Текст книги "От Крыма до Рима(Во славу земли русской)"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Братцы, мигом все в катер. – Ильин пробежал на нос, осматривая по пути надежность креплений, поджег первый фитиль…

Спустя несколько мгновений катер, двигаясь вдоль турецкого корабля, скользнул в его тени к корме…

– Навалились, братцы, – шепотом скомандовал Ильин.

Через несколько гребков катер вышел на середину бухты.

–   Суши весла! – Ильин привстал и обернулся. Матросы весело переглядывались. Загребной, рослый белобрысый детина, снявши рубаху, не таясь, улыбнулся:

–   Без отваги нет и браги.

Матросы дружно захохотали. У борта турецкого корабля гигантским костром полыхал брандер; огонь уже успел перекинуться на палубу, по которой в панике метались фигуры турок. Когда катер ошвартовался у «Грома», в самой середине турецкой эскадры взметнулся, намного выше мачт, огненный столб, громовой раскат потряс все вокруг. Турецкий корабль на мгновение приподнялся вверх и, развалившись, разлетелся на тысячи обломков пылающими факелами фантастического фейерверка…

В четыре часа утра Спиридов отдал приказ прекратить обстрел турецких кораблей, спустить шлюпки и спасать тонущих турецких матросов.

Стоя на юте у перил, адмирал молча смотрел на догорающие остатки боевой славы турок. Он не замечал первых лучей солнца, еще прятавшегося за складками гор, потому что они смешались с заревом гигантского костра.

«Вот он, венец моей службы, а большего желать грешно». Спиридов оглядел рейд, корабли эскадры. Освещенные пламенем и лучами восходящего солнца, выстроились они, будто былинные ратники.

«Да, – Спиридов задумчиво глядел вдаль, – лишь русские богатыри на подобное способны. Чем не герой Дмитрий Ильин, отважный командир «Европы» Федот Клокачев, не уступающие ему в отваге и выучке командиры: «Трех Святителей» – Хметевский, «Ростислава» – Лупандин, «Не тронь меня» – Бешенцов, а лихой командир «Грома» Перепечин…» Все они прошли многотрудную школу, в нелегкие времена были рядом с ним, лишь на разных ступенях. В суровых походах на Балтике, при штурме Кольберга, в ротах Морского корпуса и, наконец, в последнем многомесячном плавании вокруг Европы и кампании в Средиземноморье. Везде взращивал он у подчиненных инициативу и стойкость, отвагу и способность побеждать не числом, а умением… Ему было чем гордиться. «А те безвестные тысячи матросов на парусах и батарейных палубах… Когда же поймут там, – Спиридов непроизвольно посмотрел вверх, – что без оных все пресно и мертво…»

Быстрые шаги адъютанта вернули адмирала к действительности .

– Ваше превосходительство, наши трофеи… – лицо Спиридова озарилось улыбкой, – линейный корабль «Родос», пять галер, предположительные потери турок шестьдесят кораблей, тыщ около десяти людьми… – Адъютант взглянул на листок бумаги. – Наши потери – одиннадцать служителей, – улыбнулся, развел руками. Спиридов радостно-удивленно посмотрел на него.

– Идите в мою каюту, надобно реляцию сочинять в Адмиралтейств-коллегию…

Стоя за спиной к ловившему каждое слово адъютанту, флагман размеренно диктовал:

«Слава Господу Богу и честь Российскому флоту!

В ночь с 25-го на 26-е флот турецкий атаковали, разбили, разгромили, подожгли, в небо пустили и в пепел обратили. Ныне на Архипелаге в сем пребываем силой господствующей…»

Адмирал смотрел на распахнутую на балкон дверь. «Наконец-то заветы Петра становятся… к славе Отечества…»

* * *

Разгром турецкого флота при Чесме несказанно обрадовал вице-адмирала Сенявина, и он сразу же запросил у Чернышева подробности сражения. «Принеся поздравления мои B.C. с славными победами покорно прошу удостоить присылкою, как получите от адмирала Спиридова, обстоятельную реляцию; …Благодарность приношу, что в зависти простить меня изволили, теперь уж я не завидую, а только кляну судьбу, что отвела меня от таких славных дел и вояжа, в которой бы и теперь еще с радостью полетел… – И здесь же добавляет с огорчением: – Сколь ни стараюсь о приуготов-лении к походу моих судов, но знать судьбе то не угодно, чтоб я нынешним летом хотя малое участие имел в прославлении оружия великой нашей монархини, о чем обстоятельно от меня B.C. представлено и теперь то ж повторяю, что никакой не имею надежды нынешнею осень быть в походе; сие меня в такую скорбь и досаду приводит, что и изобразить не в силах».

