Текст книги "Морская сила(Гангутское сражение)"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Сенявин объявил своим офицерам:

– Наставляйте боцманов и всех матросов, кои на берег сходят. По службе ли, по своей охоте, стереглись бы шведских сыщиков. Иначе быть им по всей строгости наказанными. Да не пускать на берег разную ненадежную братию…

Как-то вечером заглянул Иван в одну из таверн. В углу уединился швед с двумя матросами. Присев напротив, Сенявин понял, что швед уже сговорился с собутыльниками и те, подвыпив, решили подписать контракт.

Сенявин неплохо усвоил и голландский, и немецкий во время вояжа в Европу с царем. Понял, что швед уговаривает саксонца и датчанина.

Старшему по возрасту, датчанину, швед сулил хорошие деньги и стоящую должность.

– Будешь ты, Юнас, стоять у пушек на фрегате. Что тебе за капрала верховодить над канонирами – почти как унтер-офицер.

«Прельщает, стервец, – усмехнулся про себя Сенявин, – заманивает, сети расставляет на пьяную голову» . Но вмешиваться не стал, допил вино и удалился. Жил он на корабле, раз в неделю наведывался за почтой в посольство.

На следующий день зашел к посланнику Василию Лукичу Долгорукову, пересказал слышанный в таверне разговор.

Долгоруков, ухмыляясь, вяло махнул ладонью.

– Сие для меня не новинка. Шведов полно в Копенгагене, не таятся. Фредерик будто их не примечает. И нашим, и вашим. – Усмешка сползла с лица князя. – Одначе и мы не лыком шиты. Мои шпионы и в Карлскроне, и в Стокгольме выведывают, што творится в вотчине у Карла. – Князь, подняв лохматые брови, стрельнул глубоко сидящими голубыми глазами на Сенявина. – Днями Ватранг со своей эскадрой в море отправится, в путь-дорожку к нашему бережку. О том я государю уже отписал.

Долгоруков помолчал, потер высокий лоб, а Сенявин озабоченно сказал:

– Стало быть, швед метит опередить государя. Не иначе, силу нашу на море побаивается. Прежде такого не случалось.

Посланник глубоко вздохнул:

– Так-то оно так, капитан, токмо Ватранг тоже не дурак. Небось по пальцам знает эту самую, брат, силенку нашу морскую. Потому и вольготно царствует на Варяжском море. Добро, хоть Федька Салтыков аглицких да голландских судов прикупает, поди, уже более десятка их в подмогу государю направил.

Когда князь произнес имя Федора, Сенявин невольно вспомнил беседы с ним и спросил напрямик:

– Слыхал я, ваше сиятельство, дело-то он вершит исправно, а деньгу для расчета с коммерсантами ему достается вымаливать частенько, будто нищему на паперти.

Долгоруков насупили брови. «Ишь куда стервец гнет».

– О том не ведаю. Князь Куракин в Гааге деньгами распоряжается по государеву указу. Не нашего с тобой ума сие дело.

«Не горазд князюшка правду-матку слушать», – сердито подумал Сенявин.

– А тебе, капитан-поручик, – с холодком в голосе заканчивал аудиенцию Долгоруков, – пора сбираться в дорогу. Через неделю-другую можно без боязни отплывать. Ежели непогода прихватит, укрывайся в Гданьске.

Для Сенявина слово князя звучало, как царево повеление. «Может, Долгоруков и более моего ведает». Но Иван не привык отчаливать в туманной мгле.

– Значится, не ждать мне «Михаила»? «Какие эти моряки досужие», – смягчаясь, рассуждал Долгоруков.

– Неча время упускать. Объявится твой «Михаил», я с ним управлюсь. Следом за тобой отправлю.

Своеобразна и необычна схватка парусных кораблей в открытом море. При равенстве сил противников, кораблей и пушек успех сопутствует обычно тому флагману, который оказался в более выгодной позиции для маневра и имеет лучшую выучку своих экипажей.

Первое достигается занятием и удержанием положения «на ветре» по отношению к неприятелю, тогда флагман, имея свободу маневра, диктует сопернику свои, выгодные для него, условия сражения. И соперник, не имея выбора, поневоле вынужден или вступать в схватку, или ретироваться.

