Текст книги "Записки о Пушкине. Письма"

Автор книги: Иван Пущин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

177. Н. Д. Фонвизиной[463]463
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 15–20 апреля [1856 г. ] Ночь на пасху.

…Оставим заботу сердечную,[464]464
  В начале письма – о любви к Н. Д., о беспокойстве по поводу отсутствия писем от нее.


[Закрыть] перейдем к существенному… Я целую тебя троекратно, чтоб не сказать: мильон раз.

…Читал «Пахарь» Григоровича. Пожалуйста, прочти его в мартовской книге «Современника» и скажи мне, какое на тебя сделает впечатление эта душевная повесть. По-моему, она – быль; я уже просил благодарить Григоровича – особенно за начало. В конце немного мелодрама. Григорович – племянник Камиллы Петровны Ивашевой. В эту же ночь написал к М. П. Ледантю, его бабушке…

16 апреля

…Сегодня известие: А. И. Давыдова получила разрешение ехать на родину. Летом со всей семьей будет в доме Бронникова. Таким образом, в Сибири из приехавших жен остается одна Александра Васильевна. Ей тоже был вопрос вместе с нами. Я не знаю даже, куда она денется, если вздумают отпустить. Отвечала, что никого родных не имеет, хотя я знаю, что у нее есть сестра и замужняя дочь.

Она и мне никогда об этом не говорит. Тут какая-то семейная тайна. При всей мнимой моей близости со вдовою, я не считал себя вправе спрашивать и допрашивать. Между тем на меня делает странное впечатление эта холодная скрытость с близким ей человеком. Воображение худо как-то при этом рисует ее сердце.

Говорят: 1. В Сибири будет наместничество. Наместником будет великий князь Николай Николаевич.[465]465
  «Пахарь» напечатан в «Современнике», № 3, 1853 г.


[Закрыть] 2. Утвержден проект железной дороги до Иркутска, – вероятно, это предприятие на иностранные капиталы. Не худо соединить Амур с Невою, если Амур не разоружится по трактату, которого мы еще не читали. Манифест приготовляет мнение к уступкам. Я не в пространстве полагаю счастие России, а желал бы, чтоб оно не стесняло в мерах к благосостоянию. До сих пор противное вижу. Я бы задал задачу Европе – объявил бы независимость Польши, которой караул томит Россию. Что бы сказали на это западные державы? Такая мера разрешила бы вопрос Италии, Венгрии и пр. Но, вероятно, ничего этого не будет.

Мир заключен. Я этому рад, но прочен ли он? Это другой вопрос. Натянутое положение не обеспечивает будущности…

Сегодня отвечал Лебедю. Он мне пишет, что, если возвратят, бросает якорь, как и я, в Нижнем, а если нет, то переезжает в Ялуторовск. Я ему сказал, что рад его иметь сожителем в одном городе, но все-таки лучше, если соединимся на Волге, где теперь Аннушка моя восхищается разливом этой главной артерии нашей земли…[466]466
  В письме – только буквы: «в. к. H. Н.»


[Закрыть]

Обнимаю тебя, друг тайный души моей!.. так крепко, что ты должна слышать мои объятия отсюда.

20 апреля

…Сто раз тебя целую!..

178. H. И. Пущину

[Ялуторовск], 23 апреля [1856 г.].

За три дня до праздников я получил, почтенный Николай Иванович, ваше письмо от 21 марта. Благодарю вас очень, что побеседовали со мной…[467]467
  Дальше – просьбы о хлопотах в министерстве о разных сибиряках.


[Закрыть]

Кажется, я давно благодарил вас за «вопросы». Они произвели на меня и на нас самое благотворное влияние. Везде мысль и чувство, заочно сближающее с тем, кто думал вслух об этих важных вопросах. Нельзя сказать, чтоб они вполне были разрешены, но дана нить самая благодетельная для блуждающих в этом лабиринте. Я в минуты отдыха беру эту тетрадь и, читая ее, много перебираю в мыслях. Одним словом, большое, сердечное спасибо вам, что вы поделились со мной этим отрадным чтением, – не я один благодарю вас искренно.

