительность и смелость в бою ходатайствую о присвоении старшему сержанту Ванину Н. А. звания Героя Советского Союза».

24 марта 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР старший сержант Николай Андреевич Ванин был удостоен звания Героя Советского Союза.

Последний выстрел на западе пушка Ванина сделала под Кенигсбергом. Но ее не поставили под густую смазку, не зачехлили. По приказу командования 696-й артиллерийский истребительный полк, а вместе с ним и пушка № 12120, прошедшая с боями от Ельни до Кенигсберга, были переброшены на Дальний Восток. И здесь, сражаясь против японских империалистов, старший сержант Ванин и его расчет показали пример мужества и отваги.

* * *

В конце 1945 года Николай Андреевич Ванин вернулся в свой родной город. После короткого отдыха вышел на работу, на тот же завод, куда еще мальчиком бегал к деду и отцу, куда была проторена тропка предками рабочего рода Ваниных.

Весной 1946 года Николай Андреевич тяжело заболел, а 14 мая его не стало. Рабочие Кусинского машиностроительного завода на могиле Героя воздвигли памятник. Именем Героя в Кусе названа улица, школа № 1. Каждый учебный год первый урок в этой школе посвящается рассказу о жизни и боевой деятельности Героя Советского Союза Николая Андреевича Ванина.