Текст книги "На боевом курсе"

Автор книги: Иван Пстыго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

В 1937-1938 годах мы все чаще и чаще узнавали об арестах видных деятелей партии и правительства, выдающихся военных деятелей, ученых. Исчезали портреты Постышева, Косиора, Рудзутака, Крыленко... Арестованы Маршалы Советского Союза Тухачевский, Блюхер, командармы Якир, Уборевич, Дыбенко, Вацетис, Федько, авиаконструктор Туполев.

Нам говорили, что все арестованные – враги народа. Не знаю, все ли верили в это – все молчали. Но вот пришло время, когда ночью, по одному, стали куда-то исчезать и наши курсанты. Сначало Владимир Войтко, затем Иван Рейснер. Исчезли Рапопорт, Маркушевич, Иванов, Климов. Михайловский и многие другие. И это после того, как менее двух лет назад все курсанты прошли доскональную проверку районными и областными мандатными комиссиями.

Что -же, думал я, те комиссии допустили грубые ошибки?..

И все происходило после известного заявления Сталина: "Сын за отца не отвечает", Что такое могли наделать их родители? Ну а сами курсанты – они же находились с нами днем и ночью – их-то обвинить в чем-то просто невозможно!..

Не только официально спрашивать и уточнять, куда подевались наши товарищи, но и между собой говорить об этом в то время было опасно. Друзья, правда, начали писать родителям пропавших курсантов, но ответов, конечно, не получили. После войны мы узнали, что некоторые из них, будучи рядовыми пехотинцами, погибли геройской смертью на фронте, а судьба большинства неизвестна, попытки отыскать их были тщетными...

Весь 1939 год мы обучались полетам на универсальном самолете – легком бомбардировщике, штурмовике и разведчике – Р-5, тоже конструкции Поликарпова, – увы – устаревшим по своим данным. Самолет имел двухрядный двигатель М-17 водяного охлаждения. В фюзеляж был встроен водяной радиатор. Если штурвальчиком в кабине радиатор убирать в фюзеляж, встречный поток воздуха его обдувает меньше, температура повышается, мотор подогревается. Если же радиатор выпускать из фюзеляжа– мотор охлаждается. Температура воздуха регулируется в определенном диапазоне.

Наверху, в центроплане самолета, вмонтирован расширительный бачок, обратный клапан которого выпускал сжатый пар, когда мотор перегревался. По наличию воды в расширительном бачке определяли общий уровень воды и решали, хватит ли ее.

Особенность машины заключалась в том, что рычаг газа подавался вперед очень легко и при слабом натяге фиксатора мог пойти вперед сам. И для того чтобы при смене летчиков рычаг произвольно не ушел вперед, в кабанах была сделана петля из резины, которую курсант набрасывал на рычаг газа пр выходе из кабины.

При полетах жарким летним днем мотор одной машины перегрелся. На рулении из расширительного бачка пошел пар. Курсант, выйдя из кабины, забыл надеть петлю не рычаг. И вот, когда техник самолета полез на центроплан посмотреть остаток воды, моторист в передней кабине, работая под приборной доской, зацепил чем -то за рычаг газа. Самолет сначала медленно, потом все быстрее побежал вперед по неопределенной кривой. Все, кто находились на летном поле бросились догонять машину. Курсант и инструктор этого самолета неслись быстрее всех. Моторист сумел-таки вылезти из под приборной доски и убрать газ, и самолет постепенно остановился. Когда мы подбежали к машине, техник, не понимавший, что произошло и порядком струхнувший, висел, судорожно ухватившись за стойки центроплана. А моторист гордо подняв голову, с видом победителя сидел в передней кабине летчика. Тут же начались бурные объяснения командира звена с виновниками происшествия.

После полетов этот случай был подробно разобран. Виновники наказаны. Для нас это был наглядный урок того, что в авиации все важно, что мелочей в летной работе нет и не может быть – какой бы сложной техника не была.

