Текст книги "Записки о Пушкине. Письма"

Автор книги: Иван Пущин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

151. Г. С. Батенькову

11 октября [1854 г., Ялуторовск].

У меня нет Соломенного,[409]409
  Соломенное – заимка (домик), где жил Г. С. Батеньков близ Томска.


[Закрыть] но зато нанимаю дом Бронникова, и в этом доме это время, свободное от постоя, накопилось много починок, так что меня с обоих крылец тормошат разные мастеровые. Вот причина, по которой до сего дня не дал вам, добрый друг Гаврило Степанович, весточки о Неленьке. Она мне 29 сентября привезла вашу записочку от 20-го. Значит, с безногим мужем едет довольно хорошо, и в такое время года.

Неленька прелесть – а он беда! Тоскливо, мрачно видеть сочетание полной жизни с омертвением. Впрочем, вы их видели вместе, следовательно ощущали то же, что и я. Если также благополучно ехали вперед, то должны уже быть почти в деревне его матери. Там отдых.

Что будет дальше – неизвестно и также трудно разгадать, как все современные вопросы, о которых дал себе слово не писать, а только спорить и кричать без конца. Это и исполняется при наших сходках. Если угодно участвовать, милости просим сюда. Однако донесения из Крыма так на меня подействовали, что несколько дней и не спорил. Грешно потчевать православных такими бюллетенями. – Но я забыл, что не пишу о событиях.

В нашем кругу все обстоит благополучно. Получено письмо Ивана Дмитриевича от 21 сентября. У него опять раны на ногах и больше, нежели здесь. Персин уверяет, что все должно скоро пройти. Ест черемшу и мажется разными зловониями. Может быть, Чех сам вам писал прямо, а я все-таки вздумал и это вам сказать вместо политики. Извините, если выйдет дубликат.

Неленька говорит, что вы молодеете и что между всеми нашими у вас в этом отношении один я соперник. Она была здесь весела, но иногда невольно подметишь слезу на этих прелестных глазах. – Храни ее бог!

Прощайте. Сегодня четвертая депеша – потому она и короче других. Хотелось только выполнить, наконец, ваше доброе желание услышать о Неленьке. – Муж ее переносит дорогу довольно хорошо.

Все наши вас крепко обнимают, а я вас готов задушить в крепких объятиях.

Верный ваш И. П.

152. M. H. Пущиной

[Ялуторовск], 26 ноября 1854 г.

Несколько дней тому назад я получил, добрая Марья Николаевна, ваше письмо от 20 октября. Спасибо вам, что вы мне дали отрадную весточку о нашем больном. Дай бог, чтоб поддержалось то лучшее, которое вы в нем нашли при последнем вашем посещении. Дай бог, чтоб перемена лечения, указанная Пироговым, произвела желаемый успех! Мне ужасно неловко думать, что Петр, юнейший между нами, так давно хворает и хандрит естественным образом: при грудных болезнях это почти неизбежное дело.

Не нужно вам повторять, что мы здесь читаем все, что можно иметь о современных событиях, участвуя сердечно во всем, что вас волнует. Почта это время опаздывает, и нетерпение возрастает. Когда узнал о смерти Корнилова, подумал об его брате и об Николае, товарище покойного. Совершенно согласен с нашим философом, что при такой смерти можно только скорбеть об оставшихся.

Поцелуйте за меня ваших малюток. Аннушка просит вас о том же. Она здорова и с каждым днем вытягивается. У нас все идет прежним порядком, но теперь довольно мрачных ощущений.

Вы уже слышали о смерти Катерины Ивановны Трубецкой. Не вдруг свыкнешься с мыслью об этой утрате. В Тобольске очень трудно болен Вольф и, кажется, вряд ли может выздороветь. С прошлого ноября между нами не досчитывается восемь человек…

Верный вам И. Пущ…

153. Г. С. Батенькову

11декабря 1854 г., [Ялуторовск].