Покуда, размышляя о Чесменской виктории, Сенявин не упускает и главную цель своего предназначения – создать флотилию, выйти в Черное море, положить начало Черноморскому флоту.

Хорошо сказать выйти, а попробуй. Выход в Черное море заперт. Пролив сторожат две крепости Керчь и Еникале. Овладеть ими должна армия, но она в Крым еще не переправилась, ждет помощи моряков. А у них, как на грех, малярия косит людей.

«Не завладев крепостью Еникале, идти в Черное море не можно, – сообщил в разгар лета Сенявин вице-президенту Адмиралтейств-коллегий графу Чернышеву и здесь же посетовал с горечью: – Я же о себе доношу, что 5 числа прошлого июля занемог лихорадкой, мучает через день, да так сильно, что все мои крепости перед ней не в силах ». Спустя неделю еще одно тревожное донесение: в вверенной мне флотилии все эскадренные командиры больны лихорадкой, так что Пущин от команды отказался, Сухотин хотя еще и не отказался, но очень болен».

«Лихоманка» не разбирала чинов и званий. Особенно тяжко приходилось солдатам и матросам. К осени они переселились в землянки, окружившие полумесяцем Таганрогскую бухту, готовились к зиме, а малярия косила их десятками. Каждую неделю на кладбище печальной белизной выделялись свежевыструганные березовые кресты над могилами…

А на рейде трепетали на ветру паруса десяти военных, «новоманерных» судов. На флагманском, трехмачтовом, 16-пушечном корабле «Хотин» Сенявин собрал офицеров.

В каюте флагмана, на переборках, развешаны схемы сражения эскадры Спиридова при Хиосе и в Чесме.

Обстоятельно изложив ход битвы, Сенявин проговорил:

– Сия виктория славу принесла флоту нашему впервые на море Средиземном. Прошу господ офицеров о том помнить, урок для себя сделать. Каково натиск и бесстрашие русских моряков крушит превосходного неприятеля.

Хрипловатый голос вице-адмирала иногда прерывался кашлем. Сенявин опять подошел к схеме Хиосского сражения и, опершись на указку, кивнул на переборку, где висела схема.

– Со времени великого Петра подобного триумфа флот не испытывал. В прошлом, по молодости, довелось мне целоваться с турками возле Лимана под Очаковом. В ту пору сила была на море у султана. – Сенявин откашлялся и продолжал: – Ныне приятель мой адмирал Григорья Спиридов не устрашился превосходства турок и храбро авангардней ошеломил неприятеля и принудил бежать в Чесму, где противник и нашел свой гроб.

Окинув взглядом притихшую в полудреме аудиторию, Сенявин ткнул указкой в схему:

– Одно в толк не возьму, пошто он, как флагман авангардии, покинул линию в бою и напролом полез на турецкого капудан-пашу?

Вопрос адмирала встрепенул собравшихся, они зашушукались, переговариваясь между собой, а Сенявин продолжал:

– К тому же как главный кумандир находился в позиции, как положено, не центре линии, а на фланге?

Переглядываясь, офицеры, видимо, тоже задумались над разгадкой действий Спиридова, а капитан 1-го ранга Яков Сухотин о чем-то спросил сидевшего рядом капитана 2-го ранга Скрыплева и, окинув взглядом товарищей, как бы подытожил мнение:

– Сие действо противуречит принятой всюду линейной тактике, ваше превосходительство.

Сенявин ухмыльнулся, довольный ответом.

– Мое такое же мнение, Яков Филиппович, к тому же флагман своим кораблем пожертвовал.

В салоне все одобрительно зашумели, видимо поддерживая такое суждение. Сквозь шум неожиданно прозвучала звонкая и вместе с тем задорная реплика:

– Дозвольте, ваше превосходительство?