В 1939 году мы должны были закончить полный курс обучения и отбыть в строевые части. Однако из Москвы получили известие, что летчики одномоторного Р-5 не нужны. Тогда для нас стали собирать старые двухмоторные Р-6. На нем мы получили навыки полета, чтобы потом перейти на вполне современный, двухмоторный СБ.

На самолете Р-6 мне удалось налетать часов тридцать. А зимой 1939/1940 года мы начали летать на СБ.

Трудность состояла в том, что учебного самолета СБ не было. Но как же без учебного выпускать курсанта сразу на боевом? Эту проблему наши инструкторы разрешили правильной методикой обучения и тренажем на земле.

Хочется отметить, что за время обучения в училище с 1936 по 1940 год ни один курсант не разбился и никто не допустил ни одной серьезной поломки самолетов.

Немало, думаю, помогала нам в этом деле хорошо поставленная в училище физподготовка.

Начинался день с обязательной физзарядки. При хорошей погоде выходили на улицу обнаженными по пояс. Прохладно – в нижних рубашках. Холодно – в гимнастерках без ремней. Но никакая погода ни разу не сорвала нам физзарядки. Форму одежды определял старшина эскадрильи А.И. Тришкин, а объявлял дежурный по эскадрилье.

Занятия физкультурой по учебному расписанию проводили с нами не реже как через два дня – два часа напряженных упражнений на спортивных снарядах, да вечером, как правило, один-два часа занятия в прекрасно оборудованном спортзале.

И наконец в выходные дни: зимой – ходьба на лыжах, прыжки с трамплина, коньки, а летом диапазон расширялся – бег, плавание, прыжки в воду с вышки и т.д. И все – под руководством хороших спортсменов, в большинстве из курсантской среды. На лыжах лучше всех обучал Н. Киселев, гимнастике – Б. Кадопольцев, плаванию – М. Жданов.

Жизнь убедительно подтвердила, что серьезная спортивная подготовка служит неплохой основой для выдерживания нагрузок и перегрузок, повышает качество полетов, способствует преодолению трудностей и тягот армейской службы. В 1941 году мне пришлось несколько суток идти пешком – примерно 600 километров, выдержал...

Наконец весна 1940 года. Мы летали на СБ, а параллельно уже сдавали экзамены по всем теоретическим предметам. Последним государственным экзаменом была проверка техники пилотирования.

Сдали и это. И вот приказ Наркома обороны об окончании училища и присвоении нам воинских званий – лейтенант.

Прощание, отъезд в строевые части. Как давно это было... И все же с некоторыми сокурсниками я до сих пор поддерживаю связь. Редко, но встречаемся – Тришкин, Дмитриев, Кисилев, Колбеев, Жданов, Назаров, Ершов... К сожалению, многие товарищи по выпуску 1940 года погибли в боях Великой Отечественной войны.

Однако вернемся в начало 1943 года. В Туле еще формировался штаб 3-го штурмового корпуса. За основу формирования взяли управление 226-й штурмовой авиадивизии. Командиром корпуса назначили генерала Горлаченко, начальником штаба – полковника Питерских. Политотдел корпуса формировался новый, и во главе его стал полковник М.Н. Моченков. Главным инженером корпуса – Г.И. Козьминский, главным штурманом – А.В. Осипов, помощником командира корпуса по воздушно-стрелковой службе назначили меня.

В корпусе формировались две штурмовые авиадивизии: 307-я, которой командовал полковник Кожемякин, и 308-я – полковник Турыкин. В составе этих дивизий было только два пока, имеющие боевой опыт. Один – мой родной, 211-й, в котором я провоевал весь 1941 год. Многие однополчане выбыли из строя, но в целом полк сохранил боевое ядро. Встретились Ляшко, Петров, Труханов, другие штурмовики. 211-й воевал отлично, и мне приятно, что летом 1943 года за мужество и отвагу личного состава в борьбе с врагом полк был преобразован в 154-й гвардейский штурмовой. Бывая в этом авиаполку, я чувствовал себя как в родной семье.