…Это последнее время навевало сильною тоскою со всех сторон. Мрачные вести из Иркутска без сомнения и до вас давно дошли – я еще не могу с ними настоящим образом примириться.[410]410
  Весть о кончине Е. И. Трубецкой.


[Закрыть]

Маремьянствую несознательно, а иначе сделать не умею. С другой стороны, тут же подбавилось: узнал, что Молчанов отдан под военный суд при Московском ордонансгаузе.[411]411
  Комендантском управлении.


[Закрыть] Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля? За что нам пришлось, в семье нашей, толковать о таких грязных делах?

Объясните мне еще теперешнюю политику. Вы все должны знать. За что такое ожесточение, когда мы мечтаем в направлении века – о сближении народов и возможной между ними взаимной помощи? Я как-то привык в этом видеть плоды просвещения и современного развития. Где же эти мечты? Крым плохо разрешает эти думы – и думается тяжело, вдобавок и впереди туманно, разве чем-нибудь разразится неожиданно воля того, который неведомыми путями ведет человечество. Полно о политике. Наши толки тут ни к чему. Подсядьте к моему камину; тогда будем без конца толковать, иначе невозможно.

Камчатка порадовала,[412]412
  Камчатка порадовала мужественным отражением англо-французского нападения на Петропавловск; в защите родной земли участвовали казаки, мещане, камчадалы и алеуты; слабо вооруженный отряд в 300 человек отразил две высадки и, несмотря на сильную бомбардировку, обратил в бегство десант в 900 человек, сбросив в море 300 из них.


[Закрыть] но это такая дробь, что почти незаметно проходят подвиги тамошней воительной силы. Более всего содействовали успеху ошибки врагов. H. H. должен быть доволен, что принял меры, над которыми смеялись в Петербурге, когда он их требовал.

Скоро увидите Казимирского, он в половине декабря собирается на Ангару. От него я имел и письмо H. H. о деле камчатском и донесение Завойки, которое, вероятно, скоро будет в газетах. О маркизе я имел известия через барона Врангеля, тоже лицеиста, который приехал сюда служить в новую Семипалатинскую область. Он у меня погостил несколько дней, и я его благословил на доброе дело, только советовал смотреть на дела людские с некоторою снисходительностью, чтоб не лишить себя возможности быть полезным. Он в Петербурге видался с маркизом, который, кажется, собирается за границу.

Последние известия о Марье Александровне заключаются в том, что она едет в Петербург искать места. Значит, не осуществилась ее фантастическая мысль ухаживать за матерью покойного своего жениха. Я ей это предсказывал, но она ничего не хотела слушать. Добрая женщина, но вся на ходулях. От души желаю ей найти приют. Жаль, что она не умела остаться в институте…

Софья Григорьевна Волконская до февраля остается у брата, за это ей большое спасибо. И там теперь не весело по случаю плачевного дела, которое теперь плачевнее, нежели когда-нибудь.

Убыли много в наших рядах. С прошлого ноября 53 не стало восьмерых. Аминь.

Верный ваш И. П.

154. Н. Г. Долгорукой[413]413
  Печатается по экземпляру из архива Якушкиных (ЦГИА, ф. 279, оп. I, № 12). К документу приложена записка Е. И. Якушкина: «Воспоминания об Ал. Григ, Муравьевой Ив. Дм. Якушкина и Ив. Ив. Пущина, переданные в 1851 г. в Ялуторовске Петру Вас. Зиновьеву для передачи Н. Г. Муравьевой [ошибка – надо: Долгорукой]. 1871 июня 29 дня переписала по моей просьбе Софья Никит. Бибикова». Оба очерка опубликованы в «Гол. минувшего» (1915, № 6).


[Закрыть]

[Ялуторовск], 26 декабря 1854 г,

Иван Дмитриевич [Якушкин] рассказал вам тепло и верно о незабвенной спутнице нашего изгнанья.

Не знаю, удастся ли мне что-нибудь прибавить к сказанному им на этом спешном листке.