Присутствующие смолкли и с интересом оглянулись на поднявшегося, рослого, голубоглазого, с ниспадающими на лоб светлыми кудрями Федора Ушакова. Вторую кампанию они приглядываются к этому крепышу-лейтенанту. По-прежнему по службе он строг с матросами, не чурается товарищей, не прячется за спины сослуживцев, прямодушен, но как-то не вписывается в компанейство во время застолий по части потребления хмельного.

Продолжая улыбаться, Сенявин одобрительно кивнул.

– По моему суждению, их превосходительство адмирал Спиридов поступил здраво, – твердо сказал Ушаков, – исходя из обстоятельств. Наиглавное действо его, как я разумею, имело целью ошеломить сильного неприятеля атакой флагмана турок, чего он и добился.

В салоне зашумели, а Ушаков продолжал как ни в чем не бывало:

– Касаемо погибели «Евстафия», тут, как видно, ветра недостало для доброго маневра уклониться от «Реал-Мустафы», а быть может, и течением навалило на турка.

Не сгоняя с лица улыбки, Сенявин почесал подбородок, как бы размышляя, а Ушаков не садился, подытожил свою тираду:

– И все же « Евстафий » уволок на дно флагмана не приятеля!

Офицеры задвигали стульями, перебрасывались репликами, стараясь как-то высказать свое несогласие с Федором Ушаковым, а Сенявин помахал указкой и, когда стихло, проговорил:

– Пожалуй, в твоих речах, Федор Федорович, есть кой-какой резон, хотя немудрено с тобой и поспорить. Одначе ты проворен. Свою линию творишь здраво. Вице-адмирал оглядел затомившихся офицеров.

– Ныне, господа, перервемся и прошу у меня отобедать, авось за столом и покумекаем о сказанном…

Зимние месяцы промелькнули незаметно, вперемежку с морозцем, мокрым снегопадом, штормовым ветром с Таманского берега.

Ранней весной Сенявин вызвал Ушакова:

– Нынче в кампанию эскадра в море пойдет. Пора нам помочь в Крыму армейцам. Ты же отправляйся к Воронежу. Примешь под команду транспорта, загрузишь лесом и приведешь в Таганрог. Ушаков молча недовольно морщился.

– Знаю, в море просишься. А кроме тебя Дон никто лучше не знает, лес-то надобен для постройки нашего первенца фрегата. Ушаков козырнул:

– Есть, будя исполнено! Собрался уходить, но Сенявин его остановил:

– То не все. Разгрузишь транспорта, с капитаном Кузьмищевым тот фрегат поведешь от Новохоперска в Таганрог. Здесь его достраивать станем и вооружать. Пора нам заиметь на флотилии фрегат о тридцати двух пушках…

Когда Ушаков подошел к двери, Сенявин окликнул его:

– Ты, никак, на тактику линейную Госта покушаешься? Своим ли умом сие докумекал?

Ушаков обернулся, краска медленно залила без того румяные щеки.

– Гостова тактика, ваше превосходительство, на свет явилась, когда нашего флота российского в помине не было. Эскадры корабельные не пары танцевальные, где все чинно расписано. Море да ветер свою музыку творят. Смекалка кумандира, выучка и отвага экипажа должны викторию принести, по моему разумению. Сии достоинства в одну линию не выстроишь.

Слушая Ушакова, адмирал удивленно поднял брови, глаза его округлились.

– Витиевато для слуха моего, одначе зерно разумное есть. Как – не то, на досуге покалякаем. Ступай с Богом.

Вечером Сенявин, по привычке проверив береговые склады-магазины, сооружения, обошел причалы, поднялся на дальний холм. Солнце клонилось к горизонту, косые лучи золотили зеркальную гладь бухты. Как вкопанные замерли на якорях красавцы корабли, палубные боты, бомбардиры. Между ними и берегом сновали шлюпки, доставляли снаряжение, боевые припасы. Эскадра готовилась к первому боевому походу.