Полк, которым командовал подполковник Корзиников, также имел хороший боевой опыт, остальные полки, как уже отмечалось, такого опыта не имели. В боевых действиях участвовали только отдельные командиры, поэтому снова учеба в классах, на аэродромах, на полигонах. Учились летать, бомбить, стрелять. Учились строить боевые порядки, маневрировать.

К концу сорок второго Указом Президиума Верховного Совета СССР были установлены офицерские звания с введением погон и знаков различия (звездочек) в зависимости от воинского звания. Мы внимательно все прочитали, обсудили что называется накоротке, и в боевых буднях как-то забыли об этом. А в феврале 1943 года наш командир корпуса генерал Горлаченко возвращался из служебной поездки в Москву, и мы, его помощники, поехали встречать его на аэродром. Помню, Горлаченко вышел из самолета – и вот на его шинели блеснули аккуратно пришитые погоны в голубой окантовке с одной звездочкой. Горлаченко заметил, что мы внимательно разглядываем его погоны, и говорит:

– Товарищи офицеры ( это тоже показалось нам непривычным), всем вам везут из Москвы погоны. Но их мало. Я вручу вам только по одной паре.

В те дни на досуге немало еще было разговоров об офицерских званиях и погонах. И вот торжественное построение в Доме Красной Армии Тульского гарнизона. В строю офицеры управления аваикорпуса. К нам подходят генерал Горлаченко и секретарь Тульского обкома партии В.Г. Жаворонков. Короткая речь – и Горлаченко вручает нам по одной паре погон. Затем состоялся торжественный ужин.

Несмотря на достаточное время, прошедшее со времени объявления Указа наши предварительные обсуждения, нас обуревали разные, порой противоречивые мысли и рассуждения. Конечно мы поняли, что роль командного состава – сейчас уже офицерского – повышается, а равно повышается ответственность за боевые дела. Но были и другие мысли. Мы воспитывались на ненависти к золотопогонникам. По книгам, спектаклям, кинокартинам звание офицера как-то ассоциировалось с белогвардейцами, нашими врагами. Не случайно у многих были недоумения. Как же так – с кем боролись наши отцы и старшие братья – с офицерами золотопогонниками, – к тому сейчас вернулись сами, будем офицерами и будем носить золотые погоны!..

Сейчас звание "офицер", ношение погон кажется делом обычным и ни у кого никаких сомнений и нареканий не вызывает. Более того, наши офицеры – это сыны нашего народа офицерские звания и погоны носят с гордостью и ответственностью. А тогда... Тогда переход к офицерским званиям был не так-то прост. Мы начали вспоминать историю русской армии, ее традиции, понемногу привыкать к погонам. Я сначала получил погоны капитана, но вскоре мне присвоили звание майора и пришлось долго носить на гимнастерке погоны, а на реглане – по-старому, две шпалы в петлицах.

В те дни все управление корпуса занималось сколачиванием и обучением подразделений и частей формируемого соединения. И все-таки мы, офицеры, нашли время побывать в одном из священных наших мест – Яснй Поляне. Помню, долго ходили по усадьбе Л.Н. Толстого. Кое-кто из сотрудников усадьбы уже вернулся в Ясную Поляну, но ценности ее пока находились в тылу страны. Горько было смотреть на русскую святыню: все поломано, все загажено... В помещениях усадьбы немцы устроили казармы, конюшни, надругались над тем, что осталось невывезенным. Когда же под напором наших войск, взбешенные поражением под Москвой, фашисты поспешно отступали и хотели разрушить и сжечь дом Л.Н. Толстого, простые русские люди – рабочие с соседнего завода и крестьяне окрестных деревень, рискуя жизнью, не дали совершить этот акт вандализма. Части Красной Армии усилили свой натиск и быстро освободили Ясную Поляну. Уникальные исторические ценности были спасены.