И за облатки давно благодарил. Видно, не все мои благодарения доходят до своего назначения, но тем не менее эти благодарения глубоко в душе.

Вы спрашиваете меня о Василии Львовиче и об Николае Александровиче. К прискорбию должен вам сказать, что никто из близких не написал мне об его кончине. Я от посторонних узнал об этих потерях.

Знаю только, что Николай по вызову Якова Дмитриевича приезжал в Иркутск, был совершенно здоров, мил, любезен, добр и весел, как всегда. Провел там месяц и возвращался к пасхе домой. Спешил, дорогой как-то простудился, а через две недели не стало этого доброго человека. Как бы, кажется, Михайле или Елене Александровне не сказать мне словечка о последних его днях. Я думал было тогда же обратиться с вопросом, но мне показалось, что это может быть принято за упрек, и к тому же, когда узнал о смерти его и когда пришел бы мой вопрос, много уже времени утекло.

Про Василия Львовича и того не знаю – говорят, не долго хворал перед смертью, но он уже был давно болен; давно мне твердили: que c'est le commencement de la foi![468]468
  Что это начало конца (франц.).


[Закрыть] К нему я писал незадолго, и мое письмо осталось без ответа. А. И. будет летом здесь – получила разрешение и собирается уже. При свидании расспрошу ее и попеняю, что не погоревала со мной в первые тяжелые минуты. Я считал лишним писать ей condoléance;[469]469
  Соболезнование (франц.).


[Закрыть] кажется, не может сомневаться в моих чувствах – уверять в них я не мастер.

И точно, как вы говорите, в это время еще образовалась ваканция: в Минусинске в генваре нынешнего года новая могила: умер не знакомый вам А. И. Тютчев. С ним теперь 63 с деревянными крестами. А кто знает, может быть, и еще кто-нибудь исчез. Довольно некролочествовать.

Спасибо, что лично исполнили мое поручение к свояку Владимира Ивановича, которому, между прочим, 12 апреля минуло 73 года. Бодр и свеж мыслию и телом![470]470
  Свояк Вл. Ив. Штейнгейля – М. И. Топильский, занимавший видное место в министерстве юстиции. Сохранилось много писем Штейнгейля к Пущину – сибирского периода и по возвращении из Сибири; все с просьбами о содействии в бытовых нуждах.


[Закрыть]

С истинным моим к вам высокопочитанием имею честь быть вашим покорнейшим слугою Николай Балин.

Не знаете ли, где Василий Агеевич Абаза. Он в феврале хотел быть, а все нет.

179. Неизвестному[471]471
  Опубликовано М. В. Нечкиной в книге «А. С. Грибоедов и декабристы» (1947, стр. 278 и сл.) с автографа (Центр. Гос. архив древних актов, ф. 48, оп. III, д. 12), переданного после того в ЦГИА; здесь письмо не обнаружено.


[Закрыть]

[Ялуторовск, апрель 1856 г. ]

У нас все благополучно. Нового ничего нет особенного. Читаем то же, что вы читаете. Бесцветное какое-то начало нового царствования. Все подличают публично и подчас целуют руку у царя. Все дико и ничего не обещает хорошего. Адресов и приказов нет возможности читать. Отличились четыре генерал-адъютанта, а Ростовцев, тот просто истощается в низости; нет силы видеть такие проявления верноподданничества. Не знаю, были ли эти сцены при Николае, – кажется, не печатались. Знаю только, что Александр I не дозволял так кувыркаться. По-моему, это упадок, и до сих пор не вижу ничего, кроме упадка. Между тем время такое, что можно бы на что-нибудь получше обратить умы…

180. H. Д. Фонвизиной[472]472
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск, апрель 1856 г. ]

…Вопрос от министра внутренних дел был и о всех государственных и политических преступниках. Для них, я понимаю, существенную амнистию, а для нас это пуф. И, кажется, ждешь [?], чтоб из допотопных[473]473
  Государственными преступниками царское правительство называло декабристов, политическими – поляков, допотопными Пущин называл декабристов.