Поздней ночью Сенявин сочинял очередное донесение Чернышеву и делился впечатлениями: «При всей моей скуке и досадах, что еще не готов, вообразите мое и удовольствие: видеть с 87-футовой высоты стоящие перед гаванью (да где же? в Таганроге) суда под военным российским императорским флагом, чего со времен Петра Великого, то есть с 1699 года, здесь не видели».

Утром флагман определил цели кампании, подопечным капитанам Сухотину и Скрыплеву:

– Нынче армия князя Щербатова вступит в Крым. Мы должны войска переправить в Сиваш.

Сенявин водил указкой по карте.

– Тебе, Скрыплев, выделено в подчинение четыре десятка канонерок да, сверх того, казачьи лодки. Наведешь переправу у стрелки Арабатской для марша войск на крымскую землю. С князем Щербатовым держи связь.

Сенявин перевел взгляд на Сухотина:

– Ты же с эскадрой станешь прикрывать сию переправу. Наверняка турки вознамерятся оную порушить…

В середине мая 1771 года Сенявин поднял свой флаг на «Хотине» и вышел с эскадрой в Азовское море.

Узнав об этом, императрица возрадовалась, о чем поведала Чернышеву:

– С большим удовольствием узнала я, что семьнадцатого числа мая российский флаг веял на Азовском море после семидесятилетней перемешки, дай Боже вице-адмиралу Сенявину счастливый путь и добрый успех…

На переходе к Петровской крепости15 корабли держали строй исправно, быстро исполняли сигналы флагмана. Все бы ничего, но первое испытание морской стихией окончилось бедой. Поначалу корабли отдали якоря неподалеку от Бердской косы, расположившись полукругом, на Петровском мелководном рейде. К вечеру задул ветер с Тамани, развел волну. Ночью шквалистый ветер водил суда из стороны в сторону, крутые волны перехлестывали через борта плоскодонных судов. На бомбардирских судах борта были невысокие. На рассвете дежурный мичман на «Хотине» потревожил флагмана.

– Ваше превосходительство, одного бомбардирского судна не видать.

Сенявин накинул на плечи сюртук, поспешил на шканцы. Ветер за ночь усилился, с высоких крутых волн пена захлестывала и без того мокрую палубу, брызги обдавали чуть сутуловатую фигуру адмирала с головы до ног. Сенявин, не замечая всего этого, сильно крякнул и махнул рукой. Подозвал стоявшего рядом Сухотина.

– Распорядись, Яков Филиппыч, спустить шлюпки с кораблей. Быть может, кто и спасся из служителей. По эскадре сигнал: «Приспустить флаги до половины».

Сенявин повернулся в ту сторону, где вечером стояло на якоре бомбардирское судно, со вздохом перекрестился и зашагал в каюту…

Вечером на всех кораблях отслужили панихиду по усопшему экипажу. Ни один человек не спасся, а судно бесследно исчезло… Собрав командиров, флагман приказал:

– Отныне якоря отдавать на глубине от сорока футов и более, там волна не так крута. Видать, для наших плоскодонных судов мелководье второй неприятель.

Про себя Сенявин зарекся выпускать в проливы малые суда в штормовую погоду, а на Новохоперской верфи распорядился ускорить спуск на воду двух фрегатов.

Корпус генерала Щербатова между тем успешно переправился в Крым и начал наступление в южном направлении по Арабатской косе, имея целью овладеть крепостями Еникале и Керчью.

Азовская флотилия легла на курс по направлению к Еникальскому проливу, обороняя от турок морские подступы к побережью, где наступали войска генерала Щербатова.

В середине июня эскадра подошла к внешнему рейду Еникале, корабли стали на якоря. Со стороны Черного моря потянуло ветерком, развело волну. Сенявин долго стоял на шканцах раздувая ноздри, втягивал воздух.

– Вроде бы вода как вода, а дух-то черноморский…

Неделю тому назад на Петровский рейд наведался казачий атаман.

– Так что, ваше превосходительство, гостей ожидайте. Мои донцы под Керчью заприметили паруса турецкие во множестве.

На рассвете 21 июня дозорный палубный бот обнаружил неприятеля.

– По-над берегом тянутся кильватером десятка четыре вымпелов турецких, – доложил Сухотин.

Сенявин по вантам забрался на площадку фор-марса, вскинул подзорную трубу.