Во время оно я встречал Александру Григорьевну в свете, потом видел ее за Байкалом. Тут она явилась мне существом, разрешающим великолепно новую, трудную задачу. В делах любви и дружбы она не знала невозможного: все было ей легко, а видеть ее была истинная отрада.

Вслед за мужем она поехала в Сибирь (в 16 суток прискакала из Москвы в Иркутск). Душа крепкая, любящая поддерживала ее слабые силы. В ней было какое-то поэтически возвышенное настроение, хотя в сношениях она была необыкновенно простодушна и естественна. Это составляло главную ее прелесть. Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые тяжелые минуты первых годов нашего исключительного существования. Она всегда умела успокоить и утешить – придавала бодрость другим. Для мужа была неусыпным ангелом-хранителем и даже нянькою.

С подругами изгнания с первой встречи стала на самую короткую ногу и тотчас разменялись прозвищами. Нарышкину назвали Lischen, Трубецкую – Каташей, Фонвизину – Визинькой, а ее звали Мурашкою. Эти мелочи в сущности ничего не значат, но определяют близость и некоторым образом обрисовывают взаимные непринужденные сношения между ними, где была полная доверенность друг к другу.

Помню тот день, когда Александра Григорьевна через решетку отдала мне стихи Пушкина. Эти стихи она привезла с собой. Теперь они напечатаны. Воспоминание поэта – товарища Лицея, точно озарило заточение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевне за эту утешительную минуту. Недолго, однако, мы наслаждались присутствием Александры Григорьевны между нами. Во цвете лет она нас покинула. Много страдала, но все переносила безропотно. Незадолго до болезни, будучи беременна, она ходила на ходулях; может быть, и эта неосторожность ей повредила. Знаю только, что мы тогда очень боялись за нее.

По каким-то семейным преданиям, она боялась пожаров и считала это предвещанием недобрым. Во время продолжительной ее болезни у них загорелась баня. Пожар был потушен, но впечатление осталось. Потом в ее комнате загорелся абажур на свечке, тут она окружающим сказала: «Видно, скоро конец». За несколько дней до кончины она узнала, что Н. Д. Фонвизина родила сына, и с сердечным чувством воскликнула: «Я знаю дом, где теперь радуются, но есть дом, где скоро будут плакать!» Так и сбылось. В одном только покойница ошиблась, плакал не один дом, а все друзья, которые любили и уважали ее.

Не знаю, что сказалось, знаю только, что молвить слово об Александре Григорьевне – для меня истинное наслаждение. Воспоминание по ней светло во всех отношениях.

В 1849 году я был в Петровском; подъезжая к заводу, увидел лампадку, которая мне светила среди туманной ночи. Этот огонек всегда горит в часовне над ее могилой; я помолился на ее могиле. Тут же узнал от Горбачевского, поселившегося на старом нашем пепелище, что, гуляя однажды на кладбищенской горе, он видит человека, молящегося на ее могиле. Подходит и знакомится с генералом Черкасовым. Черкасов говорит ему, что счастлив, что имел возможность преклонить колени перед могилой, где покоится прах женщины, которой он давно в душе поклоняется, слыша о ней столько доброго по всему Забайкалью.

Вот уже с лишком 20 лет, что светится память нашей первомученицы!

Там ей хорошо!

155. Е. И. Якушкину[414]414
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск], 31 декабря, пятница, 1854 г.

Два слова письменных в дополнение к письму вашего соименника, дорогой фотограф, в ответ на ваши строки от 18 декабря… О кончине Вольфа – вы, верно, это уже знаете от Ж. Адамовны, к которой писали из Тобольска. Он страдал жестоко пять месяцев. Горячка тифозная, а потом вода в груди. Смерть была успокоением, которого он сам желал, зная, что нет выздоровления.

Редеют наши ряды. Как быть. Грустно переживать друзей, но часовой не должен сходить с своего поста, пока нет смены…

28 – го, день рождения Ивана Дмитриевича, мы праздновали, по обычаю, у Александры Васильевны…

Пожмите руку Неленьке – очень рад буду получить от нее весточку, хотя вряд ли ей придется сказать мне что-нибудь утешительное… Помогай ей бог. Маремьяна-старица тут ничего не может для нее сделать…

Нетерпеливо жду возвращения Н. Д.