[Закрыть] возвращением воспользовались те, у которых ни родных, ни родины, то есть клочка земли уже нет. Я думаю, это отнюдь не может оскорбить правительство теперешнее. Все сроки давности прежним пропущены…

Лебедь сделал мне приятный сюрприз, послал барону к пасхе от маленькой артели 30 целковых…

181. Н. Д. Фонвизиной[474]474
  Публикуется впервые. Письмо в 15 страниц; вначале – о любви к Н. Д.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 24 мая -1июня [1856 г.].

…Я так высоко перед собой, то есть перед мужчиной, ставлю женщину, что никогда не позволю себе думать, чтоб она могла быть виновата. Это изящное создание всеми обречено на жертвы, а я в этом случае хочу быть исключением. Поклоняюсь ей и буду поклоняться. Это не слова, а глубокое убеждение, в котором все сильнее и сильнее убеждаюсь…

Верный твой Jean-Jeannot.

182. H. И. Пущину

[Ялуторовск], 28 мая, понедельник, [1856 г.].

Кстати, есть к вам просьба; не откажите сделать, что можете. Авось бог поможет вам. Вот в чем дело.

В Тобольске состоялся приговор над скопцами. Между прочими приговоренными к ссылке в Туруханск – два брата Гавасины, которые в малолетстве приобщены к этой секте, не сознательно сделались жертвами и потом никаких сношений с сектаторами не имели. Мать послала в нынешнем месяце просьбу к министру юстиции. Шепните, кому следует, за этих бедных людей. Если потребуют дело в сенат, то все будет ясно. Приговоренные сидят в тюменском остроге…

У нас все обстоит благополучно. Все здоровы. Прекрасно бы сделали, если бы могли прокатиться в Тульскую губернию. Туда поехала на несколько дней Наталья Дмитриевна. Она часто ко мне пишет, с необыкновенною добротою уделяет мне свои досуги от деловых занятий.

Хлопот ей много.

Ваш покорнейший слуга Н. Балин.[475]475
  Имеется письмо Пущина к M. М. Нарышкину от 31 мая, где говорится, что все его поручения исполнены, Ф. М. Башмакову выдано из Малой артели 50 р. «Я верен нашим старым преданиям. Я уже привык задним числом радоваться за других. Пятнадцатилетний опыт меня этому научил» (PO, M 5832/4).


[Закрыть]

183. Н. Д. Фонвизиной[476]476
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

Ялуторовск, 11 июня 1856 г.

…Спасибо большое за весточку о плачевном деле. Хорошо, что Неленька перестанет адвокатствовать, что не совсем иногда удобно. Но что же дальше! Все очень плохо, и кажется, нет исхода! Вот тут такой fatum,[477]477
  Рок, судьба (лат.).


[Закрыть] что и ты, друг сердечный, не разгадаешь. Однако, пожалуйста, повидай Неленьку – и взгляни на простоту M. H. Прежде она этим не отличалась. Мрачно об ней иногда думается. Нелегко ей в этой драме…

Верный твой Jeaü'Jeannot.

184. H. Д. Фонвизиной[478]478
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 3 августа 1856 г.

Не знаю, застанет ли это письмо Таню в Омске. Жду ее нетерпеливо, в каком бы проявлении ни явилась. Во всяком виде всегда желанная и отрадная гостья.

Почтмейстер был так любезен, что сам привез письмо и деньги. Деньги хранятся здесь, как я уже писал вчера к Степану Яковлевичу…

Погода у нас ужасная: дождь, дождь и дождь! Вместо нестерпимых жаров, которые нас мучили здесь, теперь холода. Не простудись в твоих переездах. Храни тебя бог! Целую тебя мильон раз и в глазки, и в щечки, и в губки.

Верный твой И. П.

185. H. Д. Фонвизиной[479]479
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 17 сентября 1856 г.

Вот уже три дня, что мы с тобой расстались, заветный друг мой!

Пора сказать тебе несколько слов и поблагодарить Таню за записочку с первой станции. Именно будем надеяться на бога любви – он устроит один то, что настоящим образом не укладывается в голове. В одном уверен, что мы должны увидеться.