Забегая вперед скажу о том, как советский солдат на чужой земле относился к национальным богатством и достояниям человечества. Так, известная всему миру Дрезденская галерея была совершенно разорена гитлеровцами: картины брошены в сырые шахты и катакомбы и практически обречены на полное уничтожение. Взяв Дрезден, командование Красной Армии, выделило подразделения разведчиков, специалистов, технику, чтобы отыскать и спасти шедевры мирового искусства. Развернулась сложная операция по спасению . Нашли эти картины в плачевном состоянии. Срочно и со всеми предосторожностями перевезли в Москву, разместили в помещениях, обеспечивающих надежное сохранение. Затем советские специалисты любовно и тщательно реставрировали картины галереи. А позже, известно, мы вернули знаменитую коллекцию ее подлинному хозяину – народу ГДР.

Однако это все еще впереди, еще будет. Пока же мы летали с главным штурманом корпуса А.В. Осиповым почти каждый день по частям, где проходили учебные бомбометания, стрельбы. Осипов был хорошим бомбардиром и штурманом-навигатором, поскольку раньше летал на бомбардировщиках. В его обязанности в воздухе входило: рассчитывать курс следования самолета, вести непрерывную общую и детальную ориентировку, при бомбометаниях производить бомбардировочные расчеты. Самостоятельно же самолетом он не управлял. Но вот, перелетая с аэродрома на аэродром, я как-то незаметно, мало-помалу стал доверять управление самолетом Осипову. Сначала в прямолинейном полете, как говорят в авиации, по горизонту, затем на различных эволюциях. Процесс обучения был, конечно не прост, но я видел, что Осипова можно научить летать самостоятельно на самолете У-2.

И вот однажды, вернувшись на аэродром под Тулой, я предложил Осипову сделать самостоятельный полет. Сам вышел из самолета. Осипов не спеша проделал все, что нужно перед полетом, взлетел.

Затем он построил правильную "коробочку", зашел на посадку и приземлился. Я со старта показал ему большой палец – знак того, чтобы он сделал еще один полет. И Осипов справился с ним блестяще. Все это, признаюсь, было сделано в тайне от начальства, неофициально. А к лету мой ученик как летчик У-2 вполне окреп.

Но вот как-то мы ушли на задание сами по себе: я улетел на боевом самолете, а Осипов на У-2 – в один из полков. Осипов занимался своими штурманскими делами, а я с группой полка слетал на боевое задание. Во второй половине дня в этот же полк прилетел на У-2 командир корпуса. Когда уже начали собираться домой, в штаб корпуса, Горлаченко и говорит мне:

– Вот и пойдем парой У-2.

Забывшись, я отвечаю ему, что полечу на боевом самолете, и уточняю:

– А вы – в паре с Осиповым.

И тут же получаю удивленный вопрос:

– Как с Осиповым? Он разве летает?

Пришлось выложить все начистоту. Командир корпуса поворчал и согласился. Когда же Осипов парой с Горлаченко выполнил этот полет, комкор приказал принять у него все зачеты по технике и инструкциям, завести, как положено, летную книжку и оформить допуск на самостоятельные полеты.

Так появился еще один летчик, и всю войну наш штурман летал по частям корпуса самостоятельно. Трагически погиб Осипов уже после войны в Австрии.

Учеба и сколачивание подразделений и частей продолжалась до лета. В конце этой большой и кропотливой работы мы корпусной группой специалистов приняли зачеты у каждой эскадрильи на допуск к боевым действиям. Затем в составе шести полков 3-й штурмовой корпус перебазировали на Брянский фронт в район Орла. Там, уже во фронтовой обстановке, части соединения готовились к решающим боям, которые, по всему чувствовалось, приближались. Наконец летом 1943 года начались боевые действия частей нашего корпуса на Брянском фронте. Мне командир корпуса поставил задачу: все группы полков, которые не имели боевого опыта, сводить на боевые задания, проще говоря – "обстрелять".

И вот, помню, как-то в штаб к нам приехал командующий ВВС Красной Армии маршал авиации А.А. Новиков. Он внимательно выслушал краткий доклад Горлаченко состоянии корпуса, задал несколько уточняющих вопросов и поинтересовался, как у нас организовано взаимодействие с истребителями, кто конкретно этим занимается. Перед приездом к штурмовикам маршал побывал в 1-м гвардейском истребительном авиакорпусе, так что этот вопрос его интересовал не случайно.