Под напором ветра, ударов волн, корабль раскачивало с борта на борт, но адмирал поймал в окуляр неприятельские паруса. Спустившись на палубу, подозвал Сухотина.

–   Погода штормовая, покуда ветер не в нашу пользу, атаковать турка не станем. – Сенявин повел трубой в сторону дальнего мыса.

–   Перемести пяток корабликов к тому мыску, перегороди пролив. Запри путь туркам. Ежели попрут, отражай картечным огнем.

…На турецком флагмане вторые сутки капудан-паша не находил себе покоя. Перед уходом из Стамбула султан приказал отогнать лодки от переправы, высадить десант в тыл русским войскам. Вдруг теперь, откуда ни возьмись, у Еникале, словно по мановению волшебной палочки, появилась русская эскадра. «От-куда у гяуров взялось столько кораблей! На них должно быть не меньше сотни пушек, – терялся в догадках капудан-паша. – Не допусти Аллах, русские еще утопят мои корабли».

Капудан-паша хлопнул в ладоши, вызвал капитана.

–   Послать за капитанами, быть немедля у меня.

–   Шайтан, видимо, послал на нашу голову гяуров, – чертыхался капудан-паша, размахивая руками в сторону кораблей русской эскадры, перегородившей пролив.

–   Отстоимся на якорях. Выждем, что ниспошлют нам небеса, – облегченно вздохнув, закончил турецкий флагман, видимо, довольный мудрым решением, кивнув на тучи у горизонта.

К утру ветер постепенно затих, исчезли барашки на гребнях волн. Наскоро позавтракав, Сенявин распорядился поднять сигнал: «С якорей сниматься. Занять места в кильватере по диспозиции».

На кораблях, заливаясь трелью, засвистели боцманские дудки. На палубах затопали сапогами матросы. Одни бежали на бак, хватали деревянные вымбовки, вставляли их в шпили, крутили барабаны, на которые накручивались якорные канаты. Другие разбегались вдоль борта, карабкались по вантам, растекались проворно по реям, изготавливая к постановке паруса.

Турки заметили приготовления на русской эскадре и начали спешно перетягивать суда якорными канатами ближе к берегу.

«Хотин» первым снялся с якоря. За ним, соблюдая интервалы, выстраивались кильватерной колонной десяток «новоманерных» кораблей.

«Пускай супостаты перетягиваются, мы развернемся на обратный курс, прижмем их к берегу и почнем крушить артиллерией», – размышляя, Сенявин скомандовал:

– Сигнал по линии: «Изготовиться к повороту последовательно, курс норд-ост».

Пока «Хотин» ворочал, небо в южной половине как-то сразу потемнело, заволокло тучами, то и дело набегали один за другим шквалы. Сверкнула молния, с раскатами грома упали первые капли дождя, который в считанные минуты скрыл все вокруг сплошной водяной завесой.

Мокрые паруса враз обмякли. Исполняя сигнал флагмана, корабли, теряя ход, медленно ворочали один за другим, опасаясь столкновения.

Спустя пару часов шквал и тучи унесло к северу» небо очистилось. Турецкая эскадра, видимо, не теряла время понапрасну. Поставив все паруса, она медленно двигалась на юг, под защиту крепостных батарей Керчи.

Сенявин явно огорчился упущенной возможностью схватиться с неприятелем.

– Так лелеял я испытать наши кораблики в пушечном бою, ан сорвалось.

Капитан Сухотин растянул губы в улыбке:

– Мы турка нынче пугнули, ваше превосходительство, да так славно, что капудан-паша показал нам корму без единого выстрела. Сенявин поневоле рассмеялся.

– Верно сказываешь. Отныне мы без особых усилий оседлали пролив в море Азовское. У султана, сколь я понял, полтора десятка многопушечных линейных кораблей, супротив нашего десятка малых фрегатов. А турка-то мы изгнали, отпишу-ка я о сем графу. «По сейчас могу уверить вашу светлость, что милостью божиею на Азовском море владычествует флаг всероссийской императрицы, с чем и имею в.с. поздравить».

Минуло десять дней, и турецкая эскадра покинула крымские берега, взяв курс на Босфор.