В пятницу, проводивши тебя, я долго бродил по комнатам, наполненным воспоминаниями о тебе…

Задумался об Аннушке, прочитавши в письме Марьи А., как она была, бедняжка, больна. Нетерпеливо жду, чтоб ты на нее взглянула и сказала мне словечко об ней…

Вечером к чаю собрались у меня Якушкины, Матвей Муравьев-Апостол и Евгений… Вячеслав остался ночевать. В субботу в 8 часов утра мы с ним отправились в Чернорлинский завод к Новицкому. Оба хворые, а особенно Вячеслав.

Новицкий нас обоих осмотрел и снабдил разными снадобьями. Вид мой поразил его. Он говорит, что твой юноша, на его глаза, десятью летами постарел. Хорош юноша твой!..

Я радовался хорошей погоде, думал о дорогой путешественнице.

Бок мой подживает совершенно – вчера уже не клал сала. Нога все прихрамывает. Аппетит как будто получше. Новицкий действует на печень. Завтра для развлечения начинаю принимать пилюли его…

Кажется, сбудется мое предположение, что не будут торопиться местные власти разрешить наш отъезд…

Обними крепко Аннушку и мамашу ее. Поговори мне подробнее об Аннушке. Что за болезнь была у нее? Совсем ли прошла? Одним словом, успокой меня – твое слово имеет на меня магическую силу…

Опять помеха, пришел Евгений. Просто тоска, когда нужно действовать, то есть писать. Не люблю торопиться, а приходится так.

Верный твой И, П.

Целую тебя несчетно раз.

Обнимая добрую Марью Александровну и милую Нину, прошу передать это письмо Наталье Дмитриевне Ф.

186. Е. П. и M. M. Нарышкиным[480]480
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 21 сентября [1856 г. ]

Добрая Елизавета Петровна, сегодня только откликаюсь на ваше письмо от 23 августа, которое дошло до меня 11 сентября. Деньги Елены Родионовны тогда же отправлены были по ее назначению, и она, верно, прямо получит ответ из Тобольска.

3 сентября был у нас курьер Миша, вестник нашего избавления. Он прискакал в семь дней из Москвы. Николай Николаевич человек с душой! Возвратясь с коронации, в слезах обнял его и говорит: скачи за отцом и заезжай в дом Бронникова! – Спасибо ему![481]481
  H. Н. Муравьев был в Москве на коронации Александра II. По объявлении манифеста 26 августа об амнистии декабристам послал находившегося при нем чиновника М. С. Волконского в Сибирь для объявления свободы отцу и другим декабристам, в том числе своему крестному – Пущину.


[Закрыть]

Миша застал здесь, кроме нас, старожилов ялуторовских, Свистуновых и Наталью Дмитриевну, которую вы не можете отыскать. Она читала вместе со мной ваше письмо и, вероятно, скоро лично будет вам отвечать и благодарить по-своему за все, что вы об ней мне говорите, может быть, не подозревая, что оно ей прямо попало в руки. – Словом, эта женщина сделала нам такой подарок, который я называю подвигом дружбы. Не знаю, как ее благодарить, хоть она уверяет, что поездка в Сибирь для нее подарок, а не для нас.

Два раза погостила в доме Бронникова: 3 июля явилась отрадным гостем в темную, дождливую ночь. Никто не верил, когда я утром возвестил о ее приезде. Тогда пробыла с нами до 15 июля.

Теперь, съездивши в Тобольск и Омск, 25 августа опять с нами. Вместе отпраздновали Натальин день. Одних наших 23 человека было за столом с детьми. Это просто роскошь. Не поскучала остаться с нами до 14 сентября. Хотя я расставался с нею этот раз до верного свидания, но тяжело было отпускать ее одну. Следовало бы проводить, но нет разрешения – и до сих пор оно не приходит. Так долго мы зажились в благодатной Сибири, что не вдруг отпустят. Все есть долгая процедура, между тем время осеннее и надобно бы не мешкать, чтобы на колесах двигаться. Я помню этот путь, когда фельдъегерь вез меня в Сибирь. Теперь вряд ли мне его одолеть, а не хотелось бы оставаться до зимы.

Два часа после прощания с Натальей Дмитриевной принесли мне, добрый друг Нарышкин, твое письмо от 30 августа. Оно было прочтено с кафедры всей колонии, и, все вместе со мной благодарят тебя за дружбу. Будь уверен, что никто не минует Высокого. Лишь бы тронуться с места, а там все в наших руках.