156. М. И. Муравьеву-Апостолу[415]415
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

[Ялуторовск, 22 февраля 1855 г.].

Балаклава взята русскими – три тысячи врагов легло на месте. Завтра будем читать это в газетах…[416]416
  Написано карандашом – крупно. Слух был неверный, радость преждевременная.


[Закрыть]

157. Г. С. Батенькову

22 февраля [1}855 г., Ялуторовск.

…Я уже имел известие о приезде Я. Д. Казимирского в Иркутск. Он 25 генваря явился на Ангару, и все наши обняли его радушно. Даже Иван Дмитриевич, надев доху, выплыл из дому, где сидел почти всю зиму безвыходно. – Черемша свое дело сделала – дай бог, чтоб раны совсем закрылись. – Чех должен теперь быть с отцом, не понимаю, какая цель была командировать его к инородцам.

15-го почта привезла мне еще ваше письмо от 7 февраля. Начинаю с первого параграфа, где вы касаетесь старости и рассуждаете о другом. При этом случае должен вам сказать, что не замечаю в себе ни малейшего охлаждения. Напротив, Сашенька говорит, что вы и я совершенные юноши среди древности, рассыпанной обстоятельствами по Сибири. Кстати, об ней… Помогай ей бог! она теперь как в лес поехала. Направил ее во все места, где, надеюсь, ей будет тепло. – Обещали написать Мешалкиной, когда увидит Неленьку, за которую душа болит. – Ровно ничего не знаю, что там делается. Заколдованное, плачевное дело! Корреспондент мой Евгений, брат Чеха, давно что-то молчит…

Сейчас пробежал телеграфическое известие из Ирбита, что Балаклава взята нашими и что 3 т. врагов легло на месте. Ура! будем ждать 18 № «Московских ведомостей». Говорят, это там подробно рассказано. – Минеев, впрочем, должен быть у нас прежде этого листка. Я сказал, потому что меня эта новость расшевелила, и потом уже придумал, что вы ее сами услышите.

Верный ваш И. П.

158. И. Д. Якушкину[417]417
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

7 марта 1855 г., [Ялуторовск].

…Теперь такое новое событие, которое поглощает все мелочи вседневной нашей жизни, которую вы живо можете представить. Разумеется, очень естественно человеку, рожденному на свет, умереть, как царю, так и подданному, но умереть в такую минуту тому, который затеял всю кутерьму, – это не совсем обыкновенно.[418]418
  В бумагах Пущина сохранилось письмо к нему какого-то родственника (без подписи, без даты); отрывки из него характеризуют настроения и ожидания прогрессивных общественных кругов в связи со смертью Николая I. Послано из Петербурга. Имеет пометку Пущина: «пол[учено] 15 марта». «Сегодня вынос тела покойного и «Зимнего дворца в Петропавловскую крепость… Я решился… побеседовать с С. П. и вами откровенно и нараспашку, пользуясь случаем, который должен доставить вам это письмо помимо строгих глаз неусыпного аргуса – вашего демона… Забыл ли он вас, умирая!.. Толпа, везде толпа – суетная, бессмысленная. Досадно на нее смотреть… Грустно подумать, что время уничтожает следы всего былого, что никто не вспомнил об изгнанниках, озаривших самое начало царствования его таким ярким блеском!.. Смерть Николая I последовала совершенно неожиданно…» (ЦГИА, ф. 279, оп. I, № 92, л. 274 и сл.).


[Закрыть] Одним словом, этим многое может разрешиться. Новому правителю легче действовать и поправлять ошибки не свои. С другой стороны, и наши враги, может быть, поймут, что не к чему елозить и мучиться. Не будет подозрений на захват несчастного Константинополя, который они мирным образом заняли.

Теперь вы знаете то же, что и мы знаем из газет и от перелетных посетителей дома Бронникова; но, верно, не знаете, что из всего этого будет и какой тропой пойдет Александр.