Горлаченко доложил:

– Взаимодействие планируют штабы корпусов и дивизий. Большую и активную работу по взаимодействию штурмовиков и истребителей ведет мой помощник майор Пстыго.

– Пришлите-ка его ко мне.

Я предстал перед командующим ВВС.

– Мне говорили, что вы участвовали в Сталинградском сражении? – начал он.

Я подтвердил.

– Значит, вы – сталинградец? – Посмотрев вокруг, маршал указал в сторону густого ивняка: – Пройдемте, побеседуем.

Мы направились к реке Зуше, протекавшей рядом с аэродромом, и командующий повел разговор о роли нашей авиации в боях за Сталинград, о штурмовиках, как авиации непосредственной поддержки наземных войск.

– Благодаря своим хорошим боевым качествам "илы" компенсировали некоторую нехватку бомбардировщиков. Они значительно меньше зависели от капризов погоды, чем бомбардировщики, и могли действовать в сложных метеоусловиях – лишь бы видимость позволяла, верно? – Командующий говорил, словно вызывая меня на откровенность или ожидая подтверждения собственных выводов. – "Илы" огнем мощного бортового вооружения, бомбами и реактивными снарядами крушили вражескую оборону, и не только на передовой, а подчас и в глубоком тылу противника. Нужно до земли поклониться создателю такого самолета!.. Новиков замолчал, а потом повернулся ко мне и прямо спросил:

– А как вы оцениваете самолет?

– Хорошая машина. Боевая, живучая. Убедился на личном опыте, – кратко, по -военному ответил я.

– Сейчас промышленность выпускает двухместные "илы". Имея стрелка, штурмовики могут успешно отражать атаки вражеских истребителей, которые, как правило, атакуют штурмовика сзади.

Так что роль штурмовиков в решении боевых задач, стоящих перед авиацией, теперь еще больше поднимается.

Мы подошли к утопающему в зелени берегу. Ветки плакучей ивы свешивались над самой водой.

– Красота! – произнес Новиков, оглядывая окрестность. – Тургеневские места. Здесь, неподалеку от села Спасское-Лутовиново, бродил с ружьем Иван Сергеевич Тургенев. Помните "Записки охотника"? Это отсюда...

Я утвердительно кивнул.

– Эх, сейчас бы отдохнуть пару дней, да с ружьецом побродить по этим местам, – мечтательно произнес Новиков. Выбрав удобное место, он сел, вынул пачку папирос "Казбек": – Закуривайте! – и сам неторопливо сделал несколько затяжек.

Не каждый день приходилось беседовать с командующим ВВС, я чувствовал себя скованно, а Новиков продолжал:

– Сталинградский опыт надо обобщать и внедрять в практику боевых действий. Чтобы каждый летчик имел его у себя на вооружении, надо умело оформлять этот опыт, готовить для летчиков различного рода рекомендации, наглядные плакаты, листовки. Ну, как вот вы используете боевой опыт Сталинграда? Как организуете взаимодействие штурмовиков и истребителей?..

Мне пришлось рассказать, как летал к истребителям, беседовал с командирами полков, как организовывались встречи и беседы штурмовиков и истребителей. Эти встречи, позже показала практика, были очень полезными. Они позволили штурмовикам и истребителям лучше понимать друг друга. К примеру, в ходе таких встреч выяснилось, что при точном расчете вылетов и хорошей организации штурмовикам можно и не делать круги над аэродромами базирования истребителей в ожидании, когда они поднимутся и присоединятся к штурмовикам для их сопровождения. Зная точное время вылета группы, истребители идут на взлет, когда штурмовики подходят к аэродрому. А когда "илы" пролетают над аэродромом, то истребители, находясь в воздухе, занимают свое место в боевом порядке смешанной группы.