Евгений получил от сестры известие, что его сыновья князья. Это его ставит в затруднительное положение, потому что Варвара Самсоновна скоро опять должна что-нибудь произвести на свет и тогда потребуется новый указ сенату. Дело сложное: не будучи князем, он, шутя, делает князей; но все-таки я ему советую подумать о том, что он делает. 6 октября будем праздновать его 60-летие!

Сегодня писал к Павлу Сергеевичу. Он и, верно, вы тотчас повидаете нашу заветную путешественницу, которая одна с запада вашего явилась на наш восток. Не могу быть спокоен, пока не узнаю, что она в Нижнем. Каково такой трусихе путешествовать в такую пору, и как нарочно все лето было дождливое и дороги непроходимые.

Забыл с вами немного побраниться, добрая Елизавета Петровна. Вы говорите, что нам ловко будет возобновить знакомство, хоть и давно расстались. Я не допускаю этой мысли, мы не только знакомы, а всегда дружны. Были врозь; может быть, во время этой разлуки не все досказывалось, но, когда свидимся, все будет ясно и светло! Иначе я не понимаю наших отношений. С этим условием хочу вас обнять – наш сибирский завет непреложен: я в него верую несомненно.

Предлагал Евгению написать, но он отложил. Эти дни здесь праздновали коронацию. Он везде действовал нравственно и физически и утомился. Я по нездоровью имел право избавиться от участия в этом деле.

Крепко обнимаю вас обеих. До свидания! Где и как – еще не знаю. Все наши сердечно вас приветствуют. Подробности о предположениях каждого расспрашивайте у Натальи Дмитриевны. Она лучше расскажет, нежели я напишу. Я сам еще как в тумане вижу даль.

Верный ваш И. Пущин.

P. S. Наша корреспонденция разрешена на общем основании. Это уже нам объявлено.

187. Н. Д. Фонвизиной[482]482
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 24 сентября [1856 г.].

Сегодня пишу тебе, заветный друг, два слова в Нижн кий. Не знаю даже, застанет ли этот листок тебя там, Я сейчас еду с Матвеем в Тобольск хлопотать о билетах насчет выезда. Свистунов пишет, что надобно подавать просьбы. Если бы они давно это сказали, все было бы давно кончено. Надобно понудить губернское правление. Иначе ничего не будет. Хочется скорее за Урал. Я везу Ивана Дмитриевича, который не терпит холоду.

Благослови меня, добрый друг. Здоровье мое получше, но нога все дурит. Я ее закутаю в одеяло – и марш вперед.

Хотел с тобой больше болтать, но беспрестанно мешали. Это просто беда.

До свидания!

Верный твой И. П.

Жажду получить от тебя весточку. Воображаю, что ты теперь давно на пароходе. Как бы скорей узнать, что ты в Нижнем. Это уж будет легче в заботе о тебе.

Все наши молчат, но в этом молчании как будто выражается что-то замысловатое. Увидим, что бог даст.

Ваня тебя целует.

Весь дом Бронникова благословляет тебя.

Прости за этот лаконизм. Может быть, из Тобольска опять напишу.

Мы прямо едем к Свистунову…

Обнимая вас, добрый друг Марья Александровна, и Нину нашу, прошу это письмо передать Наталье Дмитриевне.

Если ее уже нет у вас, перешлите.

188. H. Д. Фонвизиной[483]483
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 26 сентября – 5 октября [/656] г.

Исторический рассказ 24 сентября, в 6 часов после обеда, я с Матвеем отправились в Тобольск в виде опыта, чтобы достать визы всем малолетним дворянам Ялуторовска. Утром заставил их всех написать просьбы в губернское правление. Это было вследствие письма Лебедя, который мне сказал, наконец, что местная власть, не знаю почему, ждет прошения от лиц под благотворным действием манифеста. Значит, не все одинаково понимают его действие.

27-го около полудня мы добрались до Лебедя. Наше появление порадовало их и удивило. Я не стану рассказывать тебе всех бедствий дороги. Почти трое суток ехали. Тотчас по приезде я отправился к Милордову, в твой дом (с особенным чувством вошел в него и осмотрел все комнаты). Отдал просьбы и просил не задерживать. Милордов порядочный человек, он правил должность тогда губернатора за отсутствием Арцимовича.