За одно не спасибо ему, что он предал гласности последние слова отца,[419]419
  В приказе по войскам от 19 февраля 1855 г. Александр II сообщал о «последних словах» Николая I; «Благодарю славную верную Гвардию, спасшую Россию в 1825 году, равно храбрые и верные Армию и Флот» («Рус. инвалид», № 39 от 20 февраля). Эти «последние слова» повторены в приказе по гвардейским и гренадерским полкам (там же, № 40 от 22 февраля).


[Закрыть] вспомнившего нас и при гробе. Кажется, сыну следовало бы оставить при себе такое чувство умирающего отца. Мне на его месте совестно бы было поставить весь мир свидетелем такой беседы. Возьмите приказ по войскам, хотя вы не читаете газет. Увидим, что будет.

Вы можете себе представить, что мы здесь толкуем про все, что может быть и не быть. Обширное поле для предположений и споров. Мы им пользуемся вполне…

Гончарова не видать и, без сомнения, уже не будет. Жаль, мне хотелось на него взглянуть…[420]420
  И. А. Гончаров возвращался в Петербург через Сибирь из путешествия на фрегате «Паллада».


[Закрыть]

Я ничего не загадываю, но и не удивлюсь, если скажут: отправляйтесь куда знаете. 30 лет без нескольких месяцев – такая хронология не часто бывает…

Верный ваш И. П.

159. Г. С. Батенькову

28 марта 1855 г., [Ялуторовск].

…Давно что-то от вас нет листка. Наступило новое царство с тех пор. Что-то оно скажет в делах общественных. Покамест ничего не выражается. Как будто только вставлен один зубец вместо другого.

Тучи собираются – тучи темные и кровавые. Переговоры о мире в ходу, а лагери на всех возможных пунктах. – Чудеса, да и только.

Теперь такое время, что о себе не думается. Сердце болит за многие сотни тысяч. Аминь.

Верный ваш Маремьяна-старица.

160. Г. С. Батенькову

27 мая [1855 г., Ялуторовск].

…[421]421
  Опущены подробности о проявляемой «нашим любезным», но увлекающимся H. Н. Муравьевым несправедливости к некоторым из его помощников. Сам Пущин простудился, и голос его «не отличается звучностью»; впрочем, декабристы «уже 30 лет лишены голоса».


[Закрыть] Прекрасно делаете, что оставляете под красным сукном надежды, которыми и вас, как и меня, потчуют добрые люди. Это очень понятно и естественно с их стороны, но, кажется, мы, допотопные, не подлежим ни переменам погоды, ни переменам царства.

Я тоже восстановил ограду, уничтоженную прошлогодним разлитием Тобола, и засеял свой огород. Воображаю роскошь вашего Соломенного и стыжусь говорить о моем цинциннатстве.[422]422
  Цинциннатство – уподобление себя государственному деятелю древнего Рима Цинциннату (в V в. до н. э.), который, уйдя на покой, жил в деревне и занимался сельским хозяйством.


[Закрыть]

Извините, что не буду политиковать. Набил оскомину говоря, не только писавши об этом мрачном предмете. Народы, где они имеют значение, до того перепутались, что я совершенно потерял толк. Спасибо безответным Руссакам, что они держатся на славу. Севастополь с ума и с сердца не сходит: совестно обогреться божьим солнышком и свободно подышать теплотой. Сейчас видишь наши сады в крови, покрытые бесчисленными жертвами. Небывалая оборона. Вобан и прочие стали бы в тупик, если б увидели осажденные осаждающими осаждающих.

Прочтите речь Наполеона на выставке. Отсюда так и хочется взять его за шиворот. Но что же французы? Где же умы и люди, закаленные на пользу человечества в переворотах общественных? – Тут что-то кроется. Явится новое, неожиданное самим двигателям. В этой одной вере можно найти некоторое успокоение при беспрестанном недоумении. Приезжайте сюда и будем толковать, – а писать нет возможности.