– А как организованно непосредственно само сопровождение? Какой боевой порядок применяется?

И на этот вопрос я ответил маршалу подробно, обстоятельно. Слушал он внимательно, иногда задавая наводящие вопросы:

– Приучаем летчиков работать по команде, – отвечаю. – Дело новое. Отрабатываем схему, порядок работы, взаимодействие.

Беседа продолжалась уже минут тридцать. Новиков посмотрел на часы, поднялся, и мы направились к машине маршала. В это время над аэродромом неожиданно появились "юнкерсы". С воем полетели бомбы. На окраине аэродрома взметнулись взрывы.

– Товарищ маршал! – обращаюсь к Новикову. – Рядом траншеи, надо бы укрыться.

– Подожди, братец, подожди! – отмахнулся Новиков, внимательно наблюдая, как "юнкерсы" заходят на цель.

На аэродроме уже никого не видно – все укрылись.

– Товарищ маршал, прошу вас!..

Новиков продолжал наблюдать за стремительно несущимися "юнкерсами". Бомбы рвались совсем рядом, и тогда, не выдержав, я схватил Новикова за рукав, и мы оба буквально рухнули в траншею. В следующее мгновение нас засыпало землей от взрыва...

"Юнкерсы" пронеслись над аэродромом и скрылись. Снова стало тихо. Люди начали вылезать из траншей. Выбираюсь и я, осматриваюсь. Росшая рядом с траншеей трава словно выкошена. А вокруг бесчисленные воронки от бомб. Я догадался, что "юнкерсы" забросали наш аэродром "лягушками". Это небольшая бомбочка, которая, ударяясь о землю, подскакивала на 1-1,55 метра и, взрываясь, давала массу убойных элементов – осколков. В последнее время гитлеровцы все чаще применяли эти одно-двухкилограммовые бомбы с большим полем поражения. Взглянул на Новикова – он снимал вымазанный в грязи плащ.

– Товарищ маршал, извините, что так получилось, – счел нужным объясниться я за свои резкие движения во время бомбежки. – Ничего, братец, ничего. – Он передал плащ своему подошедшему офицеру, попрощался и направился к машине.

Здесь я должен сказать несколько слов о незаурядном, выдающимся, талантливом военачальнике, Главнокомандующим ВВС дважды Герое Советского Союза Главном маршале авиации Александре Александровиче Новикове.

Наш главком имел огромный опыт руководства войсками – как общевойсковой, так и авиационный. Всесторонне образованный, широко эрудированный он был новатором по духу, образу мышления и действий. Это Новикову принадлежит идея массирования боевых действий авиации на главных направлениях – не распылять удары авиации по второстепенным целям, а сосредоточивать их на главном; создания для этих целей воздушных армий – оперативных объединений авиации всех родов и предназначений в масштабе фронта; массированного применения авиации в борьбе за господство в воздухе – удары по аэродромам, воздушные бои и сражения. Новиков ввел централизацию управления, много внимания уделял системе подготовки кадров авиации – летчиков, штурманов, технического состава. При нем была улучшена структура тыла: созданы батальоны аэродромного обслуживания БАО, районы авиационного базирования – РАБы.

Надо сказать, кое-кто недооценивал многие мероприятия, идеи дальновидного военачальника, но сама жизнь, война подтвердила его правоту – авиаторы поверили в своего главкома...

..На фронте стояло относительное затишье. Все чувствовали, что оно временное, – затишье перед бурей. В напряженных ожиданиях шли дни, мы ждали приближающихся событий и готовились к ним.

Летом 1943 года значительно ослабленный противник не мог, как прежде, наступать на широком фронте. Сил не хватало, и он избрал для наступления, для реванша узкий участок – Курский выступ, или дугу, сосредоточив здесь крупные силы и средства.

Сложилась довольно интересная ситуация. Враг не торопился наступать, а мы ждали, когда он начнет, чтобы в жесткой, глубокоэшелонированной и упорной обороне перемолоть его ударные силы и затем самим перейти в наступление.