Попали мы на прощальный обед барону у Лебедя. Это был для барона сюрприз, который избавил его с попутным для него молодым Разгильдеевым заезжать в Ялуторовск.

Дорога меня немного поме[ша?]ла, нога почувствовала эту передрягу, но я все в Тобольское действовал. Навестил всех близких. Подробности при свидании.

28-е прошло без особенных событий, в болтовне и хлопотах.

29-го проводил барона и встретил Батенькова, приехавшего из Томска…

Все везде напоминало мне тебя, и часто склонялось твое имя, тайный друг мой. Это бы и не нужно говорить, потому что оно само собою разумеется…

30-го обедали у Анненкова…

В этот день, то есть покрова, от погоды или от нечего делать все любезничали с Татьяной Александровной. Видно, эта любезность была довольно сильная, что Лебедь на другой день говорит мне, что видел во сне, будто бы я ухаживал за его женой и что он на меня сердился. Я засмеялся и сказал ему, что пожалуюсь тебе на него. Лучшего не придумал ответа.

Между тем все приготовил к моему возвращению. 2 октября в час пополудни сел в тарантас с Батеньковым и Лебедем. Они меня проводили до Самолета. Татьяна Александровна, прощаясь со мной, просила меня сказать тебе, что утешается мечтой к Новому году быть у тебя в Марьине. Не знаю почему – они все говорят мне о тебе. Видно, что-нибудь значит.[484]484
  То есть декабристы понимали, что Пущин и Фонвизина скоро соединят свои судьбы.


[Закрыть]

Жаль, что не застал Дьякова. Он был в округе. Кроме того, что хотел с ним проститься, хотел поговорить о моей исторической ноге. Оставил ему записку прощательную, резкую!..

Добрался до дому Бронникова 4-го числа в 7 часов утра. Ваня меня встретил босиком, обрадовался. Утро читал письма, которых в мое десятидневное отсутствие собралось много. Первые были прочтены твои листки из Екатеринбурга и из Перми. Официальные вечером читали все наши, собравшиеся у меня вечером, а заветные – мое богатство.

Теперь не знаю, что тебе сказать – на твое сердечное излияние. И я в тумане. Авось явится солнышко. Все в каком-то недоумении. Невольно продолжается то, что было при тебе. Просто чудеса! Видно, так надобно для испытания. Дело необыкновенное. Не испугайся, когда увидишь меня…

Вечером [5 октября].

Снова сидел Иван Дмитриевич. Спрашивал, открылась ли ты мне в твоем намерении выйти замуж и не знаю ли я, кто этот избранный. Я рад был, что это было в сумерки, потому что не умею лгать. Сказал, что пришлось в голову, и отделался кой-как от дальнейших расспросов. Уверил только, что, верно, если бог велит, то твое соединение будет во благо.

Теперь я сижу, залечиваю ногу. Без этого нельзя думать о дороге. Без сомнения, прежде зимы нельзя будет ехать. Я не разделяю твоих страхов, но хочу без раны пуститься, иначе придется с рожей на ноге и с лихорадкой сидеть где-нибудь на станции.

Между тем отвсюду пишут и воображают, что я уже в дороге. Сестра говорит, что всякий день думает – пришлет Николай сказать, что я у него на даче их жду.

М. А. наняла уже квартиру и пишет, что достаточна и для женатого. Что с этим делать юноше твоему, который сидит на диване и нянчит ногу? Fatum! Берет иногда нетерпение, но я держусь, как умею.

Последняя почта привезла мне горькую весть! В Варшаве кончил свои страдания брат Петр. Он, бедный наш Веньямин, не дождался меня.

Прощай, друг верный. Скоро опять буду писать тебе уже в Марьино. С нас снято запрещение почтовой. Можем сами писать, и к нам доходят письма. Это распорядился сенат.

До зимы не едем, вереницей потащимся с Батеньковым вместе, который сюда будет.

Обнимаю тебя несчетно раз… Извини, что худо пишу. С больной ногой неловко сидеть.

Твой…