Верный ваш И. Я.

161. Н. Д. Фонвизиной[423]423
  Публикуется впервые.


[Закрыть]

Ялуторовск, суббота, 4 июня 1855 г.

Дорогой друг Матрена Петровна… Наш Ланкастер долго молчит, потому что болезнь бросилась на глаза… Он перешел к С. П., засел в темную комнату с лишком на месяц…

Николай Александрович Б. в конце марта выехал из Иркутска домой в Селенгинск, простудился и отчаянно болен… Ужели опять новая могила?…

Есть… письмо от известной вам Дросиды Ивановны… Когда в 850-м году, по возвращении моем из отрадного путешествия, я отправлял ее с казаком Пежемским в свою сторону… она вручила мне, кроме Вани, свой капитал за десять процентов в год. В продолжение пяти лет я уже процентами уплатил ей половину капитала и делал это в том убеждении, что она беззаботна насчет своей фортуны. Вдруг она просит теперь, чтоб я ей выслал все деньги. Это прекрасно, но у меня их нет. К своим я писать не могу, потому что знаю, что и у них теперь тонко. Между тем есть русская пословица: с чужого коня среди грязи долой!.. Если вы можете и верите мне, то пришлите три ломбардных билета, каждый в триста целковых, а один в сто ц., то есть всего на тысячу рублей серебром… Эта сумма будет вам возвращена, может быть, через год, а наверное, через два, с процентами опекунского совета. Билеты должны быть на имя неизвестного; так меня просят. Опекун мой Михаил хлопочет осуществить мою долю, но теперешние обстоятельства всему мешают…[424]424
  Еще 28 октября 1854 г. И. Д. Якушкин писал Пущину из Иркутска: «Не очень давно заходила ко мне Дросида Ивановна и просила написать к вам, чтобы вы прислали ей денег, она считает за вами процентов с своего капитала за два года». 13 декабря Якушкин писал Пущину, повидимому, после сообщения по поводу требования Д. И. Кюхельбекер: «О капиталах своих Др. Ив. нисколько не хлопочет… видно, она в тот раз шарахнулась, сама не зная почему». Судя по комментируемому письму Пущина, вдова Кюхельбекера снова «шарахнулась» в мае 1855 г.


[Закрыть]

6 июня… Газеты мрачны. Высаживаются враги в разных пунктах наших садов и плавают в наших морях. Вообще сложное время, и бог знает чем все это кончится. Настоящих действователей у нас не вижу. Кровь льется, и много оплакиваемых…

Верная вам М. Мешалкина.

162. Н. И. Пущину

[Ялуторовск], воскресенье, 19 июня [1855 г.].

В четверг рано утром завез мне Добронравов твои листы, добрый друг Николай. Спасибо тебе за твой рассказ – именно судьба тебя отыскала, и я вполне уверен, что ты сделаешь все по ожиданию К. Н. Он, без сомнения, тебя выбрал не по технической части, а по бескорыстию, которое в нынешнем веке капитал. Следовательно, тебе, без всякой скромности, можно быть на этом месте тем, чем ты есть…

Заботливо теперь у меня – паралич бедной Михеевны совершенно срезал и нас. Вот скоро три недели, что мы все возимся с нею, но успеха мало и вряд ли можно надеяться на выздоровление. Она всегда была, на старости лет, олицетворенная деятельность; и тем ей теперь труднее, нежели другому, привыкшему хворать, – делаем, что можем, – и это наша прямая обязанность за ее заботы об нас в продолжение 13 лет.

О политике не буду говорить, набило оскомину. Удивляюсь одному, что при множестве войска никогда нет его там, где оно нужно.

Последние известия из Крыма нерадостны.

Образ действий флотов просто наводит отвращение.

Тоска – да и только!

Кто же действователь у нас? Ужели Ростовцев распоряжается военными делами. Он и Витовтов мне надоели своими адресами и приказами. Мундиры бесят меня. Как-то совестно читать о пуговицах в такую минуту.