Наконец, немцы назначили время наступления – 5 июля. Наша разведка точно доложила о силах и замысле врага, и тогда представитель Ставки ВК Маршал Жуков и командующий Центральным фронтом генерал армии Рокоссовский принимают решение нанести упреждающий артиллерийский удар по войскам противника, изготовившимся к наступлению. Значение того артиллерийского удара трудно переоценить. Противник был потрясен, понес большие потери. Нарушились его боевые порядки и оперативное построение, а наступать уже надо. Логика войны такова, что тут заднего хода не дашь...

Курская битва была характерна массированным применением танков с обеих сторон. Произошли крупнейшие встречные танковые бои в районах Прохоровки и Понырей. В активную борьбу включилась авиация. Нами сразу же было завоевано господство в воздухе, и мы всеми силами его удерживали. Истребители отражали налеты авиации противника, вели активные и ожесточенные бои. Штурмовики наносили удары по аэродромам поддерживали войска на поле боя. Хватало работы и бомбардировщикам. Они уничтожали подходящие резервы, железнодорожные станции, другие объекты противника.

Войска Брянского фронта, в состав которого входил наш корпус, основной удар наносили по направлению Мценск, Орел, Нарышкино, Карачев, Белые Берега, Брянск, Почеп, Унеча, Клинцы. Наши полки вступили в активные боевые действия. Обстрелянные в боях и начинающие летчики летали на задания с энергией, энтузиазмом. Мне по приказу комкора приходилось "крестить" эскадрильи, еще не имеющие боевого опыта, и каждый раз я летал на задания с новой группой.

Помню, с одной эскадрильей успешно провели штурмовку. Но в ходе ее зенитный снаряд повредил элерон на моем самолете. Из пикирования пришлось выходить с большим креном. Уменьшил скорость, однако управлять машиной приходилось все труднее. А ведь надо было еще управлять группой, вести ее.

– Выходите вперед! – приказываю командиру эскадрильи. – Я не могу держать скорость.

– Вижу – ответил тот . – Прикрываем, продолжайте полет.

Так, на малой высоте, и летели группой к своему аэродрому. Машину мою все время кренило влево, я, упершись левой ногой в борт кабины, с большим трудом тянул ручку управления вправо. Чувствовал: отпусти немного – и машину тут же перевернет в воздухе, как лодку на воде.

Перед самым аэродромом вся группа вышла вперед. Я садился последним. С большим трудом приземлив самолет, доложил находившемуся тут же на аэродроме командиру корпуса Горлаченко о результатах выполнения задания и о своих мытарствах с подбитой техникой.

– Видел, как садился, – сказал Горлаченко. – А как вы считаете, какие рекомендации можно дать летчикам на такие случаи: сажать сразу или тянуть до аэродрома?

– Видите – я дотянул.

– Пожалуй, это и нужно рекомендовать, – согласился Горлаченко.

Когда разговор с комкором был закончен, я поинтересовался у командира эскадрильи:

– Почему не вышли вперед группы, когда я передал вам команду?

– Как бросить товарища на произвол судьбы? – ответил тот вопросом на вопрос. – Хорошо, что не встретились "мессершмиты". А если бы они появились?

Командир эскадрильи внимательно смотрел на меня, стараясь по выражению лица узнать, какое впечатление производит его объяснение. Ведь по сути дела он не выполнил распоряжения старшего начальника. Я ничем не выдавал свою ответную реакцию.

– А когда мы подошли к аэродрому, – продолжил он, – то решили первыми сесть, чтобы вам было садиться спокойнее.

– В объяснении есть резон, – заметил я . – И хотя вы мою команду не выполнили, но за боевое товарищество, поддержку благодарен...

В ходе подготовки к боям за Орел к нашему штурмовому авиакорпусу для непосредственного прикрытия была прикреплена истребительная авиадивизия Китаева из авиакорпуса Белецкого.