Первая встреча соперников на Черном море закончилась бескровно, ретирадой турок, которые явно не ожидали встретить русскую морскую силу на подходах к Азовскому морю. Об этом, не без сарказма, своими размышлениями Сенявин поделился с вице-президентом Адмиралтейств-коллегий. «Я думаю, что турки таких судов в Азовском море видеть не уповали; удивление их тем более больше быть может, что по известности им азовской и таганрогской глубины так великим судам быть нельзя и по справедливости сказать туркам можно, что флот сей пришел к ним не с моря, а с азовских высоких гор, удивятся они и больше, как увидят в Черном море фрегаты, почувствуют их силу».

Корпус Щербатова в первых числах июля без особых усилий занял обе крепости, Керчь и Еникале. Эскадра капудан-паши так и не отважилась высадить полки янычар в Крыму, для помощи крымскому хану. На следующий день эскадра Сенявина беспрепятственно вошла в Керченскую бухту на правах победителя, и корабли отдали якоря.

Сенявин сразу же съехал на берег и тщательно осмотрел крепостные сооружения. Отступая, татары разрушили все, что могли, заклепали и сбросили в ров все пушки.

Потому первой заботой адмирала стало восстановление боевой мощи крепости.

– Снять с наших корабликов дюжину пушек и поставить их взамен турецких.

Встретившись с генералом Щербатовым, адмирал пояснил:

– Отныне у крепости иные задачи: отстоять проливы от нападения турок с моря. Нашим корабликам сие одним не под силу. Надобна добрая подмога крепостной артиллерии. Пушки мне надобны дальнобойные. Щербатов развел руками.

– У меня, Алексей Наумыч, таковых пушек нет. Токмо легкие, полевые.

Сенявин огорченно хмыкнул.

– В таком разе немедля отпишу фельдмаршалу Долгорукому о нашей нужде.

Командующий второй армией Долгорукий без проволочек прислал семь тяжелых орудий. Сенявин сам выбрал место для установки новой батареи, а инженер, полковник Елгозин, оборудовал для нее добротную площадку. Керченская бухта стала важным местом базирования флотилии. Сенявин направил в Таганрог все транспорта и корабли для перевозки всех припасов. Перед флотилией, после свободного выхода в Черное море, открывались новые направления для операций на море.

– Акромя охраны пролива Керченского, ныне флотилия наша в ответе и у южного побережья крымского и Тамани. Подле Цемесса, я проведал, у турок пристанище в Казылташе. Аккурат в том месте Кубанское устье, – обговаривал вице-адмирал Сенявин с капитанами предстоящую кампанию. – Для тех целей потребны нам и новые кораблики. Нынче запрошу о том нашу Адмиралтейств-коллегию.

В Петербурге с пониманием отнеслись к доводам флагмана Азовской флотилии, и вскоре последовал указ. «Для усиления находящейся ныне в Крымском полуострове флотилии под командою вице-адмирала Сенявина и утверждения тем на Черном море нашей власти заблагорассудили мы повелеть, что там два линейных корабля построены были».

Прочитав указ, Сенявин усмехнулся:

– Гладко было на бумаге, где сии кораблики линейные сооружать? Верфей-то на море Азовском до сих пор нет?

Решено было по-прежнему строить новые корабли на Дону, вместо линкоров два 58-пушечных фрегата. Кроме того, Сенявин задумал переоборудовать «новоманерные» корабли, приспособив, насколько возможно, для плавания в Черном море.

С выходом в Черное море прибавилось забот у командиров кораблей. А между тем малярия не оставляла в покое экипажи и флагмана.

Хворали матросы и солдаты, лихоманка не щадила и офицеров. Весной уволился в отставку «за болезнею» бывший командир и сослуживец Федора Ушакова, капитан-лейтенант Иван Апраксин. Не повезло и последнему начальнику Федора, командиру фрегата, капитан-лейтенанту Иосифу Кузьмищеву. Почти месяц лихорадка трепала, пришлось отлеживаться на койке. Кораблем управлял лейтенант Федор Ушаков. Флагман эскадры, капитан 1-го ранга Сухотин, не раз ставил его, молодого офицера, в пример более опытным Командирам. Вице-президент Адмиралтейств-коллегии граф Чернышев, зная о недомоганиях Сенявина, Подбадривал флагмана Азовской флотилии.