Но не все так однозначно. Много различных перипетий на море могут резко изменить обстановку, и Фортуна развернется в другую сторону.

При всем том, та же удача может улыбнуться и страждущему, если ветер переменится или на море вдруг заштилеет и паруса сникнут.

Издревле нередко участь боя решалась в абордажной схватке. Виктория всегда сопутствовала отважным и стойким бойцам. В рукопашной схватке на палубах военных кораблей определялся победитель в морском сражении…

В начавшейся морской кампании 1714 года королевская Адмиралтейств-коллегия не сомневалась в успешном исходе борьбы на море с русскими. На их стороне мощное превосходство в силе. Теперь-то царю не уйти от поражения. Об этом говорили в королевском Совете, и не сомневалась в удаче Уль-рика, моряков благословляли на подвиг пастыри духовные.

Накануне похода Ватранг заслушал флагманов и капитанов о готовности к походу. Настроение у адмирала было пасмурное. После недавней кончины Вахтмейстера король назначил его возглавлять Адми-ралтейств-коллегию, и по чину должно ему быть генерал-адмиралом. Но вдруг королевский совет заартачился, поскупился. В казне и так шаром покати. Обойдутся моряки и без генерал-адмирала, достаточно и адмиральского звания старшему флагману.

Окидывая взглядом своих подопечных, собравшихся в салоне флагманского корабля «Бремен», Ватранг еще раз мысленно оценивал каждого из них.

Первым докладывал вице-адмирал Лилье:

– Герр адмирал, моя эскадра в полном порядке.

Ватранг всегда питал особую симпатию к своему соратнику и первому заместителю, на него можно положиться в бою.

Вторым медленно поднялся грузный не по годам шаутбенахт Тауде. Он был краток, сказал, с трудом разжимая тонкие губы:

– Герр адмирал, эскадра к походу готова.

Ватранг в глубине души неприязненно относился к этому чересчур самонадеянному выскочке. В противоположность ему, адмирал питал симпатию к скромному, но отважному шаутбенахту Эреншильду, молодой Анкерштерн еще не проявил себя.

Из капитанов Ватранг выделял в первую очередь лихого командира «Бремена» Фришена. Недаром он поднял на семидесятипушечном «Бремене» свой флаг.

– Герр адмирал, – отбарабанил Фришен, – экипаж и припасы полные.

Один за другим вставали капитаны линейных кораблей: «Готланда» – Систерн, «Филькена» – Коль, «Фредерика» – Пальмгрен, «Вердена» – Грубб…

«Итак, полтора десятка с лишним линейных кораблей, фрегаты, бригантины, бомбарды, галеры. Почти тысяча пушек, против сотни-другой пушек на галерах царя, вполне достаточно для успеха. Завтра в кафедральном соборе состоится пасхальная месса. Пастыри благословят нас на удачу».

– После Святой Пасхи мы поднимем якоря. – Расхаживая по салону, Ватранг остановился у широкой застекленной двери балкона. «Надо дать отдохнуть экипажам, благо понедельник скверный, по старинным приметам моряков, день для выхода в море». – Понедельник не наш день для начала нашего славного предприятия. По моему сигналу, с Божьей помощью, снимемся с якорей в полдень вторника…

…Как и в прежние времена, адмирал аккуратно следил за внесением всех событий в журнал. «В третий день Святой Пасхи – ветер Wt (вест) брамсель-ный, мы подняли наши якоря и выпели из Гестшхер».

Посвистывая в парусах, свежий попутный ветер бодрил и настраивал на мажорный лад. В голове еще слегка шумело от вчерашнего застолья с флагманами, вспоминались стройные торжественные звуки органа в кафедральном соборе.

Медленно разворачиваясь, первой, как и было предписано, выходила эскадра вице-адмирала Лилье. До захода солнца вытягивались в кильватер корабли Шведской армады…

При свете раскачивающейся керосиновой лампы Ватранг начал сочинять первое донесение королевской Адмиралтейств-коллегий, королевскому сенату, его величеству королю.