Обнимаю тебя с женой и детьми. Обними всех наших. Действуй, друг, и вспоминай твоего брата Jeannot. Когда же Петр ко мне напишет?…

163. Г. С. Батенькову[425]425
  Вначале – разные местные новости. Между прочим, о болезни М. М. Мешалкиной: «Все это большая помеха у меня, – тем более, что я не умею вполовину о ком-нибудь заботиться».


[Закрыть]

[Ялуторовск], 23 июля [1855 г.].

…Посылаю вам для развлечения три брошюрки – прочтите, если еще не читали.[426]426
  Брошюрки – по восточному вопросу, в связи с Крымской войной. Одна из них «замечательна справедливостью к русским, это не часто встречается на иностранных языках».


[Закрыть] Если же они вам уже знакомы, то при случае возвратите. Со временем пришлю вам еще три новые, две об Крымской кампании, а одна об венских конференциях. На днях только их получил и не успел прочесть. Зиновьев оставил нам два-три увража.[427]427
  Произведения.


[Закрыть] По прочтении в нашем околодке, к вам же пришлю. Таким образом, будет что подержать в руках. Вообще у нас бедность типографическая. Приходится больше рассказывать и наблюдать: ни из того, ни из другого ничего не выходит путного.

Крепко вас обнимаю за себя и за всех наших допотопных. Старики держатся, хоть иногда и кряхтят. Иначе не может быть, когда такая хронология, не выдерживающая благоразумной критики.

О политике молчок: это самое благоразумное дело. Тут надобно или без конца болтать, или молчать. Храни вас бог.

Верный И. П.

164. H. И. Пущину

[Ялуторовск], 1 августа [1855 г.].

…Спасибо тебе за полновесные книги: этим ты не мне одному доставил удовольствие – все мы будем читать и тебя благодарить. Не отрадные вести ты мне сообщаешь о нашей новой современности – она бледна чересчур, и только одна вера в судьбу России может поспорить с теперешнею тяжелою думою. Исхода покамест не вижу, может быть оттого, что слишком далеко живу. Вообще тоскливо об этом говорить, да и что говорить, надобно говорить не на бумаге.

Я бы желал получать «Морской сборник», если он но дорог. Этот журнал дышит отрадной деятельностью. Евгений просит тебя сказать ему что-нибудь о Шестакове, который, верно, тебе знаком и который женат на его племяннице. Кажется, малый способный и дельный.

Недавно узнал, что Неленька выхлопотала позволение М. Н. поехать в Москву. Значит, она будет и здесь, тогда больше с тобой поболтаю…

Скажи Федернелке, что я получил его фотографический портрет, готов был расцеловать его, если бы не боялся испортить своим соприкосновением, так живо старческие черты мне напомнили его молодого. Я к нему буду скоро писать. Спасибо за брошюрки. Хотя в них нет ничего особенного, но все-таки прочел их со вниманием, как читаю все, что касается до теперешнего вопроса.

…Ничего нет мудреного, что Мария Николаевна повезет Аннушку к Дороховой, которая, сделавшись директрисой института в Нижнем, с необыкновенной любовью просит, чтобы я ей прислал ее для воспитания, – принимает ее как дочь к себе и говорит, что это для нее благо, что этим я возвращу ей то, что она потеряла, лишившись единственной своей дочери.[428]428
  Сохранилась группа писем Дороховой за 1855 г. к Пущину; все – о его дочери Аннушке, о воспитании ее.


[Закрыть]

Тут просто действует провидение, и я только должен благодарить бога и добрую женщину. Теперь подготовляю, что нужно для дороги, и с полной уверенностью провожу Аннушку. Может быть, бог даст, и сам когда-нибудь ее увижу за Уралом… Жаль, что я не могу тебе послать теперь письма Дороховой, – впрочем, если Мария Николаевна поедет с Аннушкой, то я тебе с нею их перешлю, но только с тем непременным условием, чтобы ты мне их возвратил. Это мое богатство. Не знаю, за что эта добрая женщина с такою дружбою ко мне…

Верный твой И. П.