«Я приватно, ваше превосходительство, имею честь сообщить, чтоб приложить всевозможное старание к скорейшей постройке оных, – напоминал граф Чернышев о заложенных на Донских верфях двух новых фрегатах, – и уверен, что ваше превосходительство ревностным своим распоряжением совершенно в том успеть соизволите…»

Выход русской эскадры в Черное море совпал с успешными действиями армии на суше. Еще в прошлую кампанию, наряду с разгромом турецкого флота при Чесме, русская армия под командованием генерала Румянцева наголову разбила 150-тысячную армию султана при Ларге и Кагуле.

В нынешнюю кампанию, 1771 года, войска второй армии успешно атаковали полчища крымских татар хана Селим-Гирея, прорвали укрепления у Перекопа и ворвались на крымские просторы. Одна за другой сдались крепости – Ак-Мечеть, Гезлев-Евпатория, и наконец после штурма капитулировала столица ханства Бахчисарай.

Стремясь не допустить высадки турецкого десанта на побережье, генерал Долгорукий направил войска на занятие приморских крепостей.

В летние месяцы русские полки овладели Балаклавой, Ялтой, Судаком, преодолевая незначительное сопротивление разрозненных татарских отрядов. На подступах к крепости Кафа – Феодосия войска Долгорукова встретили отчаянное сопротивление турецких янычар. Кафа был последним опорным пунктом султана на крымском побережье. После ожесточенных боев турки бежали, и Кафа перешла в руки русской армии. Одна из удобнейших бухт на южном побережье сразу стала местом базирования кораблей Азовской флотилии. Но после овладения приморскими крепостями на моряков возложили и оборону со стороны моря этих портов.

Как-то в разгар кампании Сенявин вызвал Сухотина:

– От генерала Долгорукова пришла депеша: у Ялты объявился турецкий отряд парусных кораблей. Возьми четыре корабля и крейсируй вдоль берега от Кафы до Балаклавы. Не ровен час, турки десант замыслят.

Сенявин тревожился не понапрасну. На траверзе Ялты, далеко, у самого горизонта, маячили парусами турецкие суда.

…В начале кампании султан приказал послать, после неудачи в Керченском проливе, десант на Южный берег Крыма. Сосредоточив войска и корабли в Синопе, отряд кораблей с десантом, под командой капудана Абаз-паши, двинулся на север. Абаз-паша намеревался высадить войска в знакомых ему местах, в порту Ялта. На подходе к берегам, едва показалась вершина Ай-Пе-три, разыгрался шторм, отряд разбросало темной ночью в разные стороны. Два дня собирал капудан своих подопечных. Ночью послал на разведку к Алуште кон-чебас, небольшой одномачтовый парусник. Разведчик вернулся следующей ночью.

– В Ялте и Алуште войска русских, кругом дозоры. Так сказывали верные лазутчики из местных татар, – доложил пожилой усатый капитан.

Абаз-паша все-таки попытался выполнить волю султана. Ночью приблизился к знакомой бухточке, У подножья Аю-Дага, послал вперед трехмачтовую шебеку, остальные суда легли в дрейф. Прошел час-другой, и на лунной дорожке показалась тень от возвращавшейся шебеки.

– Возле мыса стоит на якоре большой русский Фрегат. Думается, он не одинок. У Ялты тоже маячат подозрительные огни…

Абаз-паша выругался, и утром паруса турецких судов скрылись за горизонтом. В эту кампанию турки уже не пытались оказывать помощь крымским татарам в Крыму. Ставленник султана, крымский хан Селим-Гирей, бежал в Константинополь. Ощутимые потери на суше, в сражениях с армией Румянцева, и на море, при Чесме, появление в водах Черного моря Азовской флотилии вынудили турок пойти осенью 1771 года на перемирие.

Воспользовавшись передышкой, Сенявин все внимание сосредоточил на строительстве новых кораблей и подготовке экипажей.

Весной, в половодье, нерадивый командир посадил на мель в верховьях Дона четыре транспорта с разными припасами и вооружением. Кто поправит дело, сомнений у Сенявина не вызывало.