На многие мили растянулась эскадра Ватранга. Кто-то сноровисто ставил паруса, выходил вперед, другие мельтешили, что-то не ладилось с такелажем, не успели вовремя выбрать якоря, отставали. За зиму экипажи утратили навыки, немало появилось пришлых наемных волонтеров. Вербовщики не заглядывали в паспорта датчан, саксонцев, голландцев, похлопывали по плечу, ощупывали мускулы, смотрели в разинутый рот. У матроса должны быть крепкие зубы.

На второй день похода Ватранг, поглядывая за корму на нестройную колонну кораблей, вдруг услышал незнакомый диалект у штурвала. Стоявший рядом Фришен, поглаживая рыжую бороду, пояснил:

– Я отобрал среди волонтеров этого датчанина, герр адмирал. Он крепок на качке и отменно удерживает корабль на курсе.

Первый поход начался неплохо, правда где-то, почти у горизонта, отстал Таубе со своими шхербота-ми. Но корабли несут вперед по волнам паруса, которые «ловят» попутный ветер.

На третий день шведам не повезло, ветер начал менять направление, зашел к северу, и ввечеру задул встречный ветер, «мордотык», как называли его моряки. Не пятиться же кораблям опять в Карлскрону, пришлось становиться на якоря.

Исполнительный Ватранг в тот же день отправил донесение его королевскому величеству и сенату. Так положено на военной службе. Начальники всегда должны знать, где находятся подчиненные.

Без малого неделю пришлось отстаиваться на якорях. «В «собачью вахту», – записал Ватранг, – при пасмурной погоде, ветер был WtS (вест-зюйд), потом переменился наконец».

«Собачья вахта» считается у всех моряков самой тяжелой вахтой, с полуночи до четырех часов утра. Видимо, Ватрангу не спалось в эту ночь. Спустя два дня на траверзе скалистого острова Готланд заштилело. Экипажи подобрали паруса, эскадра легла в дрейф…

В пути шведам нередко попадались купеческие шхуны. Многие из них, английские, голландские, французские, завидев на горизонте эскадру, спешно отворачивали, уходили в сторону. Кому интерес рисковать своим товаром! Земляки, наоборот, сближались, приветливо поднимали флаги. Один из таких галиотов подошел к «Бремену». На борт поднялся шкипер.

– Герр адмирал, в Гданьске на рейде неделю назад стояли на якорях два русских фрегата.

«Откуда там русские?» – размышлял в недоумении Ватранг. Не знал он, что Иван Сенявин разошелся с ним за горизонтом, когда он лежал в дрейфе у Готланда…

Весна брала свое, распогодилось, днем выглядывало солнце. На верхней палубе, по уголкам, вприсядку расположились сменившиеся с вахты матросы. Отдыхать не хотелось, соскучились по теплу.

Укрывшись от ветра за шлюпкой, уединились капрал Юнас Фолк и матрос Эрман Шрейдер, родом саксонец. Зимой в Копенгагене подписали они контракт, нанялись в шведский флот.

–   Харч-то здесь небогатый, – пробурчал капрал, – мяса почти не дают, одно пшено да горох.

–   Верно, так, – согласился саксонец. Для матроса сытная пища первое дело. – И хлебец какой-то невкусный, да и чарку наполняют не до краев…

Офицеры не испытывали неудобств. У каждого свой запас провизии, вестовой матрос готовит блюда на заказ. В каюте у каждого свой погребок с вином.

В последнее воскресенье апреля рано утром матрос на марсе закричал:

– Вижу землю прямо!

Ватранг поднял подзорную трубу: «Наконец-то Гангут! Следует отметить это событие в морском журнале».

«В воскресенье 25 апреля погода улучшилась, шли на всех парусах. В дообеденную вахту заметили маяк на мысе Гангут, а также корабль вице-адмирала Ли-лье. Бросили якорь. Крейсировали, поджидая отставшие корабли».

Только к рассвету понедельника наконец-то подтянулась почти вся эскадра и расположилась на якорях у оконечности Гангута.

Пока подходили отставшие корабли, Ватранг приказал спустить шлюпку и вызвал капитана:

– Мне надобно обследовать прибрежные шхеры и промерить глубины. Пошлите-ка ко мне доброго навигатора.

Поздним вечером поднялся на борт уставший, но довольный адмирал. Теперь-то он знает, где и как встречать русских.