Утром 12 июля 1943 года, когда началось наступление наших войск на орловском направлении, штурмовики корпуса, вылетая большими группами под прикрытием истребителей подавляли огневые точки и уничтожали вражеские войска на участке прорыва, разрушали командные пункты, наносили удары по транспортным средствам. Особенно интенсивно мы действовали на северном, западном и юго-западном направлениях.

К исходу 12 июля 1943 года наши войска прорвали вражескую оборону. Противник начал отходить. Летать на задания стало веселее. Налеты авиации деморализовали противника и помогали наступавшим войскам быстро продвигаться вперед. 5 августа Орел был освобожден. В честь освобождения Орла и Белгорода в Москве прозвучал первый праздничный салют, которым Родина славила воинов освободителей. В том числе и летчиков.

От Орла войска Брянского фронта продвигались на город Карачев, имевший важное оперативное значение. Он находился на пути к Брянску.

С аэродрома Карачева активно действовали истребители противника. Надо было произвести крупный удар по этому аэродрому, и меня, помню, назначили ведущим большой группы – где-то около сорока машин.

Ил-2 уже был двухместным. Сзади летчика сидел воздушный стрелок, вооруженный крупнокалиберным пулеметом, – теперь хвост штурмовика был защищен. Уязвимым местом оставалось одно – внизу сзади, куда стрелок из пулемета не доставал, – мертвая зона от фюзеляжа. И мы строили свои боевые порядки так, чтобы последующая группа была несколько ниже впереди ведущей и защищала ее сзади снизу. Получалась некая лесенка, дававшая очень хороший результат. Построив такую лесенку, мы и атаковали аэродром в Карачеве, сделав три захода. Первый бомбами, второй – эресами, третий пушками и пулеметами. Побили самолеты, сожгли склады, повредили аэродром и благополучно вернулись домой. Противник остатками эскадрилий ушел за Брянск.

15 августа наши войска освободили Карачев. Действия авиации в этих боях получили высокую оценку Верховного Главнокомандования. В приказе отмечались все соединения, которые оказали наступающим войскам большую поддержку с воздуха, в том числе и наш, 3-й штурмовой авиакорпус.

Так, с боями, мы продвигались на запад. Брянский фронт передавал по боевой целесообразности свои соединения правому, левому соседям – постепенно образовался клин острием на запад.

А враг, потерпев поражение под Курском и Орлом, прикрывал отход потрепанных в боях частей и стянул в районе станции Навля крупные силы с целью контратаковать. Намерения его стали известны советскому командованию. В корпус пришел приказ – нанести удар по скоплениям вражеских войск.

План предстоящих действий разрабатывался исключительно тщательно. Удар поручили возглавить мне. И вот в намеченное время группы других полков корпуса пристроились в лидирующей группе.

Помню, в статье нашей армейской газеты, озаглавленной "Заметки о тактике", ведущему группы рекомендовалось проявлять максимум находчивости и военной хитрости . К примеру, увидев цель, демонстрировать проход мимо нее, но как только она окажется на траверзе, энергично развернуться, стать на боевой курс да ударить! Хорошие, дельные советы были. И тогда я тоже не повел группу прямым курсом к цели, а стал обходить ее севернее. Создалась видимость, что группа пройдет мимо станции. Но как только штурмовики оказались на траверзе станции, стремительно развернул группу влево. Враг заметил наш маневр, но теперь у него было мало времени на организацию обороны. Уже летели мои команды:

– Выходим на боевой курс.. Приготовиться к атаке. Атака!..

Станция напоминала собой растревоженный муравейник. Железнодорожные пути были забиты эшелонами. Всюду сновали солдаты. По дороге, ведущей к станции, двигались танки, автомобили.

И вот заговорили зенитные пушки, пулеметы противника. На нашем пути замелькали черно-белые шапки разрывов. Однако, при подготовке к вылету для подавления зенитной артиллерии была определена группа штурмовиков. По моей команде она обрушилась на зенитки. Стрельба стала затухать. А после первой же нашей атаки на станции заплясали языки пламени, повалил густой черный дым. Штурманула вторая группа, третья – и вот станция утонула в море огня...