– Собирайся без промедления, бери мою бричку, поезжай к Черкасску, – наставлял флагман Федора Ушакова, – наиглавное, спасай припасы, сколь возможно. Нерасторопный командир и без того скудные наши довольствия на дно отправил. Нынче вода на спад пошла, глядишь, в подмогу тебе, авось выдюжишь. Отправляйся с Богом.

Ушаков действовал не на авось, а по своей природной сметке и трезвому расчету капитана бывалого, морского «волка», как теперь о нем отзывались сослуживцы. Мало того что ему удалось поднять и выгрузить на берег почти все припасы, высушить их и отправить в Таганрог. Так он сумел организовать работу, чтобы стянуть полузатонувшие суда с мели, залатать пробоины, откачать воду и отправить их к Азову. Правда, на эту канитель потратил Ушаков около двух месяцев, но был вознагражден похвалой Сенявина при возвращении. Прилюдно в собрании офицеров флагман отметил весьма умелые действия Ушакова, способность сплотить матросов и мастеровых для успеха дела. Объявив благодарность, Сенявин неожиданно закончил:

– Определяю тебя командиром бота палубного «Курьер», о четырнадцати пушках. Принимай судно военное по всей строгости. Пойдешь через неделю в Кафу, станешь сопровождать знакомый тебе фрегат «Первый».

«Наконец-то», – ликовал в душе Ушаков, слушая адмирала. Теперь он капитан военного судна. Пускай экипаж небольшой, четыре-пять десятков матросов. Но теперь он, командир, в ответе и за дело, ему порученное, и за людей, ему подвластных.

– До Еникале путь-дорожка тебе знакома, а далее осматривайся, – продолжал Сенявин, – мели да камни кругом. В Кафе отлаживай экипаж, турки-то нынче в замирении с нами, а татары колобродят, всюду рыскают, не без подмоги турецкой. Держи ухо востро.

Из Таганрогской бухты «Курьер» снялся с якоря и вышел из залива головным. Капитан-лейтенант Иосиф Кузьмищев только что оправился после болезни, едва держался на ногах.

– Ты, Федор, покрепче меня да и службу правишь не хуже моего. Прошу тебя по дружбе, следуй головным, твой глаз зорче моего зрит. Чуть что не так, сигналь, пушкой дай знать на крутой случай. Я за тобой в кильватер последую. Видать, мне сию кампанию плавать в последний раз.

За Бердянской косой задул свежий ветер с юга, со стороны Тамани, к вечеру развело волну.

– Держать на румбе вест-зюйд-вест! – скомандовал Ушаков рулевому у штурвала и кивнул сигнальному матросу поднять сигнал: «Ворочаю на румб вест-зюйд-вест!»

Оглянувшись по корме, Ушаков вскинул на всякий случай подзорную трубу: слава Богу, на «Первом» заметили сигнал, забегали матросы, репетуя команду с «Курьера».

Ушаков перевел взгляд направо. В вечерней дымке на горизонте высилась макушка горы у мыса Казан-тип.

Когда совсем смеркалось, подошли к Еникальскому рейду. Ушаков решил не испытывать в первый раз судьбу.

– Лево на борт! Якорь к отдаче изготовить!

Кивнул сигнальщику:

– Передать на «Первый»! «Становлюсь на якорь!»

С рассветом, когда экипаж позавтракал, снялись с якоря и направились на запад, к Керченскому проливу. На траверзе Керчи подвернули вправо, благо ровный бриз с остывших за ночь крымских берегов втугую растянул паруса.

К полудню ветер стих, заштилело. Ушаков досадовал: «Эдак мы и к ночи не доберемся до Кафы». Он прикинул по карте. Еще не менее полсотни миль до залива.

После обеда жгучее пекло отвесных солнечных лучей прогрело сушу, и бриз, переменив направление, нехотя расправил паруса.

Белесые скалистые берега близ Кафы постепенно меняли окраску. На склонах и в лощинах зеленели кустарники, небольшие рощицы, вдали проступали очертания гор. В сумерках стали на якоря на виду Алушты, где размещался небольшой гарнизон русских войск для отражения возможного десанта турок. Рейд был открытый, незащищенный от ветра и волн, идущих от восточных и южных румбов.