Не дожидаясь отставших галер, Ватранг собрал военный совет. Слава Богу, на переходе никто не пострадал и начало предвещает удачу. Неприятель упрежден, теперь следует его встретить в удобном месте, которое он выбрал, и показать царю силу королевского флота.

В прошлую кампанию русские галеры располагались подле деревни Твермине. Теперь этот номер не пройдет. Капитаны, как один, согласились с Ватран-гом – занять позицию на рейде у Твермине.

– Мы не допустим русских в бухту и преградим им путь в Або, – закончил старший флагман королевского флота.

В те самые дни, когда Ватранг, подобрав паруса, дрейфовал с эскадрой у острова Готланд, в Петербург прискакал нарочный с депешей от князя Василия Долгорукова. Едва дочитав письмо, Петр крикнул адъютанта:

– Сыскать ко мне Наума Сенявина, немедля.

Настроение царя поднялось. Наконец-то Долгоруков сообщил об отправке из Копенгагена купленных Салтыковым пяти линейных кораблей и выходе в море двух архангельских кораблей Ивана Сенявина.

Едва Наум Сенявин показался в дверях, ликующий царь схватил его за обшлаг, потянул к окну:

– Нынче, Наум, из Копенгагена добрые вести. Салтыков молодец-таки, снабдил и отправил пять корабликов линейных о пятидесяти и более пушках.

Настроение царя передалось и Науму: «Нынче силушки на море прибавится довольно».

– То не все, – продолжал в том же духе Петр, – в Ревель днями ожидается и твой братец с двумя кораблями с Мурмана, а там, глядишь, и третий поспеет. Прежде всех Зотов приведет «Перл» из Пярну. – Царь в приподнятом настроении стиснул Наума за плечи. – Чуешь, сколь силы морской прибудет? Так вот, бери прогонную, завтра же поутру отправляйся в Ревель, покуда дороги не развезло вконец. Принимай суда по всей строгости и по описи, каждую веревку прощупай, осмотри кузова. Не мне тебя учить.

Вскоре у Петра появился генерал-адмирал.

– Слава Богу, Федор Матвеич, мочь наша на море произрастает, – сообщил ему царь радостную весть, – теперича сотня скампавей, как-никак, будет оборонять нас с моря. Мыслю отправить в Ревель Сиверса за флагмана. Как думаешь, вытянет?

После изгнания Крюйса на флоте остались два стоящих капитан-командора, Шелтинг и Сивере. Шел-тинга царь решил определить в эту кампанию младшим флагманом на Кронштадтской эскадре, которую собирался сам выводить в море.

К Сиверсу давно присматривался контр-адмирал Петр Михайлов… Теперь все чаще его величали не шаутбенахтом, а на русский манер контр-адмиралом.

–    Петр Сивере моряк добрый, в нем жилка морская проглядывает явственно, – согласился Апраксин, – вполне управится.

–    Присядь, Федя, – Петр кивнул на грубо сколоченный табурет, а сам по привычке схватил на конторке потухшую трубку. – Расклад начала кампании мыслю таким образом. Как лед пройдет, дай Боже быстрее, двинемся к Березовым островам. Я поперед с эскадрой на Котлин вытянусь, ты грузи войска на галеры, скампавеи. Голицын покуда под твоей рукой будет. Войск возьмешь не меньше прежнего, тыщ шестнадцать. Преображенцев и семеновцев держи подле себя, на галерах, для абордажу. Провиант и прочие припасы обыденно на транспортах…

В эту весну шуга по Неве шла долго, давно минула Пасха, а устье реки еще не прочистилось.

За эти недели спустили со стапелей Адмиралтейства два фрегата. Петр не забыл о Ревеле, вдогонку Сиверсу послал наказ Науму Сенявину – расставить конные караулы по берегу от Рогервика до Копорья, где увидят неприятельские корабли, немедля жечь тревожные огни и донести в Петербург.

В первую неделю мая Петр расцеловал Екатерину. Жена который месяц была на сносях.

– Ну, Катеринушка, не печалься, побереги себя и дочек. Дорога подсохнет, поезжай в Ревель. Данилыч все ведает.

Линейный корабль «Святая Екатерина», о 62-х пушках, салютом приветствовал нового флагмана. Капитан Геслер отдал рапорт контр-адмиралу Петру Михайлову. На стеньге взмыл красный флаг кордебаталии с Андреевским перекрестием в углу. Подъем флага означал вступление царя в командование эскадрой.

Один за другим, согласно ордеру, снимались с якоря и вытягивались на рейд Котлина девять линейных кораблей, пять фрегатов, четыре шнявы. Спустя два дня, десятого мая, на Котлинский рейд одна за другой кильватером потянулась сотня галер и скампавей. На каждой находилась рота морских солдат, или гренадер.

Апраксин поднял свой вымпел на галере «Азов». В журнале генерал-адмирала появилась одна из первых записей:

«В 10 й день, в 9-м часу пополудни, на адмиралтейской полугалере учинен сигнал из одной пушкии потом играли на трубах и били в литавры и в барабан… Поднят был вымпел желтый, тогда все скампавей торжественно проходили одна за другой. Оный сигнал чинен во всех эскадрах, кроме пушечного выстрела…

Перед вечером прибыли пред Кроншлот, где прежде комплимент чинили стрелянием со всех кораблейи с крепости, потом ответствовало вначале с флагманских и потом со всех скампавей пушечною жестрельбою».

Светлы майские вечера на Невском взморье. Солнце лениво движется по горизонту, не собираясь прятаться в морскую пучину. Светило всегда радует людей, поднимает настроение.

Впервые галерный флот в полном составе выступил в длительный поход. Еще до выхода из Галерной гавани, что на Васильевой острове, генерал-адмирал разделил флот на десять эскадр. В каждой из них десяток судов, около тысячи матросов и солдат. Так сподручней управлять махиной, растянувшейся не на одну милю.

На Котлинском рейде покачивалась на волнах корабельная эскадра. Матросы сгрудились на палубах, с любопытством разглядывая, как равномерно, в такт, взмахивают веслами неуклюжие с виду галеры и скампавеи. Словно птицы подымают и опускают веером рукоятки длинных весел с каждого борта. А из люков на палубах торчат десятки солдатских фуражек. Из рекрутов многие впервые ступили на палубы морских судов. Все им в новинку. Большинство растянулось… в лежку в трюмах галер. То и дело вахтенные выносят на палубу ведра с блевотиной. Морская болезнь не разбирает чинов. Травят поручики и сержанты, гребцы и солдаты.

Медленно разворачиваясь, галеры подходят ближе к берегу, отдают кормовые и носовые якоря, подбирают косые паруса, укладывают весла.

На флагманской галере вокруг генерал-адмирала сгрудились бригадиры и командиры эскадр. Капитан-командор Матвей Змаевич, старший флагман на галерном флоте, еще раз пересчитывает в уме всех подопечных и докладывает генерал-адмиралу:

– Так что, генерал-адмирал, все налицо.

Не торопясь, прохаживаясь перед вытянувшимися бригадирами, капитанами, поручиками, щурясь на солнце, прятавшееся за урез воды, вдыхает Апраксин полной грудью, с наслаждением втягивает терпкий морской воздух:

– Значит, так. Войска перво-наперво, без суеты, на шлюпках переправить на Котлин. Разбить палатки, свезти провиант. Кашеварам жечь костры, кормить солдатушек. Чур, сторожко, лес не подпалить. Кумандирам галер осмотреть трюмы, где текет – проконопатить. Ротным спозаранок солдат обучать абордажному бою. Видать, неделю-другую здесь оставаться выпало, покуда залив не прочистится.

Отпустив командиров, Апраксин коротко напомнил Змаевичу:

– Поутру почни обходить скампавеи, Матвей Христофоров, самолично проверь каждую. Первая вода, она завсегда текет в трюмах. Рассохлись лодки зимой, не успели замокнуть. Водицу пускай черпают, плесень не разводят. Да и не позабудь про абордажную амуницию, сие наш козырь генеральный…

В поздних сумерках «Святая Екатерина» салютовала генерал-адмиралу. Контр-адмирал Петр Михайлов доложил по форме, пригласил к столу. Перекусив, Петр распахнул балконную дверь на корме, вскинул подзорную трубу. От береговой кромки Котлина на пяток миль чернела подтаявшая вода. Неровными полосами тянулись к западу широкие разводья и сливались у горизонта в сплошное ледяное поле.

– Мотри, Федя, ледок-то на запоре нас держит, – глухо произнес Петр, – как бы не засидеться.

За десять кампаний на Балтике Апраксин неплохо изучил нравы природы.

– Небось недельку продержится, не более. Ветерок с Невы потянет, солнышко припечет, разгонит ледышки. До Березовых островов точно вода будет чистая.

Генерал-адмирал не ошибся. Спустя неделю корабельный и галерный флоты начали сниматься с якорей.

Оба флота шли кильватерной колонной. Впереди корабельный авангард под командой Шелтинга, за ним кордебаталия контр-адмирала Петра Михайлова, замыкал корабельную эскадру арьергард. За корабельным флотом кильватером вытянулись галеры. Апраксин разделил флот на три дивизии, тоже авангард, кордебаталия, арьергард. Каждая дивизия делилась на эскадры, по десятку галер. За ними тянулись длинным шлейфом ластовые и транспортные суда с частью войск, боеприпасами, провиантом.

Корабельный флот ушел к горизонту, когда последние суда покидали Котлинский рейд. Впереди авангарда, на видимости, Петр отправил дозорные суда. Мало ли, на море всякое может случиться. А вдруг неприятель уже поджидает русские эскадры?

С попутным ветром до Березовых островов доплыли благополучно. Здесь пришлось отдать якоря. Ветер переменился на противный, зашел к западу. Навстречу кораблям погнало ледяные поля.

Пока суть да дело, экипажам скучать не давали. Корабельный флот начал парусные учения. На переходе от Котлина суда маневрировали вразнобой, строй не держали.

Флагман то и дело стрелял из пушки, поднимал позывные провинившегося, выражал неудовольство. Все происходило по причине медленного и неверного управления парусами.

Теперь, каждый день после завтрака, капитаны гоняли матросов туда-сюда по вантам, боцмана свистели в дудки, матросы, ухватившись за реи, семенили ногами по пертам-веревкам, растекаясь по реям. Отвязывали и обтягивали паруса. Потом снова их подбирали. Боцмана опять свистели, и матросы, ухватив за шкоты-веревки реи с распущенными парусами, разворачивали в ту или другую сторону.

Не оставались без дела и канониры. Шлюпки отходили от судна, сбрасывали в воду буйки с флажками. Канониры держали прицел, проверяли глазомер. Поначалу все флажки оставались на плаву, без пробоин, потом пушкари приноровились.

Ветер постепенно затихал, менял направление. Апраксин при очередном визите на «Святую Екатерину» заметил царю:

– Ныне кампания особая, Петр Лексеич. Надо бы военный совет созвать, покумекать, как наилучше обойтись с неприятелем. Прошлым годом сплоховали, и мы у Гангута замешкались.

– Добро, Федор, сберем не токмо флагманов и генералов. Все полковники и полуполковники, капитаны пущай будут. Не повредит.

Салон «Святой Екатерины» едва вместил всех приглашенных, набралось около двух десятков. Задний ряд сидел на табуретках. По старшинству первым выступил генерал-адмирал. Говорил неторопливо, как всегда обдумывая каждую фразу, обводя взглядом собравшихся, без оглядки на царя:

– Нынче, не в пример прошлым кампаниям, корабельному нашему флоту и галерному, по единому замыслу, полагаю, в действо вступать должно. Понеже един генеральный противник у нас на море. Через него нам переступить надобно для достижения берегов швецких. Супротивник нас не хлебом-солью приветит. Ежели, как и прежде, швед у Гангута преградой встал, нам без помочи корабельного флота никак не обойтись. Рази токмо хитростью взять супротивника. – Апраксин перевел дыхание, сделал паузу. – Потому флоту корабельному по задумке обосноваться в Ревеле, галерам плыть к Гельсингфорсу. Бог даст, без помехи бы дойти к Гангуту. Мыслю, шведы не сунутся в шхеры. Невпроворот им в узостях. В Гангуте определимся, как и чем сокрушить супостата.

Следом царь выслушал капитан-командора Шел-тинга.

С горечью напомнил он потерю в прошлую кампанию линейного корабля «Выборг», неудачную погоню за шведами. Посматривая на царя, коверкая слова, высказался, что негоже быть трусами при встрече с неприятелем:

– Русский матрос добрый воин, с ним азардировать неприятеля надлежит.

Горячо, по примеру Шелтинга, заговорил Змае-вич. В нем сочетались запальчивость южного уроженца и лихость славянина по происхождению.

«Пожалуй, с таким верховодом не худо на абордаж с неприятелем сцепиться», – думал Петр, слушая речистого далматинца.

Змаевич также с похвалой отозвался о солдатах, которых надобно только как следует обучить:

– Храброму бойцу, как русичи, не следует быть подобно зайцу перед волком.

Сидевшие в салоне оживились, улыбка озарила обветренные лица моряков.

Петр кивнул генералу Ивану Бутурлину:

– Што скажут наши вой на сухом пути?

Уважал царь своего бывшего спальника за преданность и храбрость. Еще при Софье не отшатнулся от Петра. Первый премьер-майор Преображенского полка, бился с турками под Азовом. Не по своей вине попал в плен под Нарвой. Десять лет томился у шведов. Слава Богу, вызволил его царь, обменял на пленного генерала Майерфельда. Теперь он – верная правая рука у Михаила Голицына.

Генерал, на удивление, озабоченно говорил о тяжком положении небольшого гарнизона в Або.

–    Провиант там на исходе, по дорогам не пройти, шведы шастают, как бы не пришлось на время уйти, чтобы сохранить людей.

–    Гляди сам, – без недовольства проговорил царь, – елико возможно, задержи там войско недели две-три, а после отойди. Повести Голицыну – быть может, поспеет генерал-адмирал с провиантом.

Царь перевел взгляд на Ивана Головина, усмехнулся, вспоминая извилины жизни непутевого генерала. Взял его царь с собой в Великое посольство. Обучался он морскому делу в Амстердаме и Венеции, да не пристал к морю. По возвращении запросился у царя на сухопутье. Там себя и показал с лучшей стороны.

– Ну, молви свое слово, Иван Михайлов.

Головин приподнялся, покраснел:

–    Уволь, государь. К морской науке хоть и прикоснулся, а все же запамятовал, сколь годков минуло…

–    А ты про своих солдатушек поведай, – перебил Головина царь.

В глазах генерала сверкнул озорной огонек.

– Вой мои, господин контр-адмирал, – расправив плечи, приободрился Головин, – абордажному делу приучены примерно, шведа одолеют. Ежели сшибка случится, побьют. Знать, под Полтавой вышколены.

Петр растянул рот в улыбке:

– Помню, помню твоих астраханцев, стойкие бойцы.

Не оставил царь без внимания и молодых бригадиров.

Перед началом кампании Апраксин назначил лихого бригадира Якова Волкова начальником десантных войск авангарда. Доверил ему передовой отряд морских солдат на случай абордажа. Генерал-адмирал приметил отважного поручика при штурме Выборга. Его солдаты бесстрашно бросились в атаку по примеру своего командира. Потом Волкову пришлась по душе служба на галерах с абордажными солдатами. Отличали его подчиненных, кроме отваги, беспрекословие и строгая дисциплина. Сказывались не только требовательность, но и душевность бригадира, забота о солдатах.

Привстав по знаку царя, Волков больше говорил о нетерпении своих подчиненных схватиться со шведами, постоять за свое отечество, не жалея живота.

Слушая несколько взволнованную речь смущенного вниманием бригадира, Петр подумал про себя, что с такими бойцами нынче неприятелю придется несладко.

Довольная улыбка разгладила морщины обветренного лица генерал-адмирала. Взглянув на царя, он слегка сощурил левый глаз, как бы говоря «Знай наших!».

Петр, словно отвечая Апраксину, проговорил:

– Знатные речи все молвили, и я присовокуплю. – Царю, видимо, надоело сидеть. Он резко приподнялся, густая шевелюра коснулась подволока салона. Пришлось несколько пригнуть голову. – Почну с флота корабельного, парусного. Командир Шелтинг рвется азардировать со шведом в море. Сие похвально. Только дозволяю при нашем превосходстве в судах не менее чем вдвойне, дабы виктория добылась, но не ретирада. Выучка наша еще худая. Об этом и прошлая кампания обнаружила. – Петр обвел взглядом сидевших. – Потому завтра уйдем в Ревель, там малость силу наберем. Галерному же флоту, – Петр вперил взгляд в Апраксина, – с войсками идти берегом и шхерами до Гангута. Фарватеры шхерные нами в прошлую кампанию проверены, пройдем без лоцманов. Прежде, как задумано, зайти к Выборгу, а после к Гельсингфорсу. Там войско, положенное на берег под руку генерала Голицына передать. Михаил Михайлович к вам поспеет в срок от Абова. Ежели, паче чаяния, вражья сила в шхерах объявится, крушить без оглядки. Обо всем мне ведомость слать. В Гельсингфорсе отряд бригантин держать наготове для эстафеты к Ревелю.

Петр прервался, шагнул к балконной двери, распахнул створки. С залива потянуло холодком. Шальной ветерок взмахнул атласные шторки на окнах.

– В Твермине, ежели нет супостата, сделать обсервации и нас повестить. Разумею, с Божьей помощью супротивника одолеем. Нам нынче же генерально быть в Абове надобно и приступом взять Аланды. Оттуда и шведа почнем шерстить на его матке.

На севере в последние майские дни «заря с зарею сходится». Едва край солнца высветил верхушки-топы корабельных мачт, грохнул холостой выстрел «Святой Екатерины». Палубы кораблей эскадры огласил посвист боцманских дудок, сопровождаемый зычными голосами:

–    Команде наверх!

–    На шпиль, якорь выбирать!

–    На мачты и реи паруса ставить!

Поругиваясь и зевая, сонные матросы надевали робы, подвязывали койки.

–    Чайку бы попить!

–    Будет тебе и чаек с сахаром, – торопили сержанты, – нынче аврал, айда наверх!

Одеваясь на ходу, баковые матросы бежали на бак, в носовую часть судна. Разбирали из рундука вымбовки – окованные железом дубовые палки, – вставляли их в отверстия шпиля – устройства для выбирания якорного каната. Поеживаясь от утреннего ветерка, тянувшего с Невского устья, поглядывали на боцмана, ждали команды. Боцман не отводил взора от вахтенного мичмана, который, в свою очередь, ожидал приказания капитана.

В это же мгновение матросы-парусники карабкались по вантам на марсовые площадки, отвязывали паруса. В эти минуты искусство капитана состояло в том, чтобы вовремя распустить паруса и, пока они, наполняясь ветром, разворачивают судно, успеть выбрать якорь. Как только якорь отделится от грунта, судно понесет волной и ветром в подветренную сторону. В эти мгновения паруса и должны придать судну ход, сделать его послушным рулю. Теперь можно ложиться на заданный курс, занимать отведенное место в строю. Не дай Бог, зазеваться в эти считанные минуты – не миновать беды. Вокруг корабли эскадры, навалит корпусом на соседа. Сломает бушприт, реи, а то и пробьет борт соседа.

Другая напасть в такой ситуации ждет судно под водой. Укрытые волнами камни и отмели несут в себе грозную, а подчас смертельную опасность для судна…

– Якорь выбирай! – отрывисто бросил вахтенному мичману командир «Святой Екатерины», капитан Гослер, поглядывая на волны и ветер.

Мичман крикнул в рупор:

– Якорь выбирай! – и отмахнул рукой боцману на баке.

Усатый боцман только и ждал этого мига.

– Пошел шпиль! – с хрипотцой гаркает он баковым матросам, сам хватается за вымбовку. И вертикальный барабан – шпиль – начинает медленно вращаться, наматывая якорный канат.

Молча раскуривая трубку, Петр, не выпуская из рук подзорную трубу, переходит с борта на борт, останавливаясь на средней части палубы – шканцах.

За датчанина Гослера он спокоен, опытный капитан, дело знает.

– Паруса ставить! – командует тем временем Гослер.

На всех трех мачтах, первой от носа – фок-мачте, средней – грот-мачте и кормовой – бизань-мачте, один за другим, начиная с нижнего, распускаются